Текст книги "Резервная столица. Книга 1. Малой кровью"

Эпизод 2. Подозреваются все

– У тебя секреты от меня завелись, подруга? – спросила Варенька за завтраком словно невзначай, словно о чем-то маловажном, но между слов проскользнула нотка обиды.

«Да, подруга, – могла бы ей ответить Ксюша. – Я тут, знаешь ли, окончила секретную школу ГУГБ, и работаю агентом под прикрытием, но для тебя это секрет, уж извини».

Разумеется, вслух она произнесла другое:

– Ну, конечно! Я самая таинственная девушка в Москве и окрестностях! Но ты какой именно секрет имела в виду? Моё внебрачное происхождение от императорского дома Габсбургов? Или коллекцию фамильных бриллиантов, спрятанную за батареей?

Эйдеман учил: когда задают вопрос, правдиво ответить на который никак нельзя, старайся не лгать, переводи всё в шутку. Она была хорошей ученицей.

Варенька предложенный тон не поддержала. Сказала с прежней интонацией:

– Я вчера днем на минуточку домой заскочила. Пуговицу к блузке пришить, та в метро отлетела, полдня пришлось с английской булавкой проходить. И как на грех ниток в тон не нашлось, я к тебе зашла, одолжить. А шифоньер-то заперт оказался. Фамильные бриллианты, говоришь? Или, может быть, ты переписку с любовниками там складируешь?

Последние слова Вареньки, вроде бы и шутливые, прозвучали серьезно.

Ксюша, сообразив, что ставка на шутку не сыграла, тоже изменила тон.

– Я, подруга, иногда беру работу на дом. И тогда запираю документы, потому что на них в уголке стоит прямоугольный штамп со словом «Секретно». Если любопытствуешь их почитать, я доложу куда надо, чтобы тебе оформили допуск.

Это была ложь (не положено брать на дом секретные документы), но Ксюша с удовлетворением отметила, как во взгляде Вареньки плеснулась тревога, с тонкостями секретного делопроизводства та не сталкивалась. И Ксюша сменила тему:

– Так тебе принести коробку с нитками?

– Спасибо, обойдусь. Купила вечером нужные.

Завтрак завершился в несколько напряженном молчании. Допивая кофе, Ксюша подумала, что второй ключ от шифоньера где-то валяется у них в квартире, и если хорошенько поискать, можно его найти. Так не поставить ли ей на шифоньер «секретку», не прилепить ли снизу незаметный волосок? И станет ясно, насколько далеко зайдет любопытство Вареньки.

Несколько времени она обкатывала в уме эту мысль, и вынесла сама себе диагноз: паранойя. Лучшую подругу собралась на живца ловить… Дожила.

С Костиком поведешься, не такого наберешься.

* * *

Однажды – на «конспиративном свидании» в Сокольниках – Ксюша все-таки задала Костику вопрос, давно не дававший покоя: почему так получилось, что она изображает Мату Хари в советской стране, в советской организации, среди советских людей? Ведь ее готовили – и неплохо подготовили – для работы за рубежом, среди иностранцев?

Костик попытался отшутиться (тоже в свое время обучался у Эйдемана?), она не отставала. Он вздохнул, обвел взглядом парк. Рядом были прекратившие работу аттракционы, летний театр с опустевшей эстрадой, застывшее – хотелось верить, что не навсегда – «чертово колесо». А людей вблизи их скамеечки не было видно. Поодаль тоже, и не отговориться тем, что место для секретного разговора не подходит. Костик вздохнул еще раз и начал объяснять. Зашел издалека, начал с международной обстановки, – военной, политической и экономической.

Потребность СССР, говорил Костик, в продукции военного назначения, да и гражданского тоже, выросла сейчас многократно. При этом произошло резкое сокращение международных торговых связей. Германия, Италия, Франция отпали после 22 июня по понятным причинам. Англия хочет и готова помочь, но мало на что способна, английская промышленность задыхается в тисках морской блокады. Вот и получается, что силой обстоятельств главным и ключевым торговым партнером на сегодняшний день стали США – единственная крупная страна с высокоразвитой промышленностью, остающаяся пока нейтральной. Амторг, соответственно, стал важнейшим нашим зарубежным представительством.

Ксюша слушала, кивала, не очень понимая, как непосредственно влияют на ее судьбу эти высокие материи.

Оказалось, влияют. Ее, Ксюшу, готовили, по словам Костика, к работе именно в Америке, в головном офисе организации. Просто так уж принято, что в Нью-Йорк сотрудники Амторга отправляются после полугодичной стажировки здесь, в Московском представительстве. Конечно же, по просьбе их конторы для Ксюши могли в Амторге сделать исключение и сразу, без проволочек, отправить ее в Америку. Но зачем? Легенда должна быть выдержана безупречно. Кто бы ни проверил ее прошлое, ничто подозрений не вызовет: да, закончила ИнЯз, да, стажировалась полгода в Москве, самая обычная выпускница вуза, никакого второго дна.

Разумеется, продолжал Костик, бездельничать в ипостаси агента ей в эти полгода не пришлось бы. Имелись кое-какие наметки по ее работе с американскими дельцами, бизнес-мэнами, как они себя именуют, прибывающими в Москву. Ничего серьезного, завязывание знакомств, установление личных связей, которые можно было бы возобновить позже, приехав в США. Но все изменилось. Появилась другая задача, первоочередная, отодвинувшая все остальные в сторону. Выяснилось, что в Амторге сидит предатель. Именно здесь сидит, в Московском представительстве, не за океаном.

– Как же его вычислили? – спросила Ксюша. – Или это гостайна?

– Гостайна, но твоего допуска хватает… Вычислили по косвенным признакам. По деталям и обстоятельствам ряда недавних торговых сделок.

И он объяснил: допустим, готовится закупка большой партии необходимого для страны оборудования. Авиационного. Какого именно, совсем не важно. Гирокомпасов, например. В свой срок проработанная заявка уходит в Нью-Йорк, в Амторг, его сотрудники обращаются к американским фирмам соответствующего профиля: кто возьмется выполнить заказ? Те спустя какое-то время, все просчитав, выдвигают свои коммерческие предложения. Можем, дескать, выполнить заказ в такой-то срок и за такую-то оплату. Остается только выбрать исполнителей, сравнив предложения, причем иногда имеет смысл переплатить ради быстроты исполнения.

И вот ситуация: все капиталисты еще расчетами заняты по заказу, а от одной корпорации уже на следующий день предложение: есть нужные вам приборы, и в нужном количестве, и уже готовые, платите и забирайте. И всё, конкурс выигран, конкуренты глотают пыль. Это как понимать?

– Самолетная рация ведь такая штука, что в магазине ее не продашь, это не гражданский радиоприемник… – Костик вдруг осекся, сообразив, что невзначай выболтал истинные детали контракта, улыбнулся слегка смущенно, махнул рукой. – Их про запас, на склад, в больших количествах не делают. Только под заказ. А тут вдруг готовые лежат, и в нужном количестве, и цена приемлемая. Один раз такое можно на случайность списать, на совпадение, сорвалась поставка кому-то, свободный излишек получился… Но когда «случайности» идут одна за другой, сомнений нет – кто-то сливает информацию. Отсюда, из Москвы. Потому что в Нью-Йорк данные по заказу попадают позже. Будь утечка там, заранее произвести нужную партию капиталисты не успели бы.

На этом разговор вынужденно прервался – к скамейке целеустремленно двигалась разносчица мороженого. Лицо у нее было мрачнее тучи. Утомилась, видно, рыскать по парку с увесистым ящиком-«баяном» через плечо в поисках редких гуляющих.

– Мороженого не желаете? – спросила разносчица тем неприязненным тоном, каким ресторанные швейцары заявляют «Мест нет!»

– Мы желаем? – Костик вопросительно посмотрел на Ксюшу.

Ей не очень хотелось, но ясно ведь, что если она откажется, то разносчица плюнет на тяжелый бесперспективный труд и утопит свой «баян» в Путяевском пруду. А если заодно откажется Костик, так и сама утопится рядом.

– Мне двойной пломбир, – сказала Ксюша, спасая продавщицу от бесславной гибели.

– Пломбира нет, – ответила разносчица так, что сомнений не осталось: решение попасть на дно Путяевского пруда уже принято и отмене не подлежит.

– Крем-брюле?

– И его нет.

– Какие есть? – спросил Костик.

– Только ванильное. Берите, скоро и его не останется. Закрывают цех, госпиталь там будет.

– Тогда выбираю двойное ванильное, – сказала Ксюша, произнеся «выбираю» не без легкой издевки.

– Мне такое же, – поддержал Костик.

– Рубль двадцать с вас, и мелочь сразу приготовьте, сдачи нет.

Разносчица забрала деньги, выдавила цилиндрик мороженого из алюминиевой формочки, напоминавшей шприц, прилепила сверху круглую вафельку, вручила Ксюше. Та взяла двумя пальцами, держала аккуратно, на отлете, чтобы не капнуть невзначай на платье. И первым делом по давней школьной привычке посмотрела, что за имя вытеснено на вафельном кругляше. Когда-то считалось, что если загадать, то какое имя выпадет первым три раза – так и будут звать твоего суженого.

Подспудно надеялась, что значится там Яша, но не угадала: Глеб. Перевернула – Боря. Ерунда все эти гадания… Потом вспомнила: Борис и Глеб, это же древнерусские князья, объявленные святыми. К чему бы такое совпадение?

Тем временем Костик получил свою порцию, и разносчица пошагала дальше, такая же мрачная, ничуть не повеселев от совершившейся торговой сделки.

– К лодочной станции сходите, там народу побольше, – в спину посоветовал ей Костик.

«И глубина приличная, топиться удобно», – мысленно добавила Ксюша.

Оказалось, что и Костик не был в детстве чужд гаданию по мороженому: прочитал на своей вафельке имя Саша, перевернул, там оказалась Таня (мороженщицы брали вафли из двух стопочек, в зависимости от того, клиента какого пола обслуживали). Хмыкнул и никак прочитанное комментировать не стал.

«Интересно, он женат?» – зачем-то подумала Ксюша, до сих пор поводов поинтересоваться семейным положением Костика у нее не находилось, а сам он эту тему не затрагивал.

Угощались мороженым в молчании, нашлось время обдумать всё, сказанное Костиком. Докушав, она спросила:

– Получается, что этот предатель в Амторге не такой уж опасный? Американцы нам союзники, ну, станет у них один капиталист богаче в ущерб другим капиталистам, не так уж страшно…

– Неправильно рассуждаешь. Американцы нам союзники временные, но даже не в этом главное. Есть большая вероятность, что в Амторге сидит инициативник. Ты ведь знаешь, кто они такие?

Ксюша кивнула, она знала. Инициативник – предатель особого рода, обладающий информацией, на которой, как он считает, можно неплохо заработать, и сам ищущий выход на вражескую разведку.

– А это значит, что человек больше всего на свете любит деньги. И мог попытаться клевать из всех кормушек. До июня, между прочим, в Москве работало германское посольство. Японское и сейчас работает. Дальше продолжать?

– Такого человека, наверное, можно вычислить? Решения о стратегических закупках принимаются руководством, круг посвященных невелик.

– Проверка руководства идет, не волнуйся. Беда в том, что фигурантом может быть кто-то из нижнего звена. Переводчик. Машинистка. Шифровальщик. Хуже того, это может оказаться человек, вроде бы не имеющий доступа к нужной информации, но сумевший как-то до нее добраться, – тайком изготовив дубликат ключа, например.

– И работать по нижнему звену должна я… – вздохнула Ксюша.

– Да. Так уж получилось. Ты впервые появилась там, в Амторге, до того, как начались утечки. Если мы внедрим нового человека даже с самой безупречной легендой сейчас, «крот» в любом случае насторожится, начнет к нему присматриваться. Он ведь понимает, что ходит по очень тонкому льду… Потребуется время, чтобы новый человек перестал вызывать подозрения. А времени нет. Идут активные переговоры о ленд-лизе, скоро начнутся массовые поставки вместо тех единичных закупок, что происходят сейчас. Караваны судов потянутся в наши северные порты. Представляешь, какую ценность будет иметь для немцев дата выхода такого каравана и его маршрут? Для их подводников, для авиации? Речь идет о судьбе нашей страны, я не преувеличиваю.

– Пока что нет доказательств, что наш предатель связан с немцами тоже, – заметила Ксюша. – Лишь предположения.

– Речь о судьбе страны, – с нажимом повторил Костик. – Думаешь, гитлеровцы не понимают важность Амторга? Если там нет их человека, то они сейчас делают всё, чтобы он появился.

– Значит, в первую очередь я должна подозревать машинисток, переводчиц и шифровальщиков? – уточнила еще раз Ксюша.

– Нет. Ты должна подозревать всех, – сказал Костик без тени иронии.

Так она с тех пор и жила. Подозревала всех. И чувствовала, что помаленьку скатывается в паранойю.

* * *

Варенька отправилась в свой театр – по-прежнему надутая, обиженно молчавшая. Не беда, к вечеру всё пройдет, Ксюша хорошо это знала. А у нее оставалось немного времени – и она отперла тот самый шифоньер, ставший причиной если не ссоры, то чего-то к ней близкого.

Конечно же, там лежали не секретные документы. И не фамильные бриллианты, и не многотомная переписка с любовниками. Ксюша выдвинула верхний ящик и увидела тусклый блеск вороненого металла. В ящике хранился пистолет ТК. Рядом, отдельно, лежала кобура. И квадратная коробочка с патронами.

Самое интересное, что это не было ее служебное оружие сержанта госбезопасности. «Тебе ни к чему, – сказал Эйдеман, – и вообще, хорошим разведчикам пистолет не нужен, их главное оружие мозг». Пистолет системы Коровина выдали в Амторге. Дескать, так полагается, бери и распишись вот здесь. В придачу она получила направление в тир – сходила туда три раза, и наконец сдала зачет по стрельбе, пусть и на «троечку».

Пистолет Ксюше нравился. Небольшой, изящный, удобно сидит в девичьей руке. Она вообще любила оружие, но платонически. В самом раннем детстве, еще двухлетней крохой, была поймана за игрой с отцовским маузером, и с тех пор его оружие открыто в доме не лежало, только под запором. Чуть подросшую Ксюшу это не смутило, она разведала, где мама прячет свой браунинг (такое уж было время, когда личное оружие полагалось совработникам самых разных профессий). Ладно хоть мама хранила пистолет незаряженным, не то игры дочурки с оружием могли завершиться печально.

Патроны маленькую Ксюшеньку не интересовали, стрелять она не хотела, даже слышать звуки стрельбы не любила, и вообще не задумывалась о главном назначении оружия. Оно просто нравилось, и всё. Своей неброской красотой, своей функциональной завершенностью, своей эстетикой (хотя Ксюша тогда, разумеется, не знала этого слова).

Вот и сейчас она не смогла удержаться – взяла пистолет, повела стволом по комнате, прицелилась в абажур настольной лампы. Нажала на спуск, боек сухо щелкнул. Нехорошо, держала пистолет с взведенной боевой пружиной…

Обернулась обратно к шифоньеру, перепрятала ТК, кобуру и патроны – убрала в другой ящик, прикрыв стопкой белья. Не поможет, если кто-то будет искать целенаправленно, но хотя бы в глаза сразу не бросается.

О том, чтобы носить оружие с собой на работу, она даже не задумывалась. Смешно же – засунуть пистолет за подвязку, а он возьмет и выпадет в метро… О том, что когда-то может появиться необходимость применить пистолет по назначению, выстрелить из него в живого человека, она не думала тем более. Не будет такого никогда. Если ей удастся вычислить окопавшегося в Амторге врага, какие-либо перестрелки исключены: доложит Костику, и на том ее роль закончена, дальше предателем займутся другие люди.

Она заперла шифоньер на два оборота ключа, помедлила… Затем прошла к трюмо, сняла с расчески застрявший в ней волос и все-таки установила «секретку». Теперь не получится в отсутствие хозяйки незаметно порыться в шифоньере.

Да, паранойя. Но если подозревать всех, так уж всех, и Варенька ничем не лучше прочих.

Эпизод 3. Загонная охота (окончание)

Патроны кончились.

Это было ожидаемо, Яков с точностью до штуки знал, сколько их оставалось, – и тем не менее стало неожиданностью. Он нажал на спуск, не услышал выстрела, не почувствовал привычного толчка в плечо, – дернул ручку затвора, чтобы выбросить давший осечку патрон и дослать новый, а потом дергал еще и еще, словно надеялся, что от бессмысленных этих действий патрон каким-то чудом появится в патроннике.

В крови кипел азарт боя, хотелось отомстить за убитых, прикончить хоть одного из гадов, расстрелявших их безнаказанно, словно в тире. Сгоряча подумал даже о последнем своем оружии, о двух «лимонках» – днем ввернул в них запалы, да так и не использовал. Но до немцев было метров сто, на таком расстоянии спасовал бы даже Николай Арбузников, чемпион СССР по метанию гранаты, так что придется подползти…

Потом он опомнился, отбросил бредовую идею и двинулся ползком не к немцам, а от них. Никого из своих вокруг не осталось, надо отходить и ему. Встать на ноги опасался – у фашистов проблем с боекомплектом не было, их пули летали по лесу густо, срезали ветви, ударяли в древесные стволы. Стреляли уже неприцельно, но Якову казалось, что пулеметчики нащупывают огнем именно его.

От поголовного истребления роту спасли исключительно сгустившиеся сумерки. На возвышенной гриве с редко растущими соснами света еще хватало, но едва уцелевшие бойцы отступили в густой лес, как оказались в полумраке, мешавшем немцам взять верный прицел.

Но и без того потери были огромными, Якову поначалу показалось, что вообще уцелел только арьергард, в том числе трое курсантов, – а всех, успевших выйти на гриву, скосил кинжальный огонь из нескольких пулеметов.

Разумеется, он ошибался, не все упали на мох убитыми и ранеными, некоторые просто залегли, спасаясь от свинцового ливня. Очень хотелось надеяться, что уцелел Гонтарь, находившийся впереди, но Яков не видел его среди тех немногих, кто поспешно отступил с гривы. Впрочем, он особо не присматривался, – стрелял, прикрывая отход, потом сам отступил перебежкой и снова стрелял, пока было чем стрелять. А теперь бесшумно полз по мягкому, проминающемуся под весом тела мху и думал, что остался совсем один, и где искать остальных уцелевших, не понять.

Едва так подумал – кое-как разглядел впереди темное пятно, силуэтом отличавшееся от кочек, пригляделся: так и есть, морпех. Морская форма делала их днем живыми мишенями, но сейчас, в подступившей темноте, сочетание черного и темно-синего маскирует идеально, чуть не вплотную подполз, не заметив.

Пулеметная стрельба тем временем стихла, немцы, надо полагать, сообразили, что воюют с пустотой, не отвечающей выстрелами.

– Эй! – тихонечко позвал Яков.

Морпех не ответил и даже не шевельнулся. Он был мертв. Как-то добрался сюда, будучи смертельно раненым на гриве? Или уже здесь не разминулся с шальной пулей? Выяснять этот вопрос не было ни возможности, ни желания. А вот патронами у мертвеца надо разжиться непременно.

Яков перевернул мягкое, не успевшее закоченеть тело с нехорошим предчувствием, что сейчас увидит лицо Паши, единственного своего знакомца среди морпехов. Предчувствие обмануло, лицо показалось незнакомым.

Он вспомнил, как грузили на носилки Гошу Стукалина и еще двоих курсантов, погибших в первый день войны, какое неприятное чувство он ощущал, прикасаясь к мертвым телам, совсем недавно бывшим живыми, – с огромным трудом принуждал сам себя к этой скорбной работе… А сейчас перевернул тело спокойно и деловито, словно подушку на диване, и не понять, хорошо это или плохо, ясно лишь одно: люди быстро ко всему привыкают.

Винтовку морпех не бросил, но патронами поделиться не смог – подсумков у него было не два, как у зенитчиков, а целых три, однако все пустые. Яков передернул затвор чужой винтовки – на мох выпал патрон. Повторил процедуру – выпал еще один. И всё, других патронов в магазине не оказалось. Хоть что-то…

Несколько секунд Яков размышлял: не похоронить ли мертвеца? Хотя бы символически, под тонким слоем дерна, чтобы не клевали сороки или кто здесь водится… Но тут ночной ветерок донес слова на чужом языке – резкие, отрывистые, похожие на команды.

– Извини, не судьба, – сказал он морпеху, сам понимая, как глупо звучит реплика, обращенная к покойнику.

И двинул дальше, уже не ползком, поднявшись на ноги.

Вскоре путь пересек неглубокий лесной овражек. Яков давно потерял ориентировку, не представлял, где дорога, где узкоколейка – а и представлял бы, так не имел понятия, куда теперь держать курс. Пошел наугад, вдоль оврага, – хотел спуститься на его дно и шагать там, но склоны густо заросли колючими плетями ежевики, настоящее проволочное заграждение, такое разве что танком таранить.

Сумерки никак не желали кончаться, тянулись и тянулись, у них на Волге темнело гораздо быстрее. Яков понимал, что дело в высокой широте, и все же поторапливал наступление полноценной тьмы – немцы наконец угомонятся, можно будет прикорнуть где-нибудь под кустом, может, даже удастся уснуть, если ночной холод позволит – костер разводить слишком опасно.

Местность ощутимо понижалась, вскоре Яков вышел к болоту. И неожиданно натолкнулся на своих – было их пятеро, все морпехи. Где остальные, они не знали, уходили от немцев, пока не уперлись в болото, и решили на ночь глядя его не форсировать и обход не искать, дождаться здесь утра.

Яков в ответ сообщил, что происходило с ним, про встречу с мертвецом тоже упомянул. Морпехи недолго погадали, кто из их товарищей это мог быть, но к единому мнению не пришли – приметы Яков описал весьма смутно, да и не приглядывался толком.

Невдалеке послышались звуки перестрелки: винтовочные выстрелы, автоматные очереди, два раза бухнули взрывы гранат. Через две-три минуты все стихло.

– Совсем рядом ведь, – растерянно произнес один из морпехов. – Этак и до нас доберутся. Что им неймется? Что вцепились в нас, как клещ в собаку? Таких, как мы, сейчас по лесам много ховается, чем мы-то им так приглянулись?

Якову уже приходили такие мысли. Как-то странно, как-то неправильно вели себя немцы. Прорвав фронт, им бы рвануть вперед, используя оперативный простор, а окруженцами в лесах займутся позже другие части.

– Эти не отстанут, – убежденно сказал другой морпех. – Поутру снова за нас возьмутся. Вы номер видели на броневике, что дорогу запер?

Яков большие белые цифры на борту бронетраспортера видел, но сейчас назвать бы не смог, не запомнил. Зачем?

– Семнадцатый там номер был! Я ж там, на поле, по этой жестянке с семнадцатым номером самолично стрелял! Крестники это наши, и крепко мы им соли на хвост насыпали, может, командира ихнего грохнули, может, еще что… Не отвяжутся, и в плен брать не станут, и с другими не попутают, в морской форме только мы здесь. Вот что, парни, давайте-ка по жердине вырежем, да через болото сейчас двинем. Целее будем, точно вам говорю.

– В темноте через болото? Потонем нахер…

– Потонешь – значит, плохой ты краснофлотец и в морской пехоте КБФ служить не пригоден.

…Болото было нешироким, метров триста от силы в том месте, но путь через него показался бесконечным. Брели, где перешагивая, где перепрыгивая с кочки на кочку, и остатки сил такой способ передвижения забирал полностью. Причем остановиться и хоть чуток передохнуть не удавалось – кочка тут же начинала уходить вниз под тяжестью человека, и чувствовалось, как при этом рвутся, лопаются корни болотной растительности, переплетенные в непрочный ковер. Прыжок за прыжком, прыжок за прыжком, а ноги уже не болят, отболели своё и попросту не ощущаются… Разводья между кочками казались неглубокими, но жерди уходили в илистую жижу без сопротивления на всю длину. Время от времени кто-то промахивался в темноте мимо кочки или соскальзывал с нее, тут же проваливался по пояс и продолжал погружаться – таких вытягивали втроем, вчетвером, протянув жерди и чувствуя при этом, как собственная опора погружается в бездонную жижу.

До твердого места добрались все шестеро, все оказались пригодны служить в морской пехоте КБФ, даже Яков, наверное.

Повалились на мох, кто где вышел, – развести костер, просушить измоченную одежду сил не оставалось. Яков хотел было накрыться шинелью, но обнаружил вдруг, что скатки у него нет. Где, в какой момент боя ее снял и оставил, так и не вспомнил. Сухой паек при переправе не подмок, вещмешки шьются из водонепроницаемой ткани, – однако желание поесть бесследно испарилось, хотя последний раз подкреплялись около полудня. Якову хотелось одного – лежать и не шевелиться. Чем он и занялся, считая, что уснуть все равно не удастся, так хоть полежит, отдохнет… Эта мысль оказалась последней, сознание отключилось мгновенно, без дремотного перехода от бодрствования ко сну. Словно свет выключили в комнате – щелк! – и темнота.

* * *

– Ну, красота! Запорожцы на привале! Я с ног сбился, по всему лесу их искавши, а они, здрасьте-пожалуйста, в болото забились!

Первая мысль Якова, проснувшегося от громкого голоса, была такая: до чего же холодно! Вторая: до чего же есть хочется! Третья: Игнат жив!

Он поднялся на ноги (все до единой мышцы откликнулись тягучей болью), хотел обнять приятеля, но тот выставил ладонь защитным жестом:

– Изыди! Ты, Яш, в нарядах сгнил бы на срочной за такой внешний вид!

При форсировании болота Яков лишь раз провалился в топь, и то не очень глубоко, даже по пояс не ушел. Однако вымазан был болотной жижей с головы до ног. Сейчас она подсохла, превратилась в корку, но кое-где мокрые пятна еще оставались. В сапогах мерзко хлюпало. Лицо и кисти рук зудели и чесались от бесчисленных комариных укусов. Вот ведь как бывает – в гражданской жизни, бывало, не уснешь, когда в спальне единственный комар над ухом пищит, свет приходится включать и ловить. А здесь, в комарином царстве, спал и хоть бы хны.

– Сам-то отчего такой чистый? – спросил он подозрительно. – В обход болота прошел?

– Во-он там плотина бобровая есть, это они, мохнатые, воду тут подняли, ручеек запрудив. Мы по той плотине, как по мосту прошли, пока вы в грязи бултыхались. Я сразу, как пеньки погрызенные увидел, так и понял: надо плотину искать.

Яков вспомнил, что и сам видел вчера заостренные огрызки деревьев, напоминающие громадные очиненные карандаши, закопанные в землю. Но мысль о бобрах и их плотинах даже не мелькнула, не до того было.

Морпехи, измазанные не меньше Якова, поднимались, – поохивая, держась кто за бок, кто за спину. Им тоже не пошла впрок ночевка на земле в мокрой одежде.

– Двигайте вон туда, к тем вон высоким соснам. – Гонтарь показал рукой направление. – Под ними наши, кто уцелел. И первым делом в порядок себя приведите, там бочажинка есть с чистой водой, ребята покажут. Помойтесь, постирайтесь хотя бы так, без мыла.

– Немцы же рядом, – напомнил Яков. – Может, уйти сначала подальше?

Говорил и чувствовал: далеко ему не отшагать, сил не прибавилось. Да и комары проклятые пару стаканов крови точно выцедили.

– Нет немцев в лесу, – сказал Гонтарь, – я рано утречком проверил: все ушли.

Рано утречком? А сейчас тогда что, по его разумению? Солнце совсем недавно взошло и не успело подняться над деревьями… Видать, отправился Гонтарь на разведку вообще ни свет, ни заря.

Однако получалось, что зря они полезли в болото ночью, решив, что немцы из потрепанного у «Ильичевца» батальона будут мстить морпехам до конца. У того батальона, небось, свой приказ, своя боевая задача, отвлеклись от нее ненадолго – и двинулись дальше.

– Шагайте, – сказал Гонтарь. – А ты, Яш, задержись, дело есть к тебе.

Морпехи исчезли за деревьями, и лишь тогда Гонтарь продолжил:

– Я теперь, получается, ротным стал, Яш. Не думал, не гадал, но больше некому.

Яков, разумеется, уже заметил обновки Гонтаря – на поясе у старшины висела пистолетная кобура, а на плече планшетка – и пятна на ней напоминали плохо оттертую кровь. Наследство, доставшееся от Нестеренко вместе с ротой?

Гонтарь проследил направление его взгляда, подтвердил:

– Нет лейтенанта больше. Под первую же очередь угодил. Наповал, пуля в голову прилетела, вытаскивать даже не пробовали. В общем, ротный теперь я, но…

Он сделал паузу, продолжил чуть иным тоном.

– Надо выбираться, к своим выходить. А куда? Карта вот досталась от Нестеренки, компас тоже, да только не силен я в этих азимутах-хреназимутах… Пособишь?

Для Якова словно приоткрылось окошечко в совсем недавнюю, но такую далекую жизнь: сколько же раз он слышал от Игната это «Пособишь?», когда тот просил помочь разобраться с премудростями того или иного предмета.

– Азимут штука простая, это не портянки правильно намотать. Пособлю, конечно.

– Погодь, погодь… – остановил его Гонтарь, видя, как Яков потянулся к планшетке. – Хоть руки сначала сполосни, нам карта еще понадобится.

Яков посмотрел на свои руки, кивнул и спустился к ближайшему разводью с чистой водой.

* * *

К сожалению, с военной топографией их познакомили по принципу «галопом по европам», на военной кафедре КИИ делали основной упор на другие дисциплины. Состоялось одно занятие, или даже два, посвященных топографии, – но полтора года назад, и сообщенные тогда сведения основательно выветрились у Якова из головы. Он опасался, что не вспомнит значение многих топографических значков, и придется действовать по наитию, а цена ошибки будет высока…

Напрасные опасения. В планшетке покойного комроты карта обнаружилась единственная, и не топографическая – километровка «Северо-восток Эстонской ССР» Кроме упомянутой республики, частично угодили на карту акватории Чудского озера и Финского залива, а также прилегающие районы Ленинградской области.

Хоть и была карта отпечатана в типографии № 3 «Военполиграфиздата НКО СССР», хоть и имела штамп «Секретно» – но отличалась от обычных географических карт лишь крупным масштабом, для гражданских нужд километровки не печатают и в магазине их не купишь.

Для военных такая карта-километровка хороша в больших штабах – рисовать на ней расположение корпусов и армий, да стрелки основных и вспомогательных ударов. На ротном уровне нужна карта топографическая, еще более крупномасштабная, – но Яков подозревал, что их на Гогланде попросту не было, и морпехам выдали, что нашлось.

Он объяснил этот нюанс Гонтарю, тот покивал с таким видом, что стало ясно: разницу между топографической и географической картой старшина понимает плохо.

Но, как говорится, за неимением гербовой пишут на простой…

Привязаться к местности удалось не без труда. «Их» болото Яков не отыскал среди многих других, или же было оно слишком небольшим, чтобы угодить на карту. Попробовал восстановить путь роты с самого начала, с высадки, – но оказалось, что оба не знают название поселка, к причалам которого прибыли сейнеры. Наконец на карте отыскался «Ильичевец», и дальше стало легче.

– Мы примерно здесь, – показал на карте Яков. – Вопрос в том, куда будем выходить? На запад, к Таллину? – палец прочертил направление возможного отхода. – Или на восток, к Ленинграду? – палец двинулся в обратном направлении.