Текст книги "Резервная столица. Книга 1. Малой кровью"

Эпизод 4. Школа без вывески

Школа ГУГБ отдельного здания не имела. Квартировала в техникуме швейной промышленности, занимая там один из этажей, имевший отдельный вход с улицы. Никакой вывески над дверью, но любой посторонний, шагнувший в ту дверь, немедленно упирался в стол дежурного, и тот вежливо спрашивал: вы куда и к кому? – а затем столь же вежливо объяснял, что надо выйти на улицу, пройти налево – там вход в техникум. Для дезинформации среди учащихся, постигавших тонкости швейного дела, был распущен слух, что в их здании квартируют курсы Наркомфина, готовящие бухгалтеров-ревизоров.

О начале войны Ксюша узнала накануне, в субботу. Удивительно, но факт. Или не удивительно, учитывая, где она училась. Вернее, учеба уже закончилась. В субботу Эйдеман ознакомил ее с приказом наркома, лист был аккуратно прикрыт двумя полосками бумаги, так что Ксюша могла видеть лишь строчки о присвоении ей звания сержанта госбезопасности, а кто еще какие звания получил, осталось неизвестным. Ознакомил, поздравил, вручил удостоверение и петлицы с двумя «кубарями» каждая. Вообще-то и военнослужащие, и сотрудники госбезопасности при производстве в новое звание должны были сами покупать в военторге соответствующие знаки различия. Но здесь случай особый, визит Ксюши в военторг за такой покупкой исключался по определению.

Любуясь новенькими петлицами, она подумала, что скоро они с Яшей окажутся в одном звании – сержант госбезопасности приравнивается в советской системе званий к армейскому лейтенанту, и на петлицах те же два квадратика.

Впрочем, долго любоваться петлицами не пришлось. Эйдеман забрал обратно, равно как и удостоверение. Пускай, дескать, полежат до поры у него в сейфе. И форму курсанта госбезопасности тоже придется сдать (хранилась она здесь, в школе, без права выхода в форме в город).

– Причины, надеюсь, понятны? – спросил Эйдеман.

Вопрос прозвучал как риторический, но даже такие здесь без ответов оставлять не полагалось, и Ксюша ответила:

– Так точно, Василий Васильевич.

На двери кабинета Эйдемана висела табличка Карасёв В.В., и обращаться к нему надлежало именно так – без звания и без должности, по имени-отчеству. Хотя курсанты знали, что зовут их преподавателя Наум Эйдеман (не факт, что и это имя было настоящим). О заграничных подвигах Эйдемана ходили легенды, наверняка по большей части выдуманные, либо сильно преувеличенные. Но дыма без огня, как известно, не бывает.

– И что дальше? – спросила Ксюша. – Я должна предупредить об одном новом обстоятельстве. О семейном.

Она специализировалась на англосаксонских странах, но не сильно рассчитывала, что служба будет проходить за рубежом, в одном из посольств или консульств, туда попадают после МГИМО, а не ИнЯза. Но вдруг? Для Яши тоже найдется работа, зарубежного энергетического оборудования закупают для СССР много.

– Дальше, по-хорошему, вам полагается десятидневный отпуск, – сказал Эйдеман. – Но должен огорчить, Дарья Олеговна: отпуска не будет.

Да, такой вот у нее был псевдоним на время обучения, и Эйдеман даже наедине называл только так. Ксюша за год обучения привыкла к режиму тотальной секретности. Хотя поначалу казалось смешным: сидят в аудитории шесть девушек (группы обучаемых в школе были малочисленными), а преподаватель выступает перед ними в бархатной черной маске, закрывающей почти все лицо, – ну оперетка же натуральная, «Принцесса цирка»! Хуже того, девушки в этой сцене выглядели еще более комично, на всех одинаковые шляпки с густыми-густыми вуалями, и снимать их запрещено под угрозой отчисления. В сочетании с формой курсанток госбезопасности выглядели шляпки архикомично. Однако по мере обучения Ксюша поняла, что эти на вид смешные и нелепые выдумки могут однажды спасти свободу, а то и жизнь. Надо отметить, что Эйдеман никогда и ничем лицо не маскировал. Из чего непреложно следовало, что на заграничную агентурную работу он уже никогда не вернется.

– Если завтра начнется война, – продолжал Эйдеман, – то все отпуска отменятся, так что в понедельник приступите…

Он осекся – слишком уж большое изумление увидел на лице у Ксюши. Дело в том, что слово «если» Эйдеман никогда не употреблял в гадательном смысле: то ли будет, то ли нет, – для него оно скорее было синонимом слова «когда». И едва ли он сейчас вольно процитировал известную стихотворную строчку Лебедева-Кумача.

– Есть разведданные, – объяснил Эйдеман, – позволяющие допустить, что все начнется именно завтра. Разумеется, информация эта не подлежит разглашению ни в каком виде.

Последние сомнения отпали. О своих догадках, предположениях и допущениях Эйдеман сообщал, лишь когда не сомневался в их истиности.

– Но как же немцы… не закончив с Англией… На два фронта? – растерянно произнесла Ксюша.

– Людям свойственно придумывать самые разные способы ухода из жизни. Гитлер избрал вот такой долгий и замысловатый путь, чтобы самоубиться и угробить свой рейх. Но в какую цену обойдется нам победа, не хочу даже гадать… Что у вас за обстоятельство?

Ксюша не сразу поняла вопрос, недоуменно посмотрела на Эйдемана, в голове стучала одна мысль: «Завтра война… завтра война… завтра война…»

Потом сообразила, о чем речь.

– Я выхожу замуж. Свадьба назначена на август.

– Вот как…

Эйдеман ненадолго задумался, достал носовой платок, поднес к лицу…

По слухам, Эйдеману было слегка за пятьдесят. Но выглядел он гораздо старше: глубокие морщины, слезящийся глаз, постоянно промокаемый платком, зубы белоснежные и слишком ровные – наверняка вставные.

– Вы понимаете, Дарья, что жених ваш попадет в разработку? Что его просветят до донышка, проверяя: не подход ли? Если хоть что-то в его биографии вызывает сомнения, лучше вам отношения не регистрировать. И не афишировать. Это не приказ куратора. Это неофициальный дружеский совет.

– Я уверена в своем женихе, мы знакомы с детства.

– Совет вам да любовь. Надеюсь, война не помешает свадьбе. Итак, в понедельник вы должны прибыть по адресу Трубниковский переулок, дом девятнадцать, в отдел кадров. Со всеми необходимыми документами, разумеется.

– Трубниковский? Значит, все-таки Амторг…

– Он самый. В кадрах предупреждены, оформят без проволочек. А во вторник, в восемь вечера, встречаемся здесь же. Познакомитесь со своим новым куратором, и все дальнейшие вопросы будете решать уже с ним.

Она что-то говорила, спрашивала и отвечала, но в голове звучал и звучал тревожный сигнал: завтра война, завтра война, завтра война… В результате многие вопросы, что могла и хотела бы задать Ксюша, не прозвучали. Скорее всего, хитрый старый лис Эйдеман рассчитывал именно на это, ошарашив выпускницу известием. Сработал в точности по собственной методичке, тема «Как отвлечь внимание от нежелательной темы, важной для собеседника».

* * *

Неожиданностью новость не стала (новость об Амторге, разумеется, не о войне). Ксюша проходила там преддипломную практику от ИнЯза, и практику от спецшколы прошла там же и тогда же, но негласно.

Амторг был организацией своеобразной. Можно сказать, единственной в своем роде. С одной стороны, он был в США торговым представительством Страны Советов. С другой – самой настоящей американской корпорацией Amtorg Trading Corporation, зарегистрированной в штате Нью-Йорк по нормам местного законодательства. Только вот учредителями корпорации выступали Центросоюз и Внешторгбанк СССР, и даже отдельно взятые советские граждане владели небольшими пакетами акций в полном соответствии с антимонопольным законом штата.

Несколько лет, до открытия в США советского посольства и консульств, Амторг де-факто выполнял их роль, был дипломатическим представительством Союза.

Еще одна роль Амторга – разведывательная. Почти треть сотрудников, помимо исполнения своих непосредственных обязанностей, сотрудничала с ОГПУ, затем с иноотделом ГУГБ НКВД. Американское ФБР об этом факте догадывалась (а иногда знало разведчиков под прикрытием точно и поименно – в Амторге бывали перебежчики, после чего персонал приходилось менять).

В войне разведок всякое случается. И вокруг Амторга случалось. Подходы к сотрудникам (проще говоря, попытки вербовки). Грубые провокации, исполняемые руками белоэмигрантов. Провокации более изощренные в исполнении американских спецслужб, завершавшиеся высылкой сотрудников. И прочая, и прочая…

Самый вопиющий случай произошел в середине двадцатых. Только-только назначенный главой Амторга Склянский и сдающий ему дела Хургин решили прокатиться на лодке по озеру Лонглейн, у них оставались несколько свободных часов до запланированной деловой встречи. И оба не вернулись с водной прогулки – среди бела дня и в тихую погоду. Позже тела были обнаружены, но официальной версии: дескать, лодка опрокинулась, пассажиры ее утонули, – поверили далеко не все. Одни считали, что произошло убийство, и стоят за ним штатовские спецслужбы. Другие придерживались версии, что нити тянутся в СССР – Склянский был ближайшим сотрудником Троцкого в деле организации Красной Армии, и в списке личных врагов Сталина занимал одну из верхних строчек.

Всего этого Ксюша, разумеется, не знала, когда весной проходила практику в московском представительстве Амторга (главная штаб-квартира находилась в Нью-Йорке). Она лишь изумлялась, и чем дальше, тем сильнее: что она здесь делает?

В вузе ее учили английскому языку, основному, и второму языку, французскому, а третьему, итальянскому, уже факультативно, – с позиций, так сказать, гуманитарных, с упором на классическое и современное искусство. Глубиной познаний в художественной сфере Ксюша могла потягаться с иными искусствоведами.

И Ксюше (наивная девочка!) будущая работа представлялась связанной именно с культурным обменом, с «Интуристом» и т. д., в идеале – в одной из англоязычных стран, в посольстве, переводчицей при атташе по культуре. А будущая служба казалась достаточно формальной – регулярно писать рапорты, например, о том, что никто из посетителей выставки «Искусство советских пятилеток», проходящей в Манчестере, попыток вербовки не совершал, ни в каких прочих антисоветских провокациях не замечен.

Вместо того на преддипломной практике пришлось участвовать в переговорах, к искусству и искусствоведению отношения не имеющих. С западными партнерами, приезжавшими в Москву, договаривались о поставках и условиях контрактов, о процентах по кредитам и нюансах таможенного оформления, – и Ксюша сама чувствовала, что ей не хватает ни опыта, ни словарного запаса для качественного перевода. Хорошо хоть практикантке не приходилось обслуживать переговоры в одиночку, было, кому подстраховать.

И еще один момент смущал не на шутку. Вот какой: она советская гражданка, работает в советской организации, и квартирует та организация не за границей, а здесь, в советской стране. Так почему же она, Ксюша, конспирируется даже от своих? Зачем изображает шпионку Мату Хари во вражеском логове? Понятно, что всем в Амторге совершенно ни к чему знать о втором учебном заведении, что заканчивает их практикантка. Но люди, занимавшиеся в Амторге безопасностью, тоже оставались в полном неведении, для них Ксюша была студенткой ИнЯза, и не более того.

Ближе к концу практики она набралась смелости и поговорила на эту тему с Эйдеманом. Отношения к тому времени сложились у педагога с ученицей достаточно доверительные, сделавшие возможным такой разговор.

– Та-а-к… – протянул Эйдеман, выслушав ее сомнения и вывод: в Амторге от нее, от Ксюши, пользы будет мало. – Налицо две проблемы. Но обе решаемые. Деловой английский мы подтянем, и оперативно, времени мало.

Он сделал пометку в блокноте. И не обманул, уже через два дня у Ксюши начались индивидуальные занятия по языку с преподавательницей, отлично владеющей терминами, употребляемыми коммерсантами. Маску эта дама не носила – как и ученица, приходила на занятия в шляпке с густой вуалью. Ксюшу к тому времени уже перестала забавлять такая особенность обучения. Не в туркестанских паранджах сидят, и на том спасибо.

А в качестве решения второй проблемы Эйдеман прочитал Ксюше небольшую лекцию о международном положении вообще и о роли Амторга в назревающих событиях в частности.

Суть лекции сводилась к следующему: как известно, в Европе уже второй год идет большая война. И силой обстоятельств нужда в специалистах по искусству со знанием языков сократилась, и весьма сильно. Зато выросла, и вырастет еще потребность в торговых представителях, которые в большинстве своем нуждаются в услугах переводчиков. А если даже не нуждаются, переводчики все равно на переговорах присутствуют, инструкции запрещают тета-тетное общение с акулами капитализма. Между прочим, совсем недавно, в марте, конгресс США принял закон о ленд-лизе. Это значит, что очень скоро, через считанные месяцы, в СССР пойдут из Америки широким потоком военные грузы. Причем не имеет значения, сумеют ли к тому времени империалисты втянуть Советский Союз в войну или нет. Грузы все равно пойдут по той причине, что Красная Армия сейчас единственная сила, способная противостоять Гитлеру на континенте. С американской помощью шансы на успех в этом противостоянии у нас вырастут, и в Америке это хорошо понимают.

Соответственно, вырастет роль Амторга и объем работы, выполняемый организацией. Потребуются новые сотрудники. При этом руководители германской разведки тоже не вчера родились. И знают, что иной амторговский документ может для них оказаться ценнее десяти лишних дивизий на фронте. Будут попытки внедрения и вербовки. Непременно будут. Хуже того, нельзя исключить вариант, что вражеские «кроты» и сейчас есть в Амторге. Ничем себя не проявляют, чтобы не спалиться раньше времени, мирно занимаются поставками текстиля, но едва начнется война…

Эйдеман не договорил, предоставляя собеседнице возможность самой домыслить, чем займутся «кроты» после начала военных действий.

Ксюша пыталась возражать: но ведь за столько лет служба внутренней безопасности отлажена там, в Амторге, не хуже швейцарских часов. Много ли помощи будет от нее, начинающей и неопытной? И, кстати, ей до сих пор непонятно, отчего надо скрываться от амторговских особистов?

– Запомни одно очень важное для разведчика правило, – сказал Эйдеман. – Верить до конца, безоговорочно, можно только себе. И никому больше. Замаскированный враг может занимать любой пост и иметь самую безукоризненную репутацию.

В качестве примера он рассказал об Ароне Шейдмане, не столь давно руководившем Амторгом. Уж тот имел репутацию так репутацию, был, как жена Цезаря, выше любых подозрений. Старый большевик, член партии с 1903 года, до назначения в Амторг одно время исполнял должность наркома торговли, несколько лет возглавлял Госбанк. А два года назад сбежал, стал невозвращенцем. И, разумеется, выложил вражеской разведке всё, что знал, а знал немало, имея допуск к гостайнам высшего уровня. Есть гарантия, что другие не выявленные шейдманы не трудятся до сих пор в Амторге на любой должности и даже в амторговском особом отделе? Нет такой гарантии. Так что придется работать в своей стране разведчицей под прикрытием. Иначе никак.

– Ну какая из меня разведчица-нелегалка? – жалобно спросила Ксюша, понимая уже, что переубедить Эйдемана не удастся. – Ничем я на нее не похожа…

– Так это же самое ценное! Плох тот разведчик, что на разведчика похож. Никто не примет за нашего сотрудника девочку, вчерашнюю студентку, биографию которой можно хоть с лупой проверить, ничего подозрительного не найдешь.

Ксюша могла бы возразить, что одно подозрительное для врагов обстоятельство в биографии все же есть: отец и его место службы. Но не стала упоминать этот момент. Всё равно всю жизнь она жила под фамилией матери, а об отце во всех анкетах писала коротко – совслужащий, никак место службы не конкретизируя.

В общем, разговор закончился ничем. Она не убедила Эйдемана, но и он не рассеял ее сомнений. Не верилось, что удастся разоблачить и вывести на чистую воду нового Шейдмана, если такой и впрямь сидит в руководстве Амторга.

Оставалась надежда, что Амторг сам откажется от ее услуг. Что там они написали в ее характеристике по итогам практики, Ксюша, разумеется, не знала. Подозревала, что ничего лестного. После пары допущенных и замеченных ошибок в синхронном переводе на переговоры ее больше не приглашали, сидела в представительстве и переводила приходящие по телетайпу документы.

Зачем Амторгу такая непутевая переводчица? Надежда на другое распределение теплилась до июньского субботнего вечера, когда Эйдеман ошарашил известием о начале войны – и тот факт, что местом ее работы станет все-таки Амторг, был принят без возражений.

* * *

Летний вечер был хорош.

Дневная жара спала, клонящиеся к закату солнце освещало верхние этажи домов, стекла в окнах сверкали яркими бликами. Во дворах шумно и весело играла детвора. Позвякивая, прокатил мимо трамвай. Впереди шла парочка, парень и девушка, взявшись под руку, тесно прижались плечами, – наверняка влюбленные.

Всё было как всегда.

И всё было иначе, поскольку Ксюша смотрела теперь вокруг сквозь призму тайного знания, доступного немногим избранным: завтра война.

Хотелось выбрать местечко повыше и закричать оттуда так, чтобы услышал весь квартал: «Люди-и-и!!! Завтра война-а-а-а!!!»

Или хотя бы догнать влюбленную парочку, что шагала впереди, шепнуть на ухо парню: «Если любишь, признайся сегодня, завтра война…»

Разумеется, ничего подобного она не сделала. Вместо того обнаружила вдруг, что позабыла сумочку в кабинете у Эйдемана. Замечательно. А если бы там лежали секретные документы? Лишь бы не подумал, что это она специально, чтобы показать: вот такая я растяпа, куда уж мне в разведчицы. Хотя нет… пусть лучше подумает так, чем разочаруется в выпускнице. С такими мыслями она повернула обратно, благо не успела далеко отшагать от здания швейного техникума.

Шла и думала: зачем Эйдеман сказал ей о начале войны? Уж мог бы придумать иной способ избежать любых возражений против нежеланного распределения. Ведь это гостайна высшего уровня, и за ее разглашение… Хотя… от кого тайна? От врагов, решивших напасть? Так они и без того всё знают. От своих? Не поверят свои, как бы их Ксюша не уверяла, – решат, что тронулась умом девица, слишком много газетных передовиц читала…

Эйдеман, по счастью, еще не ушел.

– Разрешите? – Она потянула дверь, не дожидаясь ответа на свой стук. – Я у вас, Василий Васильевич…

Ксюша осеклась, увидев, что Эйдеман не один. Возле стола сидел еще один человек в штатском, – сбоку, отчего и остался поначалу незамеченным. Достаточно молодой, лет тридцати с небольшим на вид, так что с некоторой натяжкой его можно было отнести и к курсантам, и к преподавателям. Вот только курсантов-парней Ксюша в их школе не видела ни разу. По непроверенным слухам, обучались те в другом месте, не то в Балашихе, не то в Пушкино, и учили там несколько иным вещам. Например, среди прочего, рукопашному бою и работе с ядами и взрывчаткой.

– Зайдите попозже, Дарья Олеговна, я занят, – сухо сказал Эйдеман.

– Да пусть заходит, мне уже пора, – сказал молодой. – Заходите, девушка, заходите.

– Знакомься, Павел, наша смена, – произнес Эйдеман так, словно за выращенную смену ему было слегка стыдно, или даже не слегка.

– Очень симпатичная смена, – расплылся в улыбке Павел. – Знал бы раньше, каких красавец ты обучаешь, напросился бы пару лекций прочитать в вашей «женской гимназии». Да теперь уже поздно…

«Тоже знает про войну, – сообразила Ксюша. – И ничего, улыбается, комплименты отпускает, чуть ли не заигрывать начал».

До ее прихода Павел с Эйдеманом занимались тем, что рассматривали какие-то фотоснимки, разложенные на столе на манер пасьянса. Едва она вошла, Эйдеман собрал снимки одним ловким движением, словно шулер карты. И положил на стол получившуюся стопочку изображениями вниз. Такая уж была у него привычка – никогда никому не показывал, чем интересуется: папки с документами всегда лежали у него на столе лицевой стороной вниз, а если читал книгу, то она непременно была упакована в обложку, не позволяющую увидеть имя автора и название.

Павел поднялся, шагнул к ней навстречу. Спросил, не прекращая улыбаться:

– Вы, наверное, Дарья Олеговна, вернулись за этим?

Протянул сумочку, Ксюша приняла свое имущество. Казалось, сейчас прозвучит сакраментальный вопрос: «А что вы делаете сегодня вечером?»

Эйдеман сидел с таким видом, словно во рту у него очутилось нечто неимоверно горькое или кислое, но хорошее воспитание не позволяет это кисло-горькое выплюнуть.

Вопрос прозвучал другой, и был адресован Эйдеману.

– И где же будет работать такая красавица? Какой стране можно уже завидовать?

– Павел Анатольевич! – буквально-таки проскрежетал Эйдеман.

– Конспирация, понимаю, понимаю… Но я ведь могу и в личное дело заглянуть, имею право. Давай сэкономим мое время?

Тон Павла Анатольевича изменился, стал резким, приказным, ни следа недавней игривости.

– Так какой стране завидовать?

– Америке, – сказал Эйдеман с явной неохотой.

– Так, так… Тогда имеет смысл выдать одно маленькое дополнительное задание.

Он взял со стола стопку фотоснимков, просмотрел, выбрал нужный. Протянул Ксюше.

– Нас интересуют любые сведения об этом человеке. В полном смысле любые, пусть даже непроверенные и попавшие к вам через десятые руки. Любую ставшую известной информацию тут же доводить до своего куратора.

Запоминать лицо человека со снимка у Ксюши нужды не было. Это лицо и без того знала вся страна: полярный летчик, Герой Советского Союза, активный участник спасения челюскинцев. Короче говоря, Сигизмунд Леваневский. Его самолет, совершавший трансконтинентальный перелет, пропал над ледяными просторами Арктики, – не приземлился в Америке, не возвратился в СССР, и все поиски не принесли результата.

«Да как же можно подозревать в измене такого заслуженного человека, наверняка героически погибшего?» – возмущенно подумала Ксюша. Потом она вспомнила историю предательства старого большевика Шейдмана, вступившего в партию еще за полтора десятилетия до ее, Ксюши, появления на свет. И решила не спешить с выводами.