Текст книги "Лётная книжка лётчика-истребителя ПВО"

Глава V
Защищая небо на дальних подступах к Москве

Трудности перехвата высотных самолетов-разведчиков

Ко времени перебазирования 34-го полка в Клин немецкая авиация изменила тактику и к Москве стали пытаться прорваться на высотах 7–9 тысяч метров самолеты-разведчики со специально подготовленными экипажами. В секторе ответственности полка действовали «Юнкерсы-88» из группы дальних разведчиков 4.(F) /14, которые вели стратегическую воздушную разведку. Перехват их был трудной боевой задачей. Николай Дудник вспоминал: «С немецкими разведчиками воевать было сложно – если с первой атаки не сбил, то он тебе только хвост покажет, и ты его не догонишь».

На большой высоте требовалась особая техника пилотирования и тактика ведения воздушного боя, которыми летчики полка, видимо, владели еще не в полной мере, поскольку до этого схватки с самолетами противника у них были только на малых и средних высотах. В связи с этим следует вспомнить, что перед войной они едва начали осваивать высотные полеты на МиГах, поднимаясь, как по ступеням, на 500 м на каждом этапе, и дошли только до 7000 м, параллельно тренируясь в барокамере. Но началась война, и стало не до тренировок. Похоже, летом 1942 г. сложилась ситуация, подобная той, что была в июле 1941 г., когда летчики ПВО Москвы не имели подготовки к ночным боям, а теперь – к высотным.

Но ночные бои они вели теперь успешно, как, например, 6 июня, когда немцы совершили уже редкий к тому времени массированный налет ночью более шестидесяти бомбардировщиков. Небольшая их группа направилась к Москве, а остальные атаковали аэродромы Инютино, Кубинка и Дракино у Серпухова. Летчики 34-го и 11-го полков отразили этот налет. Юрий Сельдяков сбил одного «юнкерса», а другие сбросили бомбы беспорядочно, уничтожив на земле только два самолета и повредив еще два. Правда, погибли три и было ранено восемь человек.

Но крайне неудачно сложились воздушные бои с высотными разведчиками лейтенанта Алексея Зуйкова и младшего лейтенанта Григория Федосеева. Их самолеты в атаке были подбиты стрелками противника, и летчикам пришлось спасаться на парашютах. Зуйков при покидании самолета ударился о его стабилизатор и получил тяжелое ранение.

За день до этого лейтенанты Сергей Платов и Николай Тараканчиков провели трудный бой, который они завязали с Хе-111 в районе Клина на высоте 7200 м и гнали его до Переславля-Залесского. В ходе этой погони немец забрался почти на 9000 м, однако из его правого двигателя уже шел густой черный дым.

Тараканчиков попытался таранить самолет противника, однако его стрелок пробил маслорадиатор на МиГе Николая, и ему пришлось идти на вынужденную посадку, не выпуская шасси. Самолет-разведчик тоже начал снижаться, и Сергей Платов потерял его в облаках и густой дымке.

Вскоре Платов уже вместе с Константином Букварёвым перехватили высотного разведчика Ю-88, однако он, энергично маневрируя, уклонился от их атаки. Перехватчики настойчиво преследовали «юнкерса», но не могли сблизиться с ним. Он постоянно нырял в облака, а когда выходил из них, летчики вынуждены были повторять атаки с дистанции 300–250 метров. В конце концов «юнкерс» окончательно скрылся в облаках.

Кроме того, линия фронта была недалеко, и, случалось, на помощь атакованным самолетам-разведчикам приходили «мессеры». Так, в июле Степан Тихонов на высоте 8000 м в районе Конаково у Иваньковского водохранилища был наведен на Ю-88, который, уходя от него, забрался на 9500 метров. Сблизившись с ним на 200 м, Степан открыл огонь, но после нескольких очередей пулеметы отказали. Он попытался таранить «юнкерса», однако его стрелки яростно отстреливались, и вскоре появились истребители противника. Степан вернулся на аэродром с пробитыми капотами на МиГе.

Видимо, иногда немцы применяли своеобразную маскировку. На следующий день Тихонова вновь подняли на перехват Ю-88, которого он обнаружил на высоте 7500 м, но не сразу опознал, поскольку на крыльях самолета были …звезды. Только зайдя сбоку, увидел на его фюзеляже кресты и атаковал. «Юнкерс» переворотом перешел в пикирование с разворотом на запад. Степан еще несколько раз открывал огонь по противнику с дистанции от 200 до 50 м, но на высоте около 1000 м потерял его в облаках.

В июле Виктор Коробов, Степан Тихонов и Николай Мирошниченко также вступали в бой с высотными разведчиками, которым удавалось скрываться в облаках. Как отмечалось в одном из документов 6-го корпуса: «Воздушный бой истребителей с разведчиками строится в условиях, когда желание драться не является обоюдным».

При этом следует иметь в виду, что, хотя в этих боях летчики ПВО не сбили ни одного самолета-разведчика, тем не менее в результате их атак немцы стремительно уходили на запад за линию фронта. Поэтому перехватчики, так или иначе, боевую задачу выполнили, не пропустили врага к охраняемым объектам и не позволили получить необходимые ему данные авиационной разведки.

А посему летчики ПВО Москвы время от времени получали отдохновение от этих трудов – направление в дома отдыха на десять суток. Так, 19 июня командир 34-го полка приказал: «Лейтенанта Урвачёва Г.Н. и лейтенанта Букварёва К.П. с сего числа считать в доме отдыха Внуково».

* * *

Вместе с тем отсутствие сбитых высотных самолетов-разведчиков, вероятно, требовало, по мнению «начальства», принятия мер. Тем более, что немецкая авиация, отказавшись от бомбардировочных налетов на Москву, в период с 5 по 27 июня совершила несколько налетов для бомбардировки промышленных предприятий Горького, Саратова и Ярославля. В этих налетах участвовало более 400 бомбардировщиков люфтваффе, которые, правда, при этом предпочитали огибать зону Московской ПВО.

Причины неудач противовоздушной обороны при отражении налетов вражеской авиации на эти важные экономические районы расследовала правительственная комиссия, которая доложила результаты работы на совещании у И.В. Сталина. Это еще более накалило обстановку и желание начальства «призвать к порядку» летчиков ПВО Москвы. Начали партийные органы – всего за полтора месяца в 34-м полку прошло три партийных собрания.

Политотдел, командование и госбезопасность «принимают меры»

Первое из этих собраний состоялось 24 июля с повесткой: «Как коммунисты полка выполняют задачу по уничтожению фашистских стервятников». Докладывал военком Недригайлов, упирая на то, что за восемь последних встреч с противником в результате якобы нерешительности и тактически неграмотных атак не выполнена боевая задача – уничтожать фашистские самолеты «огнем или тараном». Для примера приводились неудачные бои с противником Платова, Тараканчикова, Тихонова и Коробова.

Летчики, обычно предпочитавшие молчать на собраниях, на этот раз выступали один за другим. Главный вопрос сформулировал Петр Ерёменко: «В чем причина, что мы в последнее время не сбиваем самолеты противника?» Почти все отмечали, что самолеты в полку изношены, у них разные скоростные возможности и при вылете парой, летчики, преследуя противника, теряют друг друга и атакуют поодиночке. На форсаже масло заливает фонарь кабины и невозможно вести прицельный огонь.

Выступая, летчики говорили не общие слова, а только о своем опыте. Петр Ерёменко: «Не летаем постоянными парами. Не имеем постоянных закрепленных самолетов. Приходится летать на разных машинах, и не можем знать качество своего самолета и его особенностей». Николай Мирошниченко: «Нужно лучше ремонтировать матчасть. Полковые авиаремонтные мастерские стали работать хуже». Степан Тихонов: «Не выполнен приказ корпуса подготовить специальных летчиков-перехватчиков».

Летчики отмечали и свои ошибки. Виктор Коробов: «Не умеем еще ходить парами. Надо научиться разгадывать тактику врага». Ему экспансивно вторил Николай Тараканчиков: «К нам враг посылает хитрых старых «асов». Следовательно, мы должны вражеским хитростям противопоставить свою тройную хитрость. Для этого надо изучать тактику врага». Сергей Платов: «Мы атаковали последовательно, а нужно было одновременно. Это наша ошибка <…>. Нам мешает поспешность атаки. Нужно врага атаковать не торопясь, обдуманно, но решительно».

Виктор Коробов подвел итог: «При встрече с противником надо уничтожить его любой ценой, снарядом или тараном. <…> Безусловно, техника изношена. Надо и на такой технике врага убивать». Однако присутствовавший на собрании инспектор политотдела 6-го иак батальонный комиссар Корчак этот разбор летчиками причин неудач в воздушных боях назвал попыткой превратить партийное собрание в производственное совещание. Он заявил: «Отдельные коммунисты сваливают на матчасть. Такая постановка вопроса <…> антипартийная. <…> т. Платов и т. Тихонов выступали не по партийному». «Ни один вражеский самолет не должен уйти из нашей зоны», – так сказал инспектор политотдела.

Скорее всего, после этого летчикам стало скучно и неинтересно. Но слово взял летчик с непререкаемым авторитетом – Виктор Киселёв: «Некоторые объясняют свое отставание от ведущего разностью редукций моторов. На редукцию сваливать не стоит. <…> Мы еще не научились ходить парами. <…> Главная причина <…> нерешительность наших летчиков. Надо драться со злостью и ненавистью к врагу. Если летчик ненавидит врага всеми силами своей души, он не может его не уничтожить».

При этом надо иметь в виду, что летчики только начали переходить на действие парами из ведущего и ведомого летчиков вместо устаревшей, но предусмотренной уставами тактики – звеном из трех самолетов. Новая тактика была еще не освоена летчиками и не закреплена в штатах полка, что значительно снижало боевой потенциал истребителей.

Вскоре, 20 августа, состоялось следующее партийное собрание: «О ходе выполнения приказа Наркомата обороны № 227 коммунистами полка». Судя по всему, мало кто понял зловещую последовательность этих собраний. Следует вспомнить, что это знаменитый приказ от 27 июля 1942 г. «О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций», названный «ни шагу назад!», в которым было предусмотрено создание штрафных рот и батальонов.

Собрание было вялым, и смысл всех выступлений сводился к тому, что да, конечно, приказ надо выполнять, укреплять дисциплину, есть отдельные нарушители, надо навести порядок. Однако секретарь партбюро полка старший техник-лейтенант Иван Зима пророчески предупредил: «Ряд коммунистов неправильно поняли приказ № 227. Они рассчитывают на очередную быстро проходящую кампанию. Поговорят, мол, о дисциплине, а там снова пойдет по-прежнему». А будущий секретарь партбюро, техник-лейтенант (ставший после войны генерал-майором авиации) Н.Н. Краснопёров выступил, как вскоре оказалось, невпопад с мнением политического «начальства»: «Есть коммунисты, такие как Тихонов <…> – это пример в выполнении приказа».

Лейтенант Урвачёв также попал в протокол собрания: «Отдельные коммунисты не служат личным примером высокой требовательности к себе и подчиненным, соблюдения формы и внешней подтянутости, не служат примером строгости выполнения уставов Красной армии и Устава ВКП(б) (Урвачёв. Букварев, Тараканчиков)». Из этих трех друзей-однокашников в постановляющей части протокола остался только один: «Партийное собрание указывает коммунистам Манукяну, Репину и Урвачёву на их слабую воинскую дисциплину и требует от них строгого выполнения Устава ВКП(б)». Записи невнятные, но, можно предположить, свидетельствуют, что политработники начали «охоту» на Урвачёва.

И всего через неделю вновь партийное собрание: «Отчет о работе партбюро ВКП(б) с 1.01.42 по 27.08.42». Странный период для отчета и поспешность проведения очередного собрания. Но вместо отчета партбюро летчиков волновали все те же вопросы. Тараканчиков: «Как мы ловим немцев? Очень плохо. <…> Надо воспитывать летчиков так чтобы они, как только увидели кресты, не ходили вокруг на больших дистанциях, а с малых дистанций уничтожали врага огнем или тараном. Сейчас не время утюжить воздух и жечь дорогостоящий бензин, а надо уничтожать врага везде и всюду».

Поднялся Найденко: «Почему мы не сбиваем самолеты? Нет стремительности в атаке. Пары не доходят до самолета врага, а ведомый всегда теряет ведущего и в итоге атакует один, а не пара. Стреляют с большой дистанции и не пользуются прицелом». Командир полка Александров: «В чем дело? Почему не сбиваем врага? Найденко не сказал об основном, о решительности и долге, самоотверженности во имя интересов Родины в период Отечественной войны. <…> Опыта у наших летчиков хватит, но стала проявляться нерешительность. У нас с вами сейчас одна задача – убить немца везде, где только можно и чем только можно».

Дело дошло до того, что и представители инженерно-технической службы начали поучать летчиков. Техник-лейтенант Сухинин витийствовал: «Почему мы плохо уничтожаем врага? После успехов в первом полугодии летчики расхолодились. Почувствовали себя непревзойденными мастерами. Зазнались, боятся идти на риск. Вот в основном причины того, что наши летчики не сбивают самолеты».

И как было объяснить этому храбрецу, что в первом полугодии они успешно вели бои на привычных высотах до 3000 м, а теперь вынуждены были забираться на 7–9 тысяч метров. При том, что перед войной, как было отмечено, летчики не успели получить необходимую подготовку не только к воздушным боям, но и просто к полетам на большой высоте. Это не вина, а их беда, за которую они пока еще не платили своими жизнями только благодаря общей высокой технике пилотирования и боевому опыту.

А в протоколе появился еще один объект для «охоты»: «За истекшие 2 месяца коммунист Тихонов из 7 встреч с самолетами противника не сбил ни одного». Одновременно это ответ на «незрелое», по мнению политработников, выступление техника-лейтенанта Краснопёрова на предыдущем партийном собрании: «Тихонов <…> – это пример в выполнении приказа (№ 227. – В.У.)».

* * *

Уже после первого партийного собрания в дело вступило командование. Заместитель командующего Московским фронтом ПВО генерал-майор артиллерии А.В. Герасимов проверил состояние боеготовности полка и констатировал: «Штаб (34-го иап. – В.У.) недостаточно отработал вопросы наведения на противника, что приводит к тому, что очень часто высланные самолеты на перехват противника не встречают. А если встреча и происходит, то все равно противник уходит безнаказанно. Из 9-ти встреч за время пребывания на аэродроме Клин ни один из самолетов противника не был уничтожен».

Но после этого воздушные бои лишь подтвердили, как трудно сбить высотный самолет-разведчик, несмотря на то, что перехватчики стали атаковать неприятеля более решительно и с малых дистанций «до упора». Так, Степан Тихонов и Петр Ерёменко на высоте 8000 м с дистанции 200–100 м атаковали «Дорнье-217», отличавшийся мощным оборонительным вооружением – до девяти пушек и пулеметов. Разведчик с разворотом на запад стал пикировать, и перехватчики не смогли его догнать, вели огонь с большой дистанции, но горючее подошло к концу, и они прекратили преследование.

На следующий день, 26 июля, Георгий Урвачёв тоже упустил немецкий самолет-разведчик, которого он, находясь на высоте 6000 м, обнаружил выше себя – на 9000 метров. Нагнав немца над Московским морем, он несколько раз атаковал его с дистанции от 200 м «до полного сближения с противником». Над Ржевом, после лобовой атаки, стремясь быстрее зайти к противнику «в хвост», перехватчик произвел слишком резкий для большой высоты боевой разворот и сорвался в штопор, из которого смог выйти только на высоте 2800 м, но при этом потерял немецкий самолет из вида. А на его МиГе технику пришлось заделывать полученные в бою пробоины.

Через пять дней досталось Виктору Киселёву и Александру Тихонову, которые на высоте 8000 м в районе Клина настигли До-215. При атаке его с дистанции 50 м «до полного сближения» стрелки немецкого разведчика повредили на самолете Киселёва двигатель, который задымил и его заклинило. Тем не менее летное мастерство Виктора позволило ему посадить МиГ на свой аэродром. Самолет Тихонова был подожжен в атаке, но пикированием до 1000 м он смог погасить пламя и тоже вернуться «домой».

В тот же день трудности борьбы с высотными разведчиками показал воздушный бой старшего лейтенанта Юрия Сельдякова и сержанта Тимофея Белоусова, которые в районе Клина на высоте 6000 м обнаружили Ю-88, уходивший на запад с набором высоты. Догнав его на высоте 7500 м, они атаковали его с двух сторон, с дистанции 100—50 м «до проскакивания», но без результата. На высоте 9000 м Сельдяков попытался таранить противника снизу сзади, но спутной струей был отброшен в сторону, сорвался в штопор и потерял из виду ведомого и противника, получив от его стрелков несколько пробоин на своем самолете.

Белоусов продолжил атаку, однако у него вышло из строя оружие. Он подошел к противнику сзади с превышением 5–6 м, намереваясь отрубить ему хвост, но проскочил вперед и ударил винтом своего МиГа по кабине, фюзеляжу и плоскости, после чего «юнкерс» перевернулся и отвесно пошел к земле, а Тимофею удалось приземлиться на клинском аэродроме. Несмотря на звание сержанта, 28-летний Белоусов по возрасту был старше многих пилотов – офицеров полка, поскольку до Борисоглебской школы летчиков, которую окончил в 1941 г., он после десятилетки два года учился на рабфаке при Московском финансово-экономическом институте.

Удивительно, но этот высотный таран Тимофей Белоусов совершил в своем первом воздушном бою. Через три месяца, 7 ноября, он был награжден орденом Красного Знамени.

А 22 августа на перехват Хе-111 были подняты старший лейтенант Степан Тихонов и младший лейтенант Григорий Федосеев. Тихонов на высоте 8500 м настиг «хейнкеля» и, как следует из приказа командира полка, «производя атаки, сближался с противником, скольжением уходя в сторону, и вновь атаковал, но стараясь избежать огня стрелков, огонь вел <…> на скольжении, в результате чего огонь был неточным. <…> Противник, воспользовавшись такой нерешительностью, пошел на снижение до бреющего полета, где МиГ-3 не имеет таких качеств в скорости, ушел на запад».

Жесткую оценку получили действия ведомого: «Младший лейтенант Федосеев Г.И., имея в руках самолет МиГ-3 на высоте 7000–8000 м, которому по скорости и маневру нет равных в современной войне, не мог сблизиться с противником лишь из-за неграмотного, неправильного маневра, вследствие чего ведущий вел бой один без своего ведомого».

Командир полка вынес летчикам взыскание: «За недостаточную решительность в воздушном бою с бомбардировщиком противника и за безнаказанное его упущение <…> 8 суток ареста». Закончил он приказ недвусмысленным предупреждением всему летному составу полка: «Впредь подобные случаи буду рассматривать как трусость, и применять меры согласно приказу т. СТАЛИНА № 227. Каждый встреченный самолет противника должен быть уничтожен огнем или тараном».

Через день после этого Григорий Федосеев и Виктор Коробов на высоте 7500 м были наведены на Ме-110, которого Григорий атаковал «в лоб». «Мессер» переворотом с резким скольжением пошел вниз. Коробов и Федосеев еще несколько раз атаковали его, но Ме-110 вновь переворотом на высоте 1000 м ушел в облака.

Назавтра Федосеев провел еще более драматичный бой. На перехват Ю-88 были подняты две пары истребителей полка. Из-за плохой видимости его на высоте 7500 м обнаружил только Григорий. Он догнал и атаковал противника со стороны солнца, слева сверху, с дистанции 300 м «до полного сближения». «Юнкерс» перешел в пикирование, но перехватчик, зайдя ему «в хвост», с дистанции 50–30 м поджег правый мотор самолета противника. Однако на высоте 3500 м немец скрылся в облаках.

* * *

К этому времени в события вмешались органы госбезопасности. Особый отдел НКВД Московского фронта ПВО направил командиру 6-го корпуса полковнику Митенкову «спецзаписку» о том, что в корпусе «политико-моральное состояние личного состава на низком уровне». Это объясняется якобы тем, что «командование и политотдел <…> не сделали должных выводов из приказа НКО № 227». И дальше следовал приговор: «Положение с дисциплиной остается таким же, каким оно было до приказа тов. СТАЛИНА. В частях широко распространены антиморальные поступки, заметно активизировал свою деятельность антисоветский элемент».

После этого надо было срочно «принимать меры», для чего следовало дождаться удобного случая и выбрать жертву, которой едва не стал лейтенант Урвачёв. Несколько дней спустя оружейники при подготовке его самолета к боевому вылету промыли бензином пушки от нагара. Урвачёв рассказывал, что, когда после этого он пошел на взлет, девушка-оружейница, выплеснув из ведра грязный бензин, с ужасом увидела, что вместе с ним вылетела некая деталь – «собачка», без которой пушка не могла вести автоматический огонь. Ее забыли поставить на место. По словам летчика, он в том вылете атаковал «юнкерса», нажал гашетку, но пушки тявкнули и замолкли. Перезарядив их, опять нажал гашетку, и снова только одиночный выстрел.

Как следует из Журнала боевых действий полка, капитан Найденко и лейтенант Урвачёв были подняты на перехват высотного разведчика Ю-88. В ходе его преследования Михаил Найденко отстал. «В районе Старицы (200 км к северо-востоку от Москвы. – В.У.) на H 8500 Урвачёв догнал его (Ю-88. – В.У.) и сверху слева атаковал. Пушки отказали. По докладу лейтенанта Урвачёва, несмотря на то, что атаки повторялись им несколько раз и перезаряжались пушки, последние не сделали ни одного выстрела».

На аэродроме его встретил разъяренный комиссар полка Недригайлов с угрозой немедленно отдать под суд военного трибунала:

– Вы пропустили вражеский разведчик в наш тыл, а сами вернулись с полным боезапасом. Знаете, что за это – трибунал?!

– У меня оружие отказало.

– Значит, надо было совершить героический таран, а вы струсили!

Учитывая характер Урвачёва, нетерпимого к несправедливости, можно представить, насколько горячий был после этого обмен мнениями. В ходе его летчик пояснил, что таран невозможен, если задний стрелок на «юнкерсе» жив – он убьет летчика, который попытается подойти. А если товарищ комиссар думает иначе, то на «спарке» можно взлететь вдвоем, и товарищ комиссар по-партийному, личным примером в воздухе покажет, как надо совершить героический таран.

Последний аргумент показался комиссару убедительным, и он не стал настаивать на отдании летчика Урвачёва под суд военного трибунала. Эта история хорошо иллюстрирует давно известную в авиации притчу о том, что командир дает летчикам команду:

– Делай, как я!

А замполит требует от них:

– Делай, как я сказал!

Как бы то ни было, но заключение проведенного расследования гласило: «Левая пушка отказала по причине отсутствия ведущей собачки, которая не была установлена при сборке младшим воентехником Нарбут И.П. Правая пушка была поверена стрельбой на земле и в воздухе на высоте отказа – стреляла безотказно. Следовательно, причиной отказа является неумение эксплуатации вооружения лейтенантом Урвачёвым».

Между тем опыт летчиков свидетельствовал, что самолетное оружие на больших высотах нередко отказывало в результате «загустения» смазки при низкой температуре. Тем не менее в связи с выводами расследования командир полка приказал всему летному составу сдать зачеты по знанию пушки «ШВАК», которыми было вооружено звено МиГов (по две пушки на каждом), поступивших в полк в июне 1942 г., а всем причастным вынес взыскания:

инженеру по вооружению старшему технику-лейтенанту Житлухину – пять суток домашнего ареста и предупреждение о неполном служебном соответствии;

технику вооружения 1-й эскадрильи младшему воентехнику Нарбуту – восемь суток с оговоркой: «Ограничиваюсь таким взысканием, учитывая хорошую работу в прошлом»;

адъютанту 1-й эскадрильи лейтенанту Урвачёву – пять суток.

И традиционное удержание со всех поименованых причастных 50 % зарплаты за каждый день ареста. Но Урвачёву в день окончания арестантского срока, как своеобразная компенсация, был дан приказ командира полка о выплате ему вместе с другими летчикам-ночникам ежемесячной надбавки за ночные боевые вылеты.

* * *

Вскоре после этого немецкие бомбардировщики под прикрытием шестерки Ме-109 нанесли очередной удар по железнодорожной станции Волоколамска, через которую шло снабжение войск Западного фронта, наступавших с тяжелыми кровопроолитными боями в районе Ржева. Поднятые с аэродрома Алферьево старший лейтенант Степан Тихонов и младший лейтенант Григорий Федосеев попытались догнать уже уходившие от Волоколамска бомбардировщики, но не смогли этого сделать.

До этого немецким бомбардировщикам не раз удавалось после ударов по Волоколамску уклониться от атак перехватчиков, но нужен был «пример». Новый командир 6-го иак генерал-майор авиации А.Ф. Демидов отметил свое назначение приказом, в котором, демонстрируя праведный гнев, обвинил Тихонова и Федосеева в том, что они «ушли от объекта прикрытия, проявили трусость, дезертировали с поле боя, нарушили воинскую присягу на выполнение воли Родины драться насмерть».

Затем генерал перенес обвинения на командование полка: «Обращаю внимание командира 34-го полка майора Александрова и военкома батальонного комиссара Недригайлова и последний раз предупреждаю, за слабую работу по воспитанию личного состава полка в духе беспощадной ненависти к врагу, беззаветной преданности Родине, готовности к самопожертвованию во имя победы над врагом».

Комиссар полка Недригайлов тут же поспешил связать этот случай и бой Тихонова и Федосеева с Хе-111, когда командир полка «за безнаказанное его упущение» арестовал их на восемь суток и донес в политотдел корпуса: «Оба случая <…> расцениваю как трусость и уклонение от боя и не выполнение приказа № 227. <…> Материал на Федосеева и Тихонова будет передан на рассмотрение суда военного трибунала».

Через несколько дней заместитель командира эскадрильи С.Ф. Тихонов и командир звена Г.И. Федосеев предстали перед судом военного трибунала Московского фронта ПВО «за уклонение от воздушного боя с самолетом противника». Приговор: «Лишение свободы на 10 лет без поражения в правах с применением прим. 2 к ст. 28 УК с отправкой на фронт». «Прим. 2» означало отсрочку исполнения приговора до окончания войны и направление осужденного на три месяца в штрафбат для искупления вины.

В связи с этим надо вспомнить, что в марте эти летчики в групповом воздушном бою сбили Ю-88, а затем в схватке с дюжиной Ме-110 одержали еще одну победу. Тогда комиссар Недригайлов доносил в политотдел корпуса: «В этом воздушном бою особенно отличился своим упорством и дерзостью молодой летчик младший лейтенант Федосеев <…>. Хорошо, энергично и напористо вел бой лейтенант Тихонов». Вскоре он уничтожил еще один Ю-88.

По отношению к Степану приговор казался особенно несправедливым. Он уже в первые дни войны вступил в сражение с противником у границы, а в воздушных боях осенью 1941 г. под Москвой был дважды ранен. На его примере командир полка отмечал: «В боях с немецкими оккупантами летчики части не раз доказывали, что при выздоровлении после возвращения в строй служат примером храбрости и бесстрашия». А подводя итоги боевой работы за июнь и июль 1942 г., каждый раз объявлял Тихонову в приказе благодарность.

Надо полагать, что, учитывая это, комиссар Недригайлов развил в полку бурную деятельность. Он доносил в политотдел корпуса, что провел групповые и индивидуальные беседы с летчиками и командирами эскадрилий «о великой обязанности летчиков перед Родиной», а также «о воспитании у летчиков решительности и храбрости в борьбе с разведчиками противника». В 3-й эскадрилье, в составе которой воевали Тихонов и Федосеев, он «провел разбор причин, которые привели к такому позорному явлению».

Еще Недригайловым было «дано указание» военкомам эскадрилий «о необходимости взятия под контроль каждый боевой вылет от взлета до посадки и разбора его результатов». То есть он не призвал их быть примером для летчиков в бою, а поручил слежку за ними. Особо комиссар отмечал: «На конкретном примере поведения в прошлом летчика лейтенанта Урвачёва Г.Н. мною указано капитану Найденко М.М. на усиление контроля за каждым его боевым вылетом, розыском и атакой самолета противника». Нверное, комиссар не мог простить летчику предложение лично показать на спарке, как надо таранить.

После такой массированной обработки личного состава командир полка 3 октября приказом объявил о приговоре суда и откомандировании осужденных «в распоряжение начальника резервов Западного фронта, ст. Балабаново, дер. Русиново для дальнейшего прохождения службы», – очевидно, в штрафбате. Недригайлов косноязычно доносил в политотдел, что «митинг по поводу осуждения трусов Тихонова и Федосеева показал, что личный состав с гневом возмущения клеймит позором трусов». Однако он тут же отмечал, что это потребовало большой разъяснительной работы, а «после митинга командирами и военкомами эскадрилий проведены беседы по этому факту».

Видимо, в этих беседах летчики, не выбирая выражений, сказали все, что они думают по поводу суда над их боевыми товарищами, и после этого командир эскадрильи Найденко, заместитель командира эскадрильи Платов, командиры звеньев Бубнов, Урвачёв, Тараканчиков и пилот Белоусов были исключены из состава полка и направлены в распоряжение Главного управления истребительной авиации ПВО территории страны «для дальнейшего прохождения службы».

Можно предположить, что к ним намеревались принять какие-то меры, однако к этому времени половину штатного состава 34-го полка составляли необстрелянные и едва обученные летать летчики-сержанты. После того, как из числа самых опытных пилотов двое были осуждены, а шестеро отчислены, полк практически утратил боеспособность. Может быть, поэтому в течение следующей недели всех этих летчиков вернули в полк.

Однако капитана Найденко тут же вновь откомандировали в распоряжение Главного управления, откуда направили в 16-ю воздушную армию. Он стал командиром 774-го иап и к концу войны более чем в два раза увеличил свой боевой счет, доведя количество сбитых им лично и в групповых воздушных боях самолетов противника до 21, в числе которых было два экзотичных итальянских «Макки C.20 °Cаетта», уничтоженных под Сталинградом.

Командиром 1-й эскадрильи вместо Найденко был назначен старший лейтенант Юрий Сельдяков. В завершение кадровых перемещений командир полка приказал: «Для пользы службы старшего лейтенанта Урвачёва перевести в 3-ю эскадрилью (из 1-й. – В.У.) на ту же должность, лейтенанта Букварева – из 3-й эскадрильи в 1-ю эскадрилью на ту же должность». Туманное обоснование непонятной рокировки – «для пользы службы».