Текст книги "Лётная книжка лётчика-истребителя ПВО"

Здесь надо добавить, что кожаный реглан был не только предметом вещевого довольствия летного состава, но и объектом мечты и гордости его представителей, которым он выдавался после окончания военной школы летчиков. Они, став пилотами, использовали регланы, конечно же, не только для полетов, но и в пир, и в мир, и в добрые люди.

Урвачёв рассказывал, что на свидания со своей будущей женой Анастасией ходил в том же реглане, в котором летал. Заботливая возлюбленная зимой спрашивала:

– Жора, такой мороз, тебе не холодно в реглане?

– Что ты, дорогая, посмотри, какая у него теплая подкладка.

Весной любимая вновь заботливо спрашивала:

– Дорогой, тебе не жарко в реглане, ведь у него такая теплая подкладка?

– Что ты, Ася, посмотри, какая она тонкая.

Эти кожаные регланы «образца 1926 г.» перестали выдавать летчикам в 1941 г. и были сняты с производства в 1942 г. Правда, разрешалось не только донашивать ранее выданные регланы, но и заказывать новые в ателье или покупать в магазине за свои деньги. Но стоила эта шикарная вещь ого-го.

* * *

В середине августа массированные налеты немецкой авиации на Москву сменились беспокоящими налетами мелких групп и одинчных самолетов с целью изматывания сил ПВО, войск и населения города. Летчики эскадрильи Шокуна продолжали боевую работу с аэродрома Ржева над территорией восточной части Калининской и Смоленской областей. В августе с немецкими самолетами, шедшими на Москву, дрались лейтенант Бардин – с Ме-110, лейтенант Прокопов – с Хе-111 и младший лейтенант Коробов – дважды с Ю-88.

Атакованные этими истребителями самолеты не прошли к столице, были подбиты или им пришлось спасаться в облаках. Но летчикам, наверное, еще не хватало боевого опыта, чтобы одержать полноценную победу над самолетом противника и уничтожить его. Наконец, заместитель командира эскадрильи Иван Лукин и его ведомый летчик Виктор Коробов 30 августа за линией фронта, в районе города Кимры атаковали и сбили бомбардировщик Ю-88, а на следующий день в районе Ржева – Ме-110.

Глава III
Битва за Москву и начало контрнаступления

Ржев – Внуково и начало операции «Тайфун»

В первой половине сентября у летчика Урвачёва настал двухнедельный перерыв в полетах. Это было, видимо, связано с тем, что некоторые пилоты эскадрильи оказались «безлошадными» – потеряли свои самолеты при немецкой штурмовке аэродрома и в ходе воздушных боев. Один из них, его друг, ходил за Георгием по пятам и просил:

– Жора, дай слетаю на твоем самолете, ну что, тебе жалко?

Урвачёв, смеясь, рассказывал:

– Да не жалко было. Но немцы подходили к Ржеву, и мы со дня на день ждали приказа вернуться во Внуково. На самолете через час будешь дома, а без него – неделю надо топать.

Однако друг в конце концов добился своего и улетел по боевому заданию на его самолете. Вернулся он к вечеру без самолета.

А вскоре приказ эскадрилье возвращаться на аэродром Внуково. Кто мог – улетел. Остались техники и «безлошадные» летчики, которым выдали винтовки-трехлинейки образца 1891/30 года. Карманы регланов они набили винтовочными патронами и гранатами, а перед уходом решили уничтожить аэродромные объекты, чтобы не достались немцам, заложили под них ящики с оставшимся боезапасом и подожгли. Однако не учли, что в этих ящиках были и реактивные снаряды – эрэсы, которые неожиданно начали летать по аэродрому. Пришлось залечь, чтобы переждать этот «артобстрел».

После этого «боевого крещения» на земле двинулись на восток, в Москву. Километров через тридцать переправились через Волгу и, решив, что хватит отступать и надо дать противнику бой, залегли на ее высоком берегу. Вскоре на противоположный берег выкатились немецкие мотоциклисты. Дружный залп трехлинеек – и след их простыл. Боевому воодушевлению не было предела. Но это был передовой дозор части, танки которой вскоре появились на берегу реки и ударили из пушек. Поняв, что с трехлинейками этот рубеж не удержать, летно-технический состав эскадрильи продолжил движение на восток.

Урвачёв редко вспоминал этот переход, и, как всегда, со смехом и шутками, но чувствовалось, что отступавшим изрядно досталось: почти круглосуточный марш, обстрелы, убитые и раненые, которых приходилось нести на себе, другие пехотные «прелести». Немцы зачастую катили по дороге, обгоняя их, «драпавших», по словам рассказчика, параллельно этой дороге по оврагам и буеракам. Однажды, смертельно устав, он сам чуть не погиб, попав в кромешной ночной темноте под колеса какой-то военной техники.

Спустя более полувека муниципальные власти Ржева, демонстрируя «новое мышление», объявили, что выделяют немцам три гектара под кладбище для перезахоронения погибших там солдат вермахта. Узнав об этом, Урвачёв не возмутился, как можно было ожидать, а рассмеялся:

– Три гектара маловато. Когда мы весной 43-го снова прилетели на аэродром Ржева, сразу после его освобождения, там везде грудами лежали трупы немцев. Не можете себе представить, сколько их там наши перебили.

В конце концов остававшаяся в Ржеве часть эскадрильи прибыла во Внуково. Шокун первым делом повел вернувшихся летчиков в столовую, где сидел начпрод перед тарелкой с блинами и большой миской сметаны. Он обедал. Шокун обратился к нему:

– Прибыли наши пилоты без продаттестатов, надо покормить.

– Сначала разберемся, кого кормить, а кого нет. А то, пока одни героически защищают небо Москвы, другие драпают от немцев аж от Ржева.

Командир эскадрильи, не меняя голоса и выражения лица, со словами:

– Действительно, надо разобраться, – осторожно взял в руки миску со сметаной и опрокинул ее на голову начпрода. После этого приказал своим летчикам:

– Занимайте столы, официантки прежние и вас не забыли, покормят.

* * *

Тем временем Шокун, видимо, памятуя вынужденную ночную посадку младшего лейтенанта Урвачёва в Ржеве, на спарке проверил его технику пилотирования ночью:

«13.09.41. УТИ-4, задняя кабина, ночью. <…> Общая оценка техники пилотирования – отлично. Разрешаю продолжить боевую работу днем и ночью на с-те МиГ-3. Командир 2-й аэ ст. лейтенант Шокун».

Как было сказано, сам Шокун за два месяца до этого при отражении первых ночных налетов немецких бомбардировщиков на Москву после выработки горючего на самолете, дисциплинированно выполняя приказ командования, дважды покидал машину с парашютом, а потом получил за это десять суток домашнего ареста. Такова логика отцов-командиров.

Но и ночная проверка, устроенная Шокуном летчику Урвачёву, была делом непростым. Комиссар полка доносил в политотдел корпуса: «Плохо дело с поверкой техники пилотирования у ночников, так как вражеские налеты мешают работать на аэродроме ночью». Вот так – «мешают работать», злодеи.

Комиссара донимали и другие проблемы. Иногда над расположением полка появлялся самолет У-2 и, не утруждая себя приземлением, сбрасывал пачки газет, которые радостно расхватывал охочий до свежих новостей личный состав, использовавший их, наверное, и для иных надобностей. Но не тут-то было, последовал строгий приказ: «Сбрасываемые с самолета У-2 пачки газет категорически запрещено распечатывать, кому бы то ни было <…>. Сбрасываемые газеты должны немедленно вручаться комиссару полка». Видимо, он сохранял свою привилегию первым узнавать новости, доводить их до личного состава и распределять газеты по своему усмотрению.

До конца сентября у младшего лейтенанта Урвачёва было ежедневно от двух до четырех боевых вылетов, в основном на перехват самолетов противника. Правда, в середине месяца более двух недель авиация почти все время оставалась на земле, поскольку небо было затянуто облаками, то и дело начинался дождь, и в Дневнике полка отмечалось, что «боевые вылеты не производились из-за плохих метеоусловий» или «негодности аэродрома», «погода плохая. Препятствовала боевой деятельности».

В это время Виктор Киселёв, так же как ранее Лукин и Урвачёв, совершил ночную вынужденную посадку вне аэродрома «на живот», однако по другой причине и менее удачную. При вылете на патрулирование в световом прожекторном поле на его самолете на высоте 2500 м заглох мотор, и он приземлился в 20 км к западу от Подольска, в районе села Красная Пахра: «Самолет требует полевого ремонта. Летчик получил ушибы».

Тяжело раненный Виктор был «госпитализирован» в сельской избе, а прилетевший утром санитарный самолет У-2 с врачом доставил его с места вынужденной посадки в госпиталь: «Считать зам. командира 1-й эскадрильи лейтенанта Киселева в отпуске по болезни до 13.11.41». На самом деле он смог вернуться в полк значительно позже: «Считать прибывшим из отпуска по болезни <…> старшего лейтенанта Киселева В.А. 10.12.41».

Вновь умиляет казенная формулировка – «отпуск по болезни» для трехмесячного лечения «ушибов», полученных при падении на самолете с высоты 2500 метров. Однако не умиляет «диагноз», ставший привычным в советской аивации тех лет: заглох, или, как говорили летчики, «обрезало» мотор. Исход этого диагноза для летчиков нередко был летальным, но не от русского слова «летать», а от латинского «letalis» – «смертельный».

15 сентября эскадрилья капитана Михаила Найденко перебазировалась с аэродрома Внуково на шесть километров восточнее, на аэродром Суково (ныне район Москвы Солнцево), с которого вела боевую работу до ноября.

* * *

А 30 сентября началось немецкое наступление на Москву – операция «Тайфун» и возобновились массированные нелеты немецкой авиации на Москву.

Фронт приблизился к городу, и в бумагах Урвачёва запись: «Кроме ночных налетов, в октябре немцы начали совершать налеты днем. Бомбардировщики шли в сопровождении истребителей». Далее он пишет: «Мы, летчики ПВО, кроме отражения ночных и дневных налетов (на Москву. – В.У.), стали выполнять задачи фронтовой авиации, прикрывали наши войска, вели разведку, сопровождали наших бомбардировщиков и штурмовиков, сами ходили на штурмовку аэродромов фашистов и наземных войск».

В одном из таких вылетов на штурмовку после выполнения задания летчики легли на курс «домой». В это время один из самолетов неожиданно вышел из строя и сел на аэродром противника. Урвачёв вспоминал этот случай неохотно и с досадой говорил:

– Не знаю, почему он это сделал! Может, был ранен или самолет подбит. Не знаю.

На аэродроме во Внуково их уже ждали особисты. Разговор был жесткий:

– Где летчик «имярек»?

– Сел на аэродром противника. Причина неизвестна.

– Почему не расстреляли при посадке?

– При штурмовке весь боезапас был израсходован.

– Согласно Боевому уставу и приказам командования вы обязаны оставлять часть боезапаса на обратный путь.

Возразить было нечего: летчики, как правило, нарушали эти требования и расстреливали в боевых вылетах все патроны «досуха». Они считали, что в тот раз от трибунала их спасло только тяжелейшее положение на фронте и острая нехватка летного состава. Вспоминали, что после войны в штаб полка приходило письмо этого «имярек» с просьбой подтвердить его участие в боях.

Тем временем напряжение боевой работы полка, как и всей авиации под Москвой, нарастало. При этом исследователи отмечают: «В те дни особенно проявили себя летчики 16 и 34 иап, старейших полков в ВВС Московского военного округа, укомплектованных хорошо подготовленным летным составом».

Участник битвы под Москвой, бывший командир полка тяжелых истребителей Пе-3 А.Г. Федоров, став доктором исторических наук, профессором, тоже пишет: «Отважно действовал личный состав 34-го истребительного авиационного полка <…>. Выполняя задачи по прикрытию войск Западного фронта, железнодорожных перевозок и отражению налетов вражеской авиации на Москву, летчикам приходилось совершать по 5–6 боевых вылетов в день. Нередко воздушные бои не прекращались в течение всего светлого времени суток и при плохих метеорологических условиях».

По словам летчика Николая Дудника: «Летом и осенью (1941 г. – В.У.) доходило до шести-семи боевых вылетов в день – это очень тяжело, практически предел».

Вспоминая осень 1941 г., когда летчикам ПВО пришлось не только отражать ночные и дневные налеты на Москву, но выполнять также задачи фронтовой авиации, Урвачёв писал: «6–8 вылетов на задание стало для нас нормой. <…> Бывали моменты, когда в полку оставалось с десяток исправных самолетов и столько же летчиков и приходилось в день делать по 7–9 боевых вылетов».

Но в летной книжке Георгия Урвачёва нет записей о таком большом количестве боевых вылетов за день, хотя он, Сергей Платов и Виктор Коробов совершили их во время войны больше всех в полку, соответственно 472, 433 и 525 вылетов. Это несовпадение количества боевых вылетов, отмечаемых в летной книжке и свидетельствах летчиков, можно объяснить уже сказанным о том, что официальные документы не всегда адекватны реальной жизни.

Возможно, сказалось и то, что писал Урвачёв о воздушных боях в октябре: «Бои шли весь день и летчики, выйдя из боя, спешили заправиться, пополнить боезапас, снова взлетали в бой. <…> Сейчас трудно сказать, сколько мы сделали в тот день вылетов». То есть в условиях непрерывных боев, постоянной смертельной опасности, безмерного физического и психологического напряжения в течение всего дня летчики не могли объективно определить количество вылетов и меньше всего задумывались об этом в такой обстановке.

Однако обращает на себя внимание то, что, в соответствии с летной книжкой, Урвачёв за время войны четырнадцать раз совершал по четыре боевых вылета в день, и ни разу больше – просто норматив какой-то. Можно предположить, что количество боевых вылетов официально было ограничено четырьмя в день, и если летчик выполнял их больше, то записи о «сверхнормативных» вылетах переносились в летной книжке на другие дни. Так было во время Корейской войны, когда командование ВВС Советской армии, отмечая значительный выход из строя летного состава из-за большого напряжения, связанного с боевой работой, запретило летчикам выполнять более двух боевых вылетов в день.

Авиационная разведка, штурмовка, первая победа и первые потери

С начала немецкого наступления командование Красной армии напряженно следило за выдвижением войск противника на Москву, и с этой целью летчики 6-го корпуса вели интенсивную авиационную разведку, данные которой нередко докладывались «на самый верх», о чем свидетельствует летная книжка младшего лейтенанта Урвачёва:

«2.10.41. МиГ-3. По задан. ком. Зап. фр. (по заданию командования Западного фронта. – В.У.), 1 полет, 55 минут».

Воздушная разведка обнаружила в 350 км к западу от Москвы, в районе города Белого на севере Смоленской области огромную моторизованную колонну немцев, наступавшую на Москву. Истребители 6-го корпуса были незамедлительно подняты для нанесения по ней штурмовых ударов, в ходе которых особенно эффективно действовали летчики 120-го иап на устаревших, но мощно вооруженных помимо четырех пулеметов восемью реактивными снарядами бипланах И-153 «Чайка». Они снижались до высоты 5—10 метров и с бреющего полета расстреливали вражеских солдат и технику, а МиГи 34-го полка в это время сверху прикрывали их от атак «мессеров».

Со 2 по 4 октября летчики 120-го полка ежедневно перелетали с аэродрома их базирования в Алферьево на аэродром Инютино, откуда успевали за светлое время сделать два боевых вылета на штурмовку и поздно вечером вернуться в Алферьево. Поэтому для прикрытия их и других авиационных частей, которые штурмовали противника в районе города Белого, эскадрилья капитана Михаила Найденко временно перебазировалась в Инютино. Ее летчики свою задачу выполнили – 120-й полк в эти дни совершил 124 вылета для нанесения штурмовых ударов по противнику и потерь не имел.

Обращает на себя внимание запись в летной книжке Георгия Урвачёва об одном из вылетов в этот период:

«4.10.41. МиГ-3. Прикрытие П-39 и И-153, 1 полет, 1 час 15 минут».

По его рассказам, они действительно, помимо И-153 «чаек» сопровождали самолеты американского типа, но не «аэрокобры», то есть П-39, как записали в его летную книжку штабисты, а П-40 «томагавки» из 126-го иап. Командир этого полка майор Василий Найденко, однофамилец капитана Михаила Найденко из 34-го полка, к тому времени уже был удостоен двух орденов Красного Знамени за участие в войнах с японцами в Китае и в Монголии, а также в войне с Финляндией. В 1943 г. он стал Героем Советского Союза.

Весь октябрь 120-й полк продолжал штурмовать противника, вести разведку и прикрывать войска на Можайской линии обороны. При этом командир полка майор Александр Писанко, служивший до войны в люберецком «придворном» 16-м иап, награжденный, как и Василий Найденко, двумя орденами Красного Знамени за войны с японцами в Китае и Монголии, в битве под Москвой лично участвовал в нанесении штурмовых ударов по противнику. За это 28 октября он был награжден третьим орденом Красного Знамени, которого одновременно с ним были удостоены еще двенадцать летчиков его полка.

А в марте 1942 г. 120-й полк был преобразован в 12-й гвардейский. Будучи истребительным полком, он отличился под Москвой как штурмовой. Поэтому в приказе о присвоении ему гвардейского звания отмечалось, что его летчики «нанесли огромные потери фашистским войскам и своими сокрушительными ударами уничтожали живую силу и технику противника, беспощадно громили немецких захватчиков».

К этому времени полк вернулся в свою истребительную ипостась, пересел на МиГи, был перебазирован в Москву на Центральный аэродром, и к нему, кажется, перешли функции «придворного» авиаполка. В его состав перевели Степана Микояна, а из школы летчиков прибыл младший брат Степана – Алексей, а также сыновья члена Государственного Комитета Обороны, заместителя наркома обороны Н.А Булганина – Лев и секретаря ЦК, МК и МГК ВКП(б), начальника Главного политуправления Красной армии А.С. Щербакова – Александр.

Кроме того, видимо, в гвардейский полк переводили из других авиачастей московской ПВО наиболее опытных и отличившихся летчиков. Так, в 1943 г. из 34-го иап в этот полк были направлены штурман-заместитель командира полка Андрей Шокун, один из самых результативных к тому времени пилотов полка Сергей Байков и совершивший успешный высотный таран самолета противника Тимофей Белоусов.

Но до этого, в разгар штурмовых ударов по наступающим немецким войскам в районе города Белого, летчики 6-го истребительного авиакорпуса 4 октября обнаружили глубокий прорыв немецких танков в тыл советских войск на Юхнов, что на 150 км ближе к Москве, чем от Белого. Сведения были настолько ошеломляющими, что вызвали недоверие не только армейского командования, но и военно-политического руководства страны. Летчики и командование корпуса были обвинены в трусости и паникерстве, им пригрозили строгими карами, если сведения не подтвердятся, и при этом якобы прозвучало слово «расстрел».

В связи с этим, несмотря на резкое ухудшение погоды, туман и дождь, переходившие в метель, летчики вновь вылетели на разведку, и в их числе младший лейтенант Урвачёв:

«7.10.41. МиГ-3. Разведка, 1 полет, 1 час».

Но данные предыдущей авиационной разведки подтвердили не они, а немецкие танки, которые, не получив своевременного отпора, 6 октября заняли Юхнов, а 7-го замкнули кольцо окружения значительных сил Красной армии под Вязьмой. «Если бы мне поверили!» — так названа одна из послевоенных публикаций об этих событиях бывшего заместителя командира 6-го иак Якушина, который первым обнаружил немецкие танки, наступавшие на Юхнов.

* * *

В начале октября немецкие бомбардировщики предприняли интенсивные удары по Ржеву и его железнодорожной станции. Летчики эскадрильи Шокуна вступили с ними в ожесточенные воздушные бои, и в одном из них младший лейтенант Урвачёв сбил свой первый самолет противника.

В тот день заместитель командира эскадрильи Иван Лукин, комиссар эскадрильи Василий Герасимов и летчики Виктор Коробов, Михаил Бубнов и Георгий Урвачёв отразили очередной налет бомбардировщиков, что записано в его летной книжке:

«5.10.41. МиГ-3. Воздушный бой, 1 полет, 55 минут».

Уходивших после налета «юнкерсов» атаковал лейтенант Прокопов, и одного из них он сбил, затем поджег левый мотор на другом, который со снижением перетянул за линию фронта и там упал. После этого боя Урвачёв снова поднялся в воздух:

«5.10.41. МиГ-3. Воздушный бой – сбил Ме-110, 1 полет, 55 минут, 2 Ме-110».

«Мессершмитт-110» – двухместный самолет с двумя двигателями, отличался живучестью и огневой мощью, имел в носовой части две пушки и четыре пулемета. Еще один пулемет был у стрелка, который защищал самолет от атак из задней полусферы. Эти самолеты использовались не только как истребители. Урвачёв, вероятнее всего, вел бой с «мессером» из эскадры скоростных бомбардировщиков SKG210, участвовавших в «Битве за Британию», о чем напоминала ее эмблема – Англия в кольце прицела.

О его победе в этом бою помимо летной книжки свидетельствует надпись на титульном листе книги Героя Советского Союза, генерал-майора авиации и известного летчика-испытателя П.М. Стефановского «Триста неизвестных»: «Георгию Николаевичу Урвачёву Помощнику командира 34 иап по ВСС (воздушно-стрелковой службе. – В.У.) в то памятное время. На память о легендарных событиях отражения Октябрьского наступления немцев под Москвой в грозном 1941 году с аэродрома Ржев. И о сбитом Вами немецком бомбардировщике Ю-88, пилотируя моим счастливым истребителем МиГ-3. Стефановский 4.9.70 г.». Немного запамятовал Петр Михайлович – был сбит не Ю-88, а Ме-110. Да и в летной книжке путаница с количеством сбитых «мессеров» – почему-то их записано два.

В тот день заместитель командира 6-го иак полковник Стефановский прилетел на «счастливом» МиГ-3 в 34-й полк и скрылся за дверями штаба. В это время в небе показался немецкий двухмоторный самолет, и командир эскадрильи Шокун приказал только что вернувшемуся после боя с «юнкерсами» Урвачёву, чей истребитель еще не был готов к новому вылету, перехватить самолет противника на МиГе Стефановского.

Урвачёв, взлетев, дал «полный газ» и не сбавлял его, пока не догнал «немца» на высоте 6000 м, попытался скрытно подойти к нему сзади снизу, но все-таки нарвался на очередь немецкого стрелка и сам открыл огонь. Он видел, что попадает, но Ме-110 шел как заговоренный. Тогда Георгий нажал гашетку пулеметов и не отпускал ее, пока «мессер» не загорелся и рухнул на землю. На аэродроме МиГ был возвращен на прежнее место, но после боя из-за длительного полета на максимальном режиме и непрерывной стрельбы вид аэроплана был ужасный – залитый маслом, в копоти и пулевых пробоинах, стволы пулеметов в окалине. Когда появился Стефановский, он оторопел:

– Какой варвар летал на моем самолете?!

Ему доложили о произошедшем, и приговор «варвару» был коротким:

– Забирай эту машину себе и сам на ней летай.

Взял в полку У-2 и улетел, куда ему было надо.

Видимо, опыт этого боя заставил летчика Урвачёва впоследствии, как правило, избегать атаки Ме-110 сзади из нижней полусферы, хотя они кажутся более безопасными из-за того, что стрелку противника трудно вести заградительный огонь, так как мешают фюзеляж и «хвост» собственного самолета. Однако атака с набором высоты и малой скоростью сближения затянута и поэтому Урвачёв успел «принять» на свой самолет несколько пробоин.

Он говорил, что после этого предпочитал атаковать не только Ме-110, но также «юнкерсы» и «хейнкели» сверху, пикированием на цель. В этом случае приходилось идти прямо на пулеметы стрелков самолета противника, однако атака была скоротечной. Надо было только успеть прицелиться и открыть огонь раньше противника. Как свидетельствует боевой счет Урвачёва, ему это иногда удавалось, а его противникам ни разу.

Через день в районе Ржева летчики эскадрильи Шокуна вели уже почти непрерывные воздушные бои. Два из них на счету Георгия Урвачёва, в том числе один – с Ю-88 на высоте 4000 метров. На следующий день Виктор Коробов в составе звена с Иваном Лукиным и Михаилом Бубновым сбил одного из атакованной ими группы «юнкерсов». Владимир Бардин и Василий Герасимов в бою с восьмеркой Ме-110 тоже одного из них сбили. Андрей Шокун уничтожил Ю-88. А еще через день комиссар эскадрильи Василий Герасимов, Михаил Бубнов, Владимир Бардин и Георгий Урвачёв дрались с большой групой «юнкерсов».

Но в эти же дни полк понес первые боевые потери. 8 октября в воздушном бою с тремя Ме-109 в районе Ржева погиб заместитель Шокуна, старший лейтенант Иван Лукин. Настоящим «черным днем» для полка стало 11 октября, когда его летчики обеспечивали штурмовые удары И-153 «чаек» и тяжелых истребителей Пе-3, соответственно, из 120-го и 95-го полков. Из боевого вылета не вернулись младшие лейтенанты, командир звена Алексей Макаров и летчик Иван Дыкин после воздушного боя, который они вместе с лейтенантом Степаном Тихоновым втроем вели в районе Можайска против четверки Ме-109.

В это время эскадрилья капитана Найденко в полном составе из девяти истребителей вылетела с аэродрома Инютино для сопровождения и прикрытия штурмовиков Ил-2 в районе города Белого, где вступила в тяжелый бой с шестнадцатью Ме-109 из группы (полка) III/JG27, дислоцировавшейся на аэродроме у Сычевки. В ходе боя Михаил Найденко, Николай Мирошниченко и Сергей Платов каждый сбили по самолету противника, однако пять истребителей эскадрильи из девяти не вернулись на свой аэродром.

Только на следующий день в полк поступили сведения, что в этом бою погиб адъютант эскадрильи Владимир Фокин, покинули с парашютами подбитые самолеты Сергей Платов и раненый Василий Писецкий, а Михаил Найденко и Николай Мирошниченко с пробитыми бензобаками совершили вынужденные посадки.

Урвачёв в этот «черный» для полка день выехал в Москву для получения нового МиГа на авиазаводе № 1 и по дороге на Ходынку заскочил к своей маме на Варшавское шоссе. В кухне коммунальной квартиры, где она жила, Георгий увидел на плите огромный бак с кипящей водой, подумав, что это для стирки белья. Мать встретила его попреками за то, что он якобы «сбежал с войны», и поэтому, раз мужики бегут, «фабричные бабы» решили сами защищать Москву – поливать немцев кипятком, когда они придут в город. Сын успокоил ее, сказав, что отлучился «с войны» по делам на один день, и помчался на завод, который уже начал эвакуацию в Куйбышев.

На следующий день он, как и обещал своей маме, на новом МиГе вернулся «на войну», до которой было всего полчаса лета:

«12.10.41. МиГ-3, Москва – Внуково, 1 полет, 30 минут».

Лейтенат Александр Потапов из эскадрильи Александрова в тот день сбил Ме-110. А назавтра и другие летчики этой эскадрильи по всему району патрулирования преследовали самолеты противника, пытавшиеся прорваться к Москве, как, например, сам старший лейтенант Николай Александров и лейтенант Константин Букварёв, которые от Кубинки до Звенигорода атаковали Ме-110. Показательны в этом отношении воздушные бои Николая Тараканчикова. В 8.00 он от Наро-Фоминска до Боровков атаковал Хе-111, в 14.40 вместе со Степаном Тихоновыми и Григорием Федосеевым западнее Можайска вел бой с Ме-110, а в 17.00 он и Александров атаковали Хе-111 от Наро-Фоминска до Кубинки.