Текст книги "Лётная книжка лётчика-истребителя ПВО"

Боевые будни, свадьба и культурная привилегия «придворного» полка

К апрелю немецкие войска были отброшены от Москвы, но мелкие группы и одиночные самолеты противника пытались бомбить военные объекты в Подмосковье. Летчики полка вели за ними охоту, вылетали на прикрытие войск, железной дороги, шоссе, на патрулирование и перехват самолетов противника.

Так, 15 апреля старший лейтенант Тихонов и лейтенант Коробов были подняты на перехват Ю-88 в районе Малоярославца. Находясь на высоте 4500 м, они обнаружили его над собой с превышением в 1000 метров. Набрав высоту, Степан Тихонов атаковал противника с дистанции 100 м и преследовал его, непрерывно атакуя, пока «юнкерс» не рухнул в лес.

Три дня спустя Георгий Урвачёв, будучи на высоте 4000 м, обнаружил впереди и выше себя на 1000 м самолет противника, стал его преследовать, но не догнал. Возможно, раздосадованный этим, вернувшись на аэродром, он при рулении задел стоявший у рулежной дорожки самолет У-2 и винтом своего МиГа перебил ему обе правые плоскости. Командир полка, отметив в приказе «преступно халатное отношение командования авиаэскадрильи в организации руления без сопровождающего», тем не менее прописал и «лейтенанту Урвачёву за руление без сопровождающего <…> 8 суток домашнего ареста».

Этот арестантский срок, наверное, отбывался, как водилось, с «исполнением служебных обязанностей», потому что уже на пятый день ареста Георгий Урвачёв в паре с Сергеем Байковым были в боевом вылете, обнаружили над собой Ю-88, атаковали и подбили его. Однако «юнкерс» с задымившим левым мотором успел скрыться в облаках.

Надо сказать, что эти дни были неудачными и для других летчиков полка. Пётр Ерёменко встретил и атаковал четверку «юнкерсов», Сергей Байков в паре с Михаилом Найденко тоже вступили в бой со звеном из четырех «юнкерсов», и, наконец, сам Найденко преследовал Ю-88 до линии фронта. Каждый раз летчики докладывали о сбитых самолетах противника, но подтверждения их падения не было получено.

А Виктор Киселёв дважды атаковал До-215, но тот нырнул в облака. И совсем уж незадачливым оказался Григорий Федосеев. В районе Малоярославца его подбила наша зенитная артиллерия, и он выбросился с парашютом.

Но все-таки и в этот «неудачный» период летчики записали новые победы на боевой счет полка. Эффектно закончил воздушный бой с Ме-110 Николай Мирошниченко. После одной из его атак самолет противника взорвался в воздухе, в 80 км к западу от Калуги в районе Мосальска. Юрий Сельдяков, патрулируя ночью в световом прожекторном поле, на высоте 2500 м обнаружил и атаковал Ю-88. Однако тому удалось вырваться из лучей прожекторов и нырнуть в облака. Не меняя курса, Юрий последовал за ним, на выходе из облаков повторил атаку с дистанции всего 100 м, и горящий «юнкерс» врезался в землю.

Затем боевое напряжение спало. У лейтенанта Урвачёва за май – июль всего 25 боевых вылетов, учебно-тренировочные полеты на МиГ-3 и 85 инструкторских на УТИ-4 с молодыми летчиками для ввода их в строй. А еще он …женился. Рассказ о его знакомстве с будущей женой и свадьбе здесь уместен, поскольку эти события непосредственно были связаны с битвой за Москву и боевой работой летчиков 34-го полка.

* * *

Его будущая жена Анастасия Ослякова рано осталась без отца, рабочего-железнодорожника Михаила Егоровича, и жила со старшей сестрой Анной и ее малолетней дочкой у своей мамы Ирины Александровны, работницы хлебозавода, в полуподвале дома на Бережковской набережной Москвы-реки. Два ее старших брата воевали, фронтовики, Серафим – сержант-пехотинец, а Василий – офицер-связист.

До войны Настя была отличницей, комсомольской активисткой, физкультурницей-гимнасткой и училась в школе, над которой шефствовал расположенный неподалеку от нее вахтанговский театр. И, хотя шефы иногда приглашали подопечных школьников в театр, она признавалась, что большинство его спектаклей знала только со второго акта, поскольку чаще для знакомства с репертуаром театра, как и ее подружки-одноклассницы, пользовалась тем, что летом после первого акта зрители выходили на улицу освежиться, и по окончании антракта вместе с ними девочки проникали в театр без билета.

Летом 1941 г. Анастасия окончила школу, была вожатой в пионерском лагере, а осенью поступила работать на авиационный завод, где, как она нежно говорила, собирала «трубочку Пито» – приемник воздушного давления для определения скорости самолета. Вскоре, в связи с приближением немцев, завод начал эвакуацию из столицы, но она попросила райком комсомола оставить ее в Москве и получила направление во Внуково, где была принята на работу в штаб 34-го полка вольнонаемной. Там Анастасия познакомилась с Георгием Урвачёвым, и они стали встречаться.

Однако возможностей для свиданий практически не было, поскольку летчики, как уже отмечалось, ночью отражали налеты немецкой авиации на Москву, а днем выполняли задачи фронтовой авиации, совершая боевые вылеты с перерывами между ними только для подготовки самолета к очередному вылету. Много лет спустя Анастасия рассказывала:

– Все ребята летчики были просто на подбор, настоящие сталинские соколы, настолько они были хороши. Они очень уставали на полетах, но с нами, молодыми девушками, вели себя, как настоящие джентльмены, хотя все они были из рабочих и крестьянских семей.

Про Георгия она говорила:

– В него нельзя было не влюбиться. Высокий, стройный, голубоглазый блондин, всегда подтянут!

Анастасия и Георгий использовали каждую удобную и, как потом оказалось, неудобную минуту для встреч. Их свидания нередко проходили, когда Георгий был в дежурном звене и ждал команды на вылет не вместе со всеми летчиками полка у КП, а со своим звеном на отдельной стоянке у взлетно-посадочной полосы, готовый немедленно подняться в воздух. Поэтому летчик дежурного звена должен был находиться рядом со своим самолетом или по команде «готовность № 1» – в его кабине.

Однажды, получив такую команду, Георгий продолжал беседу с любимой у борта самолета, когда над командным пунктом взвилась ракета – «на взлет». Оба летчика его звена запустили двигатели и начали разбег, а он замешкался, забираясь на крыло самолета и в кабину, отстал и долго догонял их в воздухе на максимальных оборотах двигателя.

Вечером при разборе полетов командир полка капитан Александров жестко сказал:

– Пока другие летчики полка честно выполняют свой воинский долг, некоторые, находясь на боевом дежурстве, прохлаждаются с девками.

Лейтенант Урвачёв буквально с кулаками бросился на командира:

– Это не девка, а моя невеста!

– Если невеста, то почему не женишься, – невозмутимо парировал командир, и вопрос был решен.

Свадьба в тех условиях была событием исключительным. Но после разгрома немцев под Москвой, как уже было сказано, боевое напряжение спало, и командир корпуса полковник А.И. Митенков, узнав о предстоящем событии, распорядился в день свадьбы на сутки освободить 34-й полк от боевого дежурства, а молодым на три дня предоставил отпуск и свой служебный домик во Внуково. Кроме того, он дал им на несколько часов легковую «эмку» съездить в Москву, чтобы зарегистрировать брак и познакомиться с родителями друг друга.

29 мая 1942 г. Фрунзенское отделение ЗАГС г. Москвы зарегистрировало брак Георгия и Анастасии, и последующие 55 лет они прожили вместе.

* * *

В начале июля 34-й полк передислоцировался на 60 км ближе к фронту – на аэродром Клин. Боевой задачей полка стала охрана не только Москвы, но и объектов его ответственного сектора, основными из которых были мосты Московского моря и Волги, Иваньковская ГЭС и плотина, канал Москва – Волга, железная и автомобильная дороги Химки – Калинин (Тверь).

Затем полку дополнительно поручили перехват самолетов противника в секторе Шаховская, Лотошино, Теряева-Слобода, Осташков, охрану городов и железнодорожных узлов Ржев и Волоколамск, а также автомобильной и железной дорог Оленино – Ржев и Ржев – Сычевка. С этой целью эскадрилья Киселёва в сентябре перелетела из Клина на 120 км к юго-западу на расположенный рядом с Волоколамском у деревни Алферьево аэродром, на котором, сменяя друг друга, эскадрильи полка базировались еще в течение года.

При смене дислокации полк, видимо, лишился одной из привилегий бывшего «придворного» полка по месту базирования рядом с Москвой – особого внимания деятелей литературы и искусства. Для них недальняя поездка из Москвы во Внуково считалась посещением действующей армии. В полку побывали писатели Евгений Петров, Валентин Катаев, Цезарь Солодарь, Всеволод Иванов. Летом 1941 г. Алексей Толстой почти две недели прожил в расположении полка, где написал очерк «Таран» о его летчиках.

В 1985 г. в «Литературной газете», а потом в 2014 г. в газете «Советская Россия» была опубликована фотография, на которой дородный Алексей Толстой стоит у борта МиГа. Рядом – невысокий человек в пилотке, с двумя шпалами на петлицах и боевыми орденами над карманом гимнастерки – командир 34-го полка майор Рыбкин. Под фотографией подпись: «Алексей Толстой на Западном фронте. Июль 1941 г.». На самом деле это аэродром Внуково Московской зоны ПВО, не входившей в состав Западного фронта.

Осенью 1941 г. у летчиков полка не раз бывал поэт Александр Твардовский. Летчикам особенно нравились строки из его стихотворения «Высшая честь»:

 
У летчиков наших такая порука,
Такое заветное правило есть:
Врага уничтожить – большая заслуга,
Но друга спасти – это высшая честь.
 

Они до сих пор часто цитируются в книгах об истории советской военной авиации и в мемуарах летчиков. Каждый раз, когда автор этих записок встречает их, то вспоминает летчика Говорова, который на безоружном Яке с пустыми бензобаками пошел в атаку на известного своей огневой мощью Ме-110, чтобы спасти отца автора. Даже не друга, а просто знакомого летчика из соседнего полка.

В полку не раз выступала певица Клавдия Шульженко. Урвачёв рассказывал, что, когда летчики аметили за кулисами, так сказать, «невежливое» обращение ее напарника Владимира Коралли с их любимицей, они решили методом физического воздействия научить его хорошим манерам. Но певица попросила их этого не делать, и они, конечно, ее послушались.

* * *

А вскоре летчиков, других командиров и красноармейцев 34-го истребительного авиационного полка увидели люди на всей территории Советского Союза и граждане некоторых зарубежнвх стран. 13 июня 1942 г. 160 кинооператоров-документалистов провели съемки на всей линии фронта от Баренцева до Черного моря.

На Центральной студии документальных фильмов из материалов этих съемок был смонтирован 80-минутный фильм «День войны» (режисер Михаил Слуцкий, сценарист Алексей Каплер). Ряд его эпизодов посвящен концерту пианиста Эмиля Гилельса на аэродроме Внуково, слушателями которого был личный состав 34-го истребительного авиационного полка.

Премьера фильма состоялась 22 октября 1942 г. Накануне корреспондент газеты «Красная Звезда» цветисто писал об эпизодах во Внуково: «Далеко по полю рассыпаны готовые ринуться в воздух самолеты, живописными группами стоят у самолетов летчики. Здесь на аэродроме звучит концертный рояль. Летчики видят вдохновенное лицо одного из лучших пианистов мира Эмиля Гилельса, слушают в его исполнении прелюд Рахманинова».

Видно, что во время концерта на аэродроме продолжалась боевая работа, некоторые летчики слушают концерт в кабинах истребителей, другие возвращаются с боевого задания. Когда многие годы спустя эти эпизоды показывали по телевизору, Урвачёв сразу узнавал друзей-однополчан на экране и называл их имена. Поразительно, он их всех помнил.

В завершающих кадрах был ночной аэродром, лица летчиков, сидящих в кабинах самолетов, и голос за кадром: «На Н-ском аэродроме 13 июня столицу охраняли летчики капитан Найденко, лейтенант Урвачёв, лейтенант Тараканчиков и многие, многие другие».

Мать Георгия Урвачёва Федосья Захаровна работала в Москве прядильщицей на фабрике, и как-то в октябре 1942 г. в цех вбежали ее подруги с криком:

– Феня! Феня! Твоего Егорку в клубе показывают!

Она бросилась к выходу из цеха и побежала в клуб рядом с проходной фабрики на Варшавском шоссе, где в тот день началась демонстрация фильма «День войны».

В декабре этот фильм был показан в Великобритании, в 1943–1944 гг. – в Бельгии и Швеции. В Тель-Авиве (Палестина) он шел в кинотеатре «Алленби», в США его 20-минутный вариант «One Day of War – Russia» был включен в киносборник «March of time», в который вошли и кадры на аэродроме Внуково.

О техническом состоянии, ремонте и окраске самолетов

Бывший командующий Московским фронтом ПВО генерал-полковник артиллерии Д.А. Журавлев вспоминал, что «после напряженных боев 1941 года, когда истребители 6-го истребительного авиационного корпуса работали буквально на износ, у многих машин был почти полностью выработан ресурс моторов, да и сами самолеты, латаные-перелатаные, требовали замены». Это в полной мере относилось к 34-му полку, в котором вместо 32 самолетов по штату оставалось всего 17 МиГов и только 13 из них были исправны.

Комиссар полка докладывал политотделу 6-го корпуса: «Материальная часть самолетов и в особенности моторов сильно потрепана. Моторы, стоящие на самолетах, <…> дают большие перебои, «барахлят». На этих моторах <…> летать очень опасно». Так, на самолете, который Тараканчиков опробовал в воздухе, «обрезало» мотор, и Николай совершил вынужденную посадку на аэродром в Кубинке, над которым все это произошло. При пробеге «самолет сделал полный капот. Летчик получил ранение лица».

Сергей Платов вскоре тоже опробовал самолет. С высоты 2500 м он перевел МиГ в пикирование, из которого тот не захотел выходить, несмотря на все старания пилота. Сергею ничего не оставалось делать, как покинуть строптивца на парашюте. В результате: «Самолет разбит. Летчик невредим». Через месяц, когда Платов вновь испытывал самолет в воздухе, на нем, как и у Тараканчикова, «обрезало» мотор, и Сергей произвел вынужденную посадку в лесу: «Самолет разбит. Летчик получил незначительные ушибы».

Только за январь – май летчики полка еще девять раз совершали на МиГах вынужденные посадки из-за технических неисправностей. По два раза пришлось это делать Букварёву и Елисееву, по одному разу – Мирошниченко, Байкову и Сайкину. Николай Тараканчиков еще раз плюхнулся в трех километрах южнее аэродрома Внуково. Юрий Сельдяков сделал это тоже в трех километрах, но к северу от него, и в документах полка об этом с изящной простотой записано: «При приземлении самолет загорелся и сгорел. Летчик из самолета вышел».

Иной раз неисправности вынуждали перехватчиков выходить из боя. В начале июля Степан Тихонов атаковал с большой дистанции Ю-88, но при попытке сближения «на форсаже» появилась течь масла в двигателе, и он прекратил преследование противника. Николай Мирошниченко, вскоре тоже наведенный на «юнкерса», атаковал его в лоб, но противник смог отвернуть. При развороте и заходе ему «в хвост» Николай несколько отстал и открыл огонь с дистанции 600 м, но в этот момент на МиГе «обрезало» мотор.

Самолеты исключались из боевого состава и списывались в результате потерь их в воздушных боях, катастрофах и летных происшествиях. Однако и без этого один за другим стали появляться короткие приказы командира полка: «Самолет МиГ-3 № <…>, не подлежащий дальнейшему использованию и восстановлению вследствие износа, из боевого состава полка списать, <…> обеспечить разборку самолета, сохранение и использование годных деталей и агрегатов на запчасти».

При этом некоторые МиГи были из тех, что поступили в полк еще до войны, в марте 1941 г. Об одном из них в апреле 1942 г., в газете «Сталинский сокол» появился даже очерк «Год на «МИГе» № 23–03», рассказывающий, что прошел год, как летчик Сергей Байков получил с завода этот самолет и совершил на нем 250 боевых вылетов.

А затем уже в газете Московского фронта ПВО «Тревога» через всю полосу призыв: «Учитесь искусству воздушного боя у летчика Байкова!» с подзаголовком: «Тов. Байков на одной машине совершил 300 боевых вылетов, провел 21 воздушный бой, уничтожил 10 самолетов противника. Самолет Байкова и сегодня в полной исправности». Будучи переведен в 12-й гвардейский полк, Сергей передал свой МиГ, который называл «старушкой», другому летчику: «Бери машину! Шестнадцать месяцев служила она мне и может еще столько прослужить».

Писатель Всеволод Иванов в очерке написал о летчике, что «часто после полета Байков на вопрос о результатах боя отвечает, смеясь, своей любимой поговоркой:

– Иван побил фрица».

Газета «Сталинский сокол» в 1944 г. дополнила его характеристику: «Отличный летчик, высотник, заоблачник, ночник». «Заоблачник» — выполняет боевые задачи за облаками, вне видимости земли.

Оценивая техническое состояния самолетов полка, надо сказать, что выпускавший их авиазавод № 1 в октябре был эвакуирован из Москвы в Куйбышев на площадку рядом с заводом из Воронежа, который выпускал штурмовики Ил-2. Первые самолеты на этих заводах вышли из цехов уже в середине декабря, но темпы их производства поначалу были низкими, один-два самолета в день. Директора обоих заводов получили телеграмму И.В. Сталина: «Вы подвели страну и нашу Красную армию. <…> Это насмешка над страной, над Красной армией. Нам нужны не МиГи, а Ил-2». Судьба МиГ-3 была решена, и его серийное производство прекращено.

К тому времени многие МиГи выдержали уже по три-четыре восстановительных ремонта. Сохранение их в строю свидетельствовало не только о мастерстве инженерно-технического состава, который отмечал, что МиГ-3 был очень технологичным и отличался ремонтопригодностью: «Взаимозаменяемость частей самолета за счет точности изготовления оказалась настолько высока, что из двух поврежденных МиГов быстро собирали один, а затем возвращали в строй и второй».

Во всяком случае, если в конце 1941 г., как было сказано, в полку оставалось только 17 истребителей, то вскоре, в 1942 г., их количество увеличилось до 21. А в декабре этого года в боевом составе полка количество МиГ-3 почти достигло штатного – 30 истребителей.

* * *

Из имевшегося на московском авиазаводе № 1 задела деталей, узлов, агрегатов и комплектующих в начале 1942 г. было собрано еще более 50 самолетов МиГ-3. Часть из них окрасили в белый цвет с красными стрелами и надписями: «За партию большевиков», «За Родину», «За Сталина». В ряде публикаций имеются сведения, что 1 февраля 1942 г. самолеты с такими надписями поступили и в 34-й полк.

Также из публикаций следует, что три таких самолета 23 февраля 1942 г. рабочие авиазавода вручили летчикам 172-го иап из состава ВВС Западного фронта, хотя этот полк летал на самолетах ЛАГГ-3. По свидетельству ранее упомянутого летчика 122-го иап Виталия Рыбалко, менее чем через месяц эти МиГи были переданы в их полк. Сам Рыбалко летал на самолетах с надписями: «За Родину» и «За Сталина», а от МиГа «За партию большевиков» отказался, потому что он был тяжелее других из-за установленной на нем радиостанции.

Но обычно зимой самолеты полка имели простую белую окраску. А весной появлялся приказ командира полка: «В связи с изменением покрова зимняя маскировка стала демаскировать аэродром». Поэтому следовало «зимнюю окраску самолетов заменить летней камуфлирующей». В связи с этим поперек фюзеляжей по зеленому фону наносились широкие, неровные светло-серые полосы в черной окантовке. Выделялся самолет летчика Сергея Байкова, раскрашенный узкими черными и зелеными полосами, как зебра.

Возвращаясь к использованию при ремонте отдельных частей списанных машин, следует сказать, что, поскольку они были от самолетов различной окраски, восстановленные в полевых условиях аэропланы зачастую имели диковатый вид. Крылья, центроплан и хвост могли быть выкрашены по-разному: в летний камуфляж и в традиционные для ВВС РККА зеленый и голубой цвета.

Урвачёву однажды из ремонта достался самолет, во весь борт которого был нарисован прыгающий тигр с оскаленной пастью. Он тут же приказал техникам закрасить этого зверя:

– Немцы увидят такой самолет и решат, что в нем какой-то очень важный летчик и его надо во что бы то ни стало сбить. Начнут охотиться за мной.

Однако, скорее всего, для Урвачёва любые картинки на боевом самолете были, как он выражался, «дешевизной», то есть пошлостью. А портрет тигра кисти неизвестного художника на борту истребителя, кроме того, видимо, оскорблял его эстетический вкус, как бывшего ученика заводской изостудии и, кстати, неплохого рисовальщика. О невысоком изобразительном качестве этого портрета свидетельствует то, что в Интернете он сопровождается надписью: «Урвачёв Георгий Николаевич – 34 иап ПВО, рычащая пантера под кабиной истребителя Ла-5». Но пилот продолжал пребывать в уверености, что это был тигр.

Вне зависимости от того, какого зверя была эта морда, опасения Георгия Урвачёва, связанные с ее изображением на борту самолета, были не напрасными. Об этом говорит история с полковником В.И. Сталиным, когда он в 1943 г. стал командиром 32-го гвардейского истребительного авиаполка. Ее поведал летчик этого полка Федор Прокопенко.

По его словам, «местные подхалимы – политработники» распорядились нарисовать на самолете командира ордена, которыми тот был награжден. Однако «в первом же боевом вылете немцы с удовольствием погоняли В. Сталина. После вылета полковник зло распорядился: «Убрать это художество!». Кстати, через двенадцать лет после этого полковник Прокопенко в летной книжке подполковника Урвачёва сделал запись о допуске его к самостоятельным полетам на вертолете Ми-4, но об этом рассказ впереди.

Однако фотография Героя Советского Союза Георгия Баевского и его техника Александра Собакина у самолета Як-9 с рисунком похожего тигра на борту свидетельствует, что этот сюжет был достаточно популярен у сталинских соколов или техников их самолетов. Хотя до этого Баевский летал на истребителе Ла-5 с изображением льва.

И еще о раскраске самолетов. В 1942 г. приказом по истребительной авиации ПВО и соответствующим приказом командира 34-го иап было предусмотрено нанесение на них знаков за сбитые самолеты противника: «В целях поощрения летчиков, отличившихся в боях за Советскую Родину против немецких захватчиков <…> нанести положенное количество звездочек на самолеты летчиков, которые имеют на своем счету сбитые самолеты противника». Дотошно указывалось, что «знак наносится в центре фюзеляжа на левой стороне самолета <…> в форме <…> звезды размером 15 см <…>, обведенной полоской шириной 1 см, нанесенной алюминиевой краской».

Далее шел список из десяти таких летчиков, и среди них: «Командир звена 1 АЭ лейтенант Урвачёв Г.Н., сбивший 3 самолета лично и 6 в групповом воздушном бою, нанести 4 звездочки». Но более существенным был пункт приказа о том, что «летчикам, сбившим 5 и более самолетов противника, выделить лучшие самолеты». Тогда это были Виктор Коробов – шесть звездочек, Сергей Платов и Николай Тараканчиков – по пять звездочек.

Вскоре к ним присоединился Виктор Киселёв: «На основании приказа НКО (Наркомата обороны. – В.У.) <…> и приказа ИА ПВО ТС (истребительной авиации ПВО территории страны. – В.У.) <…> приказываю на самолете командира 3-й авиаэскадриьи капитана Киселева В.А. за сбитые самолеты противника 4.10.42 Не-126, 15.1.43 Ю-88 и ФВ-190 нанести три последующие звезды и всего шесть».

Но этим же приказом командира полка за сбитые в январе 1943 г. Сергееем Платовым два «юнкерса» и один – Николаем Тараканчиковым было предусмотрено нанести на их самолеты, соответственно, восьмую и седьмую звезды.