Текст книги "Лётная книжка лётчика-истребителя ПВО"

Тем не менее молодые летчики постепенно набирались опыта, повышали уровень летной подготовки, и, например, корпусная газета «За храбрость» поместила фотографию Василия Захарова, как отлично овладевшего ночными и высотными полетами. Встав на крыло, эти летчики внесли вклад в боевую работу полка. Иван Елисеев, Сергей Гозин, Николай Моисеев, Анатолий Шагалов, Василий Петухов, Алексей Коптилкин и Лев Пономарёв одержали победы в воздушных боях, а Юрий Максимов и Тимофей Белоусов таранили самолеты противника.

Иван Водопьянов в июне 1942 г. был переведен в 27-й полк ПВО Москвы, а затем откомандирован на Сталинградский фронт, где шли тяжелые кровопролитные воздушные бои. Иван за два месяца сбил шесть самолетов противника лично, три – в группе, и был награжден орденом Красного Знамени. Однако перед новым, 1943 годом старшина Водопьянов не вернулся с боевого задания.

Летом 1943 г. работы у пилотов 34-го иап было немного?

В одной из книг об истребителях МиГ-3 помещена фотография этого самолета с подписью: «Последний из могикан. Летчики 34-го иап у МиГа в 1943 г.». Весной того года Георгий Урвачёв выполнил последний в своей летной жизни учебно-тренировочный полет на таком «могиканине»:

«7.05.43. МиГ-3. КБП-43ТС, упр. 25 26, 27, Клин – Алферьево, 1 полет, 20 минут».

Тогда же специальная комиссия проверила пятнадцать оставшихся в полку МиГов и пришла к выводу, что только на четырех из них можно выполнять фигуры высшего пилотажа. На других это было запрещено делать вследствие их износа.

У старшего лейтенанта Урвачёва в мае только один боевой вылет:

«12.05.43. Як-1. На перехват противника, 1 полет, 1 час 19 мин., 7000 м».

В этот день Виктор Коробов и Сергей Гозин тоже вылетали на перехват высотных разведчиков. Виктору потребовалось пять атак, чтобы в 20 км юго-восточней Гжатска сбить Ю-88 из бомбардирвочной эскадры «Гинденбург».

А Гозин, будучи ведомым летчиком у Петухова, обнаружил и атаковал «юнкерса», который скрылся в облаках. Но Сергей нашел его там и лобовой атакой сбил. В Журнале боевых действий отмечено: «Бой велся в сложных метеоусловиях, и только удачная атака Гозина возымела успех». Петухов в это время покружил над облаками и вернулся на аэродром.

* * *

Тем временем обстановка в гарнизоне потребовала вмешательства его начальника: «За последнее время на территории авиагарнизона участились случаи беспорядочной стрельбы из винтовок и личного оружия, производимого военнослужащими гарнизона по собственному почину на аэродроме, в авиагородке, в местах расквартирования личного состава».

Начальник гарнизона резонно отметил, что это ведет к бесцельному расходованию боеприпасов, вызывает ложные тревоги и «создает благоприятную почву для совершения диверсий и других актов со стороны враждебных элементов. <…> Кроме того, при беспорядочной и бессистемной стрельбе не исключена возможность несчастного случая».

В связи с этим он потребовал «прекратить стрельбу личным составом в неуказанное время и в неположенных местах, <…> на виновных в этом налагать самые строгие меры». Между тем, выяснилась и одна из причин стрельбы: «Командиру 661-го бао майору Шевченко установить сигнализацию между постами и караульными помещениями, отменив сигнализацию выстрелами».

В гарнизоне стало тише, но, кажется, продолжали постреливать. Менее чем через год командир полка, он же начальник гарнизона, вновь констатировал: «Имеют место случаи стрельбы офицерским составом из личного оружия в общественных местах». Так, старший лейтенант Тараканчиков открыл стрельбу в парке по дороге в гарнизонный Дом Красной армии, а лейтенант Казанцев, «будучи выпивши, вышел из столовой и с крыльца, увидев собаку, произвел выстрел».

В результате проверки выяснилось, что при установленном комплекте по шестнадцать патронов на каждый пистолет у младшего лейтенанта Лисогора патронов к пистолету не оказалось вовсе. А у младших лейтенантов Шишлова и Шелехова осталась половина комплекта. Сразу было видно, что вчерашние летчики-сержанты заматерели и рвались в бой, но при этом у многих из них пистолеты нечищеные, и «хуже того, не имеются при себе».

Командир полка приказал: «Недостающий комплект патронов восполнить (все-таки война идет. – В.У.) и в последующем докладывать немедленно об израсходовании патронов не по назначению для принятия мер». А Виктору Казанцеву и Ивану Лисогору – выговор. Но нарушитель парковой тишины Тараканчиков остался в стороне от командирских взысканий.

Тем не менее через два дня Николай свое получил сполна при проверке парашютного хозяйства. Оказалось, что у него и младшего лейтенанта Коптилкина парашюты «ввиду плохого ухода со стороны летчиков <…> пришли в негодность». А посему: «За вывод парашютов из строя в результате небрежного их сбережения удержать 25 % оклада денежного содержания в течение двух месяцев с каждого».

А через месяц при переукладке парашюта младшего лейтенанта Соловьева было обнаружено, что в нем отсутствует вытяжной парашют, похищенный неизвестным злодеем. За халатное отношение к его хранению Алексею объявили выговор. Поразительно беспечное отношение летчиков к тому, что должно было спасать и часто спасало им жизнь.

* * *

В упомянутой книге о МиГ-3 есть также фотография политзанятий на стоянке этих самолетов с подписью: «Летом 1943 г. работы у пилотов 34-го иап было немного».

Но, видимо, когда боевой работы немного, партийно-политической – через край. Тем не менее каждый, хотя и нечастый уже бой с опытными экипажами высотных разведчиков был труден и смертельно опасен. И все же 23 апреля Алексей Зуйков и Василий Петухов на высоте 7500 м недалеко от Сычевки успешно перехватили и уничтожили Ю-88.

Но десять дней спустя крайне неудачно сложился бой старшего лейтенанта Виктора Коробова и сержанта Льва Пономарёва с Ю-88 на высоте 8000 м в районе Гжатска. Они подожгли его правый мотор, повредили левый и поочередно, трижды пытались таранить, но их каждый раз отбрасывало воздушной волной.

«Юнкерс» пикированием снизился до бреющего полета, а на самолетах Коробова и Пономарёва перегрелись моторы, и они прекратили преследование немца. Виктор с заклинившим двигателем сел на свой аэродром, а Лев совершил вынужденную посадку «на живот» в районе Вязьмы. Он получил сильные ушибы лица и был отправлен в госпиталь, а его подожженный в бою самолет на земле сгорел.

В штабе полка был сделан вывод: «Попытка тарана Коробова и Пономарева с наличием боекомплекта у истребителей вызвана тем, что противник начал снижаться пикированием и мог уйти от истребителей. Таран не увенчался успехом, истребители рано входили в плоскость полета Ю-88».

У старшего лейтенанта Урвачёва в июне четыре боевых вылета на патрулирование над аэродромом и перехват высотных разведчиков. Во время одного из перелетов между аэродромами полка Клин и Алферьево он получил по радио сообщение, что в воздухе находится противник, и был на него наведен:

«11.06.43. Як-1. Перехват противника, 1 полет, 1 час 11 мин. Сбил самолет противника Ю-88, 6500 м».

Согласно Журналу боевых действий: «Атака была тактически грамотной, стремительной, огонь прицельный, что привело к быстрому завершению воздушного боя и малому расходу боеприпасов». В газете 6-го корпуса «За храбрость» вновь появилась фотография героя расположенной под ней заметки: «Рано утром посты ВНОС обнаружили в районе П. вражеский самолет. Это был фашистский разведчик. На перехват его вылетел старший лейтенант Урвачёв. Летчика все время наводили на противника с земли. Встреча с разведчиком произошла на высоте 6500 метров. Трех атак советского летчика было достаточно, чтобы завершить бой победой истребителя. В этом сражении старший лейтенант Урвачёв увеличил свой счет сбитых фашистских самолетов до 11».

Под этой заметкой еще одна: «В этот же день младшие лейтенанты Петухов и Гозин на высоте 6000 метров были наведены на «Юнкерс-88». После преследования и нескольких атак самолет противника был сбит лейтенантом Петуховым».

Сергей Гозин в том вылете погиб. После первой атаки летчиков «юнкерс» перешел в крутое пикирование, а у Петухова сорвало фонарь кабины, и от удара по голове пилот на время потерял сознание. Сергей, догнав немца, атаковал его, а затем, как сказано в донесении, «находясь рядом с противником, перевернулся, и с работающим двигателем без попытки выброситься с парашютом в районе деревни Никольское <…> врезался в землю. <…> Самолет сгорел вместе с телом погибшего». Можно предположить, что Сергей в атаке поджег вражеский самолет, но был убит его стрелком.

Петухов, придя в себя, якобы обнаружил рядом горящий «юнкерс» и добил его. Это был самолет из 4-й эскадрильи 14-й разведгруппы. Командир полка в донесении написал, что «причина гибели младшего лейтенанта Гозина не установлена». Но в приказе он прямо указал, что в этом вылете была проявлена «недостаточная слетанность и взаимная выручка в бою, в результате чего погиб младший лейтенант Гозин, ведущий которого младший лейтенант Петухов не видел своего ведомого на протяжении всего боя».

Кажется, Урвачёв всю оставшуюся жизнь не мог простить случившегося Петухову. Дело в том, что, по его словам, Сергей был у него одним из двух ведомых, которые погибли при вылетах в паре с другими летчиками. Он сам не потерял на войне ни одного ведомого. Об этом в 1997 г. в день похорон Урвачёва сказал один из летчиков Летно-испытательной станции вертолетного завода, где он работал после увольнения с военной службы. На вопрос: «Откуда это вам известно?» – его бывший сослуживец ответил, что среди летчиков такие вещи твердо знают, долго помнят и ценят больше, чем сбитые самолеты противника.

Петухов с августа 1944 г. воевал на 3-м Белорусском фронте в составе 139-го гиап и лично сбил четыре немецких истребителя. Полк был гвардейский, война кончалась и награждали щедро – Петухов получил ордена Красного Знамени и Отечественной войны 1-й степени. Участвовал в войне с Японией летчиком 50-го гаврдейского транспортного авиаполка, летал на Ли-2 и был награжден медалью «За отвагу».

* * *

Одновременно случалось, что кое-кто должен был покинуть полк и продолжить службу в иных родах войск. Так, техник-лейтенант Барбаш в нетрезвом виде затеял драку с товарищем по службе, «при которой были нанесены физические оскорбления друг другу». Ранее техник самолета Барбаш за «пьянку» уже дважды был под судом чести командного состава. Однако затем командир полка, отметив, что он «показал образцы в работе. Его самолет имеет 121 безотказный вылет», снял с него судимость.

Но Барбаш вновь взялся за старое и из-за его плохой подготовки самолетов к вылетам летчики трижды совершали вынужденные посадки. Схватка у столовой положила конец терпению командира полка, и он «за халатное отношение к служебным обязанностям <…>, недисциплинированность, дискредитацию командирской чести, пьянку и дебош в пьяном виде» представил Барбаша к переводу «в пехоту с посылкой на передовые позиции».

В другое место дальнейшего прохождения воинской службы был направлен старший сержант Балабанников, который попался на воровстве «личных вещей, предметов военного и летного обмундирования». Он злодейски похитил у майора Фирсова шелковый шарф, у капитана Козлова хромовые сапоги, у техника-лейтенанта Столярова – яловые, а у старшего лейтенанта Урвачёва – меховые кожаные перчатки. За эти и другие подобные злодеяния старший сержант был осужден трибуналом и направлен в штрафную роту на три месяца.

Менее года спустя на краже личных вещей у однополчан попался еще один старший сержант, и командир полка решил «ограничиться дисциплинарным взысканием – 5 суток ареста с содержанием на гауптвахте». Возможно, потому, что среди пострадавших не было офицеров, а в похищенном имуществе – «предметов военного и летного обмундирования».

* * *

21 июня 6-й истребительный авиационный корпус был преобразован в 1-ю воздушную истребительную армию ПВО, а ее командующим назначен генерал-майор авиации А.В. Борман. В армии были сформированы три истребительные авиационные дивизии, и 34-й полк вошел в состав одной из них – 317-й, командиром которой стал Герой Советского Союза полковник Н.Ф. Баланов, до того командовавший истребительными авиационными дивизиями на Северо-Кавказском и Юго-Западном фронтах.

Наверное, для знакомства с одним из полков своей дивизии полковник Баланов без уведомления прибыл в Клин. На КПП полковника пропустили в гарнизон, не проверив документы. Дальше больше – часовой у самолетного ангара показал ему дорогу на аэродром и командный пункт полка через дыру в проволочном заграждении. Тем же путем следовали гражданские лица мимо позиций зенитных батарей, а их расчеты не принимали меры к задержанию и выяснению личности этих граждан.

Прибыв на КП, возмущенный полковник Баланов указал на эти недопустимые факты командиру полка и начальнику гарнизона майору Александрову, который в тот же день констатировал в своем приказе: «Дело с охраной аэродрома и несением караульной службы в отдельных случаях имеет ненормальности и требует незамедлительной перестройки». И в целях «изжития ненормальностей» дал необходимые указания, в соответствии с одним из которых командир бао майор Шевченко должен был «обеспечить посты свистками».

Но помимо наличия свистков на постах охраны аэродрома командир истребительного авиационного полка ПВО был озабочен его готовностью к отражению нападения воздушного противника и поэтому приказал своему заместителю майору Шокуну провести проверку 1-й эскадрильи капитана Сельдякова, результаты которой обескураживали.

При заступлении на дежурство экипажи допускали опоздания, задачи им не ставились, сигнал «я свой самолет» летчики не знали. Летчик, находившийся в готовности № 1, не знал, кто у него ведомый, и назвал пилота, дежурившего в готовности № 3. Между ними не было договоренности о совместных действиях в воздушном бою и вариантах его ведения.

От острого глаза летчика-истребителя Андрея Шокуна не укрылось и то, что красноармеец Фунтикова, проходя мимо, не приветствовала его, офицера-командира. В блиндажах грязь, дневальный не знает о наличии винтовок в палатке дежурного техсостава, а на обнаруженных трехлинейках была ржавчина. И как верх распущенности: «Летный состав <…> в столовую ходит без строя».

Вывод командира полка: «Все эти факты свидетельствуют, что командир эскадрильи капитан Сельдяков от своих обязанностей самоустранился, перепоручив свою работу подчиненным, не контролируя их выполнение». Порок должен быть наказан: «Капитана Сельдякова арестовываю домашним арестом на 2 суток с удержанием 50 % денежного содержания за каждый день ареста».

Можно предположить, что одной из причин недостатков в организации боевого дежурства в эскадрилье была своеобразная реакция на запредельное напряжение сил при защите неба столицы в 1941–1942 гг., когда Юрий Сельдяков и другие летчики 34-го полка самоотверженно сражались буквально днем и ночью, отражая налеты немецкой авиации на Москву. Одержав победу в этом сражении, летчики невольно снизили уровень боевой готовности, по-прежнему требовавшей мобилизации необходимых для этого сил.

* * *

Тем временем в июле у старшего лейтенанта Урвачёва – полеты между аэродромами Клин и Алферьево, инструкторские полеты на них с летчиками полка, а также выполнение иной раз не совсем обычных заданий:

«12.07.43. Як-1. Сбитие аэростата, 1 полет, 40 минут, 1700 метров».

Привязные заградительные аэростаты использовались в ПВО как препятствие для самолетов противника. Но случалось, что и наши летчики сталкивались с ними. Так, в августе 1941 г. летчик 34-го полка младший лейтенант Владимир Фокин в ночном вылете, атакуя самолет противника, врезался в трос аэростата, был выброшен из самолета и приземлился на парашюте в районе станции Царицыно. Поэтому, если иногда аэростат срывался с привязи, летчики-истребители получали задание сбить его, которое они выполняли с удовольствием, поскольку это была хорошая тренировка и даже развлечение, но, главное, – из прорезиненной оболочки аэростата можно было сшить шикарные плащи.

Урвачёв вспоминал связанную с этим историю:

– У нас один такой соискатель плаща долго ждал счастливого случая и надоедал всем, расспрашивая, не видел ли кто-нибудь сорвавшийся аэростат? Наконец случай представился, и он, упросив командира полка, вылетел на «сбитие аэростата». Вернулся он с пустыми патронными ящиками и злой: «Заколдованный попался! Улетел, гад!» В тот же вечер в летной столовой я оказался за столом с тремя незнакомыми летчиками странного вида – пожилыми и даже седыми, но с погонами старших лейтенантов, которые раздраженно обратились ко мне:

– Наверное, ты из «таких-растаких» пилотов Як-1?

– Да, а вы из «каких-этаких»?

Оказалось, что это штатские воздухоплаватели, призванные в ВВС, чтобы летать для какой-то надобности на дирижаблях и аэростатах. По их словам, днем они мирно проплывали на аэростате неподалеку. Внезапно на них напал Як-1 и сделал несколько заходов, ведя огонь:

– К счастью, этот летчик оказался не ахти, каким истребителем. Видно, расстрелял весь боезапас, а мы отделались только несколькими пулевыми дырками в оболочке. Все равно до своей площадки не дотянули и сели здесь невдалеке. Так это был не ты?

После моих заверений, что если бы они попались мне, то так легко не отделались, мы дружески выпили каждый свои сто грамм и мирно поужинали.

Воздушные бои на потолке и национальный вопрос

В конце июля у летчика Урвачёва первый вылет на новом для него типе самолета:

«31.07.43. Як-9. Химки – Клин, 1 полет, 15 минут».

Як-9 – простой, надежный и легкий в управлении истребитель, с высокими летными данными и мощным вооружением, пушкой калибра 20 мм и двумя пулеметами – 12,7 мм.

Летом 1943 г. небольшой серией был выпущен высотный вариант этого истребителя – Як-9ПД. Пять самолетов этой модификации поступили в 12-й гвардейский истребительный авиаполк, с которым в октябре 1941 г. тесно взаимодействовали летчики 34-го полка. В гвардейском полку была сформирована «высотная» эскадрилья, вооруженная специально подготовленными МиГ-3 и Як-9ПД. Вскоре эти Яки сыграли важную роль в борьбе Московской ПВО с самолетами-разведчиками на больших высотах.

Дело в том, что немцы стали использовать самолеты-разведчики, которые выполняли полеты выше потолка советских перехватчиков. В боевых документах полка эти самолеты иногда обозначались как Хе-111 или Хе-177, хотя, как правило, это были специальные высотные самолеты-разведчики «Юнкерс-86Р».

Именно такой тип самолета-разведчика был обнаружен 6 июня в 14.00 на границе Смоленской и Москвовской областей в районе Сычевки и Шаховской. Для его перехвата с аэродромов Клин и Алферьево были подняты две пары истребителей 34-го полка. Противник шел с набором высоты от 11 500 до 12 500 м, а летчики Шишлов, Букварёв, Ионцев и Шагалов преследовали его на протяжении 100 км до Сычевки на предельных для их МиГов высотах до 11 200 м, где они были уже неустойчивыми и трудно управляемыми.

Младший лейтенант Афанасий Ионцев, разогнавшись, задрал нос самолета и открыл огонь, но из-за отдачи свалился в штопор. Выйдя из него, Афанасий набрал высоту 11 400 м и вновь с разгона попытался таранить разведчика, находившегося на 100 м выше, но на его самолете загорелся мотор, и он вынужден был воспользоваться парашютом. Спускаясь на нем, Афанасий от длительного кислородного голодания потерял сознание. На земле его подобрали местные жители и доставили в госпиталь, где он пришел в себя только на следующий день.

В донесении об этом бое командир полка доложил: «Для достижения большой высоты необходимо иметь облегченный самолет, обычный МиГ-3 высоты больше 11 400 м не набирает, но имеет преимущество в скорости. Действия летчика решительные, при попытке тарана был подожжен противником». Впрочем, ныне специалисты полагают, что двигатель на самолете Ионцева загорелся не из-за огня противника, а в резульате перегрузки.

Для боевой работы на больших высотах летчики тренировались в барокамере. И тем не менее случалось, что в полете сказывался недостаток высотной выносливости. Так, старшина Алексей Соловьев на высоте 7800 м при нормальной работе бортового кислородного питания потерял сознание. Придя в себя, он успел вывести самолет из пикирования, но не смог до конца восстановиться, потерял ориентировку и совершил вынужденную посадку «на живот».

Однако пилотам по-прежнему доставалось не только на высоте, но и на земле при взлете и посадке. На следующий день после неудачной попытки перехвата высотного разведчика у одного из участников этой эпопеи, младшего лейтенанта Шишлова при пробеге после посадки на МиГе сложились «ноги» шасси. При взлете старшего лейтенанта Коробова на его истребителе Як-1 «обрезало» мотор, в результате чего – вынужденная посадка, у летчика «ушиб головы и лица, отправлен в госпиталь. Самолет поломан».

А через десять дней еще одна тщетная попытка перехвата самолета-разведчика на высотах 11 500—12 500 метров. На этот раз были подняты более опытные летчики-командиры Платов, Тараканчиков, Сельдяков, а из молодежи – Капитонов и Моисеев. Они вновь преследовали противника на протяжении 100 км, но достать его на такой высоте не смогли. Возвращаясь к высотным истребителям Як-9ПД, надо сказать, что разведчики Ю-86Р, встретив на высоте потолка эти перехватчики, не доводя дело до боевого столкновения с ними, в небе Москвы больше не появлялись.

* * *

Молодые пилоты полка уже раз за разом взлетали навстречу самолетам противника. Так, в конце июня с аэродрома Алферьево поднялись на перехват высотного разведчика младшие лейтенанты Анатолий Шагалов и Николай Моисеев. После атаки Шагалова на Ю-88 загорелся правый мотор, он перешел в крутое пикирование и упал в районе Гжатска.

4 августа этих летчиков снова навели на «юнкерса». Они применили тактику Урвачёва и Гозина – взяли Ю-88 «в клещи», атакуя его одновременно с двух сторон, с переходом на противоположные стороны. Однако вновь «внезапность атак летчиками не была достигнута», и стрелки самолета-разведчика не подпускали истребителей близко.

Поэтому Анатолий и Николай шли в атаку с дистанции 500–400 м, а выходили из нее в 200–100 м от противника, откуда более опытные летчики, наоборот, обычно только начинали атаку «до полного сближения» с ним. В связи с этим, видимо, действия молодых летчиков были неудачными. «Юнкерс» снизился пикированием до бреющего полета и маневрировал, не давая вести по нему прицельный огонь. Как следовало из донесения командира полка: «По израсходованию боеприпасов, при попытке тарана на высоте 3–5 м младший лейтенант Шагалов врезался в землю и погиб».

Атакованный летчиками «юнкерс» был из 4-й эскадрильи 14-й разведгруппы, стрелки которой в воздушном бою два месяца назад убили Сергея Гозина. Самолет Анатолия Шагалова упал в районе села Андреевское, а его самого похоронили рядом с Сергеем недалеко от аэродрома, в пригороде Клина на кладбище поселка Майданово. Ныне на Воинском кладбище Майданово над их могилами стоит один общий памятник.

На уже упоминавшейся встрече ветеранов полка Александр Михайлович Фирсов, как самый старший по возрасту и должности, у могил этих летчиков сказал несколько слов о каждом из них, и в том числе об Анатолии Шагалове: «В своем последнем воздушном бою он пытался таранить немца. Молод был, опыта не хватило и погиб. Но мы будем помнить его как мужественного и смелого человека».

Есть основания полагать, что подвиг этого летчика был омрачен интригами вокруг его национальности, и вот на чем основано это предположение. На сороковой день после его гибели было общее построение полка, на котором член военного совета 1-й воздушной истребительной армии ПВО генерал-майор авиации И.Т. Чернышев передал матери и двум сестрам Анатолия орден Отечественной войны 1-й степени, которым он был награжден посмертно. Этому событию писатель Цезарь Солодарь посвятил очерк, свидетельствовавший о некоторых необычных обстоятельствах.

Так, фактически официально была соблюдена православная традиция «сороковин». Кроме того, настойчиво подчеркивалось, что погибший был русским: «И каждый из офицеров и бойцов <…> помнит этого крепкого и подтянутого русского человека. <…> К столу подходит Татьяна Захаровна Шагалова – простая русская женщина, воспитавшая <…> советского патриота». Необычно, что на это поминовение Анатолия Шагалова его родных доставили из деревни, где они жили, специально посланным за ними самолетом.

О том, что все происходившее имело целью не только почтить погибшего летчика и его родных, заставляет думать то, что в ряде современных публикаций среди летчиков евреев, совершивших воздушный таран во время Великой Отечественной войны, указывается летчик 34-го иап Натан Ионович Шагал, племянник всемирно известного художника Марка Шагала.

* * *

Через день после гибели Анатолия Шагалова рано утром с аэродрома Алферьево поднялись на перехват высотного разведчика Ю-88 старший лейтенант Николай Тараканчиков вместе с младшим лейтенантом Алексеем Коптилкиным, которые вскоре потеряли друг друга в дымке и далее действовали самостоятельно.

Алексей обнаружил противника в районе Ржева на высоте 6500 м и удалении около трех километров, преследовал его, но догнать не смог. «Юнкерс» уходил на максимальной скорости с пологим снижением до 1200 м, а у линии фронта его прикрыла огнем зенитная артиллерия. В это время Тараканчиков на высоте 7000 м был наведен на другой «юнкерс», который шел выше его на 100 м встречным курсом.

Николай пропустил самолет противника, боевым разворотом «набрал превышение на 600 м» и внезапно атаковал его со стороны солнца, ведя огонь с дистанции 150 м «до полного сближения» по кабине пилота, который, видимо, был убит, а «юнкерс» стал беспорядочно падать и скрылся в дымке. Но подтверждения его падения не было, и этот «юнкерс» не записали на боевой счет Тараканчикова.

Через час с аэродрома Алферьево взлетели младшие лейтенанты Афанасий Ионцев и Василий Захаров. В районе Старицы на высоте около 7000 м они настигли Ю-88 и одновременно атаковали его из задней полусферы, но Захаров – слева сверху, а Ионцев – слева снизу. Это была ошибка, поскольку ответный огонь смогли вести оба стрелка противника – верхний и нижний. Двигатель на самолете Ионцева был поврежден, масло забрызгало козырек кабины, и Афанасий уже не мог вести прицельный огонь.

Захаров проявил «излишнюю поспешность в атаке», и у него отказало оружие. Он попытался таранить «юнкерса», но был отброшен спутной струей, и его самолет сорвался в штопор. Пока Ионцев, наблюдая за штопорящим Захаровым и перезаряжал пушки, самолет противника успел скрыться в дымке по направлению к фронту. После этого тяжелого 20-минутного боя Ионцев смог дотянуть до аэродрома Алферьево, а Захаров сел в Ржеве.

Тем не менее немецкие самолеты-разведчики уже опасались подходить к Москве и зонам, прикрытым выдвинувшимися на запад перехватчиками ПВО. В полковом Дневнике отмечалось: «Разведчики противника, идущие на больших высотах, до ответственного сектора полка не доходили. При вылете наших истребителей <…> для перехвата самолетов противника, последние уходили с курсом 240–270° (на запад. – В.У.)». В донесениях полка тоже раз за разом указывалось: «При боевых вылетах встреч с противником не было». Старший лейтенант Урвачёв тоже поднимался навстречу «осторожным» немецким разведчикам:

«24.08.43. Як-9. Перехват противника Гжатск – Вязьма – Сычевка – Ржев – Торжок – Волоколамск, 1 полет 2 посадки, 1 час 20 минут, высота 8000 метров;

24.08.43. Як-9. Перехват противника Волоколамск – Ржев – Оленино – Волоколамск, 1 полет, 57 минут, высота 7000 метров».

Видно, что он вынужден был трижды взлетать и более двух часов летного времени вести с разведчиками противника игру в кошки-мышки, перекрывая им путь на Москву.

А 27 августа заместитель командира 3-й эскадрильи старший лейтенант Виктор Коробов в паре с младшим лейтенантом Николаем Моисеевым на высоте 8200 м перехватили самолет-разведчик Ю-88. В атаке самолет Моисеева был поврежден, и он вышел из боя. Но Коробов довел дело до конца, и «юнкерс» рухнул на землю в 350 км от Москвы, у села Кузьмино Ярцевского района Смоленской области. Это был девятый самолет противника, сбитый Виктором лично, и последний, записанный на боевой счет 34-го истребительного авиационного полка в Великой Отечественной войне.