Текст книги "Лётная книжка лётчика-истребителя ПВО"

Глава IX
Война в Корее

Начало войны, реактивные истребители МиГ-15, и летчики 34-го иап отправляются в Китай

25 июня 1950 г. между Корейской Народно-Демократической Республикой (КНДР), расположенной к северу от 38-й параллели, и Республикой Корея – на юге от нее, начались боевые действия. Совет Безопасности ООН возложил ответственность за это на КНДР и одобрил использование вооруженных сил США для оказания помощи южнокорейской армии.

19 октября войска Китая пришли на помощь северокорейской армии.

1 ноября советские истребители пересекли границу КНДР и провели первые воздушные бои с истребителями ВВС США.

27 ноября для поддержки китайских и северокорейских войск был сформирован 64-й истребительный авиационный корпус из соединений и частей ВВС Советской армии и войск ПВО страны.

* * *

С началом конфликта на Корейском полуострове воздушная обстановка на Дальнем Востоке обострилась. Американские самолеты вели разведку вдоль границы СССР, нарушали ее и совершали провокации. Так, 4 сентября палубные истребители F4U «Корсар» с авианосца «Вэлли Фордж» атаковали у военно-морской базы Порт-Артур и сбили советский самолет-разведчик А-20 «Бостон». Его экипаж погиб. 8 октября два истребителя ВВС США F-80 «Шутинг Стар», нарушив у озера Ханко границу СССР, углубились на его территорию на 100 км, атаковали аэродром Сухая Речка и расположенные на нем истребители П-63 «Кингкобры».

На Дальний Восток были перебазированы несколько советских истребительных авиационных дивизий. Часть из них перебросили в Северо-Восточный Китай – Маньчжурию для прикрытия его стратегических объектов и обучения китайских летчиков. Командир 147-й иад полковник А.В. Петрачёв стал советником по авиации при Штабе Корейской Народной Армии. Майор Урвачёв, будучи офицером управления дивизии и с 1950 г. – секретарем ее партбюро, также, наверное, не был в стороне от этих событий, как и его «родной» 34-й полк.

Имеются свидетельства, что военный министр Маршал Советского Союза А.М. Василевский 21 сентября 1950 г. доложил руководству СССР по вопросу о переброске по просьбе правительства КНДР истребителей для прикрытия Пхеньяна от ударов американской авиации: «В целях ускорения переброски считаю наиболее целесообразным использовать 34-й иап 147-й иад на <…> Як-9, дислоцирующегося в Приморье, в районе Ворошилова. Полк переправить лётом через китайскую территорию по трассе Яньцзы, Андунь, Пхеньян».

Очевидно, требуется пояснить наличие в 1950 г. в составе 34-го иап Як-9, поскольку полк летал на самолетах этого типа до 1944 г. Затем он был перевооружен истребителями Ла-5 и Ла-7. Однако в 1950 г., когда А.М. Василевский предложил использовать 34-й иап для прикрытия Пхеньяна, в полк вновь поступили Як-9. Но задержались они в полку недолго, и в 1951 г. началось освоение истребителя Ла-9 с двигателем воздушного охлаждения.

Может быть, краткое пребывание Як-9 в полку объясняет рассказ Урвачёва о том, что на Дальнем Востоке ему и другим летчикам пришлось в штатской одежде с документами пилотов-спортсменов ДОСААФ перегонять самолеты за границу. 34-го полк не был переброшен в Корею, однако в 1949–1950 гг. из СССР в КНДР был отправлен 141 истребитель Як-9 и, вероятно, по крайней мере для части из них, 34-й полк послужил своеобразным перевалочным пунктом.

В соответствии с летной книжкой летчика-инспектора Георгия Урвачёва, в 1949 г. у него четыре полета на «спарке» Як-9в – инструкторских и посредником на летно-тактических учениях. А в 1950 г. он выполнил на Як-9 уже девятнадцать полетов с общим налетом более 15 часов – перегонял их за границу?

Также из летной книжки Урвачёва следует, что он не закончил освоение Ла-9. Этот поршневой самолет – вчерашний день авиации. После тринадцати полетов на нем он приступил к переучиванию на реактивную технику. Выполнив всего семь вывозных и контрольных полетов на реактивном учебно-тренировочном истребителе – «спарке» УТИ МиГ-15 с общим налетом 1 час 49 минут, он самостоятельно вылетел на боевом истребителе МиГ-15.

Такая быстрота переучивания давалась недаром. Как-то, будучи в Забайкалье, автор этих записок увидел в тайге вроде бы незнакомые, необыкновенно красивые цветы – даурские лилии. А потом вспомнил, что много лет назад, в детстве, часто видел, как их несли люди в городе Ворошилове, где он жил с родителями. Рассказал об этом отцу, который сказал:

– Да, в Приморье, когда хоронили летчиков, на их могилы несли эти цветы. Мы тогда МиГ-15 осваивали, цветов надо было много.

Еще автор помнит, что тогда же отец со службы принес ему, дошкольнику, для игры деревянные модели самолетов МиГ-15 с красными звездами, а также B-29 «Суперфортрес» и F-86 «Сейбр» с белыми звездами – опознавательными знаками ВВС США. Но это были не игрушки – летчики использовали такие модели на занятиях по тактике воздушного боя. То есть они уже знали своих противников «в лицо».

В 1951 г. Урвачёву довелось встретиться с бывшим заместителем командира 6-го иак ПВО Москвы Стефановским, на МиГ-3 которого осенью 1941 г. он сбил свой первый самолет противника. Летчик-испытатель НИИ ВВС, генерал-майор авиации, Герой Советского Союза П.М. Стефановский на Дальнем Востоке возглавлял инспекторскую группу, которая обеспечивала освоение строевыми частями МиГ-15, в том числе выполнение на нем штопора, который на этом самолете существенно отличался от штопора поршневых машин и имел тенденцию переходить в опасный плоский штопор.

Поэтому выполнение этой фигуры пилотажа на МиГ-15 поначалу было запрещено, о чем косвенно свидетельствует запись о проверке техники пилотирования Урвачёва, которой начинается его летная книжка в 1952 г.:

«03.04.52. Ути Миг-15, передняя кабина, облачн. 8 баллов, Н – 2000 м, видимость – 6 км».

После взлета и набора высоты выполнялись левые и правые виражи 30° и 60°, левые и правые перевороты, боевые развороты, петля, иммельман, левая и правая бочки, спираль, планирование, посадка. Но обычный для любого поверочного полета на истребителе штопор в этом полете не выполнялся.

Чтобы преодолеть боязнь штопора у пилотов, Стефановский вывез для выполнения его на УТИ МиГ-15 инспекторский и командный состав истребительной авиации Дальнего Востока. По его словам, «сменялись обучаемые, дозаправлялся самолет после каждого вылета, а я, не вылезая из кабины, делал по пять-шесть посадок». Среди «обучаемых» был также летчик-инспектор по технике пилотирования и теории полета 147-й истребительной авиационной дивизии майор Урвачёв.

* * *

В 1952 г. Георгий Урвачёв на Як-11 и УТИ МиГ-15 в закрытой кабине осваивал систему посадки с приводными радиостанциями – ОСП (оборудование системы посадки), которая незадолго до этого начала внедряться в ВВС, а ныне обязательна для всех самолетов и аэродромов. Кроме того, у него многочисленные вывозные, инструкторские и контрольные полеты на «спарке» с командным составом 147-й дивизии и ее полков, несколько полетов на МиГ-15 со стрельбой по конусу и посредником на ЛТУ.

И вдруг он в один из дней, без вывозных и контрольных полетов, необходимых для освоения летчиком нового типа самолета, за один день выполнил дюжину самостоятельных полетов на самолете, на котором до того ни разу не летал:

«18.06.52. Як-12. Перелет Коммуна им. Ленина – Барановский, 12 полетов, 3 часа».

Як-12 – многоцелевой трехместный подкосный высокоплан, созданный в 1946 г., якобы по личному заданию И.В. Сталина, для почтово-грузового обеспечения его дачи на озере Рица, где этот самолет мог бы садиться на поляне.

«Коммуна Ленина» – аэродром базирования 34-го полка, а Барановский – поселок и железнодорожная станция в 30 км к югу от этого аэродрома на Транссибирской магистрали там, где от нее отходит ветка в Корею. Возможно, Урвачёв срочно перебросил летчиков или грузы в Барановский, откуда они подлежали отправке в район боевых действий в Корее по железной дороге.

В начале июля для завершения освоения посадки по системе ОСП летчик Урвачёв выполнил последний, как потом оказалось, в его летной карьере полет на реактивном истребителе над территорией Советского Союза:

«06.07.52. УтиМиг-15, задняя кабина, день. Метеоусловия: облачность 10 баллов, видимость 5 км, нижний край облачности 80 м, верхний – 3500 м, ветер южный 5–7 м/сек. Проверка техники пилотирования в облаках, <…> захода и расчета посадки с прямой с применением системы ОСП. <…> Общая оценка – отлично. Разрешаю самостоятельную тренировку в облаках и за облаками на самолете Миг-15 «бис» <…> с применением системы ОСП. Инструктор от в/ч 74384 майор Новожилов».

Но этот полет для него оказался последним и в составе 147-й дивизии. Через пять дней он был переведен на ту же должность летчика-инспектора по технике пилотирования и теории полета в 32-ю Краснознаменную истребительную авиационную дивизию ПВО, которая дислоцировалась неподалеку, на аэродроме Спасск-Дальний.

* * *

Перевод Урвачёва в 32-ю дивизию был связан с ее подготовкой к отправке в Китай. Рядовым летчикам предлагалось дать добровольное согласие на эту «правительственную командировку для выполненения специального задания». Участники тех событий вспоминают, что «все прекрасно понимали, чем они будут заниматься в командировке. Большинство летчиков не проявляло большого желания ехать в командировку, так как уже знало, что такое война». Однако их мягко предупреждали, что отказ в последующем будет учитываться при назначении на новую должность и присвоении воинского звания.

Командный состав, начиная с командиров эскадрилий, отправлялся в эту командировку без его согласия, как и подполковник Урвачёв, который на пятый день после перевода вместе с 32-й дивизией под командованием полковника Г.И. Гроховецкого отбыл поездом со станции Евгеньевка в Китай.

Годом раньше в эту дивизию были переведены шесть летчиков из 34-го полка: Григорий Берелидзе, Лев Колесников, Иван Довгий и Александр Шумихин, окончившие летные школы после войны. А Константин Портнов и Владимир Исаков успели повоевать в 178-м иап ПВО Москвы, и в 34-й полк были направлены перед его убытием на Дальний Восток. Эти и другие летчики из 147-й дивизии: Анатолий Шамрай, Иван Волобуев, Владимир Житнев и Петр Миронов, назначенный командиром эскадрильи, в которую все они вошли в составе 224-го полка 32-й дивизии.

Командир 224-го полка майор, Герой Советского Союза Д.В. Ермаков в 1942–1945 гг. совершил 322 боевых вылета и сбил лично 25 немецких самолетов. В командном составе было немало таких опытных боевых летчиков, однако в полку, как и в дивизии в целом, преобладали молодые, недостаточно подготовленные пилоты.

К месту назначения в Маньчжурии – городу Аньшаню дивизия прибыла через два дня пути, 19 июля, и вошла в состав 64-го истребительного авиационного корпуса.

О 64-м иак, подготовке летчиков, дислокации и задачах 32-й иад

До октября 1952 г. 64-м корпусом командовал генерал-лейтенант авиации, Герой Советского Союза Г.А. Лобов, а затем – генерал-лейтенант авиации, Герой Советского Союза С.В. Слюсарев.

В состав корпуса входили 2–3 истребительные авиационные дивизии, а также ночные и морские истребительные авиаполки. Авиация 64-го корпуса дислоцировалсь на аэродромах в Китае у границы с Кореей. Кроме того, в корпусе была одна авиационно-техническая и две зенитные артиллерийские дивизии, прожекторный полк и другие части обеспечения, всего около 26 тыс. человек, 303 самолета МиГ-15 и 18 поршневых Ла-11 – ночных истребителей. Истребительные авиационные дивизии и полки сменялись, как правило, через год, и всего за время войны через корпус прошло 12 таких дивизий.

Тактическая авиация США в Корее была объединена в 5-ю воздушную армию. В ее состав входили крылья (полки) реактивных истребителей-штурмовиков F-80 «Шутинг Стар», F-84 «Тандерджет» и истребителей F-86 «Сейбр». Для выполнения боевых задач привлекались стратегические поршневые бомбардировщики B-29 «Суперфортрес» и авиация 7-го флота США. Была еще австралийская эскадрилья на истребителях «Метеор Fk.8» Эти силы постоянно наращивались от 1440 боевых самолетов в 1951 г. до 2400 в конце войны.

Американская авиация наносила удары по промышленным, энергетическим и железнодорожным объектам, складам, центрам и путям снабжения северокорейских и китайских войск, поддерживала свои войска и вела разведку поля боя, коммуникаций, аэродромов китайских и корейских ВВС. Кроме того, как постоянно отмечало командование 64-го иак, осуществляла «варварские бомбардировки мирных городов и сел».

* * *

Летом 1952 г. в Китай помимо 32-й (224, 535 и 913-й полки) прибыли еще две истребительные авиационные дивизии ПВО: 133-я из Ярославля (147, 415 и 726-й полки) и 216-я Гомельская из Бакинского района ПВО (518, 676 и 878-й полки). Они должны были сменить две истребительные авиадивизии, которые находились в составе 64-го корпуса с января 1952 г. Это была четвертая и последняя смена – прибывшие дивизии входили в состав корпуса до конца войны.

Полки 133-й и 216-й дивизий расположились на аэродромах так называемого 1-го эшелона: Аньдун, Мяогоу и Дапу вдоль границы с Кореей, проходившей по реке Ялуцзян, на которой находились подлежащие авиационному прикрытию ГЭС Супхун с плотиной высотой почти 100 метров и мост длиной около километра между городами Аньдун на китайском и Синыйджу на корейском берегах. Он имел стратегическое значение, поскольку через него шло из Китая почти все пополнение и снабжение северокорейских и китайских войск. Эти дивизии защищали также промышленные и административные центры, коммуникации и военные объекты на территории КНДР до 200 километров к югу от Ялуцзян.

Полки 32-й дивизии разместились в 150–180 км к северу от границы Кореи на аэродромах 2-го эшелона: Мукден-северный – 224-й и 535-й полки, и Аньшань – 913-й полк. Они обеспечивали противовоздушную оборону Мукдена и других административных и промышленнх центров на северо-востоке Китая в Маньчжурии. Но их главной боевой задачей было прикрытие аэродромов 1-го эшелона у реки Ялуцзян, особенно – взлета и посадки на них самолетов. Выполняя ее, летчики дивизии вели патрулировалиние в районе этих аэродромов, а также, при необходимости, наращивали силы дивизий первого эшелона в воздушных боях, принимая в них участие.

Убывавшие в Советский Союз дивизии оставляли свои самолеты сменщикам. Но 32-я дивизия привезла с собой новые истребители последней модификации МиГ-15бис. Поскольку после сборки они подлежали облету опытными летчиками, подполковник Урвачёв первые полеты в Китае выполнил с этой целью в 913-м полку на аэродроме Аньшань, где облетал шесть МиГов. На собранные изначально серебристые самолеты наносился камуфляж и опознавательные знаки ВВС КНДР – красные звезды в красном кольце на белом круге.

Модифицированные истребители внешне были похожи на МиГ-15, но с улучшенной аэродинамикой, новой пушкой с увеличенным боезапасом и, главное, с другими двигателями повышенной тяги – ВК-1А. Поэтому они имели несколько большие скорость, высотность и дальность полета. Все это якобы долго держалось в тайне от китайцев. Трудно поверить, но Урвачёв утверждал, что на двигателях их самолетов стояли пиропатроны, которые летчик должен был подорвать нажатием специальной кнопки в кабине в случае угрозы попадания этого двигателя в чужие руки.

Косвенно это подтверждает рассказ летчика 913-го полка старшего лейтенанта Ивана Карпова, который после боя приземлился на горящем МиГе: «На рулежке я уже не выдержал жара пламени и на ходу выпрыгнул из самолета на бетонку <…>. Самолет запылал. Китайцы бросились его тушить, но я не допустил их к самолету, так как там был двигатель ВК-1А».

А три недели спустя Иван вновь был подбит в бою с «сейбрами» и катапультировался.

Тем временем китайцы, видимо, что-то заподозрили. Урвачёв рассказывал, как однажды на стоянке к нему подошел китайский летчик с просьбой посмотреть его МиГ:

– Смотри.

Обойдя и внимательно осмотрев самолет, китаец достал из кармана веревочку и тщательно измерил диаметр сопла двигателя, сделав в нужном месте на веревочке узелок. Урвачёв рассмеялся:

– Ну что, зад у моего такой же, как у твоего?

– А почему так быстро летаешь?

– Больше тренируйся – так же будешь летать.

В перерыве между облетом самолетов Урвачёв совершил облет района базирования:

«23.07.52. Миг-15, перелет по маршруту парой Аньшань – Хайген – Ланьшань Гуань – Мукден – Аньшань».

Дивизии предыдущего состава корпуса, неся потери в боях, а также из-за болезней, не успевали пополняться за счет летчиков, прибывавших для этого из Советского Союза. Поэтому в дивизиях новой смены находился «дополнительный» летный состав. Так, в 32-й дивизии при штатной численности 90 экипажей фактически было 124 летчика, но только 49 из них имели боевой опыт.

При этом летный состав имел явно недостаточную не только боевую, но и летную подготовку. Исследователи отмечают: «Налет на реактивной технике летчиков 32-й иад был в среднем до 20 часов, так как дивизия получила реактивную технику только весной 1951 года и еще слабо была подготовлена к боям». Налет Урвачёва на реактивных самолетах тоже был всего около 30 часов.

Для сравнения – летчики, которых сменила 32-я дивизия, начиная боевые действия в феврале 1952 г., имели налет 50–60 часов, то есть в 2 раза больше, но который также считался недостаточным. А командир эскадрильи 913-го полка капитан Семен Федорец впоследствии вспоминал, что он сбил американца, который «в сравнении с другими американскими летчиками считался молодым. <…> И на «сейбрах» имел налет 650 часов. Это, кстати, в 10 раз больше в сравнении с налетом наших летчиков на МиГ-15». То есть разрыв в уровне летной подготовки противоборствующих пилотов на реактивных самолетах был обесураживающим.

В связи с этим командование корпуса дало время дивизии для усиленной тренировки и подготовки пилотов к боям. С этой целью летчик-инспектор Урвачёв с 24 июля до 8 сентября «мотался» на МиГ-15, УТИ МиГ-15 и Як-11 между аэродромами базирования полков Мукден и Аньшань, выполняя на них с летным составом провозные и инструкторские полеты, летал на групповую слетанность, проводил учебные воздушные бои.

Одновременно он повышал и свой уровень летной подготовки, совершая учебно-тренировочные полеты, в том числе ночью, и вылетал на разведку погоды. В результате за месяц после прибытия в Китай Урвачёв более чем в полтора раза увеличил свой налет на реактивных самолетах, который, однако, все еще оставался незначительным – 48 часов.

Первыми в дивизии совершили облет района боевых действий 913-й полк с аэродрома Аньшань, а с аэродрома Аньдун – 3-я эскадрилья 224-го полка, укомплектованная бывшими летчиками 147-й дивизии и, в их числе, 34-го полка. Подполковник Урвачёв вылетел вместе со своими бывшими однополчанами:

«20.08.52. МиГ-15. Маршрут в составе авиаэскадрильи – облет района боевых действий, 2 полета, 2 часа».

Как уже отмечалось, истребители 64-го корпуса прикрывали ГЭС Супхун и мост на реке Ялуцзян, а также объекты к югу от нее в глубь территории КНДР до рубежа Пхеньян – Вонсан. Летчикам корпуса было запрещено пересекать этот рубеж и приближаться к 38-й параллели, а также выходить за береговую линию в акваторию Желтого моря.

Особо интенсивные воздушные бои шли над примыкавшим к морю северо-западным районом Кореи. Его участок в виде полосы шириной около 100 км вдоль Ялуцзян американцы называли «Аллеей МиГов». Урвачёв, несмотря на полное отсутствие музыкального слуха, изредка напевал на мотив известной дворовой песенки «В Кейптаунском порту»:

 
КП не слушали,
Приказ нарушили
И баки сбросили
На Ялуцзян.
 

На вопрос, что это значит, пояснил:

– Мы летали с подвесными топливными баками, которые сбрасывали при встрече с американцами. Но сбрасывать их над рекой запрещалось.

О секретности участия советских летчиков в войне в Корее

Американцы действовали в Корее на основании решения Совета Безопасности ООН, постоянным членом которого был Советский Союз. Поэтому советское участие в конфликте тщательно скрывалось.

Китайцы не были членами ООН, и тем не менее в Корее воевала якобы не кадровая Народно-освободительная армия Китая, а некие китайские народные добровольцы, под видом которых в Корее были и советские летчики, одетые в соответствующую форму защитного цвета: кепи, китель и брюки, заправленные в красные сапоги. Знаков различия у них не было, так же, как у китайцев, у которых вместо этого на груди были нашивки с написанными иероглифами их воинскими званиями и фамилиями. Это было причиной казуса, случившегося на одном из совместных с китайскими авиаторами банкете.

Как обычно, на нем в роли официантов выступали китайские солдаты, которые так же, как и все другие китайцы, независимо от возраста, на взгляд советских летчиков были на одно лицо – круглолицые и узкоглазые. Одного из них, проходившего мимо, сидящие за столом летчики попросили что-то принести. «Официант» быстро выполнил заказ и тут же получил новый. Заметивший это советский переводчик бросился к летчикам: «Товарищи, что вы делаете, ведь это командир китайской дивизии, генерал!» На последовавшие извинения «сталинских соколов» генерал, широко улыбаясь, сказал, что с удовольствием окажет эту услугу советским товарищам, старшим братьям китайского народа.

Поскольку у советских летчиков не было и нашивок, как у китайцев, а их документы были надежно упрятаны в штабные сейфы, им в конце концов выдали другие документы – пропуска на китайском языке. При этом по приказу командования полагалось «каждому офицеру присвоить условную китайскую фамилию», которая вписывалась в этот пропуск. Конечно, летчики не знали, что означают в нем иероглифы, но Урвачёв утверждал, что он был китайским народным добровольцем У-Ван-Чоном.

Эти пропуска в основном использовались для прохода в гарнизон и другие места расположения войск, поскольку свободный доступ к ним, по мнению командования, «не исключает возможности диверсионных действий противника, которые могут привести к тяжелым происшествиям и похищению советских военнослужащих». В пропусках содержалось также требование «к органам китайских и корейских властей оказывать содействие летчикам, совершившим вынужденную посадку или катапультирование».

Однако участники этих событий вспоминают: «Всех спасшихся на парашюте летчиков на первых порах корейские или китайские солдаты принимали за американцев и нещадно били». Поэтому до появления пропусков им выдали для сапог стельки с надписью иероглифами, что владелец этих сапог свой. Так же у каждого летчика был значок в виде красного знамени с портретами Сталина и Мао-Цзедуна, а на обороте номер его владельца.

Упоминание о значке встретилось в воспоминаниях летчика 196-го иап дивизии, которой командовал Кожедуб, старшего лейтенанта Бориса Абакумова, ставшего в Корее асом. В январе 1952 г. он был сбит, тяжело ранен и катапультировался. По его словам, к нему подбежал человек, «по виду кореец. Ощупал мои карманы, увидел приколотый над карманом тужурки у меня значок-флажок и крикнул что-то вдаль, замахал рукой».

Убедившись по значку, что летчик не «трумэн» (американец), а «сулян» (советский), корейцы оказали ему помощь, но медлили с отправкой в госпиталь. Абакумов предполагал, что они опасались китайцев, которые по дороге могли отбить его, чтобы вместо корейцев получить вознаграждение, полагающееся за спасение советского летчика. Такие случаи якобы были. Кроме того, Борис Абакумов пишет об исторической неприязни между китайцами и корейцами, о чем вспоминал и Урвачёв.

Похожую историю рассказал летчик 913-го иап капитан Семен Федорец, который в апреле 1953 г. в воздушном бою был ранен, его самолет подбит, и он катапультировался. На земле два корейца потребовали от летчика: «Американ, сдавась!» Тот ответил, что он «сулян тунжа! (Советский товарищ) <…> и показал им значок Мао-Цзэдуна и Сталина».

* * *

Однако участие в конфликте советских летчиков для американцев недолго было секретом. Первыми их появление в 1950 г. в Корее почувствовали «на своих боках» американские пилоты. В одном из исследований по истории Корейской войны приводятся слова командира 51-го авиакрыла полковника Джона Митчелла: «Мы делим пилотов МиГ-15 на две категории – «хончо» (жаргонный синоним слов шеф, босс, начальник. – В.У.), т. е. профессионалы высокого класса, и «учеников».

Кстати, один из «хончо» – летчик 878-го иап капитан Скорев в воздушном бою 15 января 1953 г. подбил самолет Митчелла. Оносительно «учеников» американцы не ошибались – это были китайские и корейские пилоты – ученики советских летчиков. Очень скоро стало понятно, и кто такие «хончо», когда был отменен приказ нашим летчикам вести радиообмен в полете только на китайском языке.

Для этого в их наколенных планшетах была памятка с китайскими словами, написанными кириллицей и с русским переводом, например, «дижень – противник», которого «кань – вижу», или «мейю – не вижу». Кроме того, «дижень» мог быть «цзо – слева», «ю – справа», «цянь – впереди», «хоу – сзади», «шан – выше» и «ся – ниже». Летчикам, наверное, нелегко было выговаривать такие команды, как «да дафейцзы – атакуй бомбардировщиков» или «цзо чжуаньвань – левый разворот». Но заканчивалась памятка легко произносимыми словами «хуй-чу – ухожу домой».

Этот «лингвистический» приказ был отменен из-за его явной нелепости, которая вела к боевым потерям летного состава. Поэтому американские пилоты вскоре смогли познакомиться в воздухе с красотами русской речи и, в том числе, с ее ненормативной лексикой, которую сталинские соколы использовали в воздушном бою.

Интересно оценивает эту лексику писатель Виктор Конецкий: «В <…> схватке истребителей <…> непосвященному кажется, что беспрерывный мат в шлемофонах – лишние, рожденные волнением, напряжением, страхом слова. Но это не так. Матерная ругань для тренированного уха – тончайший код. От простой перестановки предлога до богатейших интонационных возможностей – все здесь используется для передачи информации <…>. Матерная ругань коротка, хлестка, образна, эмоциональна и не доступна быстрой расшифровке противником».

Вместе с тем трудно представить, как Георгий Урвачёв использовал «для передачи информации» в бою мат, который был совершенно не характерен для него в быту, хотя его отрочество и юность прошли в лихих компаниях Духовского переулка Москвы у хорошо известного в уголовном мире Даниловского рынка.

Есть фотография его встречи с друзьями юности. На вопрос, почему они такие щуплые, по сравнению с ним, он помолчал и сказал:

– Я пошел в школу летчиков, а они по тюрьмам.

Может быть, поэтому он недолюбливал приметы «блатной» жизни и, в том числе, избегал употребления матерной лексики, которой, тем не менее, кажется, владел виртуозно.

Доктор исторических наук А.С. Орлов, участвовавший в Корейской войне как офицер-разведчик Генштаба, пишет: «Несмотря на все меры секретности, вплоть до приказа Сталина ни в коем случае не допустить попадания в плен наших военнослужащих, который был выполнен, американцы все знали. Но официальный Вашингтон все три года войны хранил молчание. <…> Это диктовалось опасением, что возмущенная общественность Америки потребует ответных действий. Обе сверхдержавы не хотели и боялись разрастания конфликта, грозящего обернуться ядерной войной».

Об осведомленности противника свидетельствует случай с одним из командиров полка. Вернувшись из отпуска, он отправился на облет района и по рации с американской стороны услышал русскую речь:

– Как съездил домой, отдохнул? Почему дочка не поступила в институт, мало помогал?

Командир вернулся взбешенный:

– То, что они знают о моем отпуске, я понимаю – разведка работает. Но как они узнали, что дочка поступала в институт?

Надо сказать, что граждане нашего Отечества тоже быстро разобрались, кто истинные участники войны в Корее. «Китайские» летчики «Ли Си Цин» – Лисицын и «Ван Ю Шин» – Ванюшин стали постоянными персонажами «дворового» фольклора. Приходилось слышать песню-балладу на мотив «Гоп со смыком» про американского пилота, который был сбит, попал в плен к китайцам и на допросе спросил их: «Кто тот летчик, что меня подбил?» — и те ответили: «Сбил тебя наш летчик Ли Си Цин». Но американец не поверил:

 
Только вы, китайцы, врете зря!
В шлемофоне четко слышал я:
«Коля, жми, а я накрою!
Ваня, бей, а я прикрою!»
Русский ас Иван подбил меня…
 

Много лет спустя действие этой песни было перенесено во Вьетнам.

* * *

По рассказам Урвачёва, сохранение секретного режима участия советских летчиков в Корейской войне для некоторых из них кончилось плохо. Так, один из летчиков был сбит, катпультировался и приземлился в тылу у китайцев, но попал в руки южнокорейских «партизан», и они, захватив его, устремились на юг, через фронт, за 38-ю параллель. Чтобы в соответствии с упоминавшимся приказом Сталина предотвратить попадание советского летчика к американцам, китайцы сняли с фронта пехотную дивизию, которая плотно окружила южнокорейцев. Однако они зарезали летчика и сами были поголовно уничтожены.

В другой раз из-за этой секретности пострадал американский пилот. Он атаковал заходившего на посадку летчика из 32-й дивизии, грузинскую фамилию которого Урвачёв называл, но автор забыл. Грузин, обнаружив атаку, выпустил тормозные щитки, и американец проскочил вперед, оказавшись перед пушками МиГа, которыми его пилот воспользовался.

Американец катапультировался и приземлился в расположении нашего авиаполка. Однако, как это было заведено, в плен его взяли китайцы, которые стояли на том же аэродроме. Они обычно допрашивали сбитых американских пилотов, материалы допроса передавали советскому командованию, а американцев отправляли в лагерь военнопленных. Однако в этот раз якобы на запрос о результатах допроса сбитого американца было сообщено, что его после пленения сразу расстреляли. На вопрос: «Почему?!» – китайцы ответили: «Потому, что он видел советских товарищей».

Возможно, это легенда, которую пересказал Урвачёв, потому что известна похожая, но менее «кровавая» история. В соответствии с ней 7 апреля 1953 г. старший лейтенант Григорий Берелидзе над аэродромом Дапу сбил американского аса капитана Гарольда Фишера, имевшего 10 побед. Китайцам, которые его допрашивали, американец сказал, что при пленении видел двух европейцев. В результате эти «европейцы» получили от командования взыскания за нарушение режима секретности, а Фишера отправили не в лагерь, как других, а в одиночную камеру, где он просидел до конца войны и был отпущен.

Впрочем, учитывая, что над аэродромами 64-го корпуса воздушные бои шли очень часто, а в 32-й иад был, по крайней мере, еще один грузин-летчик Василий Рочикашвили, погибший 9 марта 1953 г., возможно, рассказанное Урвачёвым было в действительности. Тем более, что обстоятельства боя в его рассказе несколько отличались от того, в котором был сбит Гарольд Фишер и произошел он, когда Урвачёв был уже в Союзе.