Текст книги "Лётная книжка лётчика-истребителя ПВО"

Тяжелые потери и мастера воздушного боя делятся опытом

6 июня в полку тяжелая потеря – из боевого вылета не вернулся штурман – заместитель командира полка капитан Виктор Киселёв. Георгия Урвачёва связывало с ним не только совместное выполнение боевых задач в составе звена управления полка, но и дружба.

Киселёв окончил Борисоглебскую школу летчиков за два года до Урвачёва в 1937 г. и встретил войну в составе 41-го истребительного авиаполка на аэродроме в Белостоке, вошедшем в состав СССР в 1939 г., – ныне принадлежит Польше. В первые два дня войны он провел шесть воздушных боев с превосходящими силами противника.

Так, 22 июня Виктор в составе шестерки МиГов дрался с десятью бомбардировщиками Ю-88, которые шли под прикрытием пяти истребителей Ме-109, а на следующий день – в составе пятерки с двенадцатью «юнкерсами» и четырьмя «мессерами».

В эти дни почти все самолеты полка были уничтожены на земле. Его остатки были отведены в район Могилева, где Виктор Киселёв участвовал еще в четырех воздушных боях. Один из них его звено из трех МиГов вело с одиннадцатью Ю-88 и пятеркой Ме-109. В этих боях он лично сбил Ю-88, а в группе с товарищами – бомбардировщик Хе-111 и два истребителя Ме-109.

В начале июля полк вошел в состав ПВО Москвы, а в августе был переброшен на Северо-Западный фронт, но старший лейтенант Киселёв остался командиром звена 34-го полка, а к лету 1944 г. стал штурманом – заместителем командира этого полка

В мае пара перехватчиков-охотников Зуйков и Коптилкин дважды неудачно пыталась перехватить высотный разведчик Ю-88. Когда он появился в очередной раз, на его перехват вылетел Виктор Киселёв, но не с Георгием Урвачёвым, с которым они составляли пару перехватчиков-охотников, а с молодым летчиком.

В районе Ржева перехватчики атаковали «юнкерса» и в ходе боя пошли вниз, пробивая облака. Выйдя из них, ведомый летчик не обнаружил ведущего и вернулся на аэродром. Зная летное мастерство и боевой опыт Киселёва, никто не верил, что он мог быть сбит противником или потерпеть катастрофу в результате ошибки пилотирования. Предполагали вынужденную посадку из-за технической неисправности.

16 июня командир полка объявил: «6 июня капитан Киселев В.А. вылетел на боевое задание на самолете Ла-5 с аэродрома Ржев и на аэродром не вернулся. Розыски в течение 10 дней результатов на дали. Приказываю: самолет Ла-5 № <…> с мотором № <…> списать, как боевую потерю и из боевого состава полка исключить».

Самолет списали, но, по словам Урвачёва, Виктора еще долго искали и летали к бывшему сослуживцу Василию Сталину, в то время командиру дивизии. Все знали, что он собирал под своим началом сильных летчиков и нередко, если такой летчик вынужденно садился на один из аэродромов дивизии, самочинно оставлял его у себя. Кроме того, было известно, что Василий Сталин встречался и о чем-то разговаривал с Виктором Киселёвым. Однако полковник Сталин твердо заявил, что после этого не видел Киселёва.

О том, что самые тщательные поиски пропавших во время войны летчиков зачастую были тщетными, свидетельствует известный летчик-испытатель А.А. Щербаков. Он пишет, что после того, как Владимир Микоян и Леонид Хрущёв погибли, «верховная власть потребовала подтвердить гибель обоих. Для этого были использованы неординарные силы и средства. Однако ни останков самолетов, ни тел летчиков обнаружить не удалось. <…> Практически невозможно было обнаружить самолет, упавший в лесном массиве». Урвачёв считал, что в случае с Киселёвым положение усугубляли болота Калининской области.

Капитан Киселёв так и не был найден, но через два месяца пришел приказ о присвоении ему очередного воинского звания – майора. Однако еще два месяца спустя военно-бюрократическая машина отработала назад, и В.А. Киселёв, как капитан, был внесен в список потерь фронта, а в апреле 1947 г. Главным управлением кадров Вооруженных Сил СССР исключен из списков офицерского состава, как «пропавший без вести в боях против немецко-фашистских войск».

Через месяц после того, как Виктор Киселёв не вернулся из боевого вылета, в июле его жена родила дочь, а у жены капитана Урвачёва в августе появился сын, будущий автор этих записок. В память о Киселёве новорожденных назвали Виктором и Викторией, которая, как выросла, стала доктором экономических наук, профессором.

* * *

Вскоре в полку вновь тяжелые, хотя и небоевые потери. 2 сентября на большой высоте столкнулись в учебном воздушном бою два самолета Ла-5, и пилот одного из них, командир полка подполковник Н.А. Александров погиб. Пилот второго самолета, командир звена лейтенант Александр Тихонов спасся на парашюте.

Начальник штаба майор Фирсов, вступив во временное командование полком, послал в Москву старшего техника-лейтенанта Кухтиева за цветами, а старшего сержанта Максимова – в Ленинградскую область на станцию Любытин и в г. Боровичи Новгородской области за родителями и родственниками погибшего командира.

Николая Александровича Александрова похоронили недалеко от аэродрома на кладбище в поселке Майданово, ныне – микрорайон Клина, а кладбище в 1958 г. было преобразовано в Мемориальное воинское. На нем могилы летчиков полка: Сергея Гозина, Анатолия Шагалова и Сергея Бровкина, а также механика, старшего сержанта Николая Гилиуса, зарубленного винтом самолета в феврале 1944 г.

Старший лейтенант Бровкин погиб 9 октября 1944 г. в ночном учебно-тренировочном вылете на самолете Ла-5 из-за потери пространственной ориентировки в облаках. За год до гибели он на спарке Як-7 ошибся при расчете захода на посадку, и его командир Константин Букварёв в инструкторской кабине вынужден был взять управление самолетом на себя. По мнению командира полка, полет не закончился летным происшествием только «благодаря внимательности Букварёва и требовательности как инструктора к выполнению полета подчиненным летчиком», и объявил ему благодарность «за грамотный расчет и посадку на неисправной матчасти».

А за полгода до катастрофы Сергей Бровкин, вылетая ночью на Ла-5 по тревоге, при разбеге уклонился от направления взлета, попал с бетонки на грунт и оторвал самолет от земли, не набрав скорости. С высоты 2 м самолет ударился о землю, сломал шасси и прополз на «животе» еще 100 метров: «Экипаж – незначительные ушибы всего тела. Самолет разбит. Требует списания». Командующий 1-й воздушной армией ПВО, руководствуясь правилом, что за все происходящее в полку отвечает командир, сделал вывод: «Виноват командир 34-го иап <…>, допустивший к вылету на боевом дежурстве неподготовленного к ночным полетам летчика и не организовавший старт, согласно указаниям Армии», – не был установлен световой ориентир для контроля направления взлета.

Вспоминается оригинальная причина другой аварии, когда младшие лейтенанты Александр Тихонов и Георгий Лещенко попытались вылететь с аэродрома Клин на перехват противника. В это время рулежная дорожка и стоянка дежурной эскадрильи были заставлены штурмовиками Ил-2. Летчики «обрулили» их по грунту и попытались «вырулить» на бетонную взлетно-посадочную полосу. Но на нее в это время садился У-2. Чтобы не столкнуться с ветераном, Лещенко вновь съехал на грунт, попал хвостовым колесом в рытвину, и фюзеляж его самолета переломился. «Самолет подлежит списанию. Причина: Загруженность аэродрома. Виновники: Неисправность аэродрома».

* * *

В боевой работе несомненное затишье, а у Георгия Урвачёва 7 августа в Москве родился сын, будущий автор настоящих записок. Накануне командир полка приказал: «Назначаю ответственным дежурным на КП полка с 21.00 7.8 с/г до 9.00 8.8 с/г помощника командира полка по воздушно-стрелковой службе капитана Урвачёва Георгия Николаевича». Поскольку капитану не терпелось увидеть жену и сына, он, едва сменившись с дежурства, на своем самолете полетел «в командировку» на аэродром Раменское (ныне – Жуковский), откуда до них в Москве было рукой подать.

Урвачёв был предприимчив в достижении цели – побыть с женой и сыном. Поэтому через несколько дней у него новая и странная для его должности командировка вместе со старшим техником-лейтенантом Кухитевым в Пензу для получения некой «мат. части». Нет сомнения, Кухтиев получил, что надо, в Пензе, но где был в это время Урвачёв, теперь не знает никто. Может, в Москве? После трех недель командировки в Пензу он получил краткосрочный отпуск на трое суток, которые провел в Москве, а затем на неделю вернулся в Клин и опять отправился на четыре дня в столицу на какие-то сборы.

* * *

Ночью 15 октября 1944 г., когда Москва стала уже глубоким тылом, в районе Ржева был обнаружен самолет-разведчик Ю-88. На его перехват вылетел лейтенант Николай Моисеев, но, как записано в Книге учета летных происшествий: «Летчик потерял ориентировку. По израсходованию горючего на Н-2000 м летчик покинул самолет с парашютом». Привет из июля – августа 1941 г. Это был последний во время войны полет самолета люфтваффе в районе Москвы, и последний, хотя и неудачный его перехват.

Возможно, Николай невнимательно отнесся к рекомендациям опытных летчиков, которые они дали на совещании по вопросу о действиях истребителей ночью при отражении налета вражеских бомбардировщиков. К тому времени полк уже полгода, как был выведен из состава действующей армии, однако война и боевые вылеты продолжались, и поэтому приобретенный боевой опыт подлежал изучению.

В связи с этим газета «Тревога» под заголовком «Бить врага ночью так же, как и днем. Мастера воздушного боя делятся опытом» отвела целую полосу для публикации выступлений на этом совещании: капитана Киселёва – «Ищи и уничтожай противника»; старшего лейтенанта Букварёва – «Как сохранить ориентировку в бою»; капитана Урвачёва – «Свободная охота ночью» и капитана Платова – «Взаимодействие с прожектористами». В них молодые мастера дали еще более молодым летчикам свои советы и рекомендации.

Однако учили не только словом, о чем свидетельствует учебный воздушный бой старшего лейтенанта Букварёва «один на один» с молодым летчиком его эскадрильи младшим лейтенантом Петром Ликиным, который в этом бою сразу попал под «удар» командира, плотно севшего ему на «хвост». Несмотря на подсказки и советы Букварёва по радио, Ликин действовал вяло, неинициативно и не мог оторваться от «противника». Тогда командир вышел вперед, скомандовал: «Делай как я», – и начал энергично, как в реальном бою, маневрировать. Петр, повторяя эволюции командира, понял свои ошибки.

Правда, иногда «мастера воздушного боя» проводили с молодыми пилотами учебно-тренировочные полеты слишком близко к боевым условиям. Так, например, однажды «матерые» Николай Тараканчиков и Сергей Платов, каждый в паре с молодым ведомым летчиком, соответственно, младшими лейтенантами Георгием Лещенко и Алексеем Коптилкиным, вели учебный воздушный бой «пара против пары».

В ходе боя пары сошлись на встречно-пересекающихся курсах и Платов пролетел над самолетом Тараканчикова с превышением всего 5—10 метров. Николай, проводив взглядом мелькнувший над ним самолет Сергея, обнаружил истребитель его ведомого Коптилкина, идущего ему прямо в лоб. Он двинул ручку, бросая машину вниз, и только антенной чиркнул по нижней обшивке самолета Алексея, который «просвистел» над ним.

Николай в этой истории был главным героем и получил первый приз – пять суток домашнего ареста, а Сергей – второй, выговор. Коптилкину досталось предупреждение «за плохую осмотрительность и непринятие мер к предотвращению происшествия» с припиской: «ограничиваюсь предупреждением, учитывая исключительную дисциплинированность в прошлом и особенно дисциплинированность летную». Летная дисциплинированность Алексея в самом деле осталась в прошлом – менее чем через год он предстал перед судом военного трибунала за нарушение Наставления по производству полетов.

А Тараканчиков, очевидно, в этом эпизоде, как летчик-истребитель, проявил фантастическую реакцию и быстроту действий. Причинами случившегося были, наверное, выработанные у него и Платова в воздушных боях с противником настойчивость и неуступчивость. Командир полка, представляя Тараканчикова к ордену, писал: «Благодаря своей смелости, напористости и находчивости в бою всегда выходит победителем».

Но после того, как Николай едва не столкнулся с Платовым и Коптилкиным, командир полка Александров приказал летному составу в учебно-тренировочных боях «на лобовых атаках при сближении в 500 метров делать отворот вправо».

О боевых счетах советских и немецких летчиков-истребителей

В летной книжке капитана Урвачёва находится:

«Лист сбитых самолетов противника в Отечественной войне:

Вего сбито в одиночных воздушных боях – 4, в групповых – 7.

Начальник штаба 34 иап майор Фирсов».

Это так называемые «подтвержденные победы», зафиксированные в официальных документах. При этом исследователи отмечают: «Подтвержденные победы» по множеству причин в ряде случаев, если не в большинстве – это совсем не одно и то же, что реально сбитые самолеты противника».

В конце 80-х годов в средствах массовой информации появились сведения о том, что десятки немецких асов, которых, кстати, немцы называли «экспертами», якобы имели на своем счету по 200–300 сбитых самолетов противника. Это задевает профессиональную честь и достоинство летчиков 34-го полка, представляя их боевые счета ничтожными по сравнению с результативностью «экспертов» люфтваффе. Поэтому следует внимательно рассмотреть эти сведения по существу, с учетом реальных обстоятельств и объективных данных.

Надо сказать, что в авиациинном сообществе до сих пор признается установленный еще в Первую мировую войну критерий, в соответствии с которым «асом считается летчик-истребитель, уничтоживший в воздушных боях не менее пяти вражеских самолетов. Этого, на первый взгляд, скромного результата удавалось добиться едва ли одному из двадцати пилотов. Менее половины из асов сумели удвоить требуемую цифру».

В Советском Союзе этот неформальный критерий был фактически признан официально. Так, к награждению орденом Красного Знамени представлялись летчики-истребители, сбившие пять самолетов противника лично. И на сборы летчиков-асов в Люберцах, о котоых было рассказано, по требованию командования направлялись пилоты, имеющие не менее пяти личных побед. За 10–15 – летчики представлялись к званию Героя Советского Союза. Самый результативный советский летчик, трижды Герой Советского Союза Иван Кожедуб имел на своем счету 62 сбитых самолета противника, и еще шесть советских пилотов одержали по 50 и более побед. Наиболее результативные летчики-истребители Великобритании и США сбили от 20 до 40 вражеских самолетов.

С учетом сказанного, 352 победы самого успешного «эксперта» люфтваффе Эриха Хартмана, а также по 250 и более побед на счету еще у десяти немецких пилотов не имеют никакого рационального объяснения, кроме заявления Адольфа Гитлера: «Искусство боев в воздухе истинно германская привилегия. Славяне никогда не смогут им овладеть». Можно предположить, что данные о результативности летчиков люфтваффе не объяснялись этими откровениями фюрера, а подгонялись под них немецкими штабистами и пропагандистами.

Урвачёв на вопрос, знал ли он во время войны об этих фантастических результатах немецких летчиков и как к ним относится, отвечал корото:

– Об этих результатах раньше не слышал, но о том, что среди немцев воевало много очень сильных пилотов, мне не надо было читать, я это узнал в боях с ними. А официальные результаты зависят от того, как сбивать и как считать. Мне записанных в летной книжке одиннадцати сбитых самолетов хватает «выше крыши», хотя на самом деле я сбил точно не менее четырнадцати, если не больше.

Множество опубликованных материалов по этому вопросу свидетельствуют, что он был абсолютно прав и точен в ответе. Так, методика учета результатов боевой работы летчиков-истребителей в люфтваффе и ВВС Красной армии (то есть, «как считать», по словам Урвачёва) была различной. Достаточно сказать, что даже объекты счета были разные. На боевом счету советских летчиков учитывались «сбитые» самолеты противника, то есть рухнувшие на землю в результате атаки. А немецким летчикам засчитывались «победы» – атаки, в которых они открывали огонь и попадали в противника.

В связи с этим экипаж первого сбитого летчиком Урвачёвым самолета, если бы не погиб, мог записать на свой счет «победу», так как успел всадить пулеметную очередь в атаковавший его МиГ. Поэтому, если оценивать результаты этого боя не по существу, а по методикам ВВС Красной армии и люфтваффе, он закончился вничью, так как экипаж «Мессершмитта-110» одержал «победу» и Урвачёв «сбил» самолет противника.

Было много других штабных и пропагандистских уловок, чтобы «накручивать» боевые счета немецких «экспертов». Так, все победы, одержанные в групповом воздушном бою, в люфтваффе записывались на личный счет ведущего группы – «эксперта». В советских ВВС велся раздельный учет сбитых самолетов противника лично и в группе, или в боевой паре истребителей. При этом ведущие летчики пары нередко записывали даже лично сбитые ими самолеты противника на счет ведомых летчиков, отмечая их вклад в общую победу пары.

Заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза А.А. Щербаков начал, как отмечалось, службу в 12-м гвардейском истребительном авиационном полку ПВО Москвы, затем воевал в одном из самых результативных в советской авиации 176-м гиап. Он вспоминал, что весной 1945 г. в газете, подобранной на покинутом немцами аэродроме, нашел заметку, «из которой следовало, что майор Эрих Хартман сбил 303 самолета противника. Эта цифра, как мне, так и моим старшим товарищам, которые знали немецких летчиков-истребителей не по печати, а по жестоким боям, показалась совершенно невероятной (весь 176-й полк за войну сбил 368 немецких самолетов. – В.У.). С тех пор я собирал материалы на эту тему – отечественные, немецкие, английские и американские».

Изучив эти материалы, он пришел к выводу, что цифры побед немецких летчиков разошлись по всему миру из книг американских авторов Толливера и Констебля. Александр Щербаков отмечает, что «книги эти изобилуют грубыми ошибками и выдумками, говорящими о полном незнании авторами условий и реалий советско-германского фронта. На них лежит печать холодной войны. Источник этих книг очень сомнительный». Кстати, из этих материалов «выяснилось, что Хартман и Покрышкин воевали в одних местах и даже встречались в воздухе. <…> Хартман очень высоко отзывался о Покрышкине и сказал, что дважды уклонился от боя с ним».

Вместе с тем Щербаков пишет: «Отрицая явно завышенное число побед немецких асов, я не подвергаю сомнению их профессиональное мастерство и их боевой дух». Урвачёв, рассказывая о воздушных боях под Москвой, тоже считал: «Мы столкнулись с сильным, жестоким и неглупым врагом».

Внимательное и непредвзятое изученис реальных воздушных боев советских летчиков с «экспертами» люфтваффе, якобы имевшими на своем счету десятки и сотни побед, дает объективную оценку соотношения их сил. Это наглядно было показано исследованием по советским и немецким документам истории истребительной эскадры JG54 «Grunher» – «Зеленое сердце», герб Тюрингии.

Эскадра JG54 «признана немецкими историками лучшей из всех соединений Люфтваффе. «Grunherz» известна низким уровнем потерь в воздушных боях II мировой войны». Однако в 1941–1945 гг., при штатной численности 112 человек летного состава, она потеряла в воздушных боях с советскими летчиками 416 пилотов, из которых 63 имели на счету более тридцати побед, а 24 из них – больше, чем сбитых самолетов у Ивана Кожедуба.

Пилотам эскадры «Grunherz» противостояли летчики Волховского и Ленинградского фронтов, а также Балтийского флота. Одним из самых результативных среди них был Герой Советского Союза, подполковник В.Ф. Голубев, который лично сбил 17 самолетов и 15 – в групповых воздушных боях. В числе сбитых им пилотов эскадры «Grunherz» были Г. Лооз (92 победы), Х. Бартлинг (67 побед), Х. фон Бюлов (61 победа) и А. Детке (33 победы).

Своеобразный квалификационный воздушный бой провел 7 октября 1942 г. у озера Ильмень младший лейтенант Зайцев. После двадцатиминутного поединка он сбил командира эскадрильи из эскадры «Grunherz» Йоахима Ванделя, имевшего к тому времени на своем счету 75 побед. Зайцев в этом бою сбил свой первый самолет противника, счет которых он в последующем довел до двенадцати.

Имеется опубликованная фотография с подписью: «Штаффелькапитан 5/JG54 обер-лейтенант Вандель (в центре) с пилотами своего штаффеля (эскадрильи. – В.У.). До конца войны не доживет никто». Действительно, из 112 пилотов, начинавших войну в составе эскадры, в конце ее остались в живых только четверо.

Разница в результативности летчиков-истребителей люфтваффе и ВВС РККА объяснялась также различием в тактике (в ответе Урвачёва – «как сбивать»). У советских асов она была нацелена на общую победу, у «экспертов» люфтваффе – на личный результат. Они вылетали в основном на «свободную охоту» и искали отставшие от строя и другие одиночные или поврежденные самолеты, зазевавшихся или раненых летчиков. При этом, как пишет Георгий Урвачёв, «немецкие истребители избегали боя, если не имели численного превосходства, нападали внезапно, используя облака, солнце, и уходили, не ввязываясь в бой».

У него самого, как следует из летной книжки, за войну было только три вылета на охоту, и сотни – на прикрытие войск, объектов и сопровождение ударных самолетов, в которых не следует ввязываться в бой с противником, а стараться его отогнать. При вылетах же на штурмовку и разведку было необходимо вообще избегать встречи с противником. Закрывают тему «рекордных» достижений «экспертов» люфтваффе исследователи, использовавшие современные моделирующие комплексы, «в «память» которых можно заложить характеристики и поражающие возможности любого самолета, а также разыграть эпизод группового боя <…>. В ходе имитационного моделирования наши самолеты выстраивались в боевых порядках, считавшихся в конце 1943-го и в 1944 г. типовыми. Ни один из <…> рекордов немецких асов подтвержден не был, не удалось даже близко подойти к выданной <…> результативности».

Урвачёв не лукавил и когда говорил, что сбил больше самолетов, чем значится «подтвержденных» на его счету. В связи с этим вспоминается то, что он как-то рассказал:

– Мы парой шли в разведке бреющим полетом над лесом. Вдруг – поляна и на ней взлетная полоса, по которой бежит «Хеншель-126» – немецкий двухместный разведчик и корректировщик, который летчики называли «костылем». Я нажал гашетку пулеметов, а в следующий момент мы опять были над лесом, и я даже не заметил, попал или нет.

Хотелось посмотреть, что получилось. Однако этот полевой аэродром наверняка был прикрыт зенитными «эрликонами», которые просто не успели на нас среагировать, а теперь, конечно, были наготове. Поэтому мы скрытно, над самыми верхушками деревьев развернулись, зашли с другой стороны, перед поляной сделали горку и увидели такую картину: «хеншель» стоит, уткнувшись носом в землю и хвостом кверху, а по полосе от него бегут два немецких офицера, высоко вскидывая ноги и перебирая руками.

Сверху это выглядело так комично, что я не выдержал и рассмеялся. Конечно, надо было добавить в эту картину еще пару пулеметных очередей, но какая может быть война, когда смешно, и я не нажал гашетку. А «эрликоны» затявкали нам вслед, когда мы были уже далеко.

На вопрос, записали ему на счет этот «хеншель» или нет, Урвачёв отвечал:

– А я и не докладывал, что его атаковал. В разведке это запрещено. Да и кто подтвердит? Свидетельства ведомого было недостаточно.