Текст книги "Лётная книжка лётчика-истребителя ПВО"

Подготовка к войне и негласные осведомители

На следующий день на общем построени полка с его личным составом познакомился гвардии полковник Суворов, командир 147-й истребительной авиационной дивизии, в которую вошел полк. Через три дня на первых собранных самолетах вылетели летчики из командного состава и, в их числе, командир эскадрильи капитан Урвачёв:

«14.05.45. Ла-5, упр. 5, 47 КБП-45, 1 полет, 1 час 20 минут».

С 19 мая эскадрильи поочередно стали заступать на суточное боевое дежурство, а для офицеров лекция: «Маньчжурия – плацдарм Японии для нападения на Советский Союз». Вскоре после этого для руководящего летного состава и штабных офицеров занятия на тему: «Дислокация ВВС и летно-тактические данные самолетов Японии».

Одновременно шел облет самолетов после сборки, полеты по курсу боевой подготовки и по району дислокации с посадками на аэродромах других авиачастей в Гайвороне, Свиягино, Татьяновке, Ворошилове, Вадимовке, Меркушевке, Ново-Девицах, Ильинке. При этом сказывалось месячное отсутствие летной практики. Так, в одном из вылетов лейтенант Дмитрий Никитин сделал такого «козла», как летчики называют грубую посадку, что у самолета отвалился фюзеляж: «Самолет разбит. Требует списания».

Тем не менее после долгого перерыва в полетах летчики иной раз начинали резвиться за границами Наставления по производству полетов. Так, старший лейтенант Семен Гайдамако с лейтенантом Константином Портновым на По-2 взлетел, «не дорулив» до старта и не дожидаясь разрешения руководителя полетов, закрутил на высоте пять метров (!) два разворота и на бреющем полете скрылся с глаз изумленной публики.

Получив за эту выходку от командира полка строгое предупреждение, Семен через два дня на том же По-2, но уже с Афанасием Ионцевым, отлично выполнил учебное задание в зоне, но не на оскорбительной для боевого летчика-истребителя высоте 500 м, как было предусмотрено заданием, а 50 метров. Командир полка майор Забабурин был вне себя: «Нарушителям дисциплины, правил полетов и воздушным хулиганам не должно быть места», – и предал Гайдамако суду офицерской чести. Но через месяц место для него все-таки нашлось.

В истребительных авиаполках были созданы специальные звенья разведчиков, и Гайдамако. оставаясь заместителем командира эскадрильи, стал еще и командиром такого звена, в состав которого вошли участники его проделок на По-2 Ионцев и Портнов, а также Лисогор. В каждой эскадрилье полка была также назначена пара летчиков-охотников: Шишлов – Жихарев, Зуйков – Соловьев и Тихонов – Захаров. Видно, что многие вчерашние летчики-сержанты окончательно «встали на крыло».

Звену разведчиков и летчикам-охотникам по приказу полагались лучшие самолеты. А в это время начали поступать и собираться самолеты нового типа, которые перегонялись в полк. И капитан Урвачёв прилетел на новом истребителе:

«13.06.45. Ла-7. Перегон самолета Спасск – Хвалынка, 1 полет, 15 мин.»

Вскоре в полку был 21 самолет Ла-7, который считается лучшим советским истребителем времен Великой Отечественной войны. Он имел максимальную скорость 680 км/час и мощное вооружение – 3 пушки калибром 20 миллиметров. Вместе с тем Ла-7 страдал болезнью всех самолетов с двигателями воздушного охлаждения – высокой температурой в кабине. Вернее, страдали летчики – летом эта температура поднималась до 50°, что конечно лучше, чем на Ла-5, где она достигала 60 градусов.

Наверное, для укрепления боевого духа личного состава 15 июня появился приказ «О праздновании 7-й годовщины полка». В приказе были поименно помянуты погибшие в закончившейся войне пилоты полка, отмечены результаты его боевой работы и сказано, что «среди летного состава полка немало совершено героических подвигов: таранные удары капитана Киселева, младшего лейтенанта Белоусова, сержанта Максимова. Летчики Тараканчиков, Урвачёв, Букварев и другие всегда выходили победителями из воздушных сражений с противником». Как видно, асы Коробов, Найденко и Платов попали в «и другие», поскольку их уже не было в полку.

На следующий день в связи с этим был торжественный обед, где «героями» стали лейтенанты Шишлов, Капитонов и Тяглинцев, которые «напились пьяными и учинили дебош, в результате чего побили часть стекол в окнах летно-технической столовой». По мнению командира полка, «это говорит, что некоторые офицеры до настоящего времени не поняли, что такое офицер Красной армии, вследствие чего теряют офицерскую честь, достоинство и облик». Для вразумления таковых было приказано «удержать стоимость причиненного ущерба в 12,5-кратном размере» с «героев» обеда.

Между тем обстановка становилась все более напряженной. После 17 июня полк уже в полном составе нес боевое дежурство. Непрерывной чередой шли дневные и ночные тренировочные полеты, учебные тревоги и летно-тактические учения.

С проверками и инспекциями в полк один за другим наезжали полковники и генералы из состава командования 147-й иад и Приморской армии ПВО, в том числе командующий этой армией генерал-лейтенант артиллерии А.В. Герасимов, который летом 1942 г., будучи заместителем командующего Московским фронтом ПВО, проверял в Клину боеготовность 34-го истребительного авиаполка.

Напряжение полетов сказывалось на летчиках. Лейтенант Тихонов при посадке так разбил самолет, что он не подлежал ремонту. Капитан Веселков, старший лейтенант Пантелеев и лейтенант Шишлов при посадке «утратили направление», у каждого из них «самолет развернулся на 270°, шасси подломились, самолет лег на фюзеляж». Правда, у Степана Слесарчука самолет развернулся всего на 90°, а самолеты лейтенанта Сметанкина и старшего лейтенанта Юрьева просто столкнулись при рулении.

Из летной книжки капитана Урвачёва следует, что с июня шли интенсивные тренировки по курсу боевой подготовки на Ла-7, включая воздушную стрельбу: «Групповой воздушный бой, стрельба по воздушным целям, количество выпущенных пуль – 30, попаданий – 2, оценка – 4». Если при стрельбе по конусу, два попадания – это хороший результат, то каково в воздушном бою попасть в маневрирующий самолет противника?

Военные приготовления затронули и членов семей военнослужащих, которые получили инструктаж по самообороне, оказанию первой помощи пострадавшим и борьбе с зажигательными бомбами. Рядом с домами были отрыты щели для укрытия, а жилые дома оборудованы светомаскировкой и противопожарным инвентарем.

* * *

Набирала обороты работа по контролю за морально-политическим состоянием личного состава, о чем свидетельствует интермедия с негласными осведомителями особого отдела дивизии в эскадрилье капитана Урвачёва. Однажды к нему пришли несколько летчиков и пожаловались, что в эскадрилье двое техников доносчики:

– Только что-нибудь скажешь в курилке, как сразу вызывают в особый отдел. Это не жизнь. Примите меры, командир.

– Что я могу сделать, вы же знаете – у особистов своя подчиненность.

– Вы командир, вы и думайте, но так жить невозможно.

Командир по совету летчиков немного подумал и вызвал этих двоих:

– Мне стало известно, что вы обо всех происшествиях в эскадрилье докладываете в особый отдел.

Двое вздрогнули и замерли, а он продолжил:

– Молодцы, объявляю благодарность, но впредь обо всем докладывать сначала мне, а потом в особый отдел. Это приказ, идите.

Двое в замешательстве удалились, а командира эскадрильи на следующий день вызвал начальник особого отдела дивизии. Урвачёв рассказывал:

– Вошел в его кабинет, а он у меня за спиной сразу запер дверь на ключ. Кабинет был на первом этаже, окно раскрыто, подоконник низкий и я, перешагнув через него, не торопясь пошел восвояси. Опешивший особист-подполковник закричал:

– Вы что себе позволяете, капитан, вернитесь!

– Нет, это вы мне объясните, что делаете? Я офицер, командир, пришел в штаб своей дивизии, а вы со мной, как с девицей, в кабинете на ключ закрываетесь. От кого?

– Ну, ладно, – сбавил он тон, – почему вы препятствуете работе органов и расшифровали наших негласных осведомителей?

– Я не препятствую, а, наоборот, поощрил их за эту работу, но претензии за расшифровку предъявляйте к ним – работать надо аккуратней.

– А приказ нашим осведомителям докладывать сначала вам?

– Сначала они мои подчиненные и в соответствии с Уставом я, как командир, несу ответственность за боевую и политическую подготовку личного состава эскадрильи. Поэтму я первый должен знать о недостатках в этой подготовке и принимать меры по их устранению.

Вскоре этих двоих перевели в другую эскадрилью. Кажется, что в этой истории Урвачёв действовал как летчик-истребитель в воздушном бою, неожиданным маневром сорвал атаку противника, ошеломил его, перехватил инициативу и сам пошел в неотразимую атаку.

Война с Японией: начало и окончание

На одной из фотографий, которые хранил Георгий Урвачёв, сидят и стоят 37 молодых мужчин, почти все лейтенанты, редко у кого на груди орден или медаль – эти воевали, но большинство – необстреляная молодежь.

На лицевой части фотографии надпись: «Накануне войны с Японией 1945 г. VIII м-ц. Аэродром Хвалынка гор. Спасск-Дальний. На фото: летчики-истребители 34 иап ПВО. Готовы к боевым действиям на самолетах Ла-7. В первом ряду в шинели командир полка Забабурин Василий Иванович».

Также в первом ряду сидит, скрестив ноги, капитан Урвачёв, ему нет еще и 25 лет. На обороте фотографии еще одна надпись: «Однополчанину, боевому комэску Урвачёву Г.Н. на добрую память о совместной службе в 34 иап ПВО. С уважениеи В.И. Забабурин».

Однако 27 июля командиром 34-го полка стал подполковник И.М. Артамонов, участник войны в Испании, сбивший там в одном из боев два франкистских самолета и награжденный орденами Красного Знамени и Красной Звезды. В 1941 г. начал воевать на Южном фронте, где участвовал в воздушных боях с румынами, затем командовал последовательно, одним за лругим, четырьмя истребительными авиационными полками, в том числе запасным, особо не отличился и побед в воздушных боях не имел.

Новым начальником штаба 34-го иап был назначен майор С.Ф. Макаров.

8 августа во всех подразделениях полка прошли партийные собрания с повесткой дня «О примерности коммунистов в бою». Докладчик – подполковник Артамонов. А затем, как следует из Дневника полка: «В ночь с 8 на 9 августа в 24.00 по местному времени начались военные действия против последнего агрессора – Японского фашизма».

34-й полк и 147-я истребительная авиационная дивизия входили в состав Приморской армии ПВО 1-го Дальневосточного фронта. «Личный состав полка свое участие в разгроме Японии начал патрулированием над военно-промышленными объектами. Первыми вылетели в 6.00 летчики 2-й авиаэскадрильи (командир АЭ капитан Урвачёв) в составе 4-х экипажей».

В течение дня летчики продолжали патрулирование. В летной книжке Урвачёва сделана запись об этих вылетах:

«09.08.45. Ла-7. Патрулирование над объектами, 2 полета, 2 часа 10 мин.»

На следующий день «в 17.50 одно звено от 2 АЭ в составе командира АЭ капитана Урвачёва, старшего лейтенанта Юрьева, лейтенантов Исакова и Ушатова вылетело» на боевое задание:

«10.08.45. Ла-7. Свободная охота, и разведка территории противника, 1 полет, 51 минута».

Летчикам пришлось долго искать территорию противника, которую надо было разведать. Красная армия наступала так стремительно, что на следующий день после начала войны оказалась там, где по данным штаба должны были находиться японцы. Населенные пункты на всей разведанной территории горели.

Всего в начале войны летчики полка выполнили 64 боевых вылета на прикрытие объектов. Далее полк продолжал нести боевое дежурство в готовности № 1, но боевых вылетов не производил вследствие отсутствия действий авиации противника.

Однако партийные органы не давали скучать личному составу полка. В конце августа непрерывно шли собрания, совещания, митинги, торжественные заседания и, как вершина этой работы, двухчасовая лекция замполита подполковника Недригайлова о III главе Краткого курса истории ВКП(б). Поэтому почти незаметным осталось летное происшествие с командиром эскадрильи Семеном Гайдамако. При облете самолета Ла-5 после ремонта на нем заклинило управление, и Семен воспользовался парашютом.

Но, наверное, боевой настрой летного молодняка требовал выхода, и, возможно, поэтому командир звена Степан Слесарчук подрался в гарнизонном клубе со старшим летчиком Афанасием Ионцевым. Командир полка подполковник Артамонов как припечатал: «Этот недопустимый случай, позорящий честь советского офицера, произошел в результате непрекращающихся выпивок офицеров, слабой воспитательной работы, недостаточной требовательности и попустительства со стороны командиров эскадрилий». Степану – пять суток ареста, Афанасию – суд чести офицерского состава и обоим запрет на посещение клуба в течение месяца. А в назидание остальным в клубе лекция: «Этика офицера».

Однако непорядок был выявлен не только в клубе, очаге культуры. Командир полка, будучи, как водится, одновременно начальником Хвалынского гарнизона, получил доклад, что на его территории «уборных мало, имеющиеся не чистятся и содержатся в антисанитарном состоянии. Женских уборных нет. Имеющийся ассенизатор не используется по назначению». Последовал приказ навести порядок, а главное: «Обеспечить постройку женских уборных, одну на аэродроме, другую в расположении батальона аэродромного обслуживания».

Тем временем война явно шла к победному концу, и, видимо, поэтому началась раздача наград. 27 августа орденами Красной Звезды были награждены молодые летчики полка, выпускники летных школ военного времени, вчерашние сержанты, ставшие лейтенантами: Владимир Исаков, Дмитрий Никитин, Василий Плехов, Константин Портнов, Валентин Сопруновский, Александр Тихонов и Иван Тяглинцев.

А 3 сентября 1945 г. Вторая мировая война закончилась, и 34-й полк был выведен из состава действующей армии. В тот же день замполит полка подполковник Недригайлов, наверное, для восстановления сил, подорванных на войне с империалистической Японией, отправился на лечение и отдых в санаторий «Шмаковка» в долине реки Уссури, но до этого успел получить свой орден Отечественной войны 2-й степени.

Только после этого были награждены командир и начальник штаба полка, некоторые офицеры, сержанты и старшины инженерно-технической и медицинской служб, а также летчик-ветеран, помощник командира полка по воздушно-стрелковой службе (ВСС) капитан Константин Букварёв – орденом Красной Звезды. Остальным, как и всему личному составу, 8 сентября были выданы «100 грамм в честь праздника победы над Японией». Через два дня полк был снят с боевого дежурства.

Еще одно свидетельство наступившего мира – демобилизация бойцов-девушек – прослеживалось в Дневнике полка подробно и поэтапно:

«10.09.45. Строевой отдел оформляет документацию на бойцов-девушек для демобилизации из армии;

26.09.45. Митинг в ДКА (Доме Красной армии. – В.У.) гарнизона, посвященный проводам девушек-бойцов, демобилизующихся для вступления в мирную жизнь, товарищеский ужин, кино, танцы;

29.09.45. Бойцы-девушки демобилизованы домой. Друзья и товарищи проводили их до вокзала, где простились».

Всего было демобилизовано 44 девушки-бойца, рядовых, ефрейторов и сержантов, служивших в полку писарями, диспетчерами, укладчицами парашютов, операторами радиолокации, телефонистками, радиотелеграфистками и электромеханиками, мастерами вооружения, авиаприборов и кислородного оборудования. Были также повар, шофер и начальник радиостанции. Перед демобилизацией они получили денежное вознаграждение за службу в период войны и в соответствии со временем пребывания в действующей армии.

А на следующий день Указом Президиума Верховного Совета СССР все участники этой войны были награждены медалью «За победу над Японией».

Летная и боевая подготовка по планам мирного времени

После войны с Японией в летной работе капитана Урвачёва, как и всего полка, затишье, в сентябре полетов нет, а за последующие два месяца их у него всего семь. Однако и в этот период полк понес потери в летном составе. Лейтенант Капитонов в честь рождения сына организовал вечер, на котором употреблялся трофейный спирт. В результате группа офицеров отравилась, а двое из них – лейтенанты Плехов и Сопруновский – скончались.

Командир полка ходатайствовал о предании Георгия Капитонова суду военного трибунала, а командира звена Шишлова арестовал на восемь суток и предупредил, что если он «не перестроит свою работу по воспитанию личного состава и не прекратит систематические пьянки», тоже окажется в трибунале. Командиры эскадрилий старшие лейтенанты Алексей Зуйков и Сергей Пантелеев получили по выговору.

Самое поразительное в этой истории то, что после войны с Японией в Приморье уже были неоднократные случаи отравления трофейным спиртом с человеческими жертвами, чему были посвящены специальные приказы Приморской армии и 147-й дивизии. Поистине, безгранична безалаберность русского человека.

Через несколько дней после этого произошел трагико-комический случай, ставший апофеозом в истории «вольных стрелков», изложенный в приказе командира полка следующим образом: «Начальник связи 34-го полка капитан Гаврилов В.П. вопреки всем правилам приличия и чести офицера потерял чувство меры и напился до полного опьянения, свалившись в канаву, выражаясь нецензурными словами, открыл беспорядочную стрельбу из пистолета». Командир решил, что капитан «заслуживает сурового наказания, но учитывая его заявление не допускать этого впредь и пресекать подобные поступки со стороны других», объявил ему строгий выговор.

А накануне командир на основании приказа наркома обороны «О введении штатных ординарцев для генералов и офицеров Красной армии» объявил офицеров полка, которым по должности «в целях разгрузки от личных хозяйственных дел и предоставления им большей возможности совершенствовать свою общую и военную подготовку» полагались ординарцы.

Командиру эскадрильи капитану Урвачёву был назначен ординарец по имени Филя, который, как полагалось, был из «красноармейцев, прошедших первый год обучения, не имеющих среднего образования и <…> из числа желающих». Офицерам, отказавшимся от ординарцев, полагалось 300 рублей в месяц для вольнонаемной прислуги.

Однако год спустя командование Вооруженных Сил решило: «Всему офицерскому составу содержание ординарцев запрещается, <…> всех ординарцев <…> вернуть в свои подразделения. Офицерам, коим <…> положены ординарцы, выплачивать установленное денежное содержание в размере 300 рублей в месяц на наем прислуги».

* * *

В течение всего 1946 г. – нечастые инструкторские и учебно-тренировочные полеты, перегон и облет самолетов. Казалось бы, рутина. Однако летная работа не позволяет расслабляться. В марте капитаны Урвачёв и Шелобанов на «спарке» УЛа-5 при посадке выкатились за границу аэродрома, самолет попал в яму и встал на «нос». Как оказалось, рассоединилась тяга ручки управления двигателем, и когда Урвачёв попытался в нужный момент убрать его обороты, двигатель продолжал работать «на полном газе».

А в июле в ходе ночных учебно-тренировочных полетов потерпел катастрофу на самолете Ла-7 и погиб командир звена лейтенант Василий Захаров. Окончив Черниговскую школу летчиков в 1942 г., он сержантом пришел в полк и быстро занял свое место в его боевом строю, овладел ночными и высотными полетами, вел воздушные бои с высотными самолетами-разведчиками. Накануне войны с Японей Василий с лейтенантом Александром Тихоновым составили одну из четырех ударных пар летчиков-охотников в полку.

Высший пилотаж и инструкторские полеты, летчик-инспектор

В 1947 г. послевоенное расслабление сменилось напряженной летной работой с отработкой техники пилотирования, учебными воздушными боями и стрельбами, тренировкой групповой слетанности, участием в летно-тактических учениях.

Следует отметить проверку техники пилотирования командира эскадрильи капитана Урвачёва в марте, в закрытой кабине «спарки» УЛа-7 или, как говорят в авиации, «под колпаком». После нее заместитель командира полка записал в его летную книжку: «Слепой полет. <…> Общая оценка «хорошо». Летает по приборам уверено и грамотно. При разворотах меньше держать крен. Разрешаю полеты в облаках на боевом самолете».

Замечание: «при разворотах меньше держать крен», неоднократно повторялось и ранее при проверке техники пилотирования летчика Урвачёва. Наверное, это были не ошибки, а индивидуальный почерк его пилотажа. При более глубоком крене радиус разворота меньше, он выполняется энергичнее, но появляется опасность срыва в штопор. Однако Урвачёв, видимо, уверенно владел самолетом и выполнял маневры на грани срыва, не переступая эту грань. Возможно, при этом он помнил, как во время войны его едва не убил немец, который на Ме-110, пилотируя именно так – на грани срыва, стал догонять его на вираже.

Но до этого небывалый доселе случай – командир дивизии лично проверил технику пилотирования капитана Урвчёва, что отражено в разделе «Результаты проверки техники пилотирования» его летной книжки:

«21.05.46. УЛа-5, 2-я кабина <…>».

Однако об истинной цели этого 20-минутного полета можно только догадываться, так как после взлета и набора высоты были выполнены только два виража, спираль и …посадка. В результате: «Общая оценка – 4. Командир 147 иад гвардии полковник Суворов».

Наименования элементов полета каллиграфически вписаны в летную книжку штабным писарем чернилами, а оценки против каждого из них и подпись гвардии полковником сделаны размашисто, синим карандашом. Капитан не менее размашисто подписался красным карандашом наискосок, хотя его подпись обычно убористая, аккуратная и в строчку. Судя по этой графике, летчики, видимо, хорошо отметили полет. В июне – летно-тактические учения, и в летной книжке капитана Урвачёва еще одна оценка гвардии полковника Суворова: «За активное участие в ЛТУ – благодарность».

Тем временем проверки техники пилотирования капитана Урвачёва продолжились. В мае – вновь заместителем командира полка, в июне – летчиком-инспектором 147-й иад майором Леонтьевым: «Разрешаю самостоятельную дальнейшую тренировку ночью на Ла-7 <…> с целью вывозки и поверки техники пилотирования на самолете Ла-7 ночью».

В июле за Урвачёва взялся старший инспектор по технике пилотирования 9-й Воздушной армии истребительной авиации капитан Агарков. После взлета и набора высоты 3000 м выполнялись штопор, боевые развороты, перевороты, горки, виражи, ранверсманы, иммельманы, пикирования, бочки и петли. В заключение спираль, скольжение и – посадка. От взлета до посадки 30 минут и 20 фигур высшего пилотажа: «Общая оценка – «отлично». Разрешаю поверку техники пилотирования летного состава из обеих кабин УЛа-7».

В начале сентября Урвачёв вновь взлетел на «спарке» вместе с заместителем командира полка, но уже ночью: «Общая оценка – отлично». А через неделю заднюю кабину его УЛа-7 занял инспектор по технике пилотирования Штаба истребительной авиации ПВО страны майор Суворов. 30 минут полета, из них 20 – «под колпаком». «Общая оценка: «Хорошо». Разрешаю поверку техники пилотирования в облаках на самолете УЛа-7».

В марте наступившего 1948 г. вместе с Урвачёвым в спарку УЛа-7 вновь сел летчик-инспектор 147-й иад майор Леонтьев. После полета его заключение в летной книжк Урвачёва: «Общая оценка «отлично». <…> рарешаю производить полеты на УЛа-7 в качестве инспектора для проверки и показа т/п (техники пилотирования. – В.У.)». А в мае технику пилотирования Урвачёва проверяет командир полка: «Общая оценка отлично <…>». Но и замечание: «При самостоятельных полетах в зону необходимо оттренировать выполнение ранверсманов» — одной из самых сложных фигур высшего пилотажа, называемой летчиками «поворот на горке», эфективный прием вохдушного боя.

Одновремено Урвачёв и сам интенсивно обучал и тренировал летчиков своей эскадрильи – 168 инструкторских полетов за год, но, видимо, недостаточно уделял внимание письменной части этой работы. Поэтому новый командир дивизии полковник Петрачёв, проверив записи в летных книжках, сделал замечание: «29.06.48. Оценка о выполнении полета производится формально. Нет разницы по качеству выполнения полета, если посмотреть оценки, лично Вами, Вашего заместителя, командира звена и молодого летчика. Откажитесь от формальных записей и производите оценку согласно КБП-48!»

Для обучения и тренировок летчиков использовались «спарка» УЛА-7 и устаревший самолет Ут-2. Поэтому, когда в полк поступил новый учебно-тренировочный истребитель Як-11, на котором был уже установлен ряд мировых рекордов скорости для этого класса самолетов, капитан Урвачёв в конце июля выполнил на нем за 35 минут два полета и получил заключение командира полка: «Общая оценка – «отлично». Разрешаю инструкторские полеты на самолете Як-11».

13 октября переднюю кабину УЛа-7 занял майор Урвачёв, заднюю – инспектор по технике пилотирования 1-го иак капитан Донцов. Они взлетели, и Урвачёв выполнил каскад фигур высшего пилотажа: виражи, штопоры влево и вправо, левый и правый боевые развороты, петлю, ранверсман, иммельман с петлей и двойной иммельман, замедленную и управляемую бочки, спираль – посадка. Выбравшись из кабины «спарки», капитан Донцов записал в летную книжку Урвачёва: «Общая оценка – «отлично».

Следует обратить внимание на выполнение в этом полете труднейших фигур – иммельмана с петлей и двойного иммельмана, когда летчик выписывает в небе вертикальную восьмерку. О технике их выполнения Герой Советского Союза полковник Евгений Пепеляев вспоминал: «Летчик выполняет полупетлю (иммельман) с таким расчетом, чтобы в верхней точке петли без перерыва и разгона самолета скорость позволила выполнить вторую петлю или полупетлю. <…> Для последующего выполнения второй петли <…> летчики тянут ручку управления на себя с такой силой, что создают очень большие перегрузки». Еще он называл эти перегрузки «неимоверными».

Не менее трудными фигурами высшего пилотажа Георгий Урвачёв считал замедленную и управляемую бочки. При их выполнении самолет идет на боку, и, по его словам, летчик в этот момент чувствует себя как на острие ножа. Кстати, это положение самолета летчики так и называют – «на ноже», и впоследствии его выполнение стало самостоятельной фигурой высшего пилотажа.

Вместе с тем шли постоянные тренировки по боевому применению:

«3.11.48. УЛа-7, передняя кабина, ночь. Провезен для отработки атак по конусу, освещенному прожекторами по упр. 178 КБП-48 <…>.

Разрешаю производить стрельбы ночью по освещенному конусу на боевом самолете. И.о. командира 34 иап ПВО майор Веселков».

Летом того года, как следует из летной книжки, Урвачёв встретился со своим бывшим командиром полка Рыбкиным, который с июля 1946 г. командовал 1-м истребительным авиационным корпусом ПВО со штабом в Хабаровске, в состав которого входил 34-й полк:

«19.08.48. За быстрое и качественное окончание 4-й задачи курса боевой подготовки ПВО-48. Благодарность. Командир 1 иак генерал-майор Рыбкин».

Однако через три месяца служебные пути 34-го иап, его бывшего командира Леонида Рыбкина и летчика Георгия Урвачёва, который в составе этого полка начинал службу, восемь лет летал и воевал, разошлись. Генерал-майор авиации Рыбкин убыл в Москву на учебу в академии, а майора Урвачёва назначили летчиком-инспектором по технике пилотирования и теории полета 147-й истребительной авиационной дивизии.

Эта должность требует от того, кто ее занимает, высокой летной квалификации. Именно поэтому перед назначением Урвачёв должен был пройти череду проверок его техники пилотирования инспекторами всех уровней – 34-го полка, 147-й дивизии, 1-го корпуса, 9-й армии и, наконец, Штаба истребительной авиации ПВО страны. Основной служебной обязанностью майора Урвачёва на этой должности стала проверка техники пилотирования командного состава и повышение уровня летной подготовки летчиков в дивизии и ее полках.

В мае 1949 г. 34-й полк отдалился от Урвачёва еще больше – он был передан из 1-го истребительного авиакорпуса ПВО Дальневосточного округа ПВО в 9-ю воздушную армию Приморского военного округа и перебазирован с аэродрома Хвалынка на 120 км к юго-востоку – на новый аэродром «Коммуна Ленина», в десяти километрах севернее города Ворошилова, ныне Уссурийска.

* * *

В это же время корейцы отметили участие летчика Урвачёва в войне с Японией в составе освобождавшего Корею 1-го Дальневосточного фронта, о чем свидетельствует удостоверение: «За участие в освобождении Кореи от японских империалистов Урвачёв Георгий Николаевич Указом Президиума Верховного Народного Собрания Кореи от 15 октября 1948 г. награжден медалью «За освобождение Кореи». Медаль вручена 9 мая 1949 г. Командир 147 истребительной авиадивизии ПВО полковник Петрачев».

Лента медали цветов государственного флага КНДР, на ее лицевой стороне – аверсе – изображение монумента «Освобождение», установленного в 1947 г. в Пхеньяне в честь разгрома японских империалистов Красной армией, а на обороте дата ее высадки на севере Кореи – 15 августа 1945 года.

А летом 1949 г. в череде инструкторских полетов на Як-11 в летной книжке Урвачёва иногда появлялись записи и о других заданиях на вылет самолетом этого типа:

«08.07.49. Як-11. Выброска парашютистов, 1 полет, 12 минут».

Возможно, с такими вылетами связаны обстоятельства, о которых он как-то рассказывал. Дело в том, что упоминавшийся в этих записках его близкий со времени битвы за Москву друг Николай Кулавин служил в Приморье вместе с ним в одной дивизии начальником ее парашютно-десантной службы, ведал парашютной подготовкой летчиков. За каждый прыжок ему следовали какие-то деньги. По словам Урвачёва, Николай иной раз приходил с предложением: «Жора, давай слетаем, я прыгну, получу деньги и пойдем, выпьем».

Между тем в 1949 г. майор Урвачёв выполнил почти сорок инструкторских полетов на Як-11, Ут-2 и столько же учебно-тренировочных на Ла-7. При этом последняя запись в томе его летной книжки за 1949 г. сделана в ноябре. Следующий том начинается записью в апреле 1952 г. За 2,5 года между этими записями том отсутствует, хотя в соответствии с положением о летной книжке летного состава ВВС при завершении военной службы она выдается на руки пилоту.

Кроме того, во всех остальных томах записи о поденной работе начинаются с января и заканчиваются в декабре соответствующего года. Вероятно, с ноября 1949 г. до апреля 1952 г. летчик Урвачёв выполнял столь «деликатные» задания, что порядок ведения летной книжки был нарушен. Можно предположить, что том с записями об этих заданиях был засекречен и не выдан ему при увольнении из Вооруженных Сил, как все остальные. Возможно, это связано с войной, начавшейся тогда в Корее.