Текст книги "Статьи по общему языкознанию, компаративистике, типологии"

6.1. Приведенное в 3.1 определение системы позволяет наметить основные аспекты проявления и, соответственно, анализа систем. Можно полагать, что указанные условия системности, комбинируясь друг с другом, образуют следующие свойства системы:

аб – актуальность

ав – расчлененность

аг – связанность (отдельность)

бв – конструктивность

бг – организованность

вг – целостность

6.2. Эти элементарные свойства системы далее комбинируются в трехсоставные комплексы, определяющие аспекты анализа системы:

абв – коннотативность (семантика₁)

абг – коннотативность (семантика₂)

авг – единство

бвг – экспланаторность

Следует обратить внимание на расчлененность понятия семантики системы на два понятия: коннотативная семантика предполагает возможность перифразирования, т. е. определения объектов через комбинации других объектов, что частично было описано выше при определении функциональной структуры системы; денотативная семантика предполагает референтивность объектов системы, т. е. возможность определения их посредством приписывания имен. Индивидуальность системы скрыта как раз в ее коннотативной семантике, которая поэтому приобретает первостепенное значение при анализе системы как данности. Всеобщность системы скрыта в ее денотативной семантике.

6.3. Таким образом, основные аспекты проявления системы и основные аспекты анализа определяются четырьмя обобщенными свойствами: 1) коннотативность (абв), включающая конструктивность (бв), актуальность (аб) и расчлененность (ав); 2) денотативность (авг), включающая актуальность (аб), связанность (аг) и организованность (бг); 3) единство (авг), включающее расчлененность (ав), связанность (аг) и целостность (вг); 4) экспланаторность (бвг), включающая конструктивность (бв), организованность (бг) и целостность (вг).

К интерпретации сингармонизма как морфонологического явления 5353
  Впервые опубликовано в: Проблемы структурной лингвистики 1971. М.: Наука, 1972. С. 342–353.


[Закрыть]

Обычная точка зрения на сингармонизм состоит в том, что слово в языке, обладающем данным свойством, представляется в виде двух структур – основной и формальной, которые признаются независимыми в том смысле, что их фонологическое наполнение оказывается различным. В соответствии с этим парадигматика вокализма также интерпретируется в двухплановой системе: «вокализм корня vs. вокализм аффикса». Основанием для такого противопоставления двух вокалических подсистем послужило то простое обстоятельство, что аффикс, в отличие от корня, не имеет самостоятельной («словарной») огласовки. Говоря, например, о формативах местного и винительного падежей в киргизском, необходимо указывать весь вариативный ряд: м. п. da/dä/do/dö ~ в. п. di/dy/du/dü. Только сопоставление этих рядов, как отмечает М. А. Черкасский, позволяет установить между ними противопоставление по признаку раствора (компактности) [Черкасский 1965: 19].

Иную картину представляет вокализм урало-алтайского корня: здесь нет чередования (исключая немногочисленные сингармонические варианты, исследованные М. А. Черкасским), но есть противопоставление. Сравнение таких морфем, как венг. <ház>, <hez>, <híz>, <hoz>, <höz>, <húz>, показывает, что с точки зрения словаря здесь имеется лишь четыре единицы: три корневых морфемы haz ‘дом’, híz-as ‘прибавление в весе’, húz-as ‘тираж’ и одна аффиксальная <hVz> (показатель аллатива), существующая в трех разновидностях, ср.: ablak-hoz ‘к окну’, étterem-hez ‘к ресторану’, küszöb-höz ‘к порогу’.

Ввиду указанных особенностей огласовки различных компонентов слова в урало-алтаистике и утвердилось мнение о наличии двух подсистем гласных. Начальный слог (или корень, поскольку в подавляющем большинстве «туранских» языков отсутствует префиксация) признается сильной позицией для гласных, в которой различаются все фонемы, тогда как неначальные слоги трактуются как позиции нейтрализации определенных противопоставлений гласных фонем. Эта точка зрения восходит к Трубецкому, впервые квалифицировавшему сингармонизацию как разновидность редуктивной нейтрализации [Трубецкой 1960: 266–267].

Вместе с тем из данного положения Трубецкого не следует, что «алтайская гармония есть специфическое проявление неударенности аффиксальных гласных, их редукции» [Черкасский 1965: 82]. Трубецкой говорит о редуктивной нейтрализации по отношению к фонологически вершинному слогу в слове, который не обязательно должен быть ударным. В условиях агглютинирующего строя фонологически вершинным естественно становится начальный слог. Связывать сингармонизм с ударностью невозможно ввиду чрезвычайной акцентологической пестроты урало-алтайских языков, обладающих всеми типами ударения (см.: [Лыткин 1964: 234]), так что критерий фиксированности ударения в данном случае оказывается недейственным. Поэтому более правильной представляется формулировка А. М. Рота, который говорит, что в алтайских языках редуктивной нейтрализации как таковой нет, но с ней функционально сопоставимо сингармоническое упорядочение вокализма неначальных слогов [Рот 1964: 62].

Бифуркация туранского вокализма делает актуальным вопрос о фонологической интерпретации гласных, входящих в каждую из подсистем. Решение данного вопроса связано с выяснением существенных признаков, отличающих вокализм корня и вокализм аффикса. В этом отношении большинство алтаистов приходят к единому мнению. Вокализм начального слога (корня) определяется в трехмерной системе координат, тогда как система вокализма неначальных слогов линейна, располагаясь в одном измерении. Выбор признаков и их минимизация определяются характером фонологической системы. Например, классическая тюркская восьмерка предполагает в качестве необходимого и достаточного условия различимости наличие набора из трех признаков, в терминах которых обычно и описывается вокализм тюркского корня (признаки компактности, периферийности и бемольности).

Что же касается вокализма аффиксов, то здесь регистрируется одномерное различение по компактности. Поскольку один признак не может образовать фонему, для аффиксальных гласных постулируется обобщенная «широкая» или «узкая» фонемы. Фегелин и Эллингхаузен записывают их в виде х² (широкая фонема, способная принимать два конкретных состояния) и х⁴ (узкая фонема, принимающая четыре состояния) [Voegelin, Ellinghausen 1943: 37]. Вокализм х² находим, например, в аффиксе множественности lar/ler, вокализм х⁴ – в посессивном аффиксе 1-го лица im/ym/üm/um. Ср.: турец. mumlar ‘свечи’, gözler ‘глаза’; mektebim ‘моя школа’ : sınıfım ‘мой класс’ : gözüm ‘мой глаз’ : mumum ‘моя свеча’.

Такую трактовку тюркского вокализма находим едва ли не во всех исследованиях в этой области. Корреляции по тембру и лабиализации признаются независимыми лишь в корневой подсистеме вокализма. В аффиксальном же вокализме, вслед за Трубецким, различают две архифонемы, в которых данные противопоставления нейтрализуются. Однако в этой интерпретации можно обнаружить известные противоречия.

Дело в том, что в аффиксах физически реализуются те же фонемы, что и в корне (исключение составляют лишь фонемы о, ö, возможные в ряде языков только в корневой подсистеме). На этом основании М. А. Черкасский делает вывод, что «представитель архифонемы совпадает с тем или иным членом нейтрализуемой оппозиции» [Черкасский 1965: 86]. Данное утверждение фонологически некорректно. Архифонема по определению не может совпадать с фонемой, и если можно говорить о каком-то совпадении, то только на этическом уровне: физический субстрат архифонемы действительно может быть тождественным физическому субстрату той или иной фонемы. Но совпадение на этическом уровне само по себе еще ни о чем не говорит, поскольку на эмическом уровне (на уровне «лингвистической существенности») такого совпадения нет и быть не может.

Если исходить из принятого понимания тюркского сингармонизма и одновременно трактовать аффиксальный вокализм как архифонемы, то надо признать, что гласные аффиксов лишены признаков тембра и огубленности: эти признаки в них синтагматичны, но не парадигматичны. Парадигматичен в них лишь признак раствора, но по данному признаку аффиксальные гласные могут с одинаковым успехом как совпадать с корневыми, так и не совпадать. Поскольку фонемы, как и архифонемы, есть в первую очередь элементы системы, то о совпадении или несовпадении их можно судить лишь на основании парадигматических критериев, которые, как можно убедиться, не подтверждают наличия совпадения. Кроме того, как указывает сам М. А. Черкасский, «гласные ударных и неударных слогов фонологически (точнее, морфонологически) не идентичны… так как они никогда не встречаются в составе морфем одной и той же категории» [Черкасский 1965: 87].

Установленная таким образом грамматическая дополнительность двух вокалических подсистем означает, что с морфонологической точки зрения они представляют собой варианты одной системы. Последствия этого вывода трудно преувеличить, поскольку он опровергает исходные положения, касающиеся интерпретации тюркского сингармонизма. В самом деле, если считать слово полем определения сингармонизма (а именно это предполагается во всех алтаистических исследованиях), то ввиду указанной дополнительности корневого и аффиксального вокализма остается заключить, что превосходство корня над аффиксом весьма иллюзорно. Как варианты одной морфонологической системы огласовки корня и аффикса в равной степени независимы друг от друга и как варианты – друг от друга неотделимы.

Неудовлетворенность традиционной интерпретацией сингармонизма стала сказываться еще в первые десятилетия нашего века и даже раньше, о чем свидетельствуют блестящие заметки по этому поводу у Бодуэна и Поливанова. Трубецкой был одним из первых, кто попытался решить проблему сингармонизма в рамках общей фонологической теории, но он немедленно нашел своего оппонента в лице Л. Новака. Комментируя предложенное Трубецким определение аффиксального вокализма как архифонем, что означает сведение сингармонизма к одному из типов нейтрализации, Л. Новак выдвинул возражение, что, несмотря на экзоцентрическую обусловленность сингармонизма, оппозиции по тембру присущи как корню, так и аффиксу, и потому в обоих случаях следует говорить о фонемах, а не о вариантах фонем или архифонемах. Сам Л. Новак предпочитает видеть в сингармонизме не нейтрализацию, а зависимую альтернацию фонем, отличаемую им от комбинаторной альтернации, при которой чередуются варианты одной фонемы [Novák 1936: 83–84].

Разумеется, ничто не препятствует тому, чтобы констатировать, например, в аффиксе lar/ler или венг. hez/hoz/höz наличие альтернации. Однако вопрос о фонологическом статусе сингармонизма не становится от этого более ясным. Представленное таким образом чередование остается фактом сегментного уровня, экспланаторные возможности которого ограниченны в силу его принципиальной линейности. Для более глубокого проникновения в существо фонологического процесса необходим и неизбежен выход за пределы линейности и сегментности.

Осуществляя в этом направлении анализ тюркского сингармонизма, А. А. Реформатский постулирует две корневые «фонемы» – широкую и узкую, тембровые признаки и признак лабиализации в которых являются результатом «надфонемной накладки». Для аффиксов постулируется одна «фонема», все признаки которой являются сингармонически обусловленными [Реформатский 1955: 102–103]. Очевидно, что в данной интерпретации аффиксальная «фонема» предстает не более как символическая единица, не имеющая самостоятельного дифференциального облика. Даже корневые гласные здесь полуреальны, поскольку и они по двум координатам фонологически обезличены.

Отсюда уже один шаг до вывода, которого А. А. Реформатский, однако, не сделал и который сформулирован Н. А. Баскаковым: «Строгая симметрия в противопоставлении гласных фонем позволяет установить для типичной структуры вокализма тюркских языков наличие одной фонотемы» [Баскаков 1965]. И хотя А. А. Реформатский продолжает говорить о двух вокалических подсистемах и о фонологической доминации корня над аффиксом, это следует расценивать скорее как дань традиционному словоупотреблению, чем как выражение понимания рассматриваемого явления, поскольку все существо его рассуждений и в цитируемой, и в особенности в последующих работах (ср.: [Реформатский 1966]) противоречит такому линейному пониманию сингармонизма.

Иной подход к проблеме сингармонизма, снимающий дихотомию «корень – аффикс», намечен Дж. Гринбергом. В статье «Гармония гласных в африканских языках» (см.: [Greenberg 1963: 33–35]) им предложена категория гармонистической ступени, определяемой как множество гласных, каждая из которых может встречаться с любой другой гласной этого множества, включая самое себя, в пределах некоторой грамматически определяемой единицы, каковой обычно является слово, но может быть и морфема.

Таким образом, дефиниционная система Гринберга включает только два понятия – слово и гармонистическую ступень, вместо традиционных четырех – корень, аффикс, вокализм начального слога, вокализм неначальных слогов. Отличительная черта этой работы Гринберга, как и прочих его работ, – типологическая ориентированность. Категория вокалической ступени фигурирует в качестве типологического индекса, принимающего разные значения. Языки типа индоевропейских, допускающие сочетание любых гласных в слове, обладают одной ступенью; языки типа классического китайского, имеющие односложные слова, характеризуются отсутствием ступеней. В обоих этих случаях гармония невозможна, поскольку необходимым условием ее существования является наличие оппозиции ступеней (с этой точки зрения вокалическая ситуация типа индоевропейской также должна рассматриваться как отсутствие парадигматической градации, ввиду явной нефонологичности единственной вокалической ступени, не имеющей соответствующего оппозита). С другой стороны, ни в одном языке не обнаружено более двух вокалических ступеней, вследствие чего Гринберг выдвигает типологическую гипотезу, что все языки обладают либо 0, либо 1, либо 2 ступенями гласных, но не больше (следует иметь в виду, что речь идет о ступенях варьирования таких признаков, как тембровые и признаки раствора). Эта гипотеза формулирует одну из типологических предпосылок развития сингармонизма, что подробнее рассмотрено в другом месте [Виноградов 1972].

Интерпретация сингармонизма как суперсегментного явления предполагает, что мы рассматриваем, как справедливо заметил Г. П. Мельников, не распределение гласных в слове, а распределение признаков [Мельников 1962: 31]. Обычное мнение, что, например, в турецком корне различаются восемь фонем, а в аффиксах две, противоречит самой идее просодического подхода, так как ставит корень в какое-то исключительное с фонологической точки зрения положение по отношению к слову. В действительности же сингармонизм как раз и есть модель всего слова, включая корень, на который в равной мере распространяется акцентный признак слова, выраженный гармонизирующим дифференциальным признаком.

Именно в этом направлении разрабатывается просодическая методика описания сингармонизма представителями лондонской фонологической школы. Ссылаясь на то, что фонематическое представление многосложного слова в турецком языке оказывается в высокой степени избыточным, Джон Лайонз отмечает, что преимущества просодического подхода к описанию турецкой фонологии слова становятся особенно ощутимыми при переходе от фонологического уровня к морфологии. Одним из следствий применения просодического метода является фонологически единообразное представление основы и аффикса урало-алтайского слова. То, что фонологически выглядит как /gözlerimizden/ (посессивный аблатив 1-го л. мн. ч. от göz ‘глаз’), мор-фонологически (терминология Дж. Лайонза) как <gözlx²rx⁴mx⁴zdx²n>, просодически кодируется в виде FRgazlarimizdan [Lyons 1962: 130– 131], где F и R – просодические кванторы переднего ряда и лабиализованности.

Просодический квантор, таким образом, в фонологическом отношении представляет собой некоторый дифференциальный признак, релевантный с точки зрения сингармонизма. Морфонологическим содержанием операции квантификации является фонологическое коварьирование морфологических компонентов слова. Степень общности квантора определяется зоной активности соответствующего дифференциального признака. Из сказанного следует, что, вообще говоря, просодический квантор может быть как словесным, так и слоговым, или, в ином аспекте – как словесным, так и морфемным.

Иногда понятием слогового сингармонизма пользуются при описании сингармонизма, иначе называемого ступенчатым. Однако не следует смешивать эти понятия, поскольку под слоговым сингармонизмом понимается обычно особая структура слога, описанная Р. О. Якобсоном, впервые употребившим этот термин [Jakobson 1930: 174]. Что же касается ступенчатого сингармонизма, то его можно рассматривать как частный случай словесного сингармонизма. Пример ступенчатого сингармонизма приводит В. И. Цинциус из эвенкийского языка, где сегментная предсказуемость слоговых огласовок осуществляется следующим образом (каждый из имплицируемых элементов может быть долгим, см.: [Цинциус 1949: 122–123]):

Если сингармонизирующий слог имеет дополнительный признак долготы, то схема сегментной предсказуемости приобретает иной вид:

Эффект ступенчатости в сингармонизации эвенкийского слова состоит в том, что фонема /э/ служит как бы порогом предсказуемости, после которого характер сегментной импликации изменяется независимо от качества предшествующих сегментов. Например, если слово имеет в первом слоге /ā/, то в следующем слоге может быть /ā/ или /э̄/; если второй слог получает огласовку /э̄/, то в третьем может быть только . Аналогичным образом огласовка /о̄/ первого слога однозначно определяет огласовку второго слога , которая в свою очередь предсказывает /ā/ или /э/ (в случае /ā/) и /а/ или /о/ (в случае /а/) третьего слога. Ср.: .о̄-дā-wэp ‘чтобы сделать’, д’ува ‘юрту’, улукивэ ‘белку’, умукэнмэ ‘одного’.

Таким образом, сущность ступенчатого сингармонизма в эвенкийском сводится к допущению некоторого количества степеней свободы на интервале, ограниченном справа пороговым значением /э/, после которого выбор осуществляется однозначным образом. Такова сегментная интерпретация ступенчатого сингармонизма.

На морфонологическом уровне поведение любого дифференциального признака описывается одной из четырех функций, определяемых У. Р. Эшби как полная, частично постоянная, ступенчатая и постоянная [Эшби 1959: 140]. Предполагается, что данные функции рассматриваются на конечном интервале. Лингвистический смысл этого ограничения понятен: исследователь всегда имеет дело с текстом конечной длины, хотя теоретически мыслим и бесконечный текст. Закономерности, устанавливаемые для бесконечного текста, будут отличаться от закономерностей конечного текста, однако это отличие пренебрежимо ввиду специфичности речевого акта, протекающего в условиях коммуникативного цейтнота, который есть разновидность биологического цейтнота, испытываемого всяким живым организмом.

Указанное обстоятельство обусловливает не только конечность текста сообщения, но и весьма жестким образом фиксирует глубину сообщения сообразно с оперативными возможностями человеческой памяти.

В качестве конечного текстового интервала, необходимого и достаточного для исследования фонологической функциональной структуры, может быть выбрано слово, хотя иногда оказывается необходимым переход на более высокие уровни – уровень предложения и даже уровень текста. В принципе любой фонологический факт может описываться на уровне предложения, но в этом случае резонно задаться вопросом о целесообразности такого расширения поля описания применительно к конкретному факту.

Названные выше функции определяются следующим образом: (1) полная функция – функция, которая не может быть постоянной на конечном интервале. Лингвистически это означает, что дифференциальный признак, описываемый этой функцией, характеризуется точечной зоной активности и, следовательно, не является просодическим; (2) частично-постоянная функция – функция, которая на некоторых конечных интервалах постоянная, а на некоторых изменяется. Лингвистически это означает, что дифференциальный признак в структуре некоторого текста может характеризоваться как точечной, так и протяженной зоной активности, т. е. может быть и ингерентным, и просодическим; (3) ступенчатая функция – функция, которая на определенных интервалах постоянна, а от интервала к интервалу изменяет свои значения скачком. Лингвистически это означает, что зоны активности двух признаков могут образовать два последовательных интервала; (4) постоянная функция – функция, которая не изменяется на протяжении всего периода наблюдения. Лингвистически это означает, что зона активности признака совпадает по размерам с исследуемым текстом.

Следует обратить внимание на отмеченное Эшби условие: «на протяжении всего периода наблюдения». Это условие может быть интерпретировано и во временном, и в пространственном аспектах. В последнем случае возникает необходимость оговорить размеры текста, на котором осуществляется анализ фонологических явлений. В применении к сингармонизму не только допустимы, но в известном смысле обязательны два подхода: (1) сингармонизм в структуре предложения и (2) сингармонизм в структуре слова. При первом подходе выясняется делимитативная функция сингармонизма, при втором – кумулятивная функция. Однако с точки зрения перечисленных математических функций мы получим в обоих случаях разные определения.

Рассматривая поведение признака тональности (G) на уровне предложения, например, венг. éп megyek a városba ‘я иду в город’, мы должны констатировать два интервала, различающиеся значением этого признака:

В соответствии с данными выше определениями функция просодического признака G квалифицируется как ступенчатая. Переходя на уровень слова, например megyek, város, мы замечаем, что в этом случае значение признака G оказывается постоянным на всем интервале (слово на данном уровне как раз и образует «весь период наблюдения», или предельный интервал):

Таким образом, один и тот же признак, взятый как просодический квантор, может описываться, в зависимости от уровня анализа, либо как постоянная, либо как ступенчатая функция. Тональный сингармонизм слова есть постоянная функция, тональный сингармонизм предложения – ступенчатая функция. Морфонологическое различие между микроструктурой (словом) и макроструктурой (предложением) в сингармонических языках состоит, следовательно, лишь в различии поведения просодического квантора, который в равной мере относится к обеим структурам, но в одном случае представляется постоянной математической функций, а в другом – ступенчатой. Можно сделать следующий вывод об иерархической соотнесенности уровня предложения и уровня слова в сингармоническом языке: единство этих уровней в иерархии лингвистических уровней достигается за счет оппозиции функции «ступенчатая ф. vs. постоянная ф.».

Этот вывод полностью согласуется с пониманием морфонологического уровня как своеобразного координатора в пространстве сегментных уровней. Он также согласуется и подтверждает принцип иерархического сцепления уровней, сформулированный А. А. Реформатским. Установленная для иерархического подпространства «синтаксис – морфология» просодическая оппозиция «ступенчатая ф. : постоянная ф.» оказывается существенной и для подпространства «морфология – фонология». Примером тому может служить рассмотренный выше ступенчатый сингармонизм, который является таковым на уровне слова, но на уровне слога приходится говорить о постоянной функции.

Итак, функциональная характеристика просодического квантора сингармонизации описывается таблицей:

Уровень слова образует тот промежуточный пункт, в котором сталкиваются тенденции, идущие сверху, от уровня предложения, и снизу, от фонологического уровня. Ступенчатая функция словесного просодического квантора является изоморфным отображением ступенчатой функции фразового квантора. Но если рассматривать слово со ступенчатым сингармонизмом в структуре предложения, то его просодический квантор будет опять-таки характеризоваться постоянной функцией, поскольку и ступенчатый сингармонизм является делимитатором слова в последовательности слов.

Надо заметить, что ступенчатость сингармонизма – явление не столь редкое, как это может показаться при знакомстве со своеобразной сингармонизацией эвенкийского слова. Элементы ступенчатости можно обнаружить в любом сингармоническом языке (ср. замечания Г. Д. Санжеева о «пороговости» /у/ в монгольском слове [Санжеев 1953: 84]).

Большую трудность представляет интерпретация лабиального сингармонизма. Трудности эти обусловлены фактом ограниченной дистрибуции огласовок /o, ö/ в словах некоторых урало-алтайских языков, в первую очередь тюркских. Ссылаясь на этот факт, Н. А. Баскаков считает необходимым признать признак бемольности (лабиальности) свойством корневой морфемы [Баскаков 1965].

Это означает, что по данному признаку для тюркских языков постулируется ступенчатый сингармонизм. Но, с другой стороны, на дистрибуцию огласовки /u, ü/ не накладывается никаких ограничений. С этой точки зрения бемольность должна быть признана свойством всего слова и сингармонизм по признаку F должен трактоваться как постоянная функция.

Если рассматривать сингармонизм как чисто синтагматическое явление, указанное противоречие кажется неразрешимым. Но сингармонизм – это не только синтагматика, но и парадигматика. Парадигматически признак бемольности у /о, ö/ и тот же признак у /u, ü/ образуют два дополнительно распределенных варианта одного просодического квантора, обусловленных парадигматической позицией, т. е. вхождением признака F в определенные сочетания с другими дифференциальными признаками, в частности с признаком раствора (компактности). В данной парадигматической позиции следует констатировать нейтрализацию противопоставления двух просодий: F-просодии и Fº-просодии. Субстратом этой парадигматической нейтрализации на морфонологическом уровне является отсутствие аффиксов с огласовкой /о, ö/. Но это не дает оснований для интерпретации бемольного сингармонизма как ступенчатого. На сегментном уровне следует говорить не о фонемах /а, е/ в аффиксах, присоединяемых к корню с огласовкой /о, ö/, а, если угодно, об архифонемах, в которых нейтрализовано противопоставление /о, ö/ : /u, ü/.

Нарисованная картина несколько огрубляет действительное положение ввиду ее сегментности. На просодическом уровне все обстоит гораздо четче. В работе Н. Уотерсон, образцовой с точки зрения лондонской фонологической концепции, находим ясную и убедительную интерпретацию лабиального сингармонизма в турецком языке (см.: [Waterson 1956]). Н. Уотерсон постулирует четыре просодии слова, обозначаемые ею как у (палатальная), w (велярная), о (бемольная) и o (небемольная). Все они в равной мере определяются на слове, но о-просодия автоматически преобразуется в о-просодию, если не-первый слог характеризуется признаком компактности («широкий аффикс», α в обозначении Уотерсон). Сопоставление таких форм, как önünden ‘спереди’ и kızımdan ‘от моей девушки’, показывает, что небемольность широкого аффикса в первом случае является своеобразным выражением бемольного сингармонизма:

Иными словами, мы имеем здесь дело со значимым нулем: отсутствие фонетической сингармонизации аффикса в первом случае служит субстратом «условной сингармонизации» на морфонологическом уровне. Фонетическая небемольность аффикса -den в önünden есть его морфонологическая бемольность, поскольку на суперсегментном уровне существенно различие между словами, а в этом отношении оба слова четко противопоставляются по двум просодическим кванторам. Для стабилизации данного противопоставления несущественно, каким образом реализуется тот или иной просодический признак на каждом морфологическом компоненте слова; важно то, что первое слово имеет суперсегментную помету о (бемольность), а второе – .

Рассмотренный пример вновь приводит к мысли о равноправии корня и аффикса в рамках сингармонической модели, поскольку сингармонизм есть специфическое распределение некоторого дифференциального признака в слове, рассматриваемом как глобальное единство. Эта особенность морфонологической организации слова в сингармонических языках позволяет ввести в его определение критерий просодической предсказуемости (хотя это и потребует некоторых дополнительных уточнений и оговорок): слово синтагматически определяется как прерывность морфонологической предсказуемости по некоторому дифференциальному признаку. Напротив, в парадигматическом аспекте слово определяется как непрерывность вертикальной морфонологической предсказуемости по гармонизирующему признаку, благодаря чему достигается единство парадигмы слова А и противопоставленность ее парадигме слова В, а тем самым и единство данной парадигмы в пределах всей морфологии.

Обратная сторона данного определения слова состоит в том, что характер прерыва линейного спектра некоторого признака позволяет установить степень его общности как просодического квантора. Так, по свидетельству Ф. Палмера, в титре в пределах ø-спектра (признак открытости в сочетании с признаком фарингализации) никогда не бывает границы слова, откуда следует определение данного признака как словесного просодического квантора, противопоставленного ø-спектру, синтагматическое соположение которых указывает на словесный стык (см.: [Palmer 1956: 575]).

ЛИТЕРАТУРА

Баскаков 1965 – Баскаков Н. А. К фонологической интерпретации вокализма в тюркских языках (тезисы доклада). 1965 (рукопись).

Виноградов 1972 – Виноградов В. А. Типология сингармонических тенденций в языках Африки и Евразии // Проблемы африканского языкознания. М., 1972.

Лыткин 1964 – Лыткин В. И. Исторический вокализм пермских говоров. М., 1964.

Мельников 1962 – Мельников Г. П. Некоторые способы описания и анализа гармонии гласных в современных тюркских языках // Вопросы языкознания. 1962. № 6.

Реформатский 1955 – Реформатский А. А. О соотношении фонетики и грамматики (морфологии) // Вопросы грамматического строя. М., 1955.

Реформатский 1966 – Реформатский А. А. Иерархия фонологических единиц и явления сингармонизма // Исследования по фонологии. М., 1966.

Рот 1964 – Рот А. М. О гармонии гласных в финно-угорских языках // Вопросы финно-угорского языкознания. Грамматика и лексикология. М., 1964.

Санжеев 1953 – Санжеев Г. Д. Сравнительная грамматика монгольских языков. Ч. I. М., 1953.