Текст книги "Статьи по общему языкознанию, компаративистике, типологии"

Датский язык

В системе смычных фонем релевантным признаком признается напряженность – ненапряженность (Т–L). Противопоставление фонем по этому признаку реализуется в позиции перед гласной ударного слога. Релевантный признак может рассматриваться как сложный, состоящий из базисного (аспирация – неаспирация, А–А°) и избыточных: звонкость – глухость, Vc–Vc°, и непрерывность – прерывность, Сn–Сn°. Маркирующим значением релевантного признака является А. Признак звонкости – глухости является связанным: он целиком определяется базисным признаком – если А, то VC°, если А°, то Vc. Поэтому в данной гиперфонемной ситуации оба признака можно рассматривать как единый, обозначив его F–F° (fortis – nonfortis): F = А + Vc°, F° = A° + Vc. Особенностью нейтрализации (в конце односложного слова) является появление нового звукотипа, отсутствующего на фонемном уровне. Такой гиперфонемный уровень можно назвать расширенным.

(подчеркнут маркированный член)

Различие, заданное на уровне фонем (Т–L), сохраняется на уровне гиперфонем (Т′–L′), но реализуется оно не по базисному признаку, а по избыточному Сn–Сn°. Следовательно, [d₂] и [ð)] относятся друг к другу как вариации; [t ] и [d₂] относятся друг к другу как варианты, поскольку их различие покоится на релевантном признаке. Гиперфонема (d₂), представленная в данной нейтрализации, является актуально расчлененной; ей соответствует виртуальная нерасчлененная гиперфонема D.

Английский язык

Релевантный признак для смычных тот же, Т–L. Он разложим на базисный А–А° и избыточный Vc–Vc°. В отличие от датского языка, здесь не происходит расширения гиперфонемного уровня; этот тип нейтрализации дает параллельный гиперфонемный уровень. Позиционные условия рассматриваются те же – конец слова. Признак глухости – звонкости относительно несвязан: возможны сочетания А° + Vc° и А + Vc°, но нет А + Vc. Гиперфонема актуально расчлененная.

Сохранение парадигматического различия на уровне гиперфонемы здесь настолько очевидно, что это давало повод вообще отрицать нейтрализуемость смычных в позиции конца слова. Между тем нейтрализация есть, так как базисным элементом напряженности является аспирация. Различие в гиперфонеме здесь также покоится на избыточном признаке – глухость – звонкость. Однако роль этого признака настолько велика по сравнению с датским консонантизмом, что называть его иррелевантным нет никаких оснований. Особенно странно звучит это определение в устах тех, кто утверждает, что противопоставление по Т–L, физически реализуемое как аспирированность – неаспирированность, не нейтрализуется в конце слова, хотя аспирация здесь отсутствует.

Русский язык

Релевантным признаком для противопоставления смычных, нейтрализуемого в позиции конца слова, является глухость – звонкость. Сопровождающий его избыточный признак можно обозначить как F–F°, соотносимый с позициями эксплозии (перед гласной) и имплозии (после гласной). Уровень нейтрализации представляет гиперфонему, которая определяется как актуально нерасчлененная. Можно полагать, что этой гиперфонеме соответствует виртуально расчлененная гиперфонема (t₁–t₂), реализующая парадигматическое различие фонем. Это предположение является достаточно сильным, но не невозможным: роль признака силы (напряженности) отчетливо обнаруживается при восприятии шепотных согласных (см.: [Панов 1967: 158, 248]). Это позволяет объединить признаки Vc–Vc° и F–F° в единый признак Sn–Sn° (сонорность – несонорность).

Сопоставление трех схем нейтрализации позволяет обнаружить последовательно проводимый принцип: в гиперфонему включается то значение релевантного признака, которое представлено в немаркированном члене оппозиции, и то значение избыточного признака, которое представлено в маркированном члене. Сама гиперфонема внутренне представляет собой вариацию, построенную на избыточных признаках, и может быть расчлененной и нерасчлененной актуально. Внешне же это – коррелят оппозиции, по признаку «релевантность – избыточность различающего признака». Таким образом, смысл нейтрализации сводится к сохранению противопоставления по другому основанию. Границы релевантности для признаков заданы уровнем фонем, поэтому нейтрализация не может переходить эти границы и вынуждена ограничиться варьированием лишь по избыточным признакам, которые в этом случае, не создавая новой оппозиции, воссоздают значимое противопоставление инвариантного уровня.

Отсюда естественно заключить, что квалификация недифференциальных (избыточных) признаков фонем как нерелевантных противоречит как фонологической логике, так и реальному положению дел. Указания на это также можно найти в работах теоретиков МФШ. О релевантности нельзя говорить вообще: то, что нерелевантно на уровне фонем, оказывается релевантным на уровне гиперфонем. И если полагать, что «источником оппозиций является нейтрализация», что «имеется внутренняя оппозиция, которая делает возможной внешнюю» [Ogden 1932: 27, 34], то придется признать существенным внутреннее противопоставление «дифференциальность – избыточность», благодаря которому возможна внешняя и с ним конгруэнтная оппозиция «корреляция – нейтрализация». «Избыточность» так же релевантна по отношению к «дифференциальности», как глухость релевантна по отношению к звонкости в системе русских смычных фонем.

ЛИТЕРАТУРА

Аванесов 1956 – Аванесов Р. И. Фонетика современного русского литературного языка. М.: МГУ, 1956.

Аванесов, Сидоров 1945 – Аванесов Р. И., Сидоров В. Н. Очерки грамматики русского литературного языка. М., 1945.

Булыгина 1964 – Булыгина Т. В. Пражская лингвистическая школа // Основные направления структурализма. М., 1964. С. 46–126.

Вахек 1967 – Вахек Й. Фонемы и фонологические единства // Пражский лингвистический кружок. М., 1967.

Ельмслев 1960 – Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в лингвистике. Вып. I. М., 1960.

Климов 1967 – Климов Г. А. Фонема и морфема. М., 1967.

Кузнeцов 1941 – Кузнeцов П. С. К вопросу о фонематической системе современного французского языка // Учен. зап. МГПИ. 1941. Т. V. Вып. 1.

Кузнецов 1959 – Кузнецов П. С. Об основных положениях фонологии // Вопросы языкознания. 1959. № 2.

Основные направления… 1965 – Основные направления структурализма. М., 1965.

Панов 1967 – Панов М. В. Русская фонетика. М., 1967.

Реформатский 1933 – Реформатский А. А. Лингвистика и полиграфия // Письменность и революция. Сб. 1. М.; Л., 1933.

Реформатский 1970 – Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии. М., 1970.

Шаумян 1962 – Шаумян С. К. Проблемы теоретической фонологии. М., 1962.

Якобсон, Халле 1962 – Якобсон Р., Халле М. Фонология и ее отношение к фонетике // Новое в лингвистике. Вып. 2. М., 1962.

Яковлев 1928 – Яковлев Н. Ф. Математическая формула построения алфавита // Культура и письменность Востока. Кн. 1. М., 1928.

Bazell 1956 – Вazell С. Е. Three conceptions of phonological neutralization // For Roman Jakobson. The Hague, 1956.

Buyssens 1949 – Buyssens E. Mise an point de quelques notions fondamentales de la phonologie // CFS. 1949. No. 8.

Martinet 1936 – Martinet A. Neutralisation et archiphoneme // TCLP. 1936. T. VI.

Ogden 1932 – Ogden Ch. K. Opposition. A linguistic and psychological analysis. London, 1932.

Pike 1955 – Pike K. L. Language in relation to a unified theory of the structure of human behavior. Pt. II. Glendale, CA, 1955.

Rеiсhling 1956 – Rеiсhling A. Feature analysis and linguistic interpretation // For Roman Jakobson. The Hague, 1956.

Reformatski 1957 – Reformatski A. A. De la neutralisation des oppositions // Travaux de l’Institut de linguistique. II. Paris, 1957.

Sрang-Hanssen 1949 – Sрang-Hanssen H. On the simplicity of description // TCLC. 1949. T. V.

Trubetzkoy 1936a – Trubetzkoy N. S. Die Aufhebung der phonologischen Gegensätze // TCLP. 1936. Т. VI.

Trubetzkoy 1936b – Тrubеtzkоу N. S. D’une théorie des oppositions phonologiques // J. de psychol. normale et pathologique. 1936. Vol. 33. No. 1.

Vernier 1959 – Vernier Ch. Introduction a la langue tahitienne. Paris, 1959.

Система, ее актуализация и описание 5252
  Совместно с Е. Л. Гинзбург. Впервые опубликовано в: Системные исследования. М.: Наука, 1972. С. 93–102.


[Закрыть]

0. При обсуждении вопросов, связанных с определением и описанием систем, представляется нелишним предварительное выяснение онтологической ценности самого понятия системы. В связи с этим разумно полагать, что всякой системе соответствует ее окружение (среда). Граница между системой и окружением достаточно подвижна и в абсолютном плане вряд ли определима. С одной стороны, система может быть редуцирована до одного элемента, и в этом случае обычно говорят о неразложимости системы. Можно также говорить о ее элементарности, если в указанном случае она есть часть другой системы. Система может быть редуцирована и до нуля, и если она является частью другой системы, то говорят о значимом отсутствии объекта, о его предсказуемости, хотя и ненаблюдаемости.

С другой стороны, редуцированным до нуля может быть и само окружение системы. В некотором смысле о такой системе можно говорить как о замкнутой. Для многих системных явлений существенно, наконец, и то, что система может быть сопоставлена одному из элементов среды – системе более высокого порядка. Относительная граница системы и среды фиксируется всякий раз той доминантой, тем аспектом организации системы, который важен для нее в данный момент. Отграничение системы от окружения – одна из задач исследования системы. Существенным вкладом в результат анализа системы должно быть признано установление условий и средств отделимости системы от ее среды.

1.1. Хотя объект описания системы – система в себе и для себя, цель анализа не должна быть сведена (и более того – не может быть сведена) к построению «действующих» макетов этой системы. Онтологическая ценность системных исследований, как можно думать, определяется гипотезой, которую можно условно назвать «гипотезой семиотической непрерывности». Согласно этой гипотезе, система есть образ ее среды. Это следует понимать в том смысле, что система как элемент универсума отражает некоторые существенные свойства последнего и находится в определенном отношении с другими системами, образующими ее окружение. Оперируя с системой, мы оперируем одновременно с ее окружением.

Можно продолжить семиологическое определение системы, допустив, что она может быть не только образом синхронного состояния окружения, но и образом его истории. Изменение системы есть одновременно и изменение окружения, причем источники изменения могут корениться как в изменениях самой системы, так и в изменениях окружения. Тем самым исследование истории системы позволило бы вскрыть кардинальные диахронические трансформации окружения. Внутренняя реконструкция системы есть одновременно реконструкция по крайней мере части ее окружения.

1.2. Хорошей иллюстрацией к сказанному служит система терминов родства, в которой находят отражение принципы организации семейно-брачных систем, рассматриваемых в данном случае как часть окружения лингвистической системы (терминологии). Так, если в некоторой системе терминов родства одно и то же название применяется для категорий «тесть» и «брат матери», т. е. в системе терминов нейтрализовано различие между категориями «отец жены» и «брат матери», то эта структурная особенность системы терминов родства является знаком языкового отражения социального института кузината (брак ego с его двоюродной сестрой).

В терминологиях родства находят также отражение и некоторые ключевые особенности миропонимания, свойственного тому или иному обществу. Так, одним из фундаментальных законов различных систем тотемизма является табу мертвецов. Система социальных запретов, связанных с этим табу, отражалась и в языке: в ряде тотемистических обществ принято переименовывать человека после его смерти. Этот обычай объясняет одну, на первый взгляд, странную особенность некоторых терминологий родства, имеющих два разных термина для одного и того же лица побочного родства: один термин употребляется в том случае, если данное лицо связано с говорящим через живущего коннектора, второй термин применяется, когда связующее лицо является покойным. Термины обычно намного переживают те внеязыковые явления, отражением которых они служили, так что по языковым данным можно восстановить предшествующие состояния социальных систем – окружения лингвистической системы.

В системах терминов родства индоевропейско-семитического типа встречаются коррелятивные термины двух видов: гетеронимические (образованные от разных корней), например отец – мать, и морфонимические (образованные от одного корня), например отец – отчим. Отличительной чертой указанной системы терминов родства является наличие шести терминов для шести категорий: «отец», «мать», «брат отца», «сестра отца», «брат матери», «сестра матери». Лучшим образцом такой терминологии считается латинская, где указанным категориям соответствуют следующие термины: pater, mater, patruus, amita, avunculus, matertera. Характер грамматических отношений между элементами этой системы позволяет говорить о противопоставленности двух групп терминов: с одной стороны, термины, связанные отношением гетеронимичности (pater, mater, amita, avunculus); с другой стороны, термины, связанные отношением производности, или морфонимичности (pater – patruus, mater – matertera). Нетрудно заметить, что морфонимические термины применяются к лицам изогнатных категорий («отец» – «брат отца», «мать» – «сестра матери»), тогда как неизогнатные категории («отец» – «сестра отца» и «мать» – «брат матери») обозначены гетеронимическими терминами.

Следовательно, в латинской системе терминов родства находят формальное выражение категориальные противопоставления «агнатность – неагнатность», или непрерывность – прерывность мужской линии (pater/patruus – pater/amita), и «когнатность – некогнатность», или непрерывность – прерывность женской линии (mаter/matertera – mater/avunculus). Но эти противопоставления – типичная и определяющая черта так называемой турано-ганованской системы родства, исторически предшествующей индоевропейско-семитической. Поэтому мы имеем основания заключить, что описанная система из шести терминов восходит к классификативной системе из четырех терминов с нерасчлененными категориями «отец/брат отца» и «мать/сестра матери». Их прежняя нерасчлененность выражается в поздней системе морфонимическим характером соответствующих пар терминов. Таким образом, латинская система терминов родства, будучи безукоризненным образом синхронного состояния своего окружения, отражает одновременно и его прошлое состояние.

2.1. Идеальной целью познавательной деятельности является описание универсума в его потенциально бесконечном разнообразии. Прагматическая ценность предложенной интерпретации системы как образа окружения состоит в том, что исследование конкретного предстает как исследование всеобщего. Потенциально бесконечное разнообразие окружения описывается в терминах конечного разнообразия системы. Система преобразует конкретную сущность, данную в наблюдении, в конкретную форму – форму выражения общего в частном. Иными словами, система есть инструмент познания окружения.

2.2. Общее направление описания системы можно определить как переход от дифференциации к идентификации. На первом этапе систематизации наблюдаемых фактов (объектов) задача состоит в различении, отграничении каждого объекта от любого другого объекта, входящего в данную систему. Это предполагает оперирование с дистинктивными признаками объектов. На данной ступени анализа мы лишь выдвигаем гипотезу о применимости к выделенной совокупности объектов атрибута «система». Этот этап связан с фиксацией актуальности данных объектов для системного анализа.

Дальнейшее исследование призвано верифицировать эту гипотезу и вывести следствия о ненаблюдаемом. Здесь нужно доказать однородность объектов относительно заданного набора признаков (показать, что различия объектов есть проявление их тождества) и установить, как в объектах данной системы воплощаются существенные свойства окружения, т. е. идентифицировать объекты системы как локус проявления более общих (пансистемных) характеристик. Это сопряжено с установлением опорных, ключевых точек системы, что предполагает оперирование с редундантными (интегральными) признаками входящих в систему объектов.

2.3. Пример. При описании слоговой структуры русского языка мы получаем систему различных типов слога, в которой ключевыми являются типы CVC, CV, VC (С – согласный, V – гласный). Все объекты системы четко разграничены по ряду дистинктивных признаков, таких как «открытость – закрытость», «прикрытость – неприкрытость», степень консонантной насыщенности и т. д.

Непосредственным окружением слоговой системы являются морфологические и, далее, синтаксические типы структуры. Последующий анализ позволяет установить, что отмеченные ключевые типы слогов соответствуют ключевым типам морфологической структуры слова PrRPs, PrR, RPs (Pr – префикс, R – корень, Ps – постфикс) и ключевым синтаксическим типам предложения SVO, SV (S – субъект, V – глагол, О – объект):

2.4. Следует подчеркнуть, что в общем случае отношение между системой и окружением не является изоморфизмом. Можно говорить лишь о гомоморфизме окружения и системы; изоморфизм возможен только как частный случай гомоморфизма. Это объясняется потенциально бесконечным разнообразием окружения, и отсюда следует, что направление предсказуемости задается не окружением, а системой. В общем плане предсказуемость должна считаться необратимой: можно по данной системе предсказать некоторые существенные свойства окружения, но не наоборот. Бесконечное проявляется в конечном, обозримое предсказывает необозримое. Между прочим, это означает, что описание окружения должно строиться как множество описаний системы. Множественность описаний системы – свидетельство включенности ее в окружение.

3.1. Говорить о системе можно в том и только в том случае, если выполняются следующие «условия наличия»:

(а) имеется набор наблюдаемых объектов;

(б) имеется набор признаков каждого объекта;

(в) имеется набор признаков набора объектов;

(г) имеется набор признаков наборов признаков объектов.

Каждое из этих условий является необходимым, но только совокупность всех четырех условий является достаточной.

3.2. Пункты (а) и (б) образуют условие актуальности описания системы, делая факты наблюдения претендентами на включение в систему. Пункты (в) и (г) образуют условие целостности системы, делая объекты системы претендентом на модель, которая существует, если можно показать гомоморфизм окружения и системы. Пункт (в) отражает наличие связей между объектами системы, пункт (г) – наличие связей между признаками системы.

3.3. В ином аспекте условия (а, б) можно соотнести с прагматикой системы как знака окружения, условия (в, г) – с синтактикой системы, условия (а, в, г) – с семантикой системы.

3.4. В связи с перечисленными условиями системности необходимо отметить, что понятие признака имеет более общее содержание, чем просто свойство объекта. Признак есть характеристика, обобщаемая для всей системы. Признак – это множество объектов с заданным на нем разбиением на п классов, и тогда говорят, что признак n-арен, n-значен. Принадлежность объекта а_i к одному из классов и есть его свойство по данному признаку. Следовательно, задать признак – значит задать принадлежность к соответствующему классу по крайней мере одного объекта. Возведение свойства в ранг признака означает, что мы постулируем параметры дифференциации внутри системы. Эта операция может быть названа мерисматической актуализацией системы. Актуализация признака для данной системы состоит в фиксации для всех объектов системы их свойств относительно данного признака, т. е. в разбиении их на классы, которые принадлежат к множеству, именем которого является данный признак.

3.5. Относительно задаваемого множества признаков нельзя заранее сказать, какие из них являются дистинктивными, а какие избыточными. Избыточность есть фундаментальное свойство системы, которое не может постулироваться, а должно диагностироваться. Поэтому на начальном этапе работы с системой приходится считать все признаки равнонеобходимыми. Первоначальной задачей описания системы является установление ее базисов, т. е. подмножеств фактически необходимых признаков. Именно это и является средством формализовать, сделать явным множественный характер описания системы. Каждый базис – это таблица идентификации, в которой столбцы соответствуют объектам, включенным в описание, а строки – признакам, необходимым и достаточным для отделения каждого объекта от всех остальных.

Критерием разграничения дистинктивных и избыточных признаков в данном описании (т. е. в описании с данным базисом) является их устранимость – неустранимость. Признак является устранимым, если стирание в таблице соответствующей строки не приводит к неразличению столбцов (объектов). В противном случае признак неустраним. Неустранимые признаки принадлежат к базису системы, но не всегда его исчерпывают. Признаки, не вошедшие ни в один из базисов, избыточны. Если признак принадлежит хотя бы одному из базисов, но представлен не во всех базисах, он относительно избыточен, т. е. избыточен в применении к тем базисам, в которых он не представлен.

Для примера рассмотрим некоторую абстрактную систему с пятью объектами А, Б, В, Г, Д и пятью признаками 1°, 2°, 3°, 4°, 5°, связанными следующим образом:

Здесь «+» означает наличие свойства, предполагаемого соответствующим признаком, «–» означает отсутствие его.

Тест на устранимость позволяет установить, что стирание признака 1° или 4° не приводит к совпадению различаемых объектов, тогда как стирание признака 2° вызывает неразличение А и Б, а стирание признака 3° – неразличение В и Г. Следовательно, признаки 1° и 4° являются в данной системе устранимыми. Однако признаков 2° и 3° недостаточно для различения всех объектов. Нужно добавить либо 4°, и тогда базис будет <2°, 3°, 4°>, либо 1°, и тогда базис будет <1°, 2°, 3°>. Признак 5° всюду избыточен, он не входит ни в один из базисов. Признаки 1° и 4° относительно избыточны.

3.6. Избыточность признака не должна пониматься как несущественность его для описания, хотя именно такое представление о редундантных признаках является господствующим. Избыточный признак действительно не различает объекты данной системы. Однако он указывает на то, что при известном расширении системы он стал бы различительным. Иными словами, избыточный признак связывает объекты данной системы с объектами, которые в ней отсутствуют и которые, по предположению, принадлежат к окружению. Тем самым избыточный признак становится важным индикатором при обращении к экстрасистемным фактам – при описании окружения через систему. В этом смысле избыточные признаки наиболее существенны.

4.1. Обратимся к вопросам описания функциональной структуры системы, представляемой матрицей идентификации типа приведенной. Пусть F – множество функций, Δ – область определения для F, которую в дальнейшем будем называть полной областью определения функций. Каждый класс (объект) в матрице будет рассматриваться как предполагаемая функция от любого другого класса и от любого комплекса других классов. Это предположение вытекает из определения системы как связанного единства, гештальта. Функциональная связанность классов системы выражается в небезразличии набора, значений признаков для данного класса по отношению к аналогичному набору для другого класса. Результатом проверки данного предположения для каждого конкретного случая явится построение таблицы функций, как определенных, так и не имеющих места в системе.

Предполагается также, что в тех случаях, когда один и тот же класс является функцией от некоторого другого класса и функцией, скажем, от пары классов, имеют место две различные функции f_i′ и f_i′′ (нижний индекс показывает, что данные классы-функции номинально совпадают, верхний индекс – что они функционально различаются), т. е. объект многозначен. Таким образом, если число классов равно п, множество F включает п подмножеств вида {f_jⁱ}, i = 1, …, п; здесь j есть порядок (т. е. число компонентов) комплекс-аргумента функции f_i, и j = 1, …, т (где т = п – 1). В самом деле, поскольку мы предполагаем, что каждый из п классов является потенциальной функцией от любого комплекса других классов, максимально сложный комплекс-аргумент для данного класса будет составлен из всех классов за вычетом рассматриваемого.

Примером функционально связанной пары классов (объектов) в приведенной матрице могут служить классы Б и В: набор признаковых значений класса В находится в обратном отношении с набором признаковых значений класса Б.

Точно так же класс В является функцией от бинарного аргумента (А, Б), так как отрицательное значение признаков в классе В возможно только при соответствующем значении ++ аргумента.

4.2. Полная область определения множества функций F некоторой системы S есть множество Δ всех аргументов, представляющее сумму всех сочетаний из п элементов по j = 1, …, т:

Мощность Δ обозначим как Р. Множество Δ естественно разбивается на т подмножеств D₁ … D_m ⊆ Δ в соответствии с порядком комплекс-аргументов функций. Таким образом, Δ включает области определения одноместных, двухместных, …, m-местных функций.

4.3. Функциональная структура всякой системы S считается заданной, если задано разбиение S на множество F объектов, рассматриваемых как функции, и множество Δ объектов, рассматриваемых как аргументы этих функций (включая сюда и комплексы объектов). Иными словами, функциональная структура некоторой системы S есть множество S, в котором любому элементу у = f_i^j ∈ F соответствует по крайней мере один и только один элемент х = δ_i^j ∈ Δ при F ⊆ S и Δ ⊆ S.

4.4. Для нашего примера п = 5, следовательно, Р = 30. Вообще говоря, имея 30 различных аргументов и 5 функционально определяемых классов, можно ожидать, в рамках принятого предположения, пР функций, т. е. 150. В действительности, однако, их значительно меньше, причем не все являются существенными для конкретных целей описания. Это обусловлено тем, что описываемая структура есть структура системы, а не простой совокупности вещей. Наличие расчлененной связанной системы неизбежно предполагает наличие пустых клеток, обязанных своим появлением тем ограничениям, которые накладываются на теоретически мыслимое в данной системе количество разнообразия. Поэтому, приступая к функциональному описанию нашей системы, мы a priori ожидаем – в той мере, в какой мы имеем дело с системой – несоблюдение предполагаемой «сквозной» и «всеобщей» функциональной зависимости каждого класса от всех и каждого класса данной системы. Анализ материала показывает, что эти ожидания полностью оправдываются.

5.1. Содержательная тождественность, т. е. предсказуемость, в некоторой системе объектов, идентифицируемых с помощью набора дистинктивных признаков, может быть задана двумя способами: (1) «если х, то x̄», (2) «если х, то х». В первом случае имеет место тождественность до противоположности, во втором – тождественность до совпадения. Таким образом, совпадение классов, имеющее место при идентичности значений, приписываемых каждому признаку, есть частный случай содержательной тождественности, который с точки зрения организации рассматриваемой совокупности объектов интерпретируется как отсутствие системы. Различные системы образуют иерархию по связанности и расчлененности.

5.2. Связанность (отдельность) системы обусловлена задаваемой на ней предсказуемостью классов; если в некоторой системе для любого класса может быть найден вполне тождественный ему до противоположности класс, то система является вполне связанной. Такая система описывается полной булевой матрицей.

Расчлененность системы обусловлена задаваемыми на ней структурными (функциональными) ограничениями, следствием которых является наличие пустых клеток в полной булевой матрице, описывающей данную систему. Расчлененность есть обратная сторона связанности. Таким образом, вполне связанная система не является расчлененной; расчлененная система не является вполне связанной. Всякая развитая система есть расчлененная система. Если в расчлененной системе имеется по крайней мере один такой класс, для которого можно указать вполне тождественный ему до противоположности, то данная система является связанной. Системы, с которыми имеет дело лингвистика, относятся именно к последнему типу: они определяются как связанные расчлененные, по отношению к которым вполне связанные системы без пустых клеток представляют собой идеальное примитивное состояние, генотип развитой системы.

5.3. Системы могут быть более связанными и менее связанными и, следовательно, менее расчлененными и более расчлененными. Вполне расчлененная система стремится к структурному типу, характеризуемому абсолютной независимостью входящих в систему классов, функционально обусловленных лишь той системой, в которую входит данная система. Однако и такая система, по крайней мере для естественных языков, является идеальной: абсолютная независимость классов означает понижение структурной избыточности в системе до нуля, а это в свою очередь резко снижает стабильность данной системы, так как только избыточное является стабильным (надежным).

По-видимому, это относится к любой естественной системе, существующей в условиях конфликта и соперничества с другими системами. Каждая система располагается между двумя полюсами, символизирующими два идеальных состояния: с одной стороны, вполне связанная (примитивная) система, с другой – вполне расчлененная система. Притяжение одного полюса нейтрализуется притяжением другого; устойчивая система характеризуется динамическим равновесием двух противоположных тенденций. Наличие в системе функционально тождественных классов отражает спонтанное движение системы в сторону максимальной расчлененности; наличие содержательно тождественных классов отражает превентивное воздействие противоположной тенденции, служащей выражением основного принципа существования всякой естественной системы – принципа сохранения.

5.4. Из сказанного следует, между прочим, еще один вывод: поскольку совпадение классов, ведущее к ликвидации системы, есть частный случай содержательной тождественности, необходимой для существования связанной системы, постольку в последней потенциально скрыто ее полное отрицание. Иными словами, отсутствие системы есть частный случай наличия системы, а потому оно не случайно и потому-то оно также системно. Следствием данного объективного обстоятельства в субъективном плане является то, что во всяком системном описании потенциально скрыто несистемное описание.