Текст книги "Шекспир"

– Ваше Величество, – одна из фрейлин подошла поближе, – не желаете ли отвлечься от мучающих вас государственных проблем.

– Отвлечься? – Елизавета надменно посмотрела на девушку. – отвлечься от государственных дел невозможно, дорогая. Но тебе этого не понять. Хотя, впрочем, что бы ты мне предложила? Какое развлечение?

– Посмотреть спектакль. В Лондоне с большим успехом идут пьесы некоего Уильяма Шекспира. Исторические драмы особенно хороши. И особенно актуальны в настоящий момент.

Елизавета вдруг вспомнила, кто стоит перед ней. Элизабет Вернон, кузина Эссекса. Неудивительно, что она пытается выгораживать брата. Провалив операцию по спасению Кале, он нынче старался реабилитироваться на территории Испании. Королева была уверена, что успех на сей раз ей обеспечит старый адмирал, а не молодой граф-выскочка, которого она и так не до конца простила после его тайной женитьбы.

– Актуальны? – переспросила королева. – Восхваляют твоего кузена? Или что?

– Нет, что вы. А не имела в виду Роберта, – фрейлина густо покраснела.

– А кого ты имела в виду? – Елизавета посмотрела прямо в глаза девушки.

– Шекспира, автора пьес. Театр, в котором он играет, давал представления во многих домах. Например, у графа Саутгемптона. Все были в восторге.

– Хорошо, – Елизавета задумалась. Она всегда любила искусство. Музыка, театр, стихи – все это отвлекало от ежедневных забот и тревог. Почему бы и нет? Почему бы и не прислушаться к совету фрейлины, явно симпатизирующей некоему драматургу? – Пусть приезжают со своим спектаклем. Мне действительно не мешает развлечься.

Элизабет тут же отправила записку Уильяму: «Королева хочет вас видеть при дворе». Театр всполошился и начал готовиться к великой премьере. Специально в честь Эссекса Уильям дописал новую пьесу, которую начал незадолго до этого. «Король Джон» должен был восхвалять и королеву, и Эссекса одновременно. Шекспир, который не отошел еще от смерти сына, не стал долго думать над сюжетом, воздав должное и тому, и другому.

Пьеса прошла с успехом. Королева осталась довольна. После спектакля она велела привести к ней автора. Уильям, не веря в происходящее, подошел к Елизавете. Перед ним сидела пожилая женщина с высоким лбом, близорукими глазами и ярко-рыжими волосами, убранными в высокую прическу. Она была по-девичьи стройна и изящна.

«Если смотреть на королеву издалека, то она выглядит намного моложе своих лет», – подумал Уильям.

– Значит, это вы автор пьесы? – спросила королева немного усталым голосом, который тем не менее звучал громко и четко. – неплохо. Что вы еще успели написать?

– Кроме пьес я пишу сонеты, – произнес Уильям внезапно севшим от волнения голосом, – несколько пьес и сонетов. Это, пожалуй, все.

– А вы скромны, – заметила королева, и ей понравилась стеснительность молодого драматурга, – прочтите ваши сонеты. Один-два хотя бы.

Уильям сосредоточился. Он пытался выбрать что-то достойное королевы, но от волнения память не выдавала ничего особенного или выдающегося. «Прочту то, что помню, – подумал он, – раз не могу быстро решить, что выбрать, прочту то, что первое приходит на ум».

Он откашлялся и начал читать. Недалеко от них стояла Элизабет. Уильям, читая, думал о ней, и эти мысли придавали строкам, которые он произносил, больше страсти и любви, чем было изначально в них вложено.

– Достаточно, – кивнула Елизавета, – пройдемте со мной, – и королева встала со своего кресла, махнув Уильяму рукой.

Он пошел за ней. Десятки глаз следили за его передвижением с завистью и непониманием. Драматург-выскочка, какой-то актеришка удостоился внимания самой королевы. Присутствовавших съедало любопытство: зачем королева позвала его за собой. Уильям и сам не знал, куда ведет его Елизавета. Он послушно шел за ней, не смея верить в происходящее.

– Проходите сюда. – Елизавета открыла дверь и вошла в спальню.

Уильям, едва держась на ногах от волнения, прошел вслед за ней.

– Мне понравились ваши сонеты, – произнесла Елизавета, обернувшись к Шекспиру, – вы могли бы посмотреть на мои стихотворения, поправить немного. То есть привести их в надлежащий вид. Я ведь королева, а не поэт. Мои стихи неидеальны.

– Что вы, – попытался было возражать Уильям, – все, за что берется Ваше Величество, не может быть неидеальным.

– Не льстите, – перебила его Елизавета, – поправьте, что сочтете нужным. И прошу, не показывайте их никому. Я доверяю вам, уж не знаю почему. Но будьте достойны этого доверия.

– Конечно. Можете не сомневаться, – заверил ее горячо Уильям, – я сделаю все, что в моих силах. И ни одна живая душа не увидит ни строчки.

– Когда вы закончите работать над ними? – спросила Елизавета, доставая большую, покрытую золотом шкатулку.

– Мне достаточно и недели, – заверил Шекспир, – я начну читать прямо сегодня. Уверяю вас, это не займет много времени. Я искренне считаю, что если ваши стихи и требуют исправлений, то совсем немного.

– Ну что ж, держите все это у себя, – королева протянула ему пачку листков, испещренных мелким, аккуратным почерком, – я сама вызову вас снова к себе. Может быть, вы даже напишите специально для меня пьесу.

– О чем Ваше Величество хотело бы, чтобы я написал? – с громко бьющимся сердцем спросил Уильям.

Елизавета задумалась.

– Пусть это будет комедия о любви. В жизни любовь не бывает смешной, – заметила она, – любовь по своей сути трагична. А вы напишите что-нибудь забавное.

– Я постараюсь как можно скорее выполнить вашу просьбу, – заверил королеву Уильям.

– Не торопитесь. Сейчас у меня другие заботы. Но не исключено, что к осени наши проблемы разрешатся. Так что пишите, не торопитесь, но будьте готовы представить свое сочинение. Спрячьте то, что я вам дала получше. Когда вас будут спрашивать, что вы тут делали, скажите: мы с королевой беседовали об искусстве, – она усмехнулась, – все знают, что я люблю театр. Скажите, что вы рассказывали мне содержание своих пьес и читали сонеты.

– Да, Ваше Величество, – ответил Уильям и засунул листки со стихотворениями под камзол.

– Я никогда и никому не показывала то, что пишу. Впрочем, я давно уже ничего не писала. Для того чтобы слагать стихи, надо сильно любить достойного этой любви человека, не так ли?

– Совершенно с вами согласен, – кивнул Уильям.

– Ведь и ваши сонеты, я уверена, посвящены определенной женщине.

– Да, это так.

– Можно ей только позавидовать. Такие красивые стихи должны быть посвящены не менее красивой даме сердца, – Елизавета вздохнула.

– Самая красивая дама в Англии это вы, Ваше Величество, – заметил Уильям, – но нет стихов, которые бы отражали вашу красоту в полной мере.

– Довольно, – Елизавета устало махнула рукой, – идите.

Уильям вышел из спальни королевы и медленно пошел по коридорам дворца, забыв точно, куда ему надо направляться. Навстречу ему вышел один из подданных королевы.

– Мне велено вас сопровождать, – пояснил он, указывая дорогу к выходу.

На улице Уильям понял, что все его друзья по театру давно разошлись по домам.

«Ну что ж, пойду исполнять указание королевы, – подумал он, – интересно, насколько хороши ее стихи. Но даже если они нехороши совсем, думаю, что с поставленной передо мной задачей я справлюсь».

Вдруг, проходя по узкой, пустынной улице неподалеку от дворца, Уильям почувствовал себя неуютно. Странная тревога охватила его, и он ускорил шаг. Было поздно – из-за угла навстречу ему выскочил человек в маске. Уильям обернулся. Сзади проход был закрыт. И с той стороны тоже к нему приближался незнакомый мужчина.

– Тебе придется отдать нам то, что тебе дала в своей спальне королева, – сквозь зубы сказал один из них, – и лучше по-хорошему, – он вынул шпагу и помахал ею в воздухе.

Уильям выхватил свою шпагу, которая почти всегда была при нем. Вечерами в Лондоне на многих улицах было опасно ходить без оружия, но нападали на Уильяма впервые. Он понимал, что владеет шпагой плохо. Весь его опыт фехтования сводился к игре на сцене, где он больше старался произвести впечатление на зрителя, чем провести серию правильных выпадов.

– Ты решил драться, – усмехнулся нападавший, – зря. Этак только испачкаешь бумаги, которые дала тебе королева, собственной кровью.

Но Уильям решил драться до последнего. Королева просила его никому ее стихи не то что не отдавать, но даже не давать читать. Стоили они его жизни? Уильям не знал – он ведь не успел взглянуть на них. Тем не менее делом чести было сражаться за то, что ему доверила сама королева, до конца.

Нападавшие подступали к нему все ближе. Они держали шпаги наготове, из-под масок враждебно блестели темные глаза. Уильям встал так, чтобы за спиной у него оказалась стена ближайшего дома, а оба мужчины были по бокам. Особенного преимущества такая позиция ему не давала. Но, по крайней мере, он мог видеть действия обоих. Уильям лихорадочно смотрел налево и направо, пытаясь решить, на кого ему нападать первым.

Мужчины не торопились. Они медленно накручивали плащи на руку, продолжая с усмешкой приближаться к Уильяму, так что вскоре он уже мог слышать их тяжелое дыхание. Он с силой рассек воздух шпагой и быстро отпрыгнул чуть вправо. Нападавшие оказались слева друг возле друга. Они явно не ожидали от Уильяма таких резких действий, но его поступок только разозлил их еще больше.

Позже Уильям не мог толком вспомнить, как все происходило. Наплевав на возможные обвинения в трусости, он просто-напросто кинулся бежать, воспользовавшись открывшимся пространством справа. Навстречу ему выехал всадник. Уильям не знал, друг это или враг, но продолжал бежать, чувствуя позади дыхание нападавших.

– Двое на одного! – вскричал мужчина, ехавший на лошади. – Что бы там ни было, но теперь вам придется иметь дело еще и со мной.

Он спешился и набросился на преследователей Уильяма. Те не стали обороняться и быстро скрылись, открыв неприметную дверь одного из домов. Спаситель Уильяма попытался последовать вслед за ними. Но оказалось, что дверь вела не в дом, а в узкий проход, соединявший две параллельные улицы.

– Исчезли, – вздохнул он, – бежать за ними бесполезно. Обычно в таких лабиринтах уже никого не найти.

Голос показался Уильяму знакомым.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил он с поклоном, – Уильям Шекспир, актер, к вашим услугам.

– Уильям! Черт возьми! Вот это да! – голос принадлежал не кому-нибудь, а самому графу Саутгемптону.

– Генри! – Уильям не верил своим ушам. – Ты спас меня от верной гибели.

– Что произошло? – спросил граф. – Ты наткнулся на грабителей? Что-то они рано вышли на охоту.

– Я и сам удивился. Мы давали спектакль для самой королевы. Она немного задержала меня, пожелав узнать мое мнение о поэзии, – неожиданно для самого себя начал врать Уил, – на улицу я вышел один, и вот видишь, что произошло. Я плохо владею шпагой, поэтому попросту трусливо бросился бежать.

– И правильно сделал, – похвалил граф, – если не умеешь как следует драться, лучше уносить ноги. Тем более это не дуэль, когда поединок представляется делом чести. Пойдем, вернемся во дворец. Я дам тебе свою карету, чтобы ты мог нормально добраться до дома.

– Еще раз благодарю тебя, Генри, за помощь, – признательно произнес Уильям.

В карете он просмотрел стихотворения королевы. В них чувствовалась любовь и страсть к человеку, которому она их посвящала. Стихи не требовали больших исправлений. Она написала их талантливо и под влиянием сильных эмоций. Дома Уильям взял несколько страниц с собственными сонетами, перемешал их с бумагами королевы и отправился к Ричарду Филду.

– Я хотел бы оставить кое-что у тебя на хранение, – объяснил он другу, – может быть, ты даже однажды напечатаешь то, что я тебе дал. Но пока я хотел бы внести немного исправлений в написанное. Поэтому буду иногда приходить к тебе и работать над текстом.

– Почему ты не можешь хранить его дома? – удивился Ричард.

– Издатели крадут тексты, ты знаешь. Мне кажется, у меня дома их могут выкрасть. Старые пьесы – ладно. Но новое я не хотел бы хранить у себя, – путано объяснил Уил.

– У тебя мания преследования, друг, – засмеялся Филд, – конечно, сейчас столько выходит пиратских изданий, что страшно представить. Тут ты прав. Но чтобы залезать к тебе домой?! Хотя всякое бывает. Если хочешь, оставляй что нужно здесь. В типографии много разных бумаг. Я припрячу твои бумаги так, что найти их среди всего прочего будет невозможно.

Уильям поблагодарил друга. Вернувшись домой, он понял, как был прав. Все его комнаты были перевернуты вверх дном. Листы бумаги с написанным текстом, вытряхнутые из шкафа, беспорядочно валялись на полу. Уильям начал складывать их на стол, пытаясь привести написанное в порядок. Через некоторое время он увидел, что некоторых страниц не хватало.

– Может, действительно орудуют издатели-пираты? – задал он себе вопрос. – Но почему тогда они не забрали все, а только отдельные страницы из разных пьес?

Уставший от свалившихся на его голову приключений, Уильям лег спать.

– Что за бумажки вы мне принесли?

– Это все, что удалось найти у него дома.

– Но это отрывки из каких-то пьес!

– Мои люди не очень разбираются в искусстве. Они взяли то, что было похоже на тайные бумаги королевы. Тут и отравления, и заговоры, и интриги против королей.

– Идиоты! – он вздохнул и кинул бумагу в камин…

Глава 5
Измена. 1598–1599 годы

Несмотря на то что Уильям после смерти сына частенько наведывался к семье в Стрэтфорд, его связь с Элизабет в какой-то момент возобновилась с прежней силой. Королева не посылала за ним, не требовала постановки заказанной пьесы. И Уильям подумал, что она забыла о своей просьбе, занимаясь куда более важными государственными делами. От Элизабет он слышал, что королева увлечена графом Эссексом, который после удачного похода на испанский порт Кадис снова стал ее фаворитом. Саутгемптон при этом оставался в дружеских отношениях с Эссексом и старался не терять расположения королевы. Элизабет ревновала, но пыталась скрывать свои чувства и все чаще встречалась с Уильямом.

Сонеты по-прежнему лежали вместе со стихотворениями королевы. Уильям переписал их, исправив кое-какие шероховатости, и на всякий случай так и хранил их у Филда. К нему домой наведывались еще пару раз, опять выкидывали все бумаги на пол. Но куски пьес больше не пропадали. Уильям уверил себя в том, что это орудуют пиратские издательства. Тем более что пьесы все чаще выходили то в искаженном, то в сокращенном виде без его разрешения.

Элизабет лежала на кровати. Ее шикарные темные волосы рассыпались по подушке.

– Уильям, – растягивая гласные, протянула она, – мне пора идти. Тебе придется помочь мне одеться.

Ему совсем не хотелось помогать ей одеваться: так она была хороша без одежды. Идеальная фигура, смуглая кожа, отличающая Элизабет от большинства англичанок, небольшая грудь, не испорченная родами и кормлением ребенка. Она потянулась:

– Хорошо! И не спешить бы никуда, – произнесла Элизабет томно, – опять дворец, сошедшая с ума старуха-королева в своем кошмарном рыжем парике. Ей надо говорить комплименты с утра до вечера. И Генри – туда же! При ней. Смотрит преданно в глаза. А сам затевает с Эссексом интриги. Как это ужасно – притворяться, лгать, быть тем, кем ты на самом деле не являешься.

– Я говорил, оставайся со мной, – Уильям начал собирать разбросанную по комнате одежду Элизабет, – я готов бросить ради тебя семью.

– Развод возможен только для королей. Но не для нас. Что ты мне предлагаешь? Жить с тобой, имея статус любовницы автора нашумевших пьес? – она расхохоталась, но ее смех не был веселым и искренним.

– Я никогда не смогу дать тебе того, что ты хочешь, – Уильям вздохнул, – а хочешь ты сохранить положение в обществе и свое место при дворе. Дело не в том, что я женат, а в том, что я никто – не дворянин и не богат.

– Уильям, ты опять затеваешь этот разговор, – Элизабет встала и начала одеваться, – он не имеет смысла, пойми. Я люблю тебя, но не могу взять и остаться жить с тобой. И ты сам все прекрасно понимаешь.

– Зачем тогда мы встречаемся? – Уильям сердился.

– Потому что любим друг друга, но разве за этим следует что-то? – Элизабет надела нижнюю юбку и потянулась за корсетом. – помоги лучше зашнуровать корсет, – попросила она и повернулась к Уильяму спиной.

– По-моему, любовь значит многое для человека. Порой он готов ради нее на большие жертвы. И даже может лишиться жизни из-за любимой, – высокопарно заявил Уильям.

– Все это твои пьесы. Ты не живешь, ты придумываешь, – она протянула руку за второй юбкой, на сей раз с кринолином, – смерть, любовь, страсти – герои сонетов и пьес живут именно так. Иначе кому будет интересно смотреть на сцену, если на ней не проливается кровь влюбленных, – Элизабет усмехнулась, – в настоящей жизни все гораздо менее возвышенно.

– Жаль, что ты так думаешь, – Уильям был удручен. Он и сам понимал, что Элизабет права, но ему не хотелось признаваться себе в этом.

Она закончила одеваться, кое-как привела волосы в порядок и выбежала из дома. Уильям остался в одиночестве, глядя с грустью на разобранную постель. Он все чаще задумывался о том, куда ведет его судьба. Но никак не мог понять смысл, заложенный в пути, по которому он следует. Жизнь в Лондоне уже не так его радовала, как раньше. Гораздо спокойнее порой бывало в Стрэтфорде. Анна молча радовалась его присутствию дома, не задавая лишних вопросов и не пытаясь требовать большего.

Уильям привычно писал по две-три пьесы в год. Они имели успех, дела в театре шли в гору. Отец Бербриджа подумывал о строительстве нового здания и искал подходящий участок в черте города.

В мае Элизабет неожиданно сообщила, что уезжает в Париж. Она неважно себя чувствовала в последнее время, и королева позволила ей покинуть на лето двор.

– Мне очень жаль покидать тебя, – Элизабет и в самом деле была очень печальна, – не знаю, когда мы сможем увидеться вновь.

– Почему ты так говоришь? – Уильяму стало не по себе. – ты действительно серьезно больна? Я готов сопровождать тебя во Францию.

– Не нужно, – Элизабет грустно покачала головой, – надеюсь, туда сможет подъехать граф. Генри обещал позаботиться обо мне.

– Опять граф Саутгемптон! – Шекспир не мог скрыть охватившую его ярость. – ты пытаешься играть с нами обоими. Не пора ли сделать выбор? – он говорил эти слова, но понимал, что если выбор будет сделан не в его пользу, то вряд ли будет готов принять его.

– Я сделала выбор, но не могу сейчас об этом говорить, – Элизабет старалась не смотреть на Уильяма, – не уверена, что мой выбор правильный. Но я вынуждена поступить именно так.

– Ты выбрала графа? Я так и знал. Этим все и должно было кончиться!

– Не сердись, Уильям, – Элизабет ласково провела по его щеке, – еще ничего точно неизвестно. Я уезжаю, и прошу тебя постараться меня забыть. Как бы ни складывались наши отношения с Генри, я, скорее всего, не вернусь в Англию.

* * *

– Граф, я устроил вашу поездку в Париж с секретарем королевы, – Эссекс говорил надменно, стараясь всем видом показать свое неудовольствие. – Елизавета не доверяет мне, и ваш поступок не добавит мне в ее глазах доблести.

– Я несказанно благодарен вам за то, что вы сделали, – Генри склонил голову.

– Я делаю это не для вас, и вы прекрасно понимаете, в чем дело, – Эссекс не скрывал обуревавших его чувств, – ваш поступок низок. Я не ожидал такого от собственного друга.

– Роберт, прости, – Генри сделал шаг навстречу Эссексу, – я знаю, что поступил неблагородно, но готов исправить свою ошибку.

– Ваше возвращение в Англию будет иметь не самые лучшие последствия, – сказал Эссекс чуть мягче, – подумайте, как представить дело в лучшем свете. Хотя, как его ни представь, а ничего хорошего в сложившейся ситуации от королевы не ждите.

– Знаю, – кивнул граф Саутгемптон, – но я люблю вашу кузину и готов голову сложить ради нее. Честь Элизабет не пострадает.

– Надеюсь, что так. Жду от вас новостей. Элизабет уже месяц скрывается в Париже. Вам стоит поторопиться, – Эссекс кивнул и подошел к графу совсем близко, – все должно быть сделано в кратчайшие сроки. У вас нет другого выхода.

– Не беспокойтесь. Смею вас заверить, у меня и мысли нет отказываться от Элизабет.

– Повторяю: вы лишитесь милости королевы. Помните об этом, возвращаясь назад, и не пытайтесь стать снова ее фаворитом.

– Я готов пожертвовать всем, – Генри посмотрел прямо в глаза Эссексу, – даже вашим расположением.

– Им вы уже пожертвовали, к сожалению, – граф скривил губы в усмешке, – любовь играет с нами в злые игры, не так ли? Ваш друг Уильям Шекспир так хорошо описал это в своих пьесах. Или вам так не кажется?

– Вы правы, – Генри нахмурился, – но дружбе с Шекспиром пришел конец.

– Отчего же?

– Мы все-таки не сошлись в наших взглядах на любовь, – граф Саутгемптон отвел взгляд в сторону, – нас слишком многое разделяет. Тем более что он перестал писать в мою честь сонеты, – Генри улыбнулся, – для чего еще его оставлять при себе?

* * *

Известие о тайной женитьбе графа Саутгемптона и Элизабет Вернон привело королеву в состояние страшного гнева. Сначала фрейлина попросила королеву отпустить ее в Париж якобы поправить пошатнувшееся здоровье. Потом Эссекс хлопочет о том, чтобы в Париж с посольской миссией вместе с секретарем королевы отправили графа Саутгемптона. И что в итоге? Эти двое тайно женятся в Париже!

– Вот так вы устраиваете судьбу своей кузины? – вызвав к себе Эссекса, спросила Елизавета. – и уверены, что такая сделка сойдет вам с рук.

– Простите, Ваше Величество, я и сам не знал о готовящейся свадьбе, – оправдывался граф, – поверьте, я вовсе не был заинтересован в их браке.

– Ложь! Все ложь! – вскричала королева. – Вы также тайно женились, и я вас простила. У вас богатый опыт в подобных мероприятиях. Но в этот раз все будет иначе. И не надейтесь, что ваша кузина и Саутгемптон смогут спокойно вернуться в Англию, не страшась моего гнева.

– Они готовы склонить перед вами головы, я уверен, – Эссекс, и сам осознававший все последствия отчаянного поступка кузины, надеялся умилостивить королеву, – боюсь, у них не было другого выхода.

– Меня не интересует, был у них выход или нет, – королева сжала побледневшие губы, – ни мои фрейлины, ни приближенные не могут так поступать со мной.

Елизавета вышла из комнаты, оставив Эссекса раздумывать над создавшейся ситуацией. Ей было больно. Очередное предательство. Генри расточал комплименты, клялся в верности и преданности. И вот – женитьба. В Вернон королева никогда не была уверена. Привлекательная кузина Эссекса была слишком хитра, чтобы хранить верность своей королеве. Да и вообще кому бы то ни было. Елизавету больше ранил поступок молодого фаворита.

– Все они предают меня, – она опять смотрела в окно на простиравшуюся перед дворцом Темзу, – предают и не чувствуют никаких угрызений совести. Начиная с Дадли, дважды женившегося за моей спиной, и кончая Саутгемптоном. Эссексу женитьба на руку. Он устраняет соперника и одновременно пристраивает кузину. Неплохой ход, – Елизавета усмехнулась, – пусть только вернутся. Если они думают, что добьются от меня снисхождения, то глубоко ошибаются. Все трое.

По возвращении в Лондон в начале сентября граф Саутгемптон и его беременная жена были заключены в Тауэр. Эссекс обещал свое покровительство, но королева была тверда в своем решении.

– Не было выхода, – ответила Елизавета Эссексу, – меньше надо было грешить. Граф проявил себя, конечно, с лучшей стороны. Согласился жениться на забеременевшей любовнице. Что ж, молодец. Я его не осуждаю. Но пусть подумает о том, что все наши поступки имеют последствия. А подумать в Тауэре у него будет время. Тауэр в принципе помогает в раздумьях. Мне ли этого не знать?

– Элизабет в ноябре должна родить, – попытался он выручить из тюрьмы хотя бы кузину.

– В Тауэре для этого созданы все условия, – королева рассмеялась, – не волнуйтесь, граф. Ваша кузина должна была думать о том, где ей рожать, раньше. Или вы со мной не согласны?

– Вы, как всегда, правы, Ваше Величество, – Эссекс поклонился.

Он знал, что гнев королевы обрушится на головы молодоженов как только они пересекут Ла – Манш. И помочь им избежать наказания было невозможно. Их разлучили сразу же по прибытии в Англию. Оставалось надеяться на милость королевы, которая, бывало, через некоторое время прощала совершившего роковую ошибку фаворита. Вот только надеяться на то, что, как и Эссекса, она снова после этого приблизит к себе, Генри не следовало.

* * *

Уильям скучал по Элизабет и волновался за ее здоровье. Она упорно не говорила ему, что с ней случилось, и он переживал, вспоминая последние дни жизни своего сына. Когда Элизабет, наконец, уехала в Париж, Уильям понял, что впервые она стала так далека от него, что никакие силы не могут помочь ее увидеть.

Вскоре граф тоже уехал во Францию по поручению королевы. Уильям не мог не ревновать, представляя, как Генри воспользуется отсутствием соперника.

– Тебе бы радоваться, что ее нет рядом, – давал советы Джеймс Бербридж за кружкой пива в их любимой таверне, – выброси фрейлину королевы из головы. Она никогда бы не стала твоей, и ты это прекрасно понимаешь. Ты женат, а она не твоего круга. Неужели ты всерьез подумал, что Элизабет может остаться с тобой?

– Нет. Не думал. Но надеялся, – Уильям грустно покачал головой, – она обожала слушать мои сонеты, смеялась над моими шутками. Я читал ей отрывки из новых пьес. Элизабет была частью моей жизни на протяжении шести лет! Джеймс, я любил ее шесть лет!

– Сначала ты любил портрет, потом возлюбленную графа. Ты должен был сразу догадаться, что эта связь обречена, – Джеймс понимал, что не может убедить друга, но отчаянно призывал все свое красноречие на помощь, – ладно, подожди, когда она вернется. Время расставит все по местам. Если граф добьется взаимности, то, значит, она на самом деле не любила тебя.

Уильям страдал и мучался в неведении. Дни проходили за днями, а от Элизабет не приходило новостей. Вместо того чтобы летом поехать к семье в Стрэтфорд, Уильям сидел в Лондоне, боясь пропустить весточку от Вернон. В свободное время он отшлифовывал стихотворения королевы, которые в какой-то момент стали похожи на его собственные сонеты.

«И пусть, – подумал он, – меня не просили придерживаться определенного стиля. Да и забыла о своей просьбе королева».

Он переписал все сонеты еще раз и сложил их вместе в одну стопку, которая по-прежнему хранилась у Филда. Сонеты были пронумерованы. Свои собственные Уильям скромно поставил в конец. Он помнил о просьбе королевы никому не показывать ее произведения, поэтому не стал их подписывать, поставив возле каждого лишь номер.

В конце лета по Лондону прошли слухи: граф Саутгемптон, вернувшись в Англию, по приказу Елизаветы был заключен в Тауэр. Уильям сразу подумал о Элизабет. Осталась ли она во Франции? Или тоже вернулась в Лондон? Где она и что с ней?

– Мне очень жаль сообщать тебе это известие, – Филд встретил его в типографии, – но я точно выяснил следующее: граф тайно женился на Элизабет Вернон в Париже. Говорят, его жена беременна. Они оба находятся в Тауэре.

Потом Уильям повторял себе многократно: так и должно было случиться. Элизабет не осталась бы с ним. Он был ее забавой, игрушкой, интересным собеседником, талантливым поэтом, слагавшим в ее честь стихи. Ей было интересно находиться меж двух огней, заигрывая и с графом, и с Уильямом одновременно. Уильям помнил, как граф всегда был уверен в своем преимуществе перед соперником. Наивно было предполагать, что победа достанется драматургу. Даже в пьесах счастливый конец в таких историях был невозможен.

Ребенок у Элизабет родился в ноябре. Королева смилостивилась и выпустила молодую пару из тюрьмы. Она категорически запретила им появляться при дворе и не желала о них ничего слышать.

Уильяму оставалось смириться с потерей возлюбленной. Но одна мысль никак не давала ему покоя: а не его ли ребенка носила все это время под сердцем Элизабет? И что-то подсказывало, что это вполне вероятно. Боль от возможной потери сразу двоих дорогих ему людей не давала покоя. Надеяться на встречу с женой графа теперь не представлялось возможным.

Однажды вечером Уильям пришел к своему земляку, Ричарду Филду, и принес ему очередную страницу с сонетом.

– Это последний сонет, который я написал, – сказал он, помещая листок в самый низ стопки, – у меня нет больше возлюбленной, в честь которой я мог бы их слагать.

– Могу я напечатать твои сонеты? – поинтересовался Филд. – книжка имела бы успех. Представь: последние сонеты Шекспира!

– Нет, не надо. Я не готов представить их публике, – Уильям замолчал. Он не стал говорить о том, что собственных сонетов среди тех, что хранились у Филда, было всего около тридцати. Теперь это не имело никакого значения…

В конце года Уильям вернулся в Стрэтфорд. В кругу семьи он надеялся окончательно забыть Элизабет. «Быть может, – думал он, – она и сама не знает, чей ребенок у нее родился. К чему ворошить прошлое. Оно пусть прошлым и остается». Но, несмотря на старательные попытки выбросить Элизабет из головы, он время от времени вспоминал ее, мучаясь от того, что неспособен окончательно с ней порвать.

Уильям вспоминал, как впервые граф показал ему ее портрет. Он тогда написал один из своих первых сонетов. Генри был уверен, что сонет посвящен ему. Уильям не стал разуверять графа, но с тех пор каждая строчка была овеяна его любовью к Элизабет. Он вспоминал, как впервые увидел ее, и образ ожил, оказавшись гораздо прекраснее изображения на портрете. Он помнил ее первую записку, как боялся, что не найдет в толпе карету, как она смотрела на него тогда.

Он снова и снова представлял Элизабет, лежащую перед ним на постели. Он скучал по их разговорам. По ее смеху и слезам, по голосу, дрожащему от страсти. С каждым днем Уильям все больше погружался в воспоминания. В конце концов он перестал сомневаться в том, что ребенок, которого родила в ноябре Элизабет, был от него.

Однажды вечером он зашел в спальню. Анна сидела на кровати и тихонько плакала над портретом сына. Уильям сел рядом. Он вдруг ясно представил себе то, что происходило в этой комнате два года назад. «Даже если этот ребенок – мой, то самое главное – он жив и здоров. Он будет жить в прекрасных условиях, и не важно, что я его никогда не увижу», – Уильям обнял жену и долго они вместе смотрели на портрет.

– Нам нужен новый дом, – на следующий день объявил Уильям Анне, – этот маленький и старый. Да и воспоминания нам не дадут в нем быть счастливыми.

– У нас есть деньги, чтобы купить новый дом? – удивилась Анна.

– Есть, – Уильям кивнул, – я займусь поисками сразу после нового года. Найдем что-нибудь побольше.

Как и обещал, Уильям сразу после рождественских праздников принялся искать новое жилье. В Лондоне в это время Бербридж нашел землю под строительство нового помещения под театр. Уильям воспринял такое совпадение как хороший знак. Ему, конечно, не хватало былого энтузиазма – уезжая когда-то в Лондон, он чувствовал в себе гораздо больше сил и оптимизма. Теперь оставалось лишь стараться не смотреть назад. Слишком сильна была горечь от потерь. Уильям пытался преодолеть боль от смерти сына и забыть женщину, которую так любил.