Текст книги "Индийский веер"

Она говорила со мной, вновь и вновь горюя о случившемся. Я пыталась дать ей совет, но, как она заявила, была еще слишком молода, чтобы понять.

Я много думала о тех детях, что родятся в лечебнице тетки Эмили, – нежеланных детях, – и вспоминала своих родителей, которые спланировали мое обучение и образование, еще когда я даже не появилась на свет. Я думала о леди Гарриет, которая корила Господа за то, что он не давал ей детей, а потом избаловала их до такой степени, что теперь с Лавинией стряслась эта беда.

Были здесь и другие пациенты, помимо женщин, ожидавших рождения детей. Среди них был бедный старик, которого я видела из окна своей спальни сидящим на скамейке в день моего приезда. Я узнала, что в свое время он был большим ученым, но потом с ним случился апоплексический удар, в результате чего он повредился рассудком; а здесь он оказался потому, что семья не пожелала ухаживать за ним и поместила сюда в ожидании смерти, – это был самый удобный способ избавиться от него. Была здесь и женщина, которая жила в своем собственном мире. Она вела себя высокомерно, потому что полагала, будто правит большим поместьем, полным слуг. Все звали ее Герцогиней. Жил в лечебнице и некий Джордж Томпсон, раскладывавший дрова для костров в буфетах. Его поведение вызывало большое беспокойство, и за ним требовался постоянный присмотр. Он никогда не пытался развести настоящий огонь, но существовала нешуточная опасность, что когда-нибудь он попробует это сделать.

Все они походили на людей из мира теней.

Я часто думала и о Джанин, которая родилась здесь и которую воспитывала тетка, родство с коей она отрицала.

Сам дом был ярким и чистым. Повсюду висели голубые занавески и стояла светлая мебель, но тем не менее он выглядел угрюмым и загадочным, и я никогда не чувствовала себя в нем легко и покойно. Иногда я просыпалась посреди ночи, дрожа от страха, и вглядывалась в очертания второй кровати, на которой спала Лавиния, разметав по подушке свои чудесные волосы. Ее сон часто бывал беспокойным. Я спрашивала себя, вспоминает ли она своего неверного возлюбленного, с важным видом подходящего к нам у pâtisserie с байками о собственном величии и единственной целью – соблазнить невинную девушку? И все эти недели удовольствия, приведшие к такому финалу. Но каков урок! Вот только усвоит ли его Лавиния?

Ее принял доктор Рэмси – маленький человечек с темными курчавыми волосами, растущими у него даже из носа и ушей. Осмотрев ее, он заявил, что она пребывает в добром здравии, что беременность протекает хорошо и что появления ребенка на свет следует ожидать на второй неделе августа. Это были хорошие новости. Мы рассчитывали, что он родится на две недели позже указанного доктором срока.

Я сказала себе: «Скоро мы уедем из этого странного места». Здесь я чувствовала себя отгороженной от реального мира. Как хорошо будет вернуться в мир живых, потому что мне казалось, будто здесь может случиться все, что угодно. Тем не менее тетя Эмили стремилась окружить нас домашним уютом. Она всегда была веселой и оживленной, спрашивала нас, чувствуем ли мы себя здесь «как дома». Если бы еще не эти ее пронзительные зеленовато-голубые глаза, которые, казалось, говорили мне то, чего я не желала знать.

Днем все было нормально, и только по ночам я слышала странные звуки. Маленькая девочка начинала вдруг плакать от страха, а ученый бродил по коридорам, постукивая своей палкой и бормоча себе под нос что-то насчет беспорядка в лаборатории. Герцогиня иногда ходила во сне, и мы слышали, как она отдает приказания бюсту Георга IV в холле, полагая его своим дворецким.

Это был дом контрастов: крепкая и грубоватая Агата со своим уличным лондонским акцентом и нежная Эмелин, ожидающая визита своего возлюбленного. Да, это был таинственный и загадочный мир, и, хотя он вызывал у меня всепоглощающий, пусть и нездоровый, интерес, я всей душой рвалась поскорее уехать отсюда.

Я знала, что впереди нас – по крайней мере Лавинию – ждут неисчислимые трудности, когда мы выберемся отсюда. Я догадывалась, что все, кто живет здесь, платят значительные суммы тетке Эмили за ее услуги; и, хотя Лавинии было позволено платить по частям, все равно ей придется нелегко.

В людях, пребывающих в лечебнице, ощущалось нечто странное. Это было что-то вроде приватного санатория, куда приезжали те, кому было что скрывать, – за исключением Герцогини и старика, которых отправили сюда их семьи, дабы избавиться от них. Мне было очень жаль их, и я никак не могла отделаться от мысли, что во всем этом есть нечто зловещее.

Доктор мне откровенно не понравился. Он был похож на проныру, нечистого на руку, которому, по моему разумению, тоже было что скрывать.

А вот Джанин здесь стала совсем другой. Ей приходилось помогать своей тетке, и ее часто заставляли ухаживать за пациентами, а один молодой человек и вовсе был поручен ее особому попечению. Его звали Достопочтенный Кларенс Колдри, и он явно страдал умственной отсталостью. Он обладал сияющей улыбкой и приходил в полный восторг, когда кто-нибудь заговаривал с ним. Правда, ему самому говорить было нелегко: язык его будто не помещался во рту. Во всем его облике просматривалось сходство с собакой.

Мне почему-то казалось, что Джанин тяготится своим положением. Она уже ничуть не походила на ту девушку, с которой мы учились в школе. За любезными же улыбками тетки Эмили крылась расчетливая натура, и она буквально не спускала с Джанин глаз.

Мне же, повторю, отчаянно хотелось поскорее уехать отсюда. Казалось, мы провели здесь уже много месяцев. Иногда я гуляла с Джанин, правда, недолго. В последние недели Лавиния стала неуклюжей, ей было трудно ходить, и потому она не могла сопровождать нас.

– Скоро ты уедешь, – сказала мне как-то Джанин. – Осталось недолго. Лавиния уже почти готова доставить товар по назначению.

Я поморщилась, поскольку была единственной, кто относился к будущему ребенку с симпатией. И мне не нравилось, когда его называли «товаром».

– А я так и останусь здесь, – с легкой гримасой недовольства закончила она.

– Что ж, это твой дом, – напомнила я ей.

Она угрюмо кивнула, соглашаясь.

– У тетки Эмили есть на меня виды.

– Только не Достопочтенный Кларенс!

– Боюсь, что так.

– Ох, Джанин… ты не можешь!

– Все может быть. В конце концов, он сын пэра.

– Он не захочет сочетаться браком.

– Я должна сделать так, чтобы он не мог без меня обходиться.

– Джанин, почему ты остаешься здесь?

– Я здесь родилась. И прожила всю жизнь, если не считать того времени, когда училась в школе.

– Твоя тетка, должно быть, очень привязана к тебе, если отправила учиться в Ламезон.

– Она не моя тетка. За обучение платила моя настоящая семья.

– Они бы не хотели, чтобы ты вышла замуж за Кларенса.

– Все решает тетя Эмили.

– Да, она выглядит очень властной и могущественной. Надеюсь, она даст Лавинии время, чтобы расплатиться.

– Несомненно. Хотя, если произойдет задержка с платежами, она может обратиться к матери Лавинии.

– Она не должна этого делать. Не думаю, что Лавиния предвидела, что это будет так дорого.

– Ошибки всегда обходятся дорого, так или иначе. Она попала в большую беду. А мы с тобой вытащили ее оттуда… ты и я. Что бы она делала, если бы мы не привезли ее сюда? Кроме того, деньги нужны и на содержание ребенка. Так что ей еще повезло, имей в виду. Она не могла и надеяться на лучшее.

– По крайней мере, мы сделали все, что могли, – сказала я.

И вновь подумала: осталось совсем недолго.

* * *

Вскоре после этого ночью Лавиния проснулась от сильной боли. У нее начались схватки.

К ней в комнату явились доктор и тетка Эмили. Едва я успела впопыхах набросить на себя одежду, как меня отправили разбудить одну из служанок, которая немного разбиралась в акушерстве и уже помогала при родах раньше.

Роды оказались легкими. Лавиния была молодой и здоровой, и уже утром у нее родилась девочка. В нашей комнате появилась колыбелька.

– У нас практически не осталось свободных мест, – извиняющимся тоном поведала мне тетя Эмили. Но я ничего не имела против того, что наша комната превратилась в детскую. Малышка попросту очаровала меня.

Лавиния испытывала невероятное облегчение оттого, что ее страдания закончились. Весь первый день она просидела на кровати, улыбаясь и глядя влюбленными глазами на ребенка вместе с нами.

Ее навестили многие – Эмелин, Агата, Герцогиня… Последняя приняла Лавинию за свою дочь и именовала малышку Паулем. А вот Мириам не пришла.

Лавинии требовался небольшой отдых перед тем, как мы двинемся дальше. Я тоже вздохнула с облегчением. Лавиния благополучно прошла через нелегкие испытания. Я слышала много историй о том, как во время родов случались самые ужасные вещи, и даже спрашивала себя, что мы станем делать, если что-либо подобное случится с Лавинией. Но теперь на этот счет можно было не беспокоиться. Она была совершенно здорова, да и малышка обрела цветущий вид. Словом, наше пребывание в лечебнице явно подходило к концу.

Первые несколько дней мы буквально не отходили от новорожденной, беспрестанно любуясь ею. Мне казалось настоящим чудом, что в результате гнусного обмана на свет может появиться столь забавное крошечное создание. Даже Лавиния была очарована ею и гордилась тем, что произвела ее на свет. Я полюбила ее личико, вечно прищуренные глазки, завитки темных волос и маленькие ручки и ножки, украшенные нежными розовыми ноготками.

– Ей нужно имя, – сказала я. – Она похожа на маленький цветок.

– Давайте назовем ее Цветком, а поскольку она наполовину француженка, то пусть будет Флер.

– Флер, – повторила я. – А что, это имя ей идет.

Вот так малышка стала Флер.

Я написала Полли о том, что ребенок появился на свет и что это девочка по имени Флер. Полли написала в ответ, что они с нетерпением ждут ее к себе. Эфф пребывала в радостном волнении; у нее все уже было готово – колыбелька, бутылочки и пеленки. Эфф хорошо разбиралась в том, что требуется маленькому человечку. Правда, она полагала, что имя мы выбрали диковинное, тогда как сама она предпочла бы что-нибудь попроще, например Роза, или Лили, или хотя бы Эффи.

– Теперь вы сами по себе, – сказала нам Джанин. – Ваш адрес у меня есть. Я обязательно напишу.

Тетка Эмили любезно попрощалась с нами и вручила Лавинии неоплаченный счет, при взгляде на который у той неизменно портилось настроение.

Мы с нею должны были отвезти ребенка в Лондон. Полли встретит нас на вокзале. Эфф останется дома, чтобы подготовиться к встрече.

Поезд прибыл по расписанию. Я несла девочку на руках. У меня это получалось лучше, чем у Лавинии, – не так неуклюже. Такими и увидела нас Полли. Она воскликнула:

– Друзилла! – И в следующий миг оказалась рядом. Глаза ее лучились любовью, и она принялась обнимать меня и малышку разом. – А вот и вы с нашей маленькой крошкой. Ну-ка, ну-ка, дай-ка мне взглянуть на тебя. Хорошо выглядишь.

– Ты тоже, Полли. Как чудесно снова увидеть тебя!

– Еще бы! Подожди, что будет, когда Эфф увидит эту кроху.

С Лавинией же она поздоровалась весьма прохладно, хотя та присмирела и, похоже, осознавала, чем обязана моей старой няне и ее сестре.

Нас уже поджидал нанятый Полли кеб, мы все погрузились в него и покатили к дому на пустыре.

Эфф изменилась самым разительным образом. Я увидела перед собой представительную и даже величавую женщину. Они купили дом через дорогу и теперь владели тремя особняками, квартиры в которых весьма выгодно сдавали внаем. Мне понадобилось некоторое время, чтобы разобраться с жильцами, потому как теперь их стало намного больше.

Радость и восторг сестер при виде малышки затмили все остальное. Эфф взяла руководство на себя. А Полли, я видела, была растеряна и озадачена. Она то и дело поглядывала на меня исподтишка. Разумеется, присутствие Лавинии вынуждало их к некоторой сдержанности. Казалось, над нами довлеет тень леди Гарриет; я подозревала, что даже Полли не лишена подобной слабости. Эфф без конца извинялась перед Лавинией то за одно, то за другое, поскольку была куда лучше знакома с условностями общества, чем готова была признать Полли. Сколь бы предвзято они ни относились к Лавинии, та по-прежнему оставалась дочерью леди Гарриет.

Мы пробыли у них всего несколько дней. Из Лондона я написала отцу, а Лавиния – матери. Мы сообщили, что только что вернулись из Линденштейна и решили прервать свое путешествие, чтобы отдохнуть в столице. Домой мы рассчитывали вернуться уже через несколько дней.

Убийство в Фидлерз-Грин

Я была потрясена, заметив перемены к худшему, произошедшие с отцом. Теперь он передвигался, опираясь на палку, но по-прежнему утверждал, что с ним все в порядке. Дескать, в деревне много работников, которые оказывают ему неоценимую помощь.

Он пожелал, чтобы я рассказала ему о Линденштейне; он полагал Schloss очень древним, в сущности, готическим замком и хотел знать, не осталось ли поблизости каких-либо свидетельств нашествия готов.

– Наверняка ты нашла все это чрезвычайно увлекательным, моя дорогая. Прекрасная возможность. Ты поступила мудро, раз не упустила ее.

Я весьма уклончиво отвечала на его вопросы о месте своего якобы пребывания и сказала себе, что при первой же возможности должна найти соответствующую книгу и почерпнуть из нее хотя бы какие-нибудь знания о нем. Пришлось упрекнуть себя за то, что я не подумала об этом раньше. Но, разумеется, у нас хватало и других забот.

Миссис Дженсен сказала, что прошлой зимой отец серьезно недомогал и что она уже заранее страшится приближающейся перемены сезона. Она явно была рада тому, что я снова дома.

– Ваше место здесь, – многозначительно добавила она. – Я даже начала беспокоиться, когда узнала, что вы не сразу возвращаетесь домой, а решили повеселиться в компании чужеземных принцесс.

– Принцесса была всего одна, миссис Дженсен, – напомнила я ей.

– Довольно и одной. Вы должны были вернуться прямо домой. Знаете, что я вам скажу? Я рада, что школа закончилась, – наконец-то. Как там Полли?

– Очень хорошо.

– Наверное, она была рада увидеть вас.

Я подтвердила ее догадку.

Итак, со школой было покончено. Предполагалось, что я приобрела необходимый лоск. Я, правда, не была уверена, произвело ли это во мне серьезные перемены, хотя понимала, что перестала быть той невинной девочкой, которая отправилась на учебу во Францию.

В ту ночь, когда после долгого перерыва я наконец лежала в собственной кровати, мне снились кошмары.

Перед моим внутренним взором проплывали самые разные лица. Герцогиня… Ученый… Мужчина со своими кострами… Все они ждали смерти. И очень много женщин, носивших в себе ростки новой жизни. Я видела жизнерадостную улыбку Агаты, полный тоски взгляд Эмелин и искаженное мукой лицо Мириам. Я чувствовала потаенную улыбку тетки Эмили, которая как будто говорила: «Тебе не убежать отсюда, ты останешься здесь навсегда, тут тебя ждет покой… вечный покой…»

Проснулась я от собственного крика:

– Нет! Нет!

И только потом сообразила, что лежу в своей кровати и что мне всего лишь приснился страшный сон. Я была свободна.

На следующий день ко мне пожаловала Лавиния.

– Давай прокатимся верхом, – предложила она, и мы поехали кататься, поскольку теперь, закончив учебу, могли ездить верхом без сопровождения грума.

Она сказала:

– Только здесь я могу говорить без опаски. Вокруг так много людей. У меня такое чувство, что они могут подслушивать. Мать толкует о сезоне в Лондоне.

– Она ни о чем не догадывается?

– Нет, конечно. С чего бы вдруг?

– Мой отец задавал неудобные вопросы насчет Линденштейна.

– А, он слишком далеко, чтобы люди знали о нем. Сезон в Лондоне, только представь себе!

– Хочешь поехать?

– Разумеется, хочу. А еще я хочу выйти замуж за богача, чтобы расплатиться с теткой Эмили. Эта женщина – настоящая акула.

– Когда ты приехала к ней, ты так не думала.

– Я не знала, что это будет стоить так дорого.

– Сколько времени тебе понадобится, чтобы окончательно расплатиться с нею?

– Больше года. Разве что я сумею уговорить маму увеличить сумму на мое содержание.

– Почему бы тебе не попросить Фабиана?

– Я не смогу объяснить ему, для чего мне понадобились деньги, а он захочет знать.

– Разве ты не можешь сказать ему, что это тайна?

– Ты совсем не знаешь Фабиана. Он хочет знать все. Он всегда был таким. Нет. Мне придется выплачивать долг из денег на мое содержание до тех пор, пока я не найду себе богатого мужа.

Я взглянула на нее, удивляясь тому, как легко она ведет подобные разговоры. Неужели она не вспоминает малышку Флер? Разве ей не хочется хотя бы иногда побыть вместе с нею?

Я и спросила ее об этом.

– Конечно хочется, – отозвалась Лавиния, – но ведь я не могу, не так ли? Эти двое надежно присмотрят за ней. Они уже любят ее.

– Я попробую съездить к ним на днях и узнать, как у них дела. Хочу повидать Флер.

– Очень хорошо! А потом ты расскажешь мне, как она поживает.

Я подивилась тому, как быстро к ней вернулся прежний апломб. Подавленная и напуганная Лавиния исчезла буквально на глазах. Она уже справилась со своей бедой и, насколько я видела, была готова к новым приключениям.

Она не могла думать ни о чем, кроме предстоящего сезона и того, как она будет наслаждаться жизнью. К ней уже возвращалась прежняя красота; она начала прихорашиваться, уверенная, что станет признанной дебютанткой сезона.

Раз или два я ходила во Фрамлинг и видела там леди Гарриет, которая была со мной любезна, хотя и продемонстрировала некоторую отстраненность. Мне больше не было места в ее планах. Я сыграла свою роль в качестве дуэньи Лавинии во время учебы в школе, и теперь она низвела меня к прежнему положению – некрасивой дочки местного священника.

А Лавиния не зря пребывала в радостном волнении. Ее ожидали грандиозные перспективы. Леди Гарриет уже совсем скоро намеревалась отбыть вместе с дочерью в Лондон, где Лавиния узнает, как танцевать новые модные танцы, и закрепит некоторые необходимые манеры; ну и, разумеется, она должна посетить придворных модисток. Ее выход в свет был назначен на Пасху.

В общем, зимой я редко видела Лавинию. Я написала несколько писем Полли, а она в ответ рассказывала о том, как поживает малышка Флер. Девочка росла не по дням, а по часам. Во всей округе было не сыскать второго такого умненького и здорового ребенка. Они с Эфф по очереди прогуливали ее в колясочке, а позади дома у них по-прежнему располагался небольшой сад, где она могла спать на свежем воздухе.

Флер уже узнавала их и даже начинала капризничать, когда хотела, чтобы ее приласкали.

Я представляла себе, что в ближайшем будущем Флер ждет море ласки и объятий, и в который уже раз от всей души порадовалась тому, что в мою жизнь когда-то вошла Полли.

Наступило Рождество, во время которого мы в доме священника бывали традиционно очень заняты. Нужно было отслужить обычные службы – полуночную мессу в сочельник, а потом и рождественское богослужение с гимнами, – а перед этим еще украсить церковь, организовать церковных служек, и при всем этом отец должен был непременно присутствовать, разумеется. Следовало пригласить на рождественский обед наших друзей – местного доктора с семьей, а также стряпчего и его жену.

В поместье Фрамлинг тоже праздновали, причем на широкую ногу. Домой приехал Фабиан. Я видела его раз или два. Он приветственно махал мне рукой и загадочно улыбался, к чему я, впрочем, уже успела привыкнуть.

– Здравствуйте, Друзилла. Уже закончили школу?

– Да.

– Теперь вы стали настоящей взрослой леди.

Что я могла ему сказать? Он улыбался так, словно полагал самой смешной шуткой тот факт, что я выросла.

Во Фрамлинге он пробыл недолго. От миссис Дженсен, которой сообщила новости повариха из Дома, я узнала, что вскоре он должен был отплыть в Индию, что бо́льшую часть времени он проводит в Лондоне, в тамошней конторе, знакомясь с деятельностью Ост-Индской компании, с которой Фрамлинги поддерживали деловые связи с момента ее основания.

Я написала Полли и отправила им подарки на Рождество, приложив и крошечный жакет для Флер. Полли прислала мне ответ, и в ее письме речь шла лишь о том, как растет малышка, как она впервые улыбнулась Полли и как не согласилась с этим Эфф, заявив, что это никакая не улыбка, это газики, потому как настроена была первой добиться узнавания от малышки.

В феврале Лавиния и леди Гарриет отбыли в Лондон. Стояли ужасные холода, и отец подхватил простуду, которая сменилась бронхитом. Он серьезно занемог, и бо́льшую часть времени я не отходила от него ни на шаг.

Ему в помощь прибыл младший приходской священник. Его звали Колин Брэди, и он оказался старательным молодым человеком со свежим и чистым юношеским лицом. Вскоре его искренне полюбили все домашние. Миссис Дженсен принялась баловать его, и остальные последовали ее примеру. В округе он тоже пользовался заслуженными любовью и уважением.

Я была рада его появлению, потому что он охотно взял на себя тягостные и обременительные обязанности моего отца и очень скоро стал членом нашей семьи.

Мы с ним быстро нашли общий язык. Нам обоим нравилось читать, а потом мы обсуждали прочитанное. Его окружала аура невинности, которая показалась мне глотком свежего воздуха. Он обсуждал со мной идеи своих проповедей и с неизменным вниманием выслушивал мои замечания. Постепенно я начала принимать куда большее участие в церковных делах, чем в ту пору, когда всем руководил мой отец.

Отцу стало лучше, но мы с миссис Дженсен считали, что ему следовало беречься. Мы не разрешали ему выходить наружу в холодную и ветреную погоду. Было весьма трогательно видеть, как Колин Брэди приходил отцу на помощь, когда тот брался за явно непосильное дело, и ненавязчиво выполнял требуемое сам.

Я была ему чрезвычайно благодарна и очень рада его появлению у нас, но потом начала замечать взгляды, которые украдкой бросала на нас не только миссис Дженсен, но и слуги, и даже кое-кто из прихожан. Они уже решили, что идеальным выходом для меня станет замужество за Колином и что постепенно он возьмет на себя все обязанности, одним махом устроив будущее моего отца, свое собственное и мое заодно.

В результате все эти домыслы напрочь испортили наши с ним приятельские отношения. Он мне очень нравился, но мысль о том, чего ожидают от нас окружающие, заставляла меня нервничать и теряться в его присутствии.

Пришла весна, и отец почти полностью выздоровел. «Он – просто душка, – по секрету сообщила мне миссис Дженсен. – Не зря же говорят, что битая посуда два века живет».

Во Фрамлинг пожаловал Фабиан и привез с собой Дугала Каррузерса. Леди Гарриет и Лавиния еще оставались в Лондоне. Я регулярно писала Полли и получала от нее известия о Флер. Я уже говорила Полли, что хочу приехать и повидаться с ними, но здоровье отца не позволяло мне сделать это раньше. Теперь, когда ему стало лучше, я хотела договориться о встрече. Полли написала мне в ответ, что они не нарадуются на малышку, которая уже научилась добиваться своего умом и хитростью. Так что я могу не беспокоиться насчет девочки и не сомневаться, что меня ждет радушный прием.

Дорогая, милая моя Полли! Что бы я делала без тебя? И что бы делала Лавиния? Я вообразила, как ту представляют королеве, как она ездит на балы и приемы; она наверняка уже и думать забыла о мнимом графе, как и о Джоше. Вот только забыла ли она Флер? Я не могла поверить в то, что на такое способна даже Лавиния. Я решила, что на следующей неделе поеду в Лондон.

Моему отцу нанес визит Дугал. Он остался на чай, и отец, как всегда, был весьма доволен беседой с ним. Мне было приятно видеть отца таким оживленным, да и выглядел он здоровым, каким был до наступления зимы.

Когда Дугал собрался уходить, я проводила его до двери и поблагодарила за визит.

– Ну что вы, – ответил он.

– Ваш приход пошел на пользу моему отцу. Он сильно недомогал и оттого пребывал в подавленном расположении духа.

– Надеюсь, я могу прийти еще раз.

– Разумеется. Не стесняйтесь. Мой отец будет рад видеть вас в любое время.

– Надеюсь, что и вы тоже.

Я никак не ожидала, что он повторит свой визит так быстро, но он нагрянул к нам в гости уже на следующий день. Чаепитие вновь получилось приятным, и отец сказал:

– Приходите к нам на ужин как-нибудь. Нам с вами еще многое нужно обсудить.

– Я бы с радостью, – ответил Дугал, – но я остановился во Фрамлинге и не могу покинуть гостеприимного хозяина.

– Приводите его с собой, – явно не подумав, предложил отец.

– В самом деле? Я уверен, что он с радостью примет ваше предложение.

А вот миссис Дженсен была от случившегося далеко не в восторге. Ей не нравилась мысль о том, что придется «развлекать гостей из Большого Дома», да еще и самого сэра Фабиана.

Я постаралась успокоить ее:

– Не тревожьтесь. Просто забудьте о том, кто он такой.

– Вся беда с этими Фрамлингами в том, что они сами никогда не дадут тебе забыть, кто они такие.

Итак, Фабиан пожаловал к нам на ужин. Взяв меня за руки, он на несколько мгновений задержал их в теплом пожатии.

– Благодарю вас за то, что позволили мне прийти, – заявил он – совершенно неискренне, на мой взгляд. Я была уверена, что он не питает ни малейшей благодарности ко мне за то, что я пригласила его в наше скромное жилище.

– Это предложил мистер Каррузерс, – сообщила я ему.

Он выразительно приподнял брови, словно выказывая изумление. Собственно говоря, я уже начала подозревать, что бо́льшую часть времени он относится ко мне именно что с веселым изумлением.

– Пастор обладает поразительными знаниями об истории Древней Греции, – произнес Дугал. – Он высказал несколько весьма оригинальных идей.

– Как увлекательно! – согласился Фабиан, продолжая улыбаться мне.

Я провела их в гостиную, где в своем кресле сидел мой отец. Вместе с ним был и Колин Брэди.

– Полагаю, вы знакомы друг с другом, – сказала я.

– Не думаю, что мы встречались, – возразил Фабиан, пристально разглядывая Колина.

– Мистер Брэди прибыл на помощь моему отцу, когда тот был болен, и мы надеемся, что он и в дальнейшем останется с нами.

– Наверняка это очень удобно, – заметил Фабиан.

– Мистер Брэди, позвольте представить вам сэра Фабиана Фрамлинга.

Колин чуточку робел перед Фабианом. Он знал, что тот происходит из влиятельной семьи, правившей нашей деревней.

Вскоре мы уселись за стол. Миссис Дженсен превзошла самое себя, а служанкам были даны строжайшие указания относительно того, как они должны вести себя.

Дугал завел разговор с моим отцом, и Колин время от времени вставлял замечания. Фабиан же развернулся ко мне.

– Вам понравилось в Ламезоне? – поинтересовался он.

– Пребывание там оказалось на редкость интересным, – сообщила я ему.

– Полагаю, моя сестра придерживается того же мнения.

– Уверена, что так оно и есть.

– Теперь, когда вы вернулись, чем думаете заняться?

– Полагаю… что просто стану и дальше жить здесь.

Он кивнул.

Мой отец тем временем рассуждал о цивилизациях древности, зародившихся, достигших пика своего развития и затем угасших.

– Так бывает всегда, – сказал Дугал. – Империи рождаются и умирают. Полагаю, что самым значительным было падение Римской империи. Следы этой поистине великой цивилизации разбросаны по всей Европе, несмотря на то что вслед за ее упадком наступили Темные века.

И тут я услышала, как отец сказал:

– Совсем недавно Друзилла была в Линденштейне.

– Линденштейн, – повторил Дугал. – Какое любопытное местечко. Ты помнишь его, Фабиан? – Он обернулся ко мне. – Мы с Фабианом совершили нечто вроде большого турне. Посетили все полагающиеся места, не так ли, Фабиан? Но время от времени мы сворачивали с протоптанных тропинок. Собственно говоря, мы побывали совсем рядом с Линденштейном.

Я вдруг почувствовала, что краснею. Мне всегда становилось не по себе, когда речь заходила о чем-то, что касалось нашего обмана, и потому я постаралась побыстрее сменить тему.

– Расскажите нам, что вы думаете о Флоренции, мистер Каррузерс, – попросила я. – Мне всегда казалось, что это самый необычный город в мире.

– Многие согласились бы с вами, – отозвался Дугал.

Мой отец обронил:

– Как бы я хотел прогуляться вдоль Арно, где Данте встретил Беатриче.

– А что вы думаете о Линденштейне, мисс Делани? – осведомился Фабиан.

– Он… чрезвычайно интересен.

– Этот средневековый Schloss…

– Это место, где останавливалась Друзилла, не правда ли, милая? – сказал мой отец. – Принцесса училась в одной школе с Друзиллой и Лавинией. Она пригласила их. Это было крайне познавательно.

– Да, – с чувством согласилась я. – Это было незабываемо.

Но тут мой отец вновь вернул разговор к Данте, и Колин с Дугалом присоединились к нему.

Фабиан же негромко сказал, обращаясь ко мне:

– Забавная маленькая страна этот Линденштейн. Горы, голые и мрачные… Вы согласны со мной?

– О да, – сказала я.

– И Schloss. Крайне необычная архитектура, особенно башенки.

Я кивнула.

– Должно быть, было очень интересно пожить в таком месте.

Я вновь кивнула.

А он в упор рассматривал меня. Я спросила себя, а не могла ли Лавиния в конце концов довериться ему, и вдруг разозлилась на нее за то, что ее тайна тяжким грузом легла мне на совесть.

После того как мужчинам подали портвейн, я удалилась к себе в комнату. Фабиан Фрамлинг постоянно приводил меня в замешательство. Он смотрел на меня так, словно пытался напомнить, сколь уязвимым остается мое положение.

Когда они уже собрались уходить, отец сказал:

– Вечер получился очень приятным. Я редко сталкиваюсь с людьми, которым бывают интересны мои увлечения. Прошу вас, заходите к нам снова.

– Теперь вы должны отужинать у нас во Фрамлинге, – сказал Фабиан.

– Благодарю вас, – ответила я, поскольку вышла их проводить, – но моему отцу вредно выходить из дома по вечерам. – Я смотрела на Дугала. – Будет лучше, если вы придете к нам.

– В таком случае я непременно приду… когда меня пригласят.

– Надеюсь, вы пробудете у нас еще некоторое время, – сказал отец.

– Я тоже надеюсь, – подхватил Фабиан. – Сомневаюсь, что мы покинем страну ранее конца будущего года.

– На следующей неделе… Это ведь будет на следующей неделе, не так ли, дорогая? Друзилла едет в Лондон.

– Вот как? – сказал Фабиан, переводя взгляд на меня.

– Чтобы погостить у своей старой няни, – пояснил отец. – Вы же знаете, как сильны бывают такие связи.

– Да, – согласился Фабиан. – В таком случае мы, пожалуй, придем после возвращения мисс Друзиллы.

– Не вижу причин для того, чтобы не прийти в мое отсутствие, – сказала я. – Миссис Дженсен обо всем позаботится, а отец будет только рад вашему обществу.

– Я приглашаю вас, – присоединился ко мне отец.

После чего они откланялись.

Отец заявил, что вечер получился чудесным, и Колин Брэди согласился с ним. Не выразила недовольства и миссис Дженсен. Вынесенный ею вердикт гласил: Фрамлинги ничем не отличаются от простых смертных, и уж его она всяко не боится. Что касается второго, то он – истинный джентльмен, коего совершенно не в чем упрекнуть.