Текст книги "Виктория – королева Английская"

– Да здравствует королева, – кричали люди; одновременно они смеялись и перешептывались. Теперь пойдет потеха. Элегантный Георг, должно быть, кипит от гнева, потому что эта накрашенная женщина – уже не молодая – вернулась в Англию, чтобы разделить с ним трон, несмотря на все истории, которые рассказывали о ней.

Каролина высунула голову из кареты, чтобы приветствовать народ.

– Да благословит вас Бог, добрые люди.

– Да благословит вас Бог, королева Каролина, – отвечали ей люди.

Каролина откинулась на подушки. Она самодовольно улыбалась. Вот и вернулась назад, чтобы выступить против неприятеля.

– Состоится коронация, – сказала она, – и только справедливо, что королева должна короноваться вместе с королем.

* * *

Король был в гневе. Георг хотел лечь в постель и никого к себе не пускать. Ему хотелось забыть тот мир, в котором находилась Каролина.

Она угрожала его душевному покою с тех самых пор, как он впервые увидел ее. «О Боже, – думал король, – смогу ли я когда-нибудь забыть, как Мальмсбери представляет мне ее – эту низкую, вульгарную женщину в ее ужасном белом платье с намазанным лицом, с этим запахом немытого тела. Как они могли так поступить со мной!»

– Я должен избавиться от нее. Я должен, должен, должен, – кричал он в истерике лорду Каслри, своему секретарю по иностранным делам.

– Ваше Величество, должно быть достаточно улик, чтобы избавить вас от нее.

– Если бы те, кто служил мне, выполнили свой долг, у меня были бы эти улики.

– Я думаю, вы увидите, что они это сделали, Ваше Величество.

– Этот человек, Пергами… он был ее любовником. Если бы у нас были доказательства этого, я мог бы немедленно развестись с ней.

– Свидетели будут, сир. Мы везем их сюда, чтобы они были готовы.

– И, полагаю, Денмэн с ней?

– Он хороший адвокат, сир, но не сможет противостоять правде.

– Надеюсь, что разумному судье будет достаточно только взглянуть на нее, чтобы понять, что она виновна.

– Скандал будет грандиозным, сир. У нее есть мощные сторонники, и многие люди поддерживают ее.

– Они будут на ее стороне… только чтобы досадить мне. О Боже, ведь так очевидно, что она виновна. При ней находился этот Уилли Остин. Он ее ребенок, я могу поклясться в этом. Говорят, что он достаточно отвратителен, чтобы быть ее сыном.

Каслри волновался. Королева будет отдана под суд за супружескую измену, а такое дело почти наверняка приобретет политическую окраску. Тори встанут на сторону короля, виги – на сторону королевы, и один из самых способных юристов страны, Денмэн, уже давно заявил о себе как о советнике королевы.

* * *

Недели шли, а главной темой разговоров в стране оставался приближающийся суд над королевой Каролиной. До ее приезда планировалось, что коронация состоится в первый день августа; совершенно очевидно, что ее пришлось отложить: разве могло состояться такое событие, если оставалось неясным, не будет ли королева, которая должна сыграть такую важную роль в нем, разведена с королем?

Трибуны, возведенные на улицах для зрителей процессии в аббатство и обратно, пришлось разобрать. Народ, который всегда наслаждался такими церемониями, был не совсем разочарован, потому что судебный процесс это более занимательное зрелище, чем коронация.

Люди объединялись во фракции – за и против.

– Вы за Георга или за Каролину? – иногда этот постоянный вопрос задавался добродушно. Но довольно часто возникали ссоры, кончавшиеся драками и даже бесчинствами.

Когда королева выезжала, что она любила делать в своих самых кричащих одеждах, за ее каретой следовали группы приветствовавших ее людей, заверявших Каролину в своей поддержке. Становилось ясно, кто из противников пользуется большей популярностью. Возросло число карикатур и пасквилей на короля. Были и такие, в которых высмеивали королеву, но этого следовало ожидать.

В Буши Аделаида, всячески стараясь не перенапрягаться, слышала, что происходит, и ее бросало в дрожь. Она не могла не вспоминать о том времени, когда в Саксен-Мейнинген пришла война и ей с Идой приходилось готовить повязки для раненых.

– Такой конфликт, несомненно, может привести к гражданской войне, – сказала она Уильяму.

Уильям отверг такое предположение.

– Не в нашей стране, – ответил он. – Не в нашей стране.

– Я никогда не забуду, как армии пришли в Мейнинген. До этого там царил мир, и мы говорили: «Здесь этого не может быть». Но они пришли и опустошили страну. Ты можешь себе представить, во что превращается город, когда через него прошла армия – в нем нет ни пищи, ни радости жизни. Меня пугает… новое ощущение на улицах.

– Нет. Здесь сражение между королем и королевой.

– Но люди становятся на сторону того и другой. Вспыхивают бесчинства. Они могут… усилиться. Я помню о том, что случилось во Франции. Это произошло не так давно.

– Не сравнивай нас с французами, – сказал Уильям почти свирепо.

Но она уже давно поняла, что Уильям – не самый проницательный человек; и Аделаида испытывала тревогу. Герцог стал нежным.

– Тебе незачем забивать себе головку. – Уильям похлопал ее по животу. – Думай только о маленьком, хорошо?

Да, решительно подумала она, что бы ни произошло, с маленьким все должно быть в порядке.

* * *

В парламент был внесен законопроект о наказаниях. Он имел целью лишить Каролину «титула, прерогатив, прав, привилегий и претензий супруги правящего короля и аннулировать брак между ней и королем». Причиной этого служило ее аморальное поведение, и был учрежден суд, в котором она могла бы выступить ответчицей по обвинению в нарушении супружеской верности с итальянцем Бартоломео Пергами, ее мажордомом.

Редко в истории какой-либо английской королевской семьи бывали такие скандалы. Братья короля умели мастерски снабжать следствие непристойными материалами, и двое из них по разу попадали под суд: герцог Йорк по подозрению в торговле офицерскими патентами в армии через свою любовницу Мэри-Энн Кларк, и герцог Камберленд по подозрению в убийстве своего камердинера. Оба случая вызвали скандал, но чтобы король, чью собственную жизнь вряд ли можно назвать эталоном нравственной чистоты, выдвинул обвинение против королевы в нарушении супружеской верности с итальянским слугой – такого крупного скандала, конечно, еще не было.

Король твердо решил добиться развода, а королева решила не допустить этого. За спиной каждого из них стояли некоторые из самых способных людей страны. Это должно было быть грандиозное сражение.

Король не появлялся на публике. Он страдал от унижения и гнева. Но королева не могла устоять, чтобы не демонстрировать себя народу. Она выезжала в своей шляпе с перьями и безвкусно раскрашенных одеждах, приветствуя всех и отвечая на приветствия, гордая теми неприятностями, которые она создавала королю, уверенная в том, что победит и что обвинение в супружеской измене не будет доказано.

Суд начался, и Каролина приехала в Палату лордов, чтобы предстать перед судьями, и один за другим члены ее дома, бывшие с ней во время ее путешествий, выступали, чтобы дать показания за или против нее. Король не первый раз назначал расследование ее поведения. Много лет назад проводилось «щекотливое расследование», в ходе которого попытались выяснить, не является ли Уилли Остин ее незаконным сыном. Тогда она одержала победу и была уверена, что победит и на сей раз.

Адвокат Денмэн был гением. Он ловко опроверг всех свидетелей и с поистине великолепным искусством повернул все в пользу королевы.

Судебный процесс против королевы Англии обсуждался не только по всей стране, но и во всем мире.

Казалось невероятным, что не удастся доказать вину Каролины. У нее были враги, но были и друзья, и колоссальная непопулярность короля, несомненно, обернулась против него. Аделаида не одна опасалась волнений в столице, поднимавшихся в результате, как говорили люди, плохого обращения короля со своей женой.

Палата лордов в конце концов приняла закон о наказаниях, но незначительным большинством – всего в девять голосов. Премьер-министр лорд Ливерпуль чувствовал себя неловко. Во время второго чтения законопроекта большинство поданных за него голосов равнялось двадцати восьми; такое значительное падение после третьего чтения ясно показывало, что законопроект теряет ту небольшую поддержку, какой он пользовался первоначально.

Для короля это означало поражение, а для Каролины лишь патовую ситуацию. Какое ей дело? Многие считали ее прелюбодейкой, но коль скоро нарушение супружеской верности нельзя доказать, король не получит своего развода, и она останется королевой Англии.

Король был в отчаянии, но Каролина решила рассматривать этот результат как свой триумф. Какое ей дело до того, что мир считал ее виновной; ее поведение на континенте почти неопровержимо свидетельствовало об этом. Для нее имел значение лишь тот факт, что она унизила короля, и она наслаждалась каждым мгновением этого унижения. Что касается короля, то тот страдал без всякой пользы – он попал в центр гигантского скандала и ничего от этого не выиграл.

Георг по-прежнему женат на Каролине.

* * *

Герцог Йорк приехал в Отлендс по срочному вызову. Герцогиня лежала в постели, а ее животные тихо бродили по комнате, как будто зная, что скоро потеряют своего друга и кормилицу. Время от времени вой собаки нарушал тишину в парке.

Герцог сидел у ее постели. Несмотря на водянку, убивавшую жену, она казалась усохшей. Эта маленькая женщина, никогда не отличавшаяся красотой, сейчас, думал он, напоминала, бедняжка, одну из своих обезьянок. Его захлестнула нежность. Оправившись от разочарований, вызванных началом брака, он любил ее и не был так несчастен, как Георг. Ему удалось превратить Фредерику в своего друга.

– Фредерик, – сказала она тихо и протянула ему руку. Герцог взял ее. Похожа на лапку одного из ее созданий, подумал невольно. Она превратила Отлендс в настоящий зверинец!

– Дорогая.

– Животные…

– О них позаботятся.

Герцогиня успокоилась. Она думала прежде всего о них – об этих обезьянах с ясными глазами, о собаках с грустным взглядом, о кошках, чье равнодушие в этом положении казалось естественным.

На секунду больная закрыла глаза и вновь открыла их.

– Фредерик.

– Да, дорогая?

– Наша жизнь была… не такая уж плохая?

– Мы сделали из нее нечто хорошее, – ответил он. Она кивнула, и муж дал ей ложку меда, потому что губы у нее совсем пересохли.

В браке они потерпели неудачу. Они расстались. Она не могла родить ребенка, что было единственным смыслом такого брака, как у них. Тем не менее герцог никогда не забудет, что она встала рядом с ним во время скандала с Мэри-Энн Кларк, и всегда будет ценить их дружбу.

Ему будет не хватать приездов в Отлендс, похожий на рай, хотя и зловонный. Фредерика не замечала запаха животных. Они были ее любимцами, и хозяйка предпочитала их людям.

Бедная Фредерика, потерпевшая поражение в своих отношениях с людьми и искавшая общества своих кошек, собак и обезьян. Но можно ли считать ее неудачницей? Юная Шарлотта любила ее, он, ее муж, сейчас скорбел о ней, у нее были друзья, она построила для себя жизнь здесь, в Отлендсе, быть может, эксцентричную, но нравившуюся ей.

А теперь эта жизнь подходит к концу.

– Фредерика, – сказал он, – я хочу тебе сказать. Знаешь, я полюбил тебя.

Но теперь было уже слишком поздно говорить ей об этом.

* * *

Герцог сидел у ее гроба и плакал. Сейчас, когда она умерла, он мог бы объяснить свои чувства к ней, как не мог этого сделать никогда в жизни.

Ее похоронили в приходской церкви Уэймаута. Это были тихие похороны, отнюдь не королевские. И тем не менее те, кто оплакивал ее, делали это искренне. Бедняки Уэймаута никогда не забудут герцогиню: она сделала для них так много, ни одна просьба о помощи бедного или старого человека не оставалась без ответа. Плакали ее слуги. Никогда больше не будет она сидеть летом на лужайке, окруженная своими животными, и шить одежду для бедных, никто больше не увидит, как она бродит по поместью лунной ночью в сопровождении своих единственных компаньонов, своих верных собак. Фредерика, герцогиня Йоркская, умерла, и для тех, кто служил ей и зависел от нее, это был конец эпохи.

Герцог стоял возле ее могилы в необычной для себя задумчивости.

«Так много смертей в семье. Шарлотта – молодая и жизнерадостная – положила начало. Затем Кент и король, а теперь Фредерика, и все за такой короткий отрезок времени. Кто следующий?» – подумал он и вздрогнул. Йорк ощущал свой возраст. Георг был таким больным, когда стал королем, что многие опасались, что у него не хватит времени, чтобы надеть корону. «И если он умрет, она окажется на моей голове, – подумал герцог. – Не дай Бог! Пусть Георг живет многие годы… до тех пор, пока его преемником буду не я». Он не мог себе представить мир, в котором нет его блестящего брата, друга и спутника всей его жизни.

Но этот страшный скандал с Каролиной старит Георга. И когда смотришь на смерти в этой семье, то можно лишь спросить себя: «Кто следующий?»

* * *

Король мог найти утешение от своих неприятностей только в обществе леди Конингхэм. И дело было в том, что она никогда о них не говорила. Она была самой приятной собеседницей, потому что могла сделать так, что он совсем забывал о королеве Каролине.

Георг больше не встречался наедине с леди Хертфорд, а если они встречались в компании, то бывал вежлив – как со всеми женщинами, – но давал совершенно ясно понять, что между ними нет никаких особых отношений.

Леди Хертфорд делала вид, что не замечает этой перемены. Она не была похожа на леди Джерси, которая с тех пор, как король – тогда еще принц Уэльский – оставил ее, не могла ему этого простить и искала любую возможность, чтобы строить интриги против него.

Леди Хертфорд обладала чувством собственного достоинства. Это была крайне непопулярная женщина; именно она стала одной из причин нелюбви подданных к своему королю. Чаще всего его карету забрасывали гнилыми фруктами и овощами, когда она стояла у ее дома, чем где бы то ни было еще.

Леди Конингхэм не пользовалась особой популярностью, но ее не любили намного меньше, чем предшественницу. Она прославилась такой непроходимой глупостью, что никто не мог ей завидовать.

– Король стареет, – говорили люди. – Ему нужно безмозглое существо, чтобы ухаживать за ним. Жирная Конингхэм полностью отвечает этому требованию.

Людей также забавляло поражение высокомерной леди Хертфорд. Нельзя сказать, чтобы она показывала это. Леди делала вид, что ей ничего не известно о каких-то переменах в ее отношениях с королем. Знакомые не могли отказать себе в попытке уколоть ее.

– Что за глупое и вульгарное существо эта леди Конингхэм! – сказал один знакомый. – Я удивлен, что король, кажется, так заинтересовался ею. Я видел, как она ехала из Эскота в своей карете. Его Величество не обсуждал с вами это создание?

Леди Хертфорд широко открыла свои холодные голубые глаза, при этом нежный цвет ее щек ничуть не изменился.

– Почему он должен это делать? – спросила она спокойно. – Несмотря на нашу близость и искренность, с какой мы обсуждаем различные темы, он никогда не говорил со мной о своих любовницах.

Эти слова сочли самым интригующим высказыванием дня. Его обсуждали, над ним шутили, так как все знали, что леди Хертфорд была любовницей короля с первых дней его регентства.

Но такова была отличительная особенность этой женщины, и как бы ее не презирали за ее холодный и жесткий характер, никто не мог не восхищаться тем, как искусно она отказывалась признать связь между ней и королем.

Однако теперь стало ясно, что преданности короля леди Хертфорд пришел конец и что правящая любовница – леди Конингхэм.

Теперь, когда Георг стал стареть, она полностью устраивала его.

Король не находил способа, чтобы в достаточной мере выразить свою благодарность. Леди могла привезти всю свою семью в Карлтон-хаус или в «Павильон», и он был бы рад видеть ее. Так же, как раньше он сделал своими большими друзьями Хертфордов, так теперь поступал с Конингхэмами. В тиши Карлтон-хауса она сидела рядом с ним – пышная, красивая и спокойная.

– Дорогая, – сказал Георг, – я думаю, что настал момент, чтобы разработать план коронации.

– Это будет чудесно.

Он не считал ее глупой. Елизавета безупречна. Она умиротворяла его, и король подумал: «Видит Бог, больше всего на свете мне нужно умиротворение».

Дорогая Елизавета Конингхэм! Никто не обладал такой способностью умиротворить его, как она, даже Мария. А когда он мог произнести слова «даже Мария», то знал, что у него действительно есть основание, чтобы испытывать благодарность.

* * *

Лето и осень, когда все разговоры вращались вокруг суда над королевой Каролиной, Аделаида спокойно жила в Буши. Все шло хорошо. Эта беременность резко отличалась от предыдущих. Она часами сидела в парке с кем-нибудь из детей Фицкларенсов, рассказывая о своей жизни в Саксен-Мейнингене и о замужестве Иды и ее двух детях, сыне Уильяме и маленькой Луизе, которая, как обнаружилось с возрастом, калека, что принесло Иде много горя.

– Как же мне хочется повидать их, – сказала она.

– Вам следует пригласить их в Буши, – предложила Мэри.

– А почему бы и нет? – добавила Елизавета. – Вы сможете бесконечно говорить о детях.

Аделаида улыбнулась падчерице и подумала о том, что недалек тот день, когда Елизавета и сама будет жаждать поговорить о детях. Вскоре она должна выйти замуж за графа Эрролла, и Уильям был в восторге от этого брака. Как и сама Елизавета.

– Быть может, я приглашу ее, когда родится мой ребенок, – мечтательно сказала Аделаида.

– Приятно принимать гостей, – сказала Августа. – Мы никогда этого не делали, когда мама была здесь. Люди не очень-то приезжали к нам, верно, Мэри?

Мэри согласилась с ней.

– Это потому, что мама была актрисой, и ее друзья не могли общаться с членом королевской семьи, с папой, конечно. А папины друзья не хотели общаться с актерами. Не все, конечно, но некоторые. Дядя Георг всегда был добр с мамой. Он ее любил, потому что она была веселой и привлекательной. Он любил актрис.

– Его Величество добр со всеми женщинами.

– Говорят, что сейчас он не очень добр с леди Хертфорд, – сказала Мэри со смешком. – Не был он добр и с Марией Фитцерберт и с Пердитой Робинсон, как и со множеством других.

В семье Фицкларенсов не привыкли к сдержанности. Уильям никогда не придерживался церемоний, и вряд ли это делала их мать.

Аделаида не хотела, чтобы скользкая тема перешла в обсуждение ужасного дела короля и королевы, поэтому она поспешно перевела разговор на Иду и заговорила о планах приглашения сестры в Буши.

Но, без сомнения, самой главной темой разговоров в Буши было замужество Елизаветы. Аделаида внимательно посмотрела на падчерицу. Ее нельзя назвать красавицей, но она поразительно привлекательна. Такой же, вероятно, была ее мать. Со своей обычной откровенностью ребята сказали, что Елизавета больше всех из них похожа на Дороти Джордан.

Елизавета описала свое свадебное платье, подаренное тетками Софией и Августой, двумя незамужними сестрами ее отца, дочерьми короля.

– Такое платье! – вскричала Елизавета. – Королевское. Ведь в нас королевская кровь по папиной линии, и никто не может этого отрицать. Но старые тетки проявили большую доброту, подарив мне такое платье. Это была торжественная церемония, скажу я вам. Они прислали за мной из Сент-Джеймсского дворца, и там мне пришлось ждать, пока Их Высочества не будут готовы меня принять. – Елизавета начала мимически изображать ее прием дочерьми короля, а потом разыграла скетч на тему о том, как они сообщили, что дарят ей свадебное платье.

– День свадьбы – самый важный день в жизни молодой леди, – передразнивала одну из теток Елизавета.

– Я бы этого не сказала, – парировала ее сестра София. – Важно то, что последует за ним. Ты не согласна, Аделаида?

– Я уверена, что ты права.

Как же Фицкларенсы веселы! Они совершенно не думают о том, что их отец так и не женился на их матери. Какое им дело до того, что она была актрисой? Они гордились ею не меньше, чем своими связями с королевской семьей.

«Я счастлива, – думала Аделаида. – Наступило самое прекрасное время в моей жизни. И когда родится ребенок, это станет вершиной моего счастья. Я больше ничего не прошу, кроме моего ребенка… и возможности прожить до конца жизни в таком приятном месте с удобствами и в мире».

Стук колес кареты нарушил тишину.

Август вскочил и побежал посмотреть, кто приехал. Они услышали его крик: «Это Георг!»

На лужайке появился Георг Фицкларенс в окружении сестер, побежавших навстречу, и юного Августа, скачущего перед ним как шут.

Георг с радостью приветствовал Аделаиду. Их связывала особая дружба. Ведь она провела свой медовый месяц, выхаживая его!

Как все Фицкларенсы, пасынок не придерживался церемоний. Георг сел рядом с Аделаидой, не самым деликатным образом спросил о здоровье. Он много знал о рождении детей, так как только что родился его первый ребенок – девочка.

Георг приехал поговорить о крещении. Они выбрали имя девочке.

– Что же это за имя? – воскликнула Аделаида. Георг повернулся к своей мачехе.

– Аделаида, – сказал он. – С вашего разрешения. «Да, – подумала герцогиня, – я счастлива. Я никогда не чувствовала себя такой счастливой. Они приняли меня».

Ее глаза наполнились слезами. Георг наклонился вперед и поцеловал ее.

– Разрешение дано? – спросил он. И все радостно закричали.

Аделаида посмотрела на цветники, которые, как они сказали, разбила их мать во время своих коротких наездов в промежутках между театральными гастролями. Она почти представила себе, что дух Дороти Джордан смотрит на них благосклонно, довольный той, которая заняла ее место.

* * *

Из Елизаветы Фицкларенс получилась красивая невеста.

– Точная копия своей матери, – слышался шепот. – В последний раз ее видели в роли леди Тизл в «Школе злословия». Она играла потрясающе, но люди говорили, что это не самая удачная ее роль.

– О нет, вам надо было посмотреть на нее в молодости. Роль мисс Хойден в «Рецидиве» была одна из ее лучших ролей. Я ее никогда не забуду. И новая леди Эрролл – точная копия матери в ее возрасте.

– Герцогиня, должно быть, вот-вот родит. Представьте, каково ей было появиться на свадьбе!

– Нет сомнения, что она это сделала в угоду герцогу. Говорят, он требует, чтобы она принимала его незаконнорожденных.

– Бедняжка. Она выглядит кроткой.

Аделаида слышала перешептывания, но они не трогали ее. Ей было очень хорошо. Через два месяца ее ребенок будет с ней. Герцогиня с нетерпением ждала этого дня, и ей доставляло удовольствие присутствие на свадьбе своей падчерицы. Ей было приятно видеть, что невеста помнит о ней и время от времени обращает на нее взор, как будто, думала Аделаида, она действительно ее настоящая мать.

Герцог был счастлив. Он произнес одну из своих длинных бессвязных речей, заставившую всех подавлять зевоту, и принцесса София почтила свадьбу своим присутствием.

Таким способом принцессы давали миру понять, что они признавали Фицкларенсов своими родственниками. Никого не удивило ее присутствие на свадьбе. О Софии шептались, как это делали всегда. Тот факт, что она осталась незамужней, не означал, что она сохранила свою невинность. Скандалы в семье вызывали не только сыновья. Никто не мог с полной уверенностью сказать, что около двадцати лет назад принцесса София родила ребенка, но многие считали, что это произошло. Поэтому у нее нет оснований, чтобы не признавать плоды неразумных поступков своих братьев. И все же ее присутствие на свадьбе привело брата Уильяма в восторг.

Люди начали проявлять новый интерес к Уильяму. После женитьбы герцог изменился к лучшему. Он больше не прибегал к грубой брани, как раньше; его манеры менялись, и вместо того, чтобы превращать себя в посмешище, предлагая свою руку молоденьким нахальным простолюдинкам, отвергавшим его, он обзавелся женой королевского происхождения, полной чувства собственного достоинства, которая забеременела на совершенно законных основаниях и, несомненно, облагородила его несколько беспорядочную жизнь. Но особый интерес вызывала его близость к трону. Постоянно ходили слухи о болезни регента, да и герцог Йоркский не отличался хорошим здоровьем. Если они умрут, а они стареют, этот грубовато-добродушный моряк с головой в форме ананаса и привычкой произносить бесконечные и скучные речи станет королем Англии, а ничего из себя не представляющая Аделаида – королевой.

На трон взошел бы король с десятью незаконнорожденными детьми, признанными его семьей. Вскоре появится еще один, на сей раз законный, ребенок и наследник престола! Ведь никто не сомневался в том, что ребенок, которого с такой гордостью и радостью носила герцогиня, станет новым королем или королевой Англии.

Принцесса София предложила Аделаиде сесть рядом с собой.

– Ты выглядишь немного уставшей, моя дорогая, – сказала она.

– В последнее время я вела себя так осмотрительно, – ответила Аделаида, – что отвыкла от официальных мероприятий.

– Ты не должна переутомляться, милая, – сказала София. – Помни о тех двух других случаях. У женщин возникает привыкание к выкидышам.

Казалось, что такое предсказание опечалило Софию, однако оно не смогло смутить Аделаиду.

Ее ребенок должен скоро родиться. Еще два месяца, и он появится на свет.

– Интересно, мальчик это будет или девочка, – сказала София.

Аделаида улыбнулась. Разве ей не все равно? Будет ребенок, ее собственный ребенок. Только это имело значение.

– Думаю, что герцогине Кентской это не нравится, – продолжала София не без удовольствия. – Я, например, в восторге. Она начала задирать нос и говорит только о совершенствах своей маленькой Дрины.

– Надеюсь, это не слишком расстроит ее, – предположила Аделаида.

– Моя дорогая Аделаида, – засмеялась София, – ничто в мире не может расстроить ее больше этого. Она уже начинает играть роль матери королевы, а ведь ребенку еще нет и двух лет!

– Жаль, что то, что приносит так много радости одному, причиняет боль другим.

София внимательно посмотрела на нее.

– Разве мир устроен не таким образом, Аделаида? – спросила она.

Аделаида не была в этом уверена. Она попыталась выкинуть из головы мысли о герцогине Кентской. Событие было таким прекрасным, что она не хотела омрачать его.

* * *

Через неделю после свадьбы Елизаветы у Аделаиды начались боли.

Она перепугалась, потому что боли возникли за шесть недель до срока. В ужасе она позвала своих женщин, которые быстро послали за врачами.

Никто не усомнился в том, что роды начались, и они были долгими и трудными. Аделаида ужасно мучалась, но на протяжении всего процесса напоминала себе, что можно пережить все, лишь бы ребенок родился живым и здоровым.

Апартаменты Стейбл-Ярда вряд ли были приспособлены для родов. Насколько было бы лучше, если бы ребенок родился в Буши, где она все подготовила к этому; но как она могла знать, что он появится на шесть недель раньше срока?

В конце концов мучения закончились, оставив Аделаиду больше мертвой, чем живой. Однако, когда она услышала крик и поняла, что это ее ребенок, ее радости не было предела.

– Маленькая девочка, – сказал герцог, стоявший у ее постели.

– Мое собственное дитя… наконец-то, – прошептала она.

* * *

Несколько дней казалось, что Аделаида не выживет. Однако радость от рождения ребенка была столь велика, что благодаря своей собственной воле к жизни ради него она начала понемногу выздоравливать. Через неделю после родов герцогиня была вне опасности и смогла сесть и взять дитя на руки. Маленькая девочка – прекрасная маленькая девочка!

– Я никогда не верила, что такое счастье возможно, – сказала она Уильяму.

Муж заверил ее, что столь же счастлив. Этот драгоценный ребенок станет королевой Англии, если у них не будет сына. Но он так тяжело пережил ее мучения, что не хотел и думать о том, чтобы она прошла через них еще раз.

– Что плохого в королеве? – спросил герцог. – Говорят, что англичане не возражают против них и любят их больше, чем королей.

– Как мы назовем ее, Уильям?

– Нам нужно согласие короля на то имя, которое мы выберем, потому что она… та, кто есть. Это может быть Анна или Елизавета… обе великие королевы.

– Анна или Елизавета, – прошептала Аделаида. – Мне больше нравится Елизавета.

* * *

Король приехал навестить свою маленькую племянницу.

– Прекрасно! Прекрасно! – сиял он, входя в комнату, чтобы посидеть у постели, и рассматривая Аделаиду. – А вы, моя дорогая?

– Мне с каждым днем все лучше, Ваше Величество.

– Для меня это самое приятное известие.

Георг выглядел моложе, чем в последний раз, когда она его видела. На нем был ненапудренный парик с локонами приглушенного каштанового цвета, который ему шел. Он прекрасно чувствовал себя в таких ситуациях, как эта – добрый монарх, любящий брат, бескорыстно радующийся за брата, у которого есть то, чего нет у него: любящей жены и наследника престола.

Король наклонился и похлопал ее по руке.

– Вы должны поправляться.

– Я так и делаю, причем быстро. Счастье – лучший лекарь.

Его глаза наполнились слезами, или это, возможно, были неискренние слезы. Так или иначе он промокнул глаза надушенным платком.

– Да продлится оно вечно, – сказал он. – И да благословит вас Бог, моя дорогая.

– Мы думали об имени для нашего ребенка и хотим получить на него согласие Вашего Величества.

– Ах, – сказал он, – в свое время эта малютка может стать королевой.

– Поэтому мы хотели бы назвать ее Елизаветой.

Он улыбнулся, вспомнив, что Кенты – несколько нарочито – хотели дать королевское имя своей дочери. А он отказал. Вместо этого им пришлось довольствоваться именем Александрина Виктория. И поделом им. Та женщина слишком сильно жаждала выдвинуться вперед.

– Отличный выбор, – сказал он. Аделаида пришла в восторг.

– Если бы вы позволили назвать ее в вашу честь – Георгианой…

– С одним условием, – сказал он, пустив в ход все свое обаяние, – она будет также носить имя своей матери.

– Елизавета Георгиана Аделаида.

– Ничто не доставит мне большего удовольствия, – сказал король.

* * *

Герцогиня Кентская была расстроена. Подумать только, герцогиня Кларенская – эта хрупкая женщина – успешно выдержала свое испытание и родила дочь!

Она пошла в детскую, где Александрина играла со своими кубиками с таким пониманием, уже проявляя интерес к картинкам и называя ее мамой.

«Подумать только, что у этого невинного младенца отняли принадлежащее ему по праву рождения!» – подумала герцогиня, готовая разразиться бурными рыданиями.

– Моя Дрина, мое дорогое дитя. – Она взяла на руки малютку, которая удивленно смотрела на мать широко открытыми голубыми глазами. Она привыкла к страстным объятиям и уже знала, что является очень ценной личностью.

– Мама, – ликующе произнесла она.

– Мой ангел! О, это жестоко… жестоко.