Текст книги "Плохое слово (сборник)"

Крылья для Любы

Первый раз Иван сломал жене нос через три месяца после свадьбы. Уже давно срослась переносица, и прошли синяки под глазами. Но железный кулак мужа Люба ощущала на себе с незавидным постоянством. Только теперь это были удары не по носу, а в другие, не защищенные части тела. 18 лет совместной жизни научили Ивана с умом подходить к «воспитательной работе». Люба шёпотом (чтобы не разбудить детей) умоляла мужа остановиться, а потом беззвучно рыдала на кухне, прикладывая к набирающим силу синякам – мясо или полуфабрикаты из морозилки. На следующее утро скрывала следы вечерней «беседы» с помощью тонального крема. На работе все делали вид – будто ничего не заметили. А вечером Люба торопилась домой – к традиционному букету цветов и шоколадке. Это на самом деле превратилось в традицию. Вечером – кулаки, на следующий день – цветы. Иван оправдывался тем, что, будучи пьяным – ничего не помнит, и главное, не соображает. Глядя в глаза мужа – полные сожаления и раскаяния, Люба начинала разворачивать шоколадку. На шорох фольги тут же сбегались дети: 15-летняя Таня, 10-летний Ванечка и 7-летняя Оля. Люба делила шоколад на всех, и инцидент был исчерпан. Конечно, приторный вкус какао-бобов не мог уничтожить горькие мысли. Но Люба считала себя умной женщиной. А на что может рассчитывать умная женщина в такой ситуации? Заставить мужа ползать на коленях? Гордо уйти, хлопнув дверью (не забыв прихватить с собой троих отпрысков)? Отвезти мужа в наркологический диспансер? И что она скажет в этом диспансере – мол, закладывает мужик пару раз в месяц – вылечите! Да там таких желающих – которые годами не просыхают!

Люба избавлялась от неприятного осадка одним проверенным способом – звонила подруге Ирине. Но Ирина в последнее время начиталась умных книг, и вместо привычной жалости начала выдвигать немыслимые теории:

– Люб, ты уже сколько лет со своим Брюсом Уиллисом живёшь?

– Восемнадцать отметим в августе, – неуверенно отвечала Люба, не понимая, к чему клонит подруга, которой эта цифра и так была знакома.

– Так вот, восемнадцать лет – это тебе не два месяца! И никаких изменений. А знаешь ли ты, что человек получает такое отношение к нему других людей, которое заслуживает?

– В смысле? – терялась Люба.

– В прямом! Если твой Иван так к тебе относится – значит, ты этого заслуживаешь! – делала заключение Ирина.

– Ир, ты что – с ума сошла? – Люба начинала задыхаться от негодования.

– Ты хочешь сказать, что я заслужила все эти переломы и синяки?! Ты…

– Подожди, не злись. Ответь на один вопрос – почему ты всё-таки живёшь со своим ненаглядным? Как ты говоришь: синяки, переломы, ушибы – это мы всё видим и знаем. Но ты продолжаешь проживать с ним под одной крышей и не забываешь отмечать очередную годовщину свадьбы. А?

– Да потому что – дети! – односложно выкрикивала Люба несообразительной подруге.

– Ага, дети, – соглашалась Ирина, и тут же начинала новую атаку:

– Когда тебя Ванька первый раз избил – дети тоже были? Или во второй раз, в третий?

– Я любила его! – сердито защищалась Люба.

– Что ж, принимается. Но насколько я помню – твой Иван бушует как минимум раз в месяц. Ты никогда не пробовала подсчитать – сколько раз он тебя избил за восемнадцать лет «счастливой» супружеской жизни? Ты позволяешь ему делать это – не сопротивляясь и не предпринимая никаких шагов! Значит, устраивает?

– Ир, если тебе нравится надо мной издеваться…

Подруга перебивала:

– Это тебе нравится над собой издеваться! Давно бы уже собрала детей. Не перебивай! Сейчас начнётся – куда я пойду, на что мы будем жить?! А раньше ты не задумывалась об этом? Или шоколадки вносили в твою жизнь море любви? И ты бежала делать новых детей, чтобы сейчас простирать руки к небу «за что?!» Если ты продолжала жить с этим человеком, который то нос тебе сломает, то ребро – видимо, подсознательно тебя это устраивало. Может, ты жертва по своей сущности?

– Ир, то, что ты сейчас говоришь – больше походит на бред, – устало отзывалась Люба.

– А я это не выдумала – так считают психологи. И если я живу в своё удовольствие и не трачу на себя кучу тонального крема – значит, я это заслужила. А ты…

– Тебе просто повезло. Вот и всё.

– Ну-ну, самая выгодная позиция. У кого всё хорошо – тому, значит, повезло. А у кого полная жопа – значит, судьба такая. Только вот, не думаешь ли ты о том, что, послав своего Ваню на хер – жизнь твоя была бы совсем другой?

Кому помогут такие разговоры? Позади больше половины жизни, дети, сложившийся быт, условия, привычки. Любе хотелось простого человеческого сочувствия, а не разглагольствования о том – кто что заслужил. Она, Люба, никак не могла заслужить ТАКОЕ. Иван был её первым мужчиной. Первым и единственным. Не сразу в семье наладился быт, но Люба очень старалась. И муж, и дети всегда ухожены, завтраки-обеды-ужины готовятся без опозданий. Никто не сможет показать на неё пальцем и сказать: «Вон идёт плохая мать и отвратительная хозяйка!». Никто.

Люба промывала макароны, когда с работы вернулся Иван. По радостным крикам детей в прихожей сразу определила – трезвый.

– Мать, голодный, как чёрт. Накладывай – чё у тебя там есть! – здоровый 90-килограммовый мужик плюхнулся на табуретку, которая подозрительно крякнула.

Люба достала тарелки на всю ораву. Младшая не отрываясь, висела на отце. Старшая Таня, в силу своего возраста вела себя более спокойно, а 10-летний Ванечка подсовывал отцу в лицо склеенный из бумаги кораблик.

– Ну что, Танька, двойки есть? – начал отец стандартный опрос в ожидании ужина.

– Не получаю, – гордо ответила Татьяна.

– Молодец, моя школа! А ты, шкет, успел чего-нибудь в школе разбить или сломать? – Иван обратил взор на сына.

– Не-е-а. Пап, смотри, какой я кораблик сделал!

– Молодец, моя школа! Олька, не надоело учиться?

Младшая отрицательно закачала головой, отчего косички забавно разлетелись в стороны.

Люба называла это красивым словом – идиллия. На самом деле Иван был хорошим отцом. Детям ведь много не надо – там спросил, тут поинтересовался. Зато они все вместе – одна большая семья.

– Чего улыбаешься, мать? – Иван любил выглядеть строгим.

– Да так – на вас посмотрела. Тебе может супчика налить или сразу второе будешь?

– На фига мне ваш супчик – вода одна. Давай нормальную еду для нормальных мужиков. Верно, Вань?

Сын радостно кивнул.

После ужина кухня снова превратилась в девять квадратных метров одиночества. Люба мыла тарелки и размышляла о словах Ирины – об отношении окружающих, которое мы заслуживаем. В голову лезли примеры соседей, знакомых, родственников. Люба с трудом домыла посуду, и побежала звонить подруге.

– Ир, вот ты говорила об отношении. Вспомни Гальку – одноклассницу нашу. Зараза заразой, да? Но какого мужика отхватила – катается, как сыр в масле. И ты хочешь сказать, что она это заслужила?

– Конечно, – невозмутимо ответила Ирина. – Ты пойми, что не кто-то даёт людям право на хорошую жизнь или хорошее отношение, а мы сами добиваемся этого права.

– А теперь по-русски! – потребовала Люба.

– Например, та же самая Галя. Человек она не очень приятный – соглашусь. Но подаёт себя с определённой стороны – «хочу вот так и не иначе!». Твоё право послать её куда подальше, либо согласиться с её требованиями. Кому что. Наверное, Галькиному мужу нравится выполнять её прихоти. Может, он об этом всю жизнь мечтал?

– Ну, не знаю… Она и изменяет ему…

– А это его дело. Не нравится, как говорится – не кушайте, – Люба совсем растерялась:

– Но как измены могут нравиться?!

Ира усмехнулась:

– А тебя устраивают тумаки от собственного мужа?

– Ира, это совсем другое!

– Да нет, моя дорогая. Вывод один – не устраивает – меняй. А если ищешь тысячу причин, чтобы этого не делать – значит, не всё так плохо. Или тебя это устраивает.

Как всё запутанно. Как всё сложно… Люба отправилась укладывать детей спать.

Рабочий день начался обычно. За одним исключением – в курилке (Люба ходила за компанию с коллегой Анечкой), Анечка задала ей обескураживающий вопрос:

– Любовь Антоновна, а ты заметила, что Григорий Васильич к тебе неравнодушен?

Глаза у Любы превратились в два больших блюдца. От удивления она даже не сразу ответила.

– Ну, чего ты уставилась? Не маленькая же! – Аня задумчиво тушила сигарету в блюдце.

– Да что ты такое говоришь?.. – обрела дар речи Люба.

– Нет, ты меня удивляешь! Сколько тебе лет – 40, 45?

– Сорок два, – машинально ответила Люба.

Сорок два года! А вид у тебя сейчас – будто все шестьдесят. Чего ты так испугалась? Влюбился мужик, так и на здоровье! Радоваться надо, а не стоять с видом человека, увидевшего призрак! – Аня, наконец, потушила сигарету и направилась в кабинет.

– Подожди, – взмолилась Люба. – Почему ты так решила? – странное чувство, очень похожее на радость мелкими шажками завоевывало Любину душу.

– По-моему, об этом знают все – кроме тебя. Григорий Васильич глаз с тебя не сводит, – Аня решительно взялась за ручку двери.

Люба осталась в курилке. Почему-то хотелось отдышаться. Григорий Васильевич ей всегда нравился – как человек. Невысокий, с маленьким пузиком и добрыми-добрыми глазами. Ему было лет пятьдесят. Жил, насколько Люба знала, один. Детей нет. Как сотрудника – Григория Васильевича уважали и ценили. Неужели он… Люба даже про себя стеснялась подумать о возможных чувствах коллеги. Неужели она, мать троих детей, может кому-то нравиться? Люба взглянуло в окно, которое немного отражало курилку. А почему бы и нет? Стройная 42-летняя женщина. Конечно, не 90/60/90, но всё же! Люба ещё немного покрутилась перед стеклом. Но из других кабинетов народ потянулся на перекур, и ей пришлось вернуться на рабочее место. Во время обеда – в буфете Григорий Васильевич подошёл к Любе с просьбой:

– Любовь Антоновна, можно я с вами разделю трапезу?

Люба едва не уронила поднос на пол. Покраснела, отвернулась в сторону, едва слышно промямлила:

– Да, конечно.

Как разговаривает человек, а? Если бы она услышала от Ивана предложение «потрапезничать» – сразу бы подумала о нездоровом состоянии мужа. А из уст Григория Васильевича такие вещи звучат настолько естественно… Люба начала стесняться коллегу, словно девочка. Только сейчас она иначе взглянула на поведение Григория Васильевича. Не первый раз он садится с ней обедать, задаёт вопросы, галантно придерживает дверь, когда она входит в кабинет.

– Люба, а вы сдали отчёт? – поинтересовался Григорий Васильевич.

Люба с трудом проглотила кусочек хлеба, который до этого долго катала в пальцах.

– Н… нет. Но мне немножко осталось…

– Если хотите – я вам помогу, – предложил коллега.

– Не надо – я сама! – поспешно ответила Люба и покраснела ещё больше.

Ну что ты будешь делать! Зачем отказалась?! Люба ругала себя последними словами. Первый раз в этой жизни за ней начинает ухаживать мужчина (Иван не считается – давно это было и… неправда). А она голову в песок!

Рабочий день на этом не закончился, но Любе больше не удалось пообщаться с Григорием Васильевичем. Однако это не помешало ей лететь домой на крыльях. Только что это были за крылья? При мысли о любви Люба себя строго одёрнула: «Перестань! Тебе 42 года и трое детей. Выдумала тоже!» Но почему-то хотелось петь – что Люба и делала целый вечер – на девяти одиноких кухонных метрах.

– Люба, мать твою, что за бардак в прихожей?! Чуть шею себе не сломал!

Иван продолжал материться, а Люба уже двигала ящик для обуви на место.

– Да Ванька во что-то играл, а убрать за собой, как всегда, забыл, – спокойно ответила жена и вернулась на кухню.

Время бурных встреч давно прошло, а может и не было никогда этого времени – приснилось Любе или показалось. Начиная жить, на многие вещи мы смотрим проще. Потом начинаем выделываться, качать права. И как-то само собой всё это сходит на «нет». Остаётся течение реки под названием «жизнь». Не всегда хочется повернуть русло в другую сторону – силы для этого требуются или желание. Всё одно – когда знаешь о поворотах, бурлящих потоках, мелководье или наоборот – привыкаешь. А это тоже, в некотором роде, спокойствие – когда всё знаешь наперёд.

Ужин, как всегда, прошёл в шумной обстановке. Один раз Иван отвесил подзатыльник сыну, которой баловался с едой. Неуклюже, по-мужски погладил Олечку по голове – за очередную «пятёрку». Любе достался нагоняй за невнимательность. А она, как ни странно, и правда не могла сосредоточиться. Домашние что-то попросят – Люба не слышит. Рассказывают, а у неё взгляд затуманенный – как будто сквозь человека смотрит.

После ужина дети разбрелись по комнатам, Иван плюхнулся в кресло смотреть телевизор, а Люба осталась одна. Помыла посуду и – за телефон. Дверь на кухню закрыла, говорила чуть ли не шепотом – даже Ирина начала злиться «Что за шпионские страсти?». Люба ввела подругу в курс дела. Иринино настроение изменилось – такого сюжета от Любы ожидать было практически невозможно.

– Господи, Люба, кто-то услышал мои молитвы! За тобой ухаживает приличный человек – насколько серьёзны его намерения – мы не знаем. Но это уже лучше – чем ничего! Любаша, не робей! Я тебя умоляю!

Люба почувствовала, что ей стало душно. Распахнула окно – жадно вдохнула осеннего холодного воздуха.

– Люба, почему ты молчишь?!

– Я не знаю, что тебе сказать. Всё это так неожиданно. А у меня дети…

– Да при чём тут дети?! Тебя же не замуж зовут! Я тебя об одном прошу – не отталкивай, не отказывайся. Ну, хотя бы чуть-чуть узнай о существовании другой жизни. Хотя бы раз в жизни получи шоколадку не за разбитый нос, а просто так. Люба! – монолог Ирины превратился в страждущий призыв.

Холодный воздух не мог остудить эмоции, которые Люба прятала где-то глубоко в себе. Поблагодарила подругу за поддержку. Словно призрак появилась перед детьми, отстранение попросила всех ложиться спать. Дети с недоумением посмотрели на мать, но в этот раз спорить и выпрашивать отсрочку не стали.

На следующий день с лёгким недоумением Любу провожали взглядами уже коллеги. Создалось впечатление, будто человек неуловимым образом преобразился. Изменилась осанка, походка – да и выражение глаз другое. Что случилось с человеком? Никто не знал. А Люба, тем временем, совсем не обращала внимания на окружающий мир, и даже не пошла обедать. Только испуганно вздрогнула, когда перед её лицом появилась булочка с компотом.

– Больше на вынос не дают, – извинился Григорий Васильевич.

Не смогла сдержать Люба предательскую краску, бросившуюся к щекам.

И коллегу поблагодарила слегка дрогнувшим голосом.

Булочка эта показалась Любе бесценным подарком. Просто так и ни за что. Совершенно чужой человек о ней побеспокоился. Как же это приятно! Люба не выдержала, повернулась к Григорию Васильевичу и ещё раз сказала «спасибо» – даже нашла в себе силы посмотреть коллеге в глаза – не отворачиваясь и почти не смущаясь.

Мостик перекинут! Люба чувствовала себя героиней любовного романа, но мысли об Иване периодически омрачали нежданную радость. Неправильно это. Не по-людски. Тут же в голове проносились вчерашние слова Ирины «Ну, хотя бы чуть-чуть узнай о существовании другой жизни. Хотя бы раз в жизни получи шоколадку не за разбитый нос, а просто так». И тогда Любе становилось легче. На некоторое время.

Сделанный вовремя отчёт! Возвращение домой! Люба догадывалась о том, что за спиной появилось нечто новое. Воздушное и сильное. Придающее уверенность в себе, желание пританцовывать и петь. Наверное, это крылья. А что же ещё может быть?

– Люба, блин, ты пробовала это мясо?! – Иван с грохотом отодвинул тарелку.

– Нет, а что с ним?

– Ты его пересолила! – ярость, с которым было брошено это обвинение, приравнивалась, скорее, к обвинению в серьёзном преступлении..

– Странно… – задумчиво отреагировала Люба.

– И это всё, что ты можешь сказать?! – Иван сжал кулаки.

– А что ещё? – словно не чувствуя грозы, ответила Люба.

Иван растерялся. Сжал кулаки – разжал. Покосился на жену. Люба снова была где-то далеко – как всегда в последние дни. Буркнул себе под нос нечленораздельное ругательство и придвинул тарелку обратно.

– Любовь Антоновна, можно я вас провожу? – Григорий Васильевич неожиданно появился перед Любой, когда она выходила из стен родного комбината.

Люба тут же представила удивлённые взгляды знакомых, которых она может встретить по пути. Но желание пообщаться с Григорием Васильевичем пересилило страх.

Не спеша, парочка двинулась в сторону автобусной остановки. Григорий Васильевич расспрашивал Любу о том, чем она занимается в свободное время. Сам он оказался страстным поклонником театра.

Люба робела, отвечала односложно, но каждое слово Григория Васильевича ловила с жадностью и восторгом. Уже привычным сдало ощущение крыльев за спиной.

– Простите, а можно я вас буду называть Любой? – спросил мужчина.

Люба кивнула головой, неожиданно рассмеялась.

– Что вас рассмешило? – удивился Григорий Васильевич.

– Ну, я подумала, что могу обращаться к вам «Гриша». И настолько это непривычно – после десятка лет менять имя-отчество на такое… человеческое что ли «Гриша».

– А вы попробуйте, – предложил Григорий Васильевич.

Осень отчаянно прощалась с летом. То бросит под ноги ворох грязно-жёлтых листьев, то окропит противной моросью. Ничего этого Люба не замечала, да и Григорий Васильевич, похоже, тоже. Они стояли на автобусной остановке и, пожалуй, в первый раз Люба не хотела увидеть знакомый до боли номер автобуса. Не нужен был ей этот автобус!

– Я помню, вы как-то рассказывали про своих детей. У вас очень хорошие дети.

Люба улыбнулась. Каждая мать видит в своём ребёнке то, что могут не заметить другие люди. Но как приятно, когда о твоём чаде или чадах по-доброму отзывается совершенно посторонний человек! Подъехал автобус. Люба попрощалась с Григорием Васильевичем. Единственное, чего ей хотелось в эту минуту, помимо общения с коллегой – это позвонить Иринке.

– Ты не представляешь, как я за тебя рада! – говорила Ирина часом позже. – Чувствую, что это серьёзный человек, хотя выводы, конечно, делать рано, – Люба придерживала трубку плечом и, разговаривая с подругой, рассеянно чистила картошку на ужин. Сладкой музыкой ложились Иринкины слова на Любино сознание. Одно обидно – почему рабочий день такой короткий? Что можно успеть за 8 часов? Несколько раз увидеть хорошего человека и перекинуться с ним парой фраз.

– Люба, смотри, что я принёс! – послышался из прихожей голос Ивана.

Люба подошла к мужу. Иван держал в руках облезлого котёнка.

Всплеснула руками:

– Господи, это что такое?

– Пищал – наверное, голодный. А Олька давно просила. Вот, решил взять с собой.

Люба внимательно посмотрела на мужа. Трезвый и… добрый. Когда-то он всегда был таким. Или почти всегда.

Ужин был отложен в сторону – вся семья занялась котёнком, которого пришлось приводить в приличный вид.

– Люба, можно пригласить вас в театр? – Григорий Васильевич не стал её смущать вопросом при всех – дождался, когда в кабинете никого не будет.

Люба начала лихорадочно размышлять. Театр – это здорово. Тысячу лет там не была! Но что сказать Ивану? Ответ пришёл тут же.

– Вань, я в среду иду в театр – меня Иринка пригласила.

– Делать вам не хрена – ни тебе, ни твоей Ире, – отозвался муж, на секунду оторвавшись от телевизора.

Но это было разрешение! Любе пришла в голову очередная идея – обезопасить свой поход в театр с помощью всё той же лучшей подруги. А почему бы им не отправиться втроём? Вряд ли Гриша будет возражать.

Да и Иришка увидит Любиного поклонника.

Этот вечер запомнился Любе надолго. Их троицу окружали серьёзные красивые люди. Иринка много шутила – все смеялись. Особенно после нескольких глотков коньяка в буфете. Люба наслаждалась близостью человека, который с каждым днём нравился ей всё больше и больше. Каким галантным был Гриша, каким остроумным и внимательным! Любе с трудом верилось в то состояние, которое она испытывала, с трепетом заглядывая в завтрашний день.

– Люба, этот Гриша – просто сокровище! Я так за тебя рада! Теперь ты понимаешь, что заслуживаешь большего? – говорила Ирина подруге по телефону.

– Он тебе правда понравился? – Любино сердце замирало в предвкушении нового одобрения.

– Конечно – понравился! А как он на тебя смотрит – столько нежности в его глазах! Как он до тебя дотрагивается – одно удовольствие вами любоваться! – Люба зарделась.

– Люба, хватит трепаться по телефону! – послышался крик Ивана. С телефонной трубкой Люба подошла к мужу.

– А что такое?

– Сделай мне лучше чаю, – хмуро ответил Иван. Потом добавил: – Пожалуйста.

Любе пришлось прервать разговор с подругой. Через пару минут закипел чайник. Женщина сделала все необходимые приготовления, даже положила несколько баранок на блюдце. Молча отнесла мужу чай с баранками, и так же молча ушла на кухню. Иван отправился вслед за Любой.

– Слышь, Люб, ты чего такая странная в последнее время?

– Не понимаю – о чём ты. По-моему, такая же, как и всегда, – ответила Люба и начала выкладывать продукты из холодильника – самое время для разморозки агрегата.

Иван ещё немного потоптался на кухне.

– Нет, ты странная…

Люба бросила короткий взгляд на мужа:

– В чём хоть это выражается?

– Не знаю… Ну, вроде ты здесь, а как будто тебя и нет, – Люба усмехнулась, затем взглянула на часы: – Ах ты, детям-то спать пора! – и тут же полетела уговорами и шлепками настраивать отпрысков на сон грядущий.

Иван растерянно почесал голову.

– Люба, как насчёт ещё одного культурного мероприятия? Не хочу показаться однообразным, но это опять театр – правда, спектакль совсем другой, – Григорий Васильевич улыбнулся.

Люба немножко качнула крыльями, с которыми уже не расставалась.

– Что ж, театр – это хорошо. Давайте попробуем. Но только с Ириной.

– Возражений не имею! – Григорий Васильевич шутливо поднял руки вверх.

И снова рабочий день пролетел слишком быстро – не давая возможности насладиться каждой минуткой. Люба решила задержаться – отвлекаясь на разговоры с Григорием Васильевичем – не успевала выполнять все свои обязанности.

Через час, растирая затёкшие от писанины пальцы, вышла из дверей комбината. Григорий Васильевич ждал её возле выхода.

– Ой! – только и смогла сказать Люба.

– Видите ли, темнеет рано, а вам ещё до остановки дойти надо – мало ли что. Вот, решил подстраховать, – оправдался Григорий Васильевич. Неужели? Её, Любу, кто-то целый час ждал на холодном осеннем ветру – и только для того, чтобы проводить до остановки! Люба, не ожидая от себя такой смелости, взяла Григория Васильевича под руку.

Иван был пьян. Люба поняла это по особенной тишине, стоящей в квартире. Дети обычно сводили к минимуму звуковое сопровождение, стараясь лишний раз не напоминать о своём существовании. Пьяный папа, решивший проверить уроки – это особая история. Как только Люба зашла на кухню, Иван поднял хмельную голову:

– И где ты шлялась?!

– На работе задержалась – не успела разобраться с накладными, – как можно спокойнее ответила Люба, но сердце сжалось в ожидании нехорошего предчувствия.

– Знаем мы вашу работу! Все вы так говорите – пока по койкам шастаете. Так?!

Ивану нужен был скандал. И Люба это понимала – до дрожи известный сценарий.

– Я на самом деле разбиралась с докладными – можешь спросить у Николая Аркадьевича. Ты кушал что-нибудь?

– Нет, ты скажи – кто твой любовник?! Может, сам Николай Аркадьевич?!

Иван повышал голос, через каждое слово, вставляя мат.

– Ваня, у меня нет любовников. Ты прекрасно это знаешь.

– Да ты сука! – взревел Иван. – Ты что делаешь в последнее время?!

Мразь! Думаешь, я не знаю?! Я тебя убью, сука!

Иван сорвался со стула и навис над женой. Но на Любу нашло поразительное спокойствие и усталость. Оправдываться не имело смысла, просить о чём-то тоже.

– Убивай… – покорно сказала Люба, даже не закрыв лицо руками.

Иван стоял в нескольких сантиметрах от жены, раскачиваясь и дыша в лицо перегаром.

– Сука! – прохрипел муж.

Люба подняла глаза и… не встретилась с кулаком.

– Ванька, а ну показывай уроки! – рявкнул Иван и пошёл в детскую, пнув по дороге пока ещё облезлого котёнка.

Опасность миновала? Нет времени на удивление – надо спасать сына.

На следующий день Иван вернулся с работы раньше обычного. Был непривычно молчалив. Когда дети разбрелись по своим комнатам – муж достал из кармана шоколадку. «Так не бил же!» – чуть было не сказала вслух Люба.

– Давай поговорим, – неожиданно предложил Иван.

Только от этого предложения уже необходимо было срочно сесть – что Люба и сделала.

Иван долго подбирал слова – не зная, как начать. Решился:

– Ты там это… Не подумай ничего. Я не знаю, что с тобой происходит. Но ты это, знай, что я тебя… люблю, – договорил, и чуть было не покраснел.

Люба не верила своим ушам! Когда Иван признавался в любви последний раз? Похоже, перед свадьбой.

– Ты ведь знаешь – сколько у нас всего было. Ну, дети там… Хорошее и плохое. Я не мастер говорить. Вот. Но ты имей ввиду.

– Что иметь ввиду? – не поняла Люба.

Иван даже растерялся:

– Как «что»? Ну это, моё отношение к тебе… Ну, то, что люблю…

Любино сердце наполнилось непонятной жалостью к этому огромному мужику, похожему на медведя. С которым её связывало 18 лет не только плохой жизни.

В дверях возникла фигурка младшей дочери:

– Пап, – прошептала Олечка. – Я тебе тут вышила… – девочка держала в руках новую отцовскую рубашку.

Иван нахмурившись, забрал рубашку из рук дочери. На груди красовался кривой цветочек, вышитый крестиком. И даже если бы он был идеальным – в такой одежде отец уже не мог появиться на людях. Взрослый мужик и вышивка на груди.

– Какая ты умница! – похвалил Иван и обнял дочку, едва не раздавив в своих объятьях.

Любе захотелось плакать. И от умиления, и от жалости, и от обиды. Всё смешалось, не разберёшь – где что. Кто-то пришёл, и все мысли разбросал в хаотичном порядке, придерживаясь какой-то своей цели.

Ирина позвонила на следующий день.

– Люба, я такое платье видела – ты в нём будешь, как конфетка!

– Ир, сходи с Григорием Васильевичем одна, – прервала подругу Люба.

– Как? Почему? Тебя Иван не отпускает?!

– Я сама не хочу…

– Люба, ты что говоришь? Что-то случилось, да? Кто тебя обидел?! – запереживала Ирина.

– Никто не обидел. Просто нет смысла в этих отношениях. Дал мне Бог Ивана – с ним я и должна быть до конца.

– Люба, очнись! Я не знаю, что там у вас с Иваном произошло, но пойми одно – это всё временно! Завтра он вернётся с работы и сломает тебе шею, потому что ему так хочется! Люба! – отчаянию подруги не было предела.

Но Люба оставалась спокойной и мёртво-невозмутимой:

– Я так решила.

– Господи, ну пойми же одно – вся твоя жизнь – это настроение известного тебе человека! Неужели ты недостойна лучшего? Цветов, отношения соответствующего, нормальной любви, в конце концов!!! – Ира не заметила, как начала кричать.

– Значит, недостойна, – лаконично ответила Люба.

– Но ведь тебе даётся такой шанс! Люба, второго уже не будет! Очнись!

– Ира, ты никогда не была замужем – тебе не понять. А Иван не всегда такой плохой, как кажется.

– Дура! – не выдержала подруга и бросила трубку.

Люба пошла на кухню. Не было ни лёгкости, ни привычного «крылатого» ощущения. Только тяжесть в ногах и размышления в голове – что приготовить на ужин. Нормальное состояние, от которого Люба успела немножко отвыкнуть. Но только немножко…