Текст книги "Числовая символика средневековья. Тайный смысл и форма выражения"

В последующие века философия играла решающую роль, в то время как гностики, хотя порицались и подавлялись, как было Истинной Церковью, продолжали приумножать и передавать свои таинства. Манихейство, самая мощная секта, никогда последовательно не подавлялась, и влиятельная средневековая организация катаров во многом проистекает из манихейской философии.

Между тем формулы гностиков сохранились в магии, астрологии, алхимии и в областях, где доминировали космические тайны. Одновременно крестоносцы, с одной стороны, и предприимчивые исследователи – с другой, стекавшиеся в школу Толедо, прямо вошли в контакт с каббалистическими доктринами.

Глава 5
Ранние христианские авторы

Средневековая европейская числовая символика так и не достигла экстраординарной сложности гностицизма. Это напрямую связано с ясностью и простотой исходной христианской веры. Независимо от того, кто из них появился раньше, очевидно, что христианство I века н. э. ярко выделялось среди пестроты и неразберихи существовавших религиозных и философских течений.

Среди ученых рассуждений об эманациях, бесконечности и зонах, загадочных изысканиях, связанных с космогонией и эсхатологией, родилась вера, иная, чем гносис, знание о духовных мистериях, поклоняющаяся личности, а не началу и полностью оторванная от умозрительных традиций своего времени.

Известно, что поздние толкователи Нового Завета находили числовые секреты в жизни и учении Христа. Однако всякому читателю ясно, что подобная трактовка не соответствует той наивности и прямолинейности, которые отличают духовные поиски ранних авторов.

Скажем, послания апостола Павла, самые ранние и, возможно, аутентичные первоначальным записям, не содержат никакой цифровой теории. Синоптические Евангелия от Матфея, Марка или Луки, наряду с самыми спорными описаниями Иоанна и Деяниями святых апостолов, составленные в первые столетия христианской эпохи, содержат «символические» числа, которые являются таковыми в самом первичном смысле.

Так, число 10, например, вместе с его пифагорейским подтекстом представляет собой естественное выражение суммы. Бессмысленно ежедневное упоминание «дюжины» или «двух десятков» как приближенных обозначений группы. В противном случае вполне уместна история о «десяти девах, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху» (Мф., 25: 1), «десяти драхмах» (Лк., 15: 8), 10 прокаженных (Лк., 17: 12–17), 10 рабах (Лк., 19: 12–25).

То же самое распространенное приблизительное значение для круглых чисел находим в подсчете овец: «Если бы у кого было сто овец» (Мф., 18: 12). Или у Луки: «Кто из вас, имя сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее?» (Лк., 15: 4).

Поздние теологи пытались найти намек на Троицу в трех дарах волхвов, троекратном отрицании Петра, трех днях, последовавших между смертью и воскрешением, трех фигурах преображения и распятия, троих в саду Гефсиманском, пробуждающихся три раза, трех искушениях Христа и трех явлениях Христа перед своими учениками после смерти.

Перечень достаточно обширный, однако в отмеченных триадах не прослеживается здравого суждения, содержатся лишь развернутые символы, вовсе не статистические числа в виде трех, распространенные в рассказах, сказках и легендах мира. Скорее, они указывают на коннотацию святости, с которой всегда ассоциировали число 3. Нет намеков, налицо лишь неясные первичные принципы, скрывающиеся за этими числами.

Отказ христианства от предшествующих философских традиций привел к подмене подтверждающей основы узаконенной веками «истины». В отличие от гностиков, которые в основном отреклись от Ветхого Завета и его Бога, ранние христианские авторы нашли Его в еврейских сочинениях, обнаружив в пророческих книгах подтверждение божественной природы Христа, назвав Его долгожданным мессией.

В этой связи не имеет особого значения достоверность Евангелия и насколько сильно оно передает элементы почитания. Возможно, Христос действительно выбрал 12 учеников, потому утверждение «когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мт., 19: 28) является досужим вымыслом. В любом случае очевидно намерение продолжить еврейскую традицию.

То же самое относится к большинству чисел Нового Завета. Назначение Христом 70 миссионеров, кроме 12 учеников, возможно, должно было напомнить еврейскому сознанию, что «придут отцы в Египет числом десять и два». Даже соединение 70 с 12 восходит к древнееврейскому фольклору. Когда Моисей был призван в горы получить «закон и заповеди», 70 старейшин позвали, чтобы те «поклонились издали», затем Моисей «поставил под горою жертвенник и двенадцать камней, по числу двенадцати колен Израилевых» (Исх., 24: 1, 4). Эти 12 племен и 70 старейшин охотно соединились с 12 источниками и 70 пальмовыми деревьями, которые утешили израильтян в Елиме: «В Елиме же было двенадцать источников воды и семьдесят финиковых дерев» (Числ., 33: 9).

Также и 40 дней искушения Христа восходят к 40 дням уединения Илии или 40 дням испытания потопом. Древние семь бесов жили в Марии Магдалине (Мк., 16: 9), и возникла дискуссия, касающаяся прощения греха: «до семи ли раз» (Мф., 18: 21). Или: «И если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обратится, и скажет: «каюсь», – прости ему» (Лк., 17: 4).

Во всех перечисленных случаях выбор числа символичен только в том смысле, что содержит известную и принятую идиому. По отношению к Новому Завету доминирует тенденция вписывания новых глав в старую книгу. Заявив, что «Священное Писание должно быть дополнено», биографы Иисуса всегда писали, поглядывая на свой предмет, другим глазом озирая священные тексты евреев.

Не обладая ни теологической, ни метафизической утонченностью, они ткали свои описания с помощью тех нитей, которые получили в наследство. В частности, нельзя ли было выбрать другое число апостолов, отличное от 12? Насколько возможно наличие менее или более семи дьяволов? Когда же, как не в день Троицы, снизойдет Святой Дух? (Деян., 1: 1–4).

В Евангелии от Иоанна находим максимальное приближение к взвешенному символизму. В нем запечатлен факт троекратного появления Христа после смерти и разделение его одежды на четыре части воинами (Ин., 19: 23). Сказанное следует толковать отчасти как собирание избранных «от четырех ветров» (Мф., 24: 31).

Снова возможно найти отсылки на символическое значение в вопросе Христа: «Иисус отвечал, не двенадцать ли часов во дне? Кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего» (Ин., 11: 9).

Возможно, в свете отмеченных указаний некое особенное значение воплощается в 153 рыбах, которых Петр вылавливает из моря (Ин., 21: 11). Хотя смысл, не исключено, представляет собой таинство.

Но даже если к Евангелиям от Матфея и Луки добавить составленные из чисел генеалогические таблицы, аутентичные документы I века н. э. и апокрифические евангелия и легенды, сохраняется прямое и неизбежное свидетельство, что раннее христианство не пошло по пути числовой теологии. Подобная изоляция может быть продолжена, хотя и ведет к ограничениям.

Тот факт, что числа появились совершенно во всех Евангелиях, сам по себе означал роковую слабость в настроенном на них веке, и необходимое включение в канон Апокалипсиса Иоанна Богослова на основе его предполагаемого авторства послужило явным поводом для комментаторов поразмыслить над мистериями числа.

Более того, принятие книги Откровения возвестило о серьезных раздумиях «Пастора из Гермеса», также пополнившись числовой аллегорией и абстракцией интерпретации внутри текста.

Отмеченному тексту было суждено стать одним из самых распространенных документов христианской церкви на протяжении II, III и IV столетий.

Одновременно распространилось «Признание» ложного Клементина (до 231 г.), претендовавшее на то, чтобы стать историей карьеры Клемента и апостола Петра. Книга снабжена разнообразными вариантами астрологического и пифагорейского фольклора и историями гностиков, многие из которых исходили из уст самого Петра. Все случилось незадолго до власти Гермеса, которого стали цитировать как свидетеля Истинной Веры.

Кроме того, церковь допустила, чтобы приверженцы ее ученого и философского склада серьезно озаботились проблемой создания последовательного корпуса христианской теологии. Среди них оказались великий александрийский врач Климент (ум. в 200 г.) и его ученики Ориген и Ипполит.

Жившие в величайшем философском и гностическом центре, эти люди, бесспорно, черпали свое вдохновение из доступных им образцов. Первостепенная слабость христианства, по свидетельству ереси Ариана, заключалась в двойственной природе Бога-Отца.

Принятие Логоса Филона и его отожествление с Сыном стало первым шагом к разрешению проблемы, однако добавление третьей личности, Святого Духа, обеспечило бесспорное доказательство Единосущности Троицы. Наличие божественной триады во всех трудах гностиков явно стало решающим фактором для создания Троичности. Однако пифагорейская основа современной философии в их трудах явилась отправной точкой для христианского учения. Единосущность Отца и Сына оспаривалась как в числовом, так и в философском смысле, оставалось только верить в Единосущность Троицы!

Многие ранние авторы, включая Павла, кажется, никогда не слышали о Троице. По этой причине о ней говорят первые две новозаветных Заповеди («Во имя Отца и Сына и Святого Духа» – Мф., 28: 19) и другая определенно относящаяся к Троице («Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть сын Божий?» – 1 Ин., 5: 7). Правда, последняя лишь предполагает ее в самом риторическом вопросе.

Упоминания триединства не приобрели всеобщего распространения вплоть до III века, а сам догмат окончательно и официально оформился лишь на Константинопольском соборе в 381 году. Принятие христианством этого основного догмата пифагорейства само по себе стало достаточной основой для всей философии. Предложенное Климентом и Оригеном учение о Чистилище, добавившемся к Раю и Аду, сформировало триединство в духовном мире.

Тем временем философы все более интересовались численной символикой. Возражая гностикам, святой Ириней писал об ошибочности их богословских взглядов не только потому, что они основывались на числе, но и потому, что их числовая схема неверна. Они полностью игнорировали число 5, повсюду появляющееся в Истинной Вере. Имя Спаситель (Soter) состоит из пяти букв, как и Отец (Pater). Господь благословил пять хлебов и накормил ими 5000 голодных. Существуют пять конечностей креста, пять пальцев, пять чувств.

Похожим образом Тертуллиан отстаивал значение числа 12, свидетельствуя о многочисленных упоминаниях дюжины в Ветхом Завете и естественно спрашивая: «Что же на самом деле означает постоянная защита Христова числа Маркионом?»

То, что эти заявления не означали дискредитации всей числовой системы, подтверждается тщательным рассмотрением чисел в других сочинениях тех же авторов. Они постоянно ссылаются на Филона, и даже Гермес говорит о нем с подобающим уважением.

Иустин Мученик, также известный как святой Иустин (100–165 гг. н. э.), придает вес своим аргументам, цитируя Пифагора, заявлявшего, что «единичность является первым принципом всех вещей и причиной всяческой добродетели… обучая аллегорией, что Бог Един и единственный» (Послание к грекам).

Ориген уверен, что Бог создал мир «в соответствии с неким числом, предопределенным им самим, поскольку невозможно представить… что другие существа не ограничены по своему разуму» (О началах).

Он добавляет, что некоторые части Писания не содержат «телесного смысла», их следует воспринимать буквально, иллюстрируя числовым отрывком: «В Евангелии от Иоанна упоминается сосуд для воды, вмещающий два или три небольших бочонка, использовавшийся для очищения евреев. Выражение несет в себе тайный смысл и означает, что те, кого апостол именует «евреями», очищались словом Писания, а два бочонка в «психическом» и духовном смысле. Иногда упоминаются три бочонка, символизирующие духовное, психическое и телесное очищение. И шестиведерные сосуды аналогично соответствовали очищению мира, созданного за шесть дней».

Следуя примеру Филона и находя удовлетворение в очевидной бесполезности буквальной интерпретации отдельных отрывков Писания, Отцы Церкви начали создавать метафорические интерпретации библейских текстов, придавая значение числам в точном направлении, с целью измерить храм и засвидетельствовать в «Книге Премудрости» о том, что «Господь устроил все вещи по числу и мере» (Прем., XI, 20).

Ранние толкования чисел из Священного Писания касались наиболее заметных, таких как 12 источников и 70 пальмовых деревьев Елима, 318 слуг Авраама и апокалипсических сочинений. Из толкования Варнавы видно, что истинный смысл священных книг должен оставаться тайной для непосвященных, то есть для простых мирян: «Послушайте, дети мои, то, что связано полностью со всеми вещами, что Авраам, первый, кто вкусил блаженство обрезанием, смотрел вперед в соответствии с духом Христа, исполнял тот обряд, который принял в тайне трех букв. В Писании говорится:,И Авраам совершил обрезание десятерых, и восьми, и 300 человек своих домочадцев". Какое же знание получил он после содеянного? Узнал сначала 18 и затем 300. Так обозначились 10 и 8. 10 (I) и 8 (Н), то есть инициалы Иисуса. Крест, выражающий милость [нашего] искупления буквой Т, также означает,300". Я полагаю, вы достойны, знать это, хотя мне хорошо известно, что об этом никто не должен узнать».

Интерпретация 318 с помощью гематрии стала традиционной, и Т, или 300, следовательно, сделалось символом креста. Как отмечает Амвросий, таково значение выбора Гедеоном 300 человек, оценка Иудой Искариотом помазанника 30 монетами. Ипполит толкует несколько псалмов в соответствии с их числами, объясняя, что «псалмы, связанные с историей, располагаются отнюдь не в правильном историческом порядке, а в соответствии с порядком следования их номерам».

Некоторые первые объяснения священных чисел практически притянуты за уши, например умозаключение Амвросия, касающееся 15 локтей ковчега. Он «ясно видит», что они представляют трижды по пять чувств. Тем не менее у Отцов Церкви имеется четкое соотношение, поскольку один выстраивает свои взгляды, исходя из другого.

Установились явно различимые числовые ассоциации, сохранявшиеся неизменными на протяжении Средних веков. Так что вполне естественно утверждение Амвросия, почти точно воспроизведенное Августином или Аквинским.

Самые постоянные из них выводятся из Писания, пифагореизма и астрологии. Одно из следствий Апокалипсиса заключалось в том, чтобы сделать астрологические выводы особенно сильными и распознаваемыми. В труде Климента значительную часть составляет астрологический фольклор, включающий часто цитируемое: «Вполне допустимо считать 12 месяцев годом Господа, ибо это число соответствует числу апостолов».

Руководствуясь теми же доводами, Викторин называл 24 старейших Откровения 24 ангелами дня и ночи и распределял семь «даров» Святого Духа среди семи небес. Возможно, именно этих ангелов имел в виду Данте, говоря о часах ночи как крылатых существах:

 
И ночь означила двумя шагами
В том месте, где мы были, свой подъем,
И даже третий поникал крылами[7]7
  Чист., IX, 7–9.


[Закрыть].
 

Еврейская аналогия создания мира как прототипа человеческой истории привела к обновленным исследованиям, связанным с продолжительностью мира. Мне говорили, что ортодоксальные евреи продолжают ожидать конец мира в 7000 году, по григорианскому году 3339.

Повторение во Втором послании Петра утверждения 19 псалма (стих 4) «У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Петр., 3: 8) подтверждает, что промежуток равен длине года.

Никоим образом не изменяя установленной традиции выведения шести лет, Ириней и Лактанций (ок. 250 – ум. после 325) придерживались мнения, что мир просуществует 6000 лет и, благодаря Божьему промыслу, людям дарован дополнительный день еще в 1000 лет. Значит, завершая обещание, не выраженное явно в Ветхом Завете, Иисус Навин заставил солнце и луну остановиться на протяжении целого дня: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аилонскою!» (Иис. Нав., 10: 13).

Соответственно, Ириней (Против ересей) и Лактанций (Божественные установления) сходились во мнении, что срок существования мира составит 6000 лет.

С другой стороны, данные астрологии указывают на семидневную (7000 лет) природу мира и воскресение Христа на восьмой день, день обрезания и первый день второй недели, указывая, что восьмой век бесконечен и безвременен, он увидит будущую славу. Таков вывод Климента, Викторина и Василия.

Ни одно из приведенных утверждений не удовлетворяет полностью, поскольку Отдых является универсалией, применяемой к Субботе и Обновлению на восьмой день.

Как 7, так и 8 являлись, вследствие этого, символами Последней славы. Августину оставалось лишь решить дилемму. Он не сомневался, что создание мира за шесть дней предвещает шесть земных лет. Седьмой день, день отдыха, символизирует кульминационный Вечный Покой. Однако не было никакого вечера седьмого дня! Восьмой день символизирует возвращение к начальной жизни, не отнятое, но вечное.

Иначе говоря, седьмой и восьмой века являются и духовными, и безвременными, однако оба используются для обозначения завершающего характера Последнего Века. Седьмой день означал отдых святых, духовно вытекавший из шестого земного века. Как шестой, так и седьмой дни венчались Судным днем и Вечным Возрождением на восьмой.

Именно Августин расставил все точки над «i», способствуя одобрению числового символизма. Он отличался высоким интеллектом, широтой познания, обучался сложностям манихейской теологии, привнес в ее изучение значительную долю интеллектуальной любознательности и аналитическую философию, чего не смогли сделать предшествующие ему христианские авторы.

Как философ, он видел в числе образ абсолютного, поскольку писал, что «зависимость чисел не может быть отвергнута или изменена, равно как никакое насилие над природой не может помешать числу, которое приходит после единицы в результате ее удвоения».

Снова, «рассуждая теперь о Науке чисел, становится ясным даже самому недалекому уму, что она не была создана человеком, но открыта благодаря исследованию… Никто не в силах определить ради собственного удовлетворения, что 3 х 3 не 9, равно как не вывести квадрат или троичность трех…» (О христианском учении).

Следовательно, в ходе исследования человек способен обнаружить тайны, скрытые Господом в Священном Писании. Соответственно, трактовка Августином шести дней создания привела его к расширенному заключению по поводу математически совершенных чисел, объясняющих, что «мы не должны относиться с презрением к науке чисел, которая во многих частях Священного Писания оказывает существенную помощь скрупулезному интерпретатору. Не стоит говорить о том, что она числится среди похвал Господу, «ты определил все числом, мерой и весом» (Град божий).

Использование Господом числа далее обнаруживается у пророка Исайи (11: 26) и у Матфея («У вас же и волосы на голове все сочтены» – Мф., 10: 30).

Господь же знает все числа, ибо «разумение Его бесконечно». Поскольку все в Священном Писании устроено в буквальном и мистическом смысле, даже небесное учение ценно в учении, «наука разума и чисел».

Августин готов принять пророчества Сивиллы, Гермеса, Орфея и любого земного поэта, чтобы способствовать небесной вере. Следовательно, в том, что касается числа, Гермес главенствует и напоминает, что сам Платон видел Господа устроившим мир по числовому признаку.

Повсюду встречается подтверждение, что Августин очарован свойствами числа. Разоблачительный абзац связан с его трактовкой седьмого дня, он замечает, что большее можно сказать о совершенстве числа 7. В данной книге я уже писал об этом достаточно подробно, боюсь, воспользуюсь возможностью обсуждения моего поверхностного научного знания, что, скорее, глупо и не несет пользы.

Несмотря на подобные рассуждения, ему вовсе не помешало объяснить, что 7 состоит из первого четного и первого нечетного чисел и является символом всех чисел. Вот почему 7 означает «совершенная законченность».

Фактически труды Августина – всеобъемлющие источники для получения информации, связанные с неопифагорейской числовой теорией, и он не упускает некоторые возможности обсуждения науки. В своих комментариях, посвященных Иоанну, он не видит единичных числовых отсылок, даже на часы дня или «проплыв около двадцати пяти или тридцати стадий» (Ин., 6: 19).

Он настаивает на символической природе священных чисел, задавая вопрос: почему в других отношениях ковчег имел столь точные размеры или почему они не были отмечены, пока «не началось благочестивое изучение Писания будущими поколениями»?

Мифу о потопе было суждено стать значимой частью христианской теологии, поскольку он рассматривался как прототип спасения человека с помощью христианства. В рассказе о потопе говорится, что человек был спасен деревом (Крестом) и водой (Крещением).

Августин особое внимание уделяет интерпретации всей истории, начало которой здесь воспроизведено как пример его удивительного мастерства, в равной степени как и всесторонний обзор методики средневековой экзегезы, толкования текста Библии, связанного с числом.

«14. Опускаю многие отрывки Библии, где встречается Христос, которые требуют серьезных объяснений и доказательств, хотя самые скрытые значения объясняют больше, становясь убедительным свидетельством того, что Енох, седьмой от Адама, умолял Господа и был обновлен, как бывает седьмой день отдыха, где все будет обновлено, а в шестой день всемирной истории создан вновь воплощенным Словом.

То, что Ной вместе со своей семьей спасен водой и деревом, как семья Христа спасена крещением, представляет страдания креста. Ковчег сделан из бревен и образует квадрат, как и Церковь, состоит из святых, готовых к добродетельной деятельности, ведь квадрат стоит твердо на любой стороне. Его длина шесть раз – ширина и десять раз высота, как и тело человека [распростертого], чтобы показать, как Христос появился в теле человека.

О том, что его ширина доходит до 50 локтей, говорит апостол: «Сердце наше расширено» (2 Кор., VI, 11). То есть речь снова идет о духовной любви: «Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим., V, 5). Ведь на 50-й день после воскрешения Христос отправил свой дух укрепить сердца своих учеников. Именно в 300 локтях длиной, составляющих шесть раз по 50; подобно тому как существуют шесть периодов в мировой истории, бывают 30 локтей в высоту, что составляет десятую часть длины. Ибо Христос – одна высота – на свой тридцатый год рождения утвердил учение Евангелия, заявив, что Он пришел не для того, чтобы уничтожить закон, но для того, чтобы выполнить его. Теперь же 10 заповедей известны как центр закона, и длина ковчега составляет 10 раз 30. Сам Ной также являлся десятым, если считать от Адама…

15…Те чистые и нечистые животные находятся в ковчеге, так хорошие и плохие принимают участие в церковных таинствах. То, что чистые в седьмом и нечистые во втором, вовсе не потому, что плохих меньше, чем хороших, но потому, что хорошие сохраняют единство Духа во имя единства мира, и о духе говорится в Библии как совершающем семикратные действия, являясь как «дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия» (Ис, XI, 2, 3).

Число 50, которое связывается с приходом Духа, образуется семь раз по семь плюс еще один, говорят: „Стараясь сохранять единство духа в союзе мира" (Еф., IV, 3). Дурное снова предстает как четное, легко делимое, благодаря своей склонности к расколу.

То, что Ной был восьмым в своей семье, произошло благодаря вере в наше возрождение, проявившейся в Христе, восставшем из мертвых на восьмой день, то есть после седьмого, или дня Шабаша. Третий день его страстей, но в обычном подсчете дней как восьмым, так и первым.

[Раздел 16 опущен, он касается разделения нижних сфер на 2 и 3 комнаты.]

17. То, что потоп наступил спустя семь дней после того, как Ной вошел в ковчег, как мы крестились в надежде будущего покоя, который обозначается седьмым днем… То, что дождило в течение 40 дней и 40 ночей, как и таинство небесного крещения смывает прочь всю тяжесть грехов против 10 заповедей на протяжении четырех четвертей мира.

18. То, что Ной был 500 лет от роду, когда Господь велел ему изготовить ковчег, и 600, когда он вошел в ковчег, показывает, что ковчег, изготавливался в течение 100 лет, которые, похоже, соответствуют годам возраста мира. Так шестой век был занят строительством… Снова это второй месяц шестисотого года, когда Ной вошел в ковчег, и два месяца составляют 60 дней, так что здесь, как, во всяком случае, умножения 6, видим число, обозначающее шестой век.

[И так далее на протяжении раздела 21]».

Приводя эти отрывки, я опустил несколько предложений, в основном повторяющихся. Следует отметить, что число является главным ключом к толкованию всей истории.

Почти столь же оригинальна интерпретация Августином 153 рыб. Число разбивается на 50 х 3 + 3, все цифры священны. Или, с другой с точки зрения, Человек в Новой жизни, семь раз очищенный, получит свою награду в динариях, так в награде встретятся 10 и 7. Теперь 153 становится результатом трехкратного умножения 17 (17 х 3 х 3).

Как мы уже заметили, при толковании все большие числа сводятся к своим корням. Строго говоря, добавляя числа, суммируем их значение в единое целое. Умножение смешивает свойства в исходное число направлений или объектов. Возведение в квадрат придает протяженность. Возведение в куб придает основательность либо, что чаще, высоту или богоподобие.

Добавление к любому составному числу единицы создает целое, как если бы таким образом распознавалась граница. С помощью того же знака восполняется недостаточность, чтобы достичь распознаваемой границы. Так, 38, к примеру, не способно достичь границ 40, тогда как 39 удается это сделать добавлением единицы. Следовательно, человека, находившегося «в болезни тридцать восемь лет» (Ин., 5:5), исцеляет Христос.

Первые христианские авторы скрупулезно копировали из цифровой философии прошлого, добавляя новое значение полученным числовым символам и опуская многие из языческих коннотаций, окружили всю науку особенной христианской атмосферой. Один больше не являлся абстрактной «Первой причиной», что означало исключительно Бога, Иегову, Господа.

Также триада стала произвольно триединством и особым образом обозначила Бога. Благодаря соотнесенности с Господом она превратилась в совершенное число и стала сущностью всех вещей (Августин. Нагорная проповедь). Великое свидетельство троичности проявилось в трех мировых эпохах, по сути – одной. Их распределение обозначено «До Закона» (от Адама до Моисея), «Во время Закона» (от Моисея до Христа) и «Под Благодатью» (от Христа до Судного дня). Перечень троичностей, обнаруженных в Писании, Вселенной и духовной жизни, бесконечен.

Тем не менее внутри Троицы заключена двойственность, чья позиция, как и в пифагорействе, указывает на разнообразие, окруженное и сбалансированное триадой. Внутри Троицы двойственная природа Христа служит лучшим примером сущности христианского дуализма.

Хотя оппозиция добра и зла распознаваема, здесь, как в манихействе, акцент делается на противопоставлении духовного и материального. Материальное, как и зло, противопоставлено духовному, но подчиняется ему. Подобная архетипическая двойственность обозначается контрастом земли и неба, Старого и Нового Завета, временного и духовного, активной и созерцательной жизни. Символизируется Лилит и Рахилью (в Новом Завете Марфой и Марией).

Доминирование астрологического значения проявляется в установленном убеждении о существовании соответствия между этими предполагаемыми категориями, как между макро– и микрокосмосом.

Таким образом, троица предполагала существование антитроицы или троицы, проявляющейся в небесном и земном. По этой причине Августин указывает на три ступени, ведущие к греху (сердце, поступок, привычка), как на разновидность антитипа по отношению к трем ступеням праведности.

Принципиальным христианским новшеством в цифровой науке стало определение этой духовно-временной двойственности с помощью чисел 3 и 4. 4 – согласно известным аналогиям, четыре ветра, четыре элемента, четыре времени года и четыре реки. Прежде всего, число мировой сферы и, как и первые три дня создания, оттеняет Троицу, то есть становится четвертым в «типе человека» (Феофил Антиохийский. К Автолику).

В мистическом плане тот факт, что человек является триадой, прослеживается в имени Адам, его буквы составляют четыре ветра. По этой причине знание божественной истины утверждается в мире четырьмя Евангелиями, евангелистами или животными, символизируется четырьмя оконечностями креста, четырьмя делениями одежды Христа и четырьмя добродетелями или формами любви, как их именует Августин. «Вполне вероятно, – заявляет Ириней, – что евангелия могут сказать нам больше, чем сейчас».

Если крест имеет перекладину, значит, у него пять концов. Как и четырехконечный, он символизирует человека и Вселенную, соотносится с пятью ранами, обеспечивая спасение человека вместе с пятью чувствами или тех, кто живет под защитой древнего Пятикнижия.

Из триединства Господа и четырехкратное™ человека выводятся универсальные символы, 7 и 12. Сложение 3 и 4, духовного и временного, составляет 7, которое становится первым числом, воплощающим полноту, является числом мироздания и человека, обозначая существа, противоположные Создателю. Семь даров Святого Духа вытекают из сказанного в Книге пророка Исайи (Ис, 11: 1–3).

Соответственно, молитва Иисуса содержит семь обращений. Точно так же в Библии присутствуют семь заповедей Блаженства, в соответствии с принципом противоположностей они уравновешиваются семью смертными грехами. Позже добавление трех божественных добродетелей (Веры, Надежды, Благотворительности) к четырем кардинальным добродетелям образовало хорошо известную католическую гептаду.

Обычай представления этих духовных сущностей в точных числовых группах указывает на взаимоотношения между ними, но так оставалось до Августина, сумевшего показать точное соединение семи обращений в молитве Господу с семью заповедями, которые, в свою очередь, соотносятся с семью дарами духа или семью шагами к мудрости. 7 – число субботы и спасения и также воспринимается как число греха. На земле непременно семь церквей, образующих подобие мироздания.