Текст книги "Неодинокий Попсуев"

Свято место пусто не бывает

Берендей был рад за Попсуева, но больше, конечно, огорчен потерей для цеха. «Раньше времени Серега высунулся, и я не придержал. Чего ж будет теперь?..» Заглянула Попова.

– Примешь, Тарасушка?

– Да заходите, раз уж пришли, – вздохнул Берендей. – Приму, Анастасия Сергеевна. Я как терапевт, сплошные приемы.

– А что так тяжело вздыхаешь? Переел?

– Попсуева забирают.

– Куда?

– Не сказал. – Берендей ткнул пальцем вверх.

– Может, заместо меня?

– Куда заместо тебя?

– Так я всё, Никита Тарасыч, ухожу. Вот принесла заявление.

– Постой-постой. Что за день сегодня? Куда ты уходишь?

– А туда, куда все уходят. На пенсию. Состоялась у меня аудиенция с Чуприной. Поблагодарил он меня за доблестный труд, и как в этой, «Юноне»: «Я тебя никогда не забуду». Ну и про партию с правительством добавил.

– Шутите, Анастасия Сергеевна, да? Мне сегодня не до шуток.

– Да какие уж тут шутки? На полном серьезе, Никита Тарасыч.

– Когда состоялась аудиенция? Я только что от него. Он и словом не обмолвился о вашем уходе.

– А что это ты сразу на «вы» перешел? Уже сразу и чужая стала? Вчера позвонил мне, пригласил. Чаем угостил.

– И когда отходная будет?

– Как и положено. Через две недели юбилей, в отпуск, а потом и вчистую. Уж когда уйду, ты за моей Татьяной пригляди, одна она, сердечная. Мечется, втюрилась в твоего Попсуева, а он как кот с мышкой…

Анастасия Сергеевна говорила вроде как и спокойно, но Берендей за годы работы с людьми научился не только прятаться от их разъедающих как кислота чувств, но и безошибочно их угадывать. Судя по всему, старушка находилась в состоянии сильнейшего стресса, на грани обморока.

Берендей пригляделся к ней. На ее лице трудно было уловить что-то новое. Оно было всё изборождено морщинами, длинный седой волосок торчал из родинки на подбородке, на лбу едва заметно розовело пятно от давнишнего химического ожога, да правая бровь была тоньше и светлее левой. Он перевел взгляд ниже, и ему стало не по себе от ее дрожащих рук. Анастасия Сергеевна судорожно сунула их под стол на колени.

Берендей нажал кнопку, заглянула секретарша.

– Надя, организуй нам с Анастасией Сергеевной чаек. И никого не пускай.

– Да спасибо, Никитушка, пойду я. Дел невпроворот…

– Не дури, Сергеевна! На хрен дела! Поговорим.

Больше часа Никита Тарасыч говорил ей непонятно зачем общие слова про то, что им обоим было понятно без всяких слов. Говорил про дачу, про отдых и лечение, про то, что пенсионный отдел ежегодно будет выделять ей путевку в санаторий. Про то, что она, наконец-то, походит по театрам и почитает книжки…

Берендею было очень стыдно говорить ей всё это. По большому счету, утешать могла и должна была она – это было ее выстраданное право, и больше ничье. Но при этом он испытывал почти инстинктивную потребность высказать Анастасии Сергеевне всё доброе, что накопилось у него в душе не только к ней, а и ко всем ветеранам, которые сделали его таким, каким он стал, которые донесли его жизнь до сегодняшнего дня, не замутив и не расплескав…

Когда Попова ушла, Берендей позвонил Чуприне.

– Иван Михайлович, у меня новость.

– Знаю. И не одна.

– А какая вторая? – насторожился Берендей.

– Попсуева готовь на ее место.

Из «Записок» Попсуева

«…как теперь подойти к ней? Похоже, она догадывается о моих отношениях с Таней. Строга, холодна, льдина. Пробовал с шуткой подходить, цветами, стихами, вызвал лишь недоумение. Такое ощущение, что она не от мира сего. Может, и впрямь из другого? А может, для нее этого мира нет?..»

Напоминание о главном в жизни

Прошло две недели. Попсуев сдержанно упивался славой, но та, ради кого он и совершил свой «подвиг», избегала его. Всё это время Сергей, подменяя заболевшего мастера в своей бывшей бригаде, провел еще один цикл измерений. Несмеяну он встречал лишь на диспетчерских и ни разу не поговорил с ней. Он не раз задумывался, что делать ему в этой обычной, но для него необычной ситуации двусмысленности. Когда он думал о Татьяне или был с ней, он непременно вспоминал о Несмеяне, но когда находился рядом с царевной или просто думал о ней, то начисто забывал Таню! Вот и весь сказ, от которого было не по себе.

Как-то в начале ночной смены в конце коридора Попсуев увидел женщину в белом. Светланова шла ему навстречу, остановилась, поздоровалась с ним, а он вдруг взял ее за руку.

– Что-то хотите сказать мне, Сергей Васильевич?

– Нет, просто давно не виделись.

– Да, три дня уже… А у меня вот есть, что сказать. Рекламация поступила. Завтра едем с вами на комбинат. Не помогли, Сергей Васильевич, ваши эксперименты. Прошел брак.

– А куда смотрит ОТК?

– В светлое будущее. Билет на автобус возьмете?

– Чего ж не взять? Места рядом возьму, чтоб локоток ваш ощущать.

– Мы завтра едем, а послезавтра Берендей и остальные. Он передал, чтобы вы домой шли, а за себя Смирнова оставили. Деньги есть?

– Найдутся. – «Целый день одни, в гостиничном раю!» – ликовал Сергей.

* * *

До отправления автобуса оставалось пять минут, а Светлановой всё не было. Сергей направился к остановке троллейбуса, и тут увидел Берендеевские «Жигули». Из машины вышли Никита Тарасыч и Несмеяна.

– Привет! – Берендей протянул руку.

– Привет, Никита Тарасович. А я уж беспокоиться стал, не опоздает ли Несмеяна Павловна.

– Со мной не опоздает, – в добродушно-снисходительном тоне Попсуев уловил хозяйскую нотку в отношении Несмеяны, и это разом остудило и отрезвило его. «Локотка не ощутим», – подумал он.

– Ну, и где же ваш локоток? – первое, что услышал Сергей, как только они уселись на сиденья. – Да не держите руку на весу, устанете.

– Мне не привыкать, – буркнул Попсуев, но Светланова взяла его руку и положила на подлокотник.

– Вот так. Как ощущения?

– Божественные.

Автобус тронулся, и Попсуев не расслышал, о чем его спросила попутчица, но видно ответил впопад, так как Несмеяна улыбнулась. Минут десять Светланова говорила о том, что просил ее передать Попсуеву Берендей, а потом оба, убаюканные ездой, задремали.

Днем были в Чижевске. Их поселили в соседних двухместных номерах, в которых других постояльцев не было. До вечера они знакомились с материалами, подготовленными комбинатом.

– Пора ужинать, – Светланова посмотрела на часы. – Семь часов уже.

– Тут ресторан неплохой. Мы с Берендеем были пару раз.

– Я знаю.

Они заняли столик в глубине зала. Официант расторопно обслужил их. Для начала принес «Плиску», красную рыбку, лимончик.

Глоток коньяка согрел и отрезвил голову. Сергей стал смотреть на Несмеяну ясным взором и соображать, насколько серьезно у нее с Берендеем, и помешает это или нет его ухаживаниям. Не вникая в смысл фраз, он делился своими спортивными воспоминаниями, шутил, был в ударе. Несмеяна, похоже, оттаяла, улыбалась, но Попсуев всё еще чувствовал себя рядом с ней мальчишкой.

– Куда пойдем, Сергей? – неожиданно спросила Светланова.

– Конечно, ко мне! – грубовато бросил Попсуев. – Если ты не против.

– Вот так сразу, к тебе?

– А чего тянуть?

– Действительно, чего? Пошли. У тебя душ хороший? У меня рожок забит.

«Вот и свершилось», – подумал Сергей: – Отличный рожок, как брандспойт.

– Это обнадеживает, – улыбнулась Несмеяна, и ее улыбка показалась Попсуеву обворожительной.

Еще не закрыв дверь, Сергей обнял спутницу.

– Постой, постой, постой! – Несмеяна освободилась из объятий. – Ну и клешни у тебя! Ты чего это, на стометровке? Посиди, подумай.

– О чем думать?

– О куртуазности и галантности. – И Светланова вышла, помахав Попсуеву ручкой, как ребенку. – Пока, пока, пока, мой милый Ланселот!

Увидев хмурого Попсуева утром, Несмеяна посочувствовала ему: – Не выспался? Что ж так, Сергей Васильевич?

– Да думал ночью: что заразно всё, что зовется куртуазно.

Что и говорить, начинался трудовой день, в котором куртуазностью и не пахло. Когда собралась вся комиссия, и с утра до ночи не прекращались споры до хрипоты, о любви не думалось, но и то обстоятельство, что приехавшего Берендея поселили в одноместном номере, а все двухместные «доукомплектовали», наполнило Сергея тоской. Поздно вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Попсуев пару раз выскакивал на улицу вроде как освежиться, а на самом деле пройти мимо номера Берендея и услышать несущиеся оттуда душераздирающие звуки чужой любви… Вот только тихо было, тихо, ни звука! Отчаянно ревело всё внутри Сергея.

Из «Записок» Попсуева

«…не успел стать замом, а уже раскатал губу на начальника цеха. Куда рвусь? Накинешь тигровую шкуру, а станешь ли витязем? Да и какой витязь, одна суета. Ходить по цеху в поисках нарушений? Можно и не ходить. На летучке вассалы сами о них расскажут. Чем больше наклепают на других, тем больше премии достанется им. И всё это под ор об общем благе.

* * *

Написал чушь. Всё не так. Это поверхностный взгляд. А на самом деле все заинтересованы работать хорошо и честно, на совесть. Это понимаешь только после нескольких лет работы. «Берендеево царство» самый большой и самый старый цех на заводе, в нем даже запах обрел привкус истории. Не пропитавшись им, не понять, почему для работяг цех милее родного дома. Хочу обратиться к вам, господа балаболы, от имени трудящегося народа. Не воротите нос от запаха производства! Это не запах потребления, который сопутствует всякому разложению. Господи, кому я это и для чего написал?..»

Не каждый день счастье

С Несмеяной Попсуев был на «вы» и неизменно вежлив.

– Только после вас, – сказал он и перед лифтом, столкнувшись с нею в вестибюле заводоуправления. «А что она делает тут? – настороженно подумал Сергей, с досадой на свою ревность. – Хотя, что я? Нас ничто не связывает».

– В лифт первым заходит мужчина, – бросила Светланова, зашла первой и нажала кнопку. Она глядела сквозь Попсуева, когда тот выпустил ее на третьем этаже. «Дура!» – едва не крикнул он ей вслед.

Сергей постоянно ощущал присутствие Несмеяны. Часто казалось, что она стоит у него за спиной и смотрит ему в затылок. Запах ее, свежий как запах арбуза, проник внутрь, наполнил сладкой вожделенной влагой. В ожидании непонятно чего его била дрожь, и он готов был ежесекундно взорваться. Вечером Попсуев решительно услал Татьяну домой, сославшись на нездоровье.

Сергей помнил много цитат и афоризмов. Он с шести лет читал классиков, так как в домашней библиотеке были только подписки, и невольно запоминал всё, что нравилось, волновало или было непонятно. Почему-то больше других легли на душу Шекспир и Мольер, и еще Ростан, пьесу которого «Сирано де Бержерак» он выучил наизусть в восемь лет, после чего и пошел в секцию фехтования. Потом уже, спустя годы, запомнившимся фразам возвращался их первоначальный смысл. Он нет-нет да цитировал их, как правило, к месту.

Попсуев весь следующий день пребывал в возбужденном состоянии, а после работы увязался проводить Несмеяну домой. Настроение у него было паршиво-приподнятое, ему казалось, что он нерешителен, но в то же время нацелен на победу, как клинок в бою. Как нарочно, в небе светила полная луна, и две тени не давали обогнать себя. По пути Сергей сыпал цитатами, пока спутница не осадила его, уже возле своего подъезда, прямо в конусе света: – Вы, Попсуев, достали книгу мудрых мыслей? Помогает, когда мало своих. Пять минут почитаешь, и уже пора девушкам сливать.

– А что еще делать мужчине?

– Мужчине? – Попсуев впервые заметил огонек в ее глазах. Он готов был поклясться: это был огонек ярости. «Задел, наконец-то зацепил тебя, – ликовал Сергей. – Вот где твой черт прячется, в словечках!» И он резко, но не сильно, взял ее за руки и взглянул ей в глаза. От ее ли глаз, от ее ли близости, а может, от своих взметенных чувств, воспринявших спокойствие Несмеяны, как согласие на близость, Попсуев почувствовал в себе восторг и слабость. Сергей дрожал, и ему казалось, что и она дрожит, и вообще от страсти дрожит весь мир. Несмеяна глядела, не моргая, как кошка, ему в глаза, и в них он ничего не видел, только две свои маленькие бестолковые головы. Она не освобождала руки, но и не давала обнять себя. И как хорошо, что никого не было рядом!

– Что же, мужчина, – вздохнула она, так и не переглядев Сергея. – Пойдем. В гостинице вы поторопились. Тетя Лина у тети Шуры гостит. – Она высвободила свои руки, не прилагая усилий, воздушно-небрежным жестом.

Поднимались по лестнице молча, Несмеяна впереди. Попсуев, закрыв дверь, обнял ее в прихожей, но она вывернулась («Какая гибкая и сильная!» – подумал Сергей) и покачала головой: – Опять! Куртуазно поужинаем, я есть хочу.

Попсуев ел рассеянно, без аппетита, не замечая вкуса пищи и вина, будто ему предстоял бой с чемпионом Европы. Несмеяна с насмешкой (так казалось ему) глядела на него. Разговор не клеился. Она включила приемник. Передавали новости: «В ЖКХ большинство добросовестных компаний, но, к сожалению, большинство жителей сталкивается с недобросовестными».

– Наелся? – спросила хозяйка, убирая посуду в раковину. Не спеша, помыла ее, аккуратно расставила в сушке. Она точно нарочно тянула время, видимо, получая от этого тончайшее наслаждение. Вытерла плиту. Потом стол. Пальцем отковыряла приставшую точечку. Подмела крошки. Попсуев молчал. Делал вид, что слушает музыку из приемника, а сам как кот следил за каждым ее движением. Она всё время была на расстоянии вытянутой руки, даже ближе, но он не посмел прикоснуться к ней. – Может, еще чего?

– Спасибо, очень вкусно.

– Садись в кресло, – махнула рукой Несмеяна. – Я сейчас.

Она ушла в ванную. Зашумела вода в бачке, забил громко, потом тише душ, послышался шелест, звякнули баночки. Минут через десять она вышла в халате, застегнутом на все пуговки.

– Теперь ты. Полотенце голубое.

Попсуев принял душ, не чувствуя в себе ни малейшего желания близости. Перед глазами стоял наглухо застегнутый халат. Растерся докрасна махровым полотенцем и, обвязавшись им, вышел из ванной.

Несмеяна возле трюмо легонько вбивала в щеки и в лоб крем.

– Помылся? Воду не расплескал?

– Не расплескал, – ответил Сергей, подходя к ней и не зная, обнять ее или подождать.

– Садись в кресло. Это сюда ранили? – она указала мизинцем на шрам. Поставила баночку на трельяж, сделала к Попсуеву два шага. – Нравлюсь? – спросила она. На этот типично женский вопрос у Попсуева всегда был готов четкий положительно мужской ответ. Но сегодня что-то не складывалось.

– Да, – произнес, наконец, Сергей. – Ты богиня.

– И что? – спросила богиня, подойдя к нему.

Попсуев встал с кресла, обхватил ее руками и так сильно прижал к себе, что она взвизгнула по-бабьи.

– Ты не хочешь себя оставить Татьяне?

Он глядел ей в глаза так, что Несмеяне стало на мгновение жутко.

– Не пойму, ты меня так сильно любишь или ненавидишь?

Попсуев опустил руки, молчал.

– Посиди, подумай, а я пока посмотрю новости. – Несмеяна включила телевизор. – Оденься, прохладно ведь.

Попсуев стал одеваться.

– Оставайся, поздно уже. – Несмеяна постелила простынь на диван, дала одеяло и подушку. – Ты тут, а я там. Не перепутай. – И ушла в спальню.

Уснул Сергей только под утро. Он глядел на круглую луну в окне, и та подсказывала ему: «Иди! Иди в спальню, она ждет!» – но он так и не пошел. Почему не пошел? Ответа на это он искал много лет.

Утром Попсуева разбудили слова: – Выглянь в окно, мусорка не пришла? Вынеси ведро. – Возле машины Попсуев столкнулся с Закировым. Тот не выразил удивления, пожал ему руку и, бросив: – Прохладно что-то, – зашел в подъезд, не дожидаясь, когда Попсуев выскоблит палочкой прилипшую бумажку.

Когда уходили из дома, Несмеяна сказала: – Ты лучше, чем я думала. – Поцеловала Сергея в щечку и пальчиком стерла след от губной помады. Она тоже не спала всю ночь.

* * *

На работе Сергей и Несмеяна виделись только на диспетчерских; и, надо отдать должное Закирову, никто в цехе не узнал об их «как бы» романе. День, другой, третий – ни разу не перекинулись словом, будто не о чем было говорить, и не мучила обоих бессонница. Татьяны Сергей избегал, сославшись на неотложность задания. Утром в пятницу Попсуев едва не уснул на совещании. Уронив голову, встрепенулся, на него насмешливо смотрела Несмеяна. Вконец измотанный, он подсел к ней в столовке, тускло взглянул на нее, увидел всё ту же насмешку в ее глазах: – Как теть Лина? Всё еще у теть Шуры?

– У теть Шуры.

– Встретимся?

– А мы разве расставались? – прикоснулась она к его руке.

За ужином Несмеяна сказала: – Знаешь, что мне больше всего хочется? Невестой побыть, в фате, и чтоб не совестно было при этом.

– Ты что, девушка?.. А как же…

– Сплетни обо мне? Так они и есть сплетни. Доброе всегда в сплетнях. Поживи на диване месяц. Выдержишь, в ЗАГС поведешь. Нет – нет.

Ничего не ответил Попсуев. Покорно остался. И вновь в окне светила провокатор луна, и вновь не давала спать своими коварными речами.

Цена искренности

В субботу Попсуев проснулся часов в девять, Несмеяна возилась на кухне. Шкварчало что-то на сковородке, пахло ванилью. От постоянного недосыпа Сергей был слаб и разбит, как после болезни.

– Умывайся скорей! – крикнула Несмеяна. – Сырники готовы.

После сырников она отправила Попсуева в общежитие.

– Давай, давай, кабальеро, теть Лина сейчас заедет. Не хочу объясняться. Тетушка понимает всё чересчур прямолинейно. В понедельник она уйдет.

* * *

В общежитии Попсуев, не раздеваясь, упал на кровать и тут же уснул. Вскоре пришла Татьяна с сумкой продуктов, скинула пальтецо, присела к нему на кровать и залезла под рубашку холодными ладошками.

– Замерзла! – прижалась она к нему. – Ты чего три дня не заходил?

Сергей инстинктивно оттолкнул ее от себя и раздраженно бросил:

– Танюха, давай прервем на время наши сношения, а?

У Татьяны на глаза навернулись слезы. Попсуев захотел сгладить грубость, обнял девушку, но она вырвалась, подхватила пальто и выскочила из комнаты.

* * *

В воскресенье Попсуев проспал весь день, а в понедельник после диспетчерской хотел договориться с Несмеяной на вечер. Та о чем-то разговаривала со Свияжским. Сергей вышел в коридор. Там его поджидала Татьяна. Она сразу же направилась к нему.

– Сергей, у меня к тебе разговор.

– Извини, я занят, – оглянулся Попсуев. Из кабинета вышла Несмеяна. Сергей подался было к ней, но она прошла мимо него, как мимо пустого места. Татьяна, как показалось Попсуеву, с ненавистью посмотрела ей вслед.

– О чем ты хотела поговорить? – спросил он.

– Ни о чем! – бросила девушка, развернулась и ушла.

Попсуев пошел следом на участок. Мыслей не было никаких, и к легкому шуму в голове прибавился шум цеха.

– Ну и как? – крикнул Закиров, столкнувшись с Попсуевым в центральном проходе.

– Что? – переспросил Сергей.

– Не фригидная?

– Что? – Попсуев даже не поверил, что услышал именно эти слова.

Закиров махнул рукой и пошел дальше. А Сергей вдруг почувствовал из-за неопределенности грядущих часов злость на самого себя. С Несмеяной было всё ясно, она держит марку, а вот с Танькой надо объясниться. Он свернул в ОТК и в дверях столкнулся со Светлановой и двумя контролерами.

– Вы ко мне? – спросила она.

– Да. Нет.

– Так да или нет? – насмешливо посмотрела она на него. Контролеры прыснули со смеха. – Подождите меня там, через пятнадцать минут приду, – сказала она им. – Поднимемся ко мне?

Попсуев кивнул. В этот момент из комнаты ОТК вышла Татьяна. Ее взгляд буквально впился в них обоих. «Это всё», – решил Попсуев, развел руками в стороны и с чувством облегчения поспешил за ушедшей вперед Светлановой. В кабинете Несмеяна, не садясь за стол, спросила, глядя Попсуеву в глаза:

– Что, парниша, оставил себя еще и на Татьяну? Хо-хо?

Сергей сделал к ней шаг, но она упредила его порыв:

– Не подходи. Разберись-ка в своих чувствах.

Тут в кабинет зашел Берендей.

– Несь, я забыл… А, Попсуев…

– Значит, подумаете над моим предложением? – обратилась к Попсуеву Несмеяна, а затем к Берендею: – Слушаю вас, Никита Тарасыч.

Сергей с горящими щеками вышел. Он вновь спустился в цех и вновь встретил в центральном проходе Закирова. Тот опять что-то прокричал ему, но он не расслышал и отмахнулся. Ему стало вдруг всё равно, что о нем думают другие, что о них с Несмеяной думают другие, что думает о них и о нем Татьяна. Ему было не всё равно, что думает о нем и об их отношениях сама Несмеяна. Он понял, что, не прояснив всё, к прежним отношениям с царевной не вернуться. Попсуев направился в комнату ОТК. Поздоровался со всеми, подошел к Татьяне: – Тань, выйди. – И вышел сам. Татьяна следом.

Они отошли в сторонку к подоконнику, и там Попсуев в бледном свете из окна разглядел бледное осунувшееся лицо девушки. На нем не было макияжа, и оттого оно казалось детским. Сергею стало вдруг безмерно жаль Таню, и он почувствовал страшное раскаяние за нанесенную ей боль. И в то же время злился на ее привязанность к нему.

– Прости, – сказал он ей.

– За что? – подняла Таня на него глаза, и он не выдержал ее взгляда.

В этот момент, как нарочно, появилась и Светланова.

– Да что же это такое! – вырвалось у Татьяны. Она даже ударила себя рукой по ноге.

– Воркуете? – бросила Несмеяна, заходя в комнату.

– Таня, прости, – повторил Попсуев, но уже не так искренне, как до этого.

– Да не за что мне прощать тебя, – вздохнула та и ушла к себе.

– Не за что, так не за что, – пробормотал Сергей, чувствуя себя подлецом.