Текст книги "Сад теней"

– В твоих интересах исполнять то, что я приказываю, это и в интересах твоих сыновей, – сказал он и вышел из комнаты, даже не взглянув на мальчиков.

С момента рождения Малькольм ни разу не поцеловал сыновей, не пожелал им спокойной ночи.

Я наклонилась к ним. Оба уже спали. Как хорошо, что они были слишком молоды и не понимали слов отца. Но что ожидало их впереди, когда они станут взрослыми, и им придется выбирать между тем, чего они хотят для себя, и что требовал и хотел от них собственный отец?

Когда я смотрела на них, мне хотелось лишь одного, чтобы они подольше оставались детьми.

Алисия захотела переселиться в лебединую комнату, и Гарланд согласился с нею. Эта комната, убранство, мебель всегда приводили ее в восторг, и она всех расспрашивала о ней. Я увидела, как разволновался Малькольм, когда она вскользь упомянула о ней в разговоре, но я и представить себе не могла, что она захочет переселиться в комнату, принадлежавшую первой жене Гарланда. Второй жене не следует пробуждать в муже воспоминаний о первой жене, но она либо не хотела, а может быть, просто не в силах была это уяснить.

Пришел день, когда за ужином Гарланд объявил, что Алисия собирается переносить их вещи в лебединую комнату.

– А маленькая лебединая колыбелька очень подходит для маленького Кристофера, – сказала Алисия. Малькольм перестал есть и посмотрел на нее.

– Эта комната принадлежала моей матери, – сказал он, словно никто не знал этого.

– И она по-прежнему принадлежит, – сказал Гарланд, – твоей новой матери, – добавил он, обнимая Алисию.

– Я не могу представить себе, что моя мать будет гораздо моложе меня, – оборвал его Малькольм, но Гарланда и Алисию это, кажется, ничуть не волновало.

– Я ничего не собираюсь менять, – сказала Алисия. – Здесь все ухожено и прибрано. Все кажется нетронутым и невредимым.

– Никто не спал в этой комнате с тех пор… с тех пор, как моя мать бросила меня! – воскликнул Малькольм.

– Я считаю, что ее не следует превращать в музей, – парировала Алисия и рассмеялась.

Она явно не хотела казаться жестокой, но слова ее ранили Малькольма в самое сердце. Он даже сморщился от боли.

– Музей. Здорово сказано. Настоящий музей, – прибавил Гарланд и рассмеялся вслед за Алисией.

Позднее Малькольм громко и гневно возмущался тем, как отец потакает всем капризам и прихотям Алисии.

– Он испортит ее так же, как испортил мою мать.

– Как ты можешь судить об этом? Ведь ты был так мал тогда.

– Я был развит не по годам. Я чувствовал, я знал. Не было ни одного платья или костюма, который понравился бы ей и не оказался в ее гардеробе. У нее было достаточно драгоценностей, чтобы открыть собственный магазин. Он думал, что покупая ей бесчисленные драгоценности, сделает ее счастливой. Я понимал это намного лучше, чем дети моего возраста.

– Я охотно верю тебе, – ответила я. – Твой отец постоянно твердит мне, как трудно было матери управляться с тобой. Ты был слишком шустрым. Она не могла приструнить тебя, потому что ты всегда старался обвести ее, чтобы избежать наказаний или запретов. Ты знал, что у нее не хватит терпения или выдержки для бесконечных дискуссий с тобой. Ему кажется, что она сбежала от тебя.

– Он так говорит? – Малькольм стиснул зубы. – Именно ему не по силам было сладить с моей матерью. Ты полагаешь, она сбежала бы с другим мужчиной, если бы ее муж был твердым, сильным супругом, каким ему и следовало быть? Ведь у нее были даже собственные накопления, – добавил он, – поэтому она могла позволить себе уехать куда угодно и с кем угодно.

Он внезапно остановился и вышел из комнаты, как будто сказал слишком много. Может быть, именно поэтому он хотел установить полный контроль и над моими средствами. Вынашивал ли он те же страхи в отношении меня, боясь, что я могу бросить его и поступить так, как захочу, или уехать, куда захочу, что, вероятно, приводило его в замешательство, а, может быть, напоминало ему о матери и о том, кем она была и как поступила по отношению к его отцу?

Мне было все равно, что он думал о моих деньгах, так же меня не трогали его приказы о том, что я должна докладывать ему все, что станет известно о планах Алисии. На следующий день вещи Алисии были перевезены в лебединую комнату, и двери отворились. Стоило нам с Малькольмом оказаться поблизости, как он тут же торопился уйти, словно его обжигал тот свет, что струился оттуда. Он даже не заглядывал туда. Комната больше не существовала для него. По меньшей мере, так мне казалось, пока однажды он не высказал замечание, которое оставило меня в недоумении.

– Как отвратительно то, что там сейчас происходит, – сказал он, и мне стало ясно, что он или входил туда, когда они занимались любовью, или подслушивал их разговоры, приложив ухо к стене в трофейной комнате. Мог ли он так поступить? Стал бы он так поступать? Из любопытства я решила заглянуть в трофейную комнату, когда Малькольм был на работе, а новобрачные были в лебединой комнате.

Еще в начале нашего супружества Малькольм дал мне ясно понять, что трофейная комната – это его святыня, кабинет мужчины в полном смысле этого слова. Когда бы я не заглядывала туда или не проходила мимо, оттуда доносился стойкий запах табака. Наверняка, думала я, стены уже пропитались этим запахом. В чем-то комната напоминала кабинет отца, но было и много различий. У отца была одна голова оленя с рогами, подаренная ему одним из довольных клиентов. Трофейная комната Гарланда и Малькольма была забита чучелами животных. Там были головы тигра и слона с поднятым вверх хоботом. Отец Гарланда убил обоих на сафари. Гарланд застрелил медведя гризли, антилопу, горного льва во время охотничьего сезона в западной Америке. Малькольм только начал собирать свою коллекцию. Два года назад он убил бурого медведя. Сейчас он поговаривал о поездке на Африканское сафари, как только наступит перерыв в делах, и у него появится время для отдыха. Гарланд твердил, что сын может ехать в любое время, а он будет вести дела в его отсутствие, но Малькольм и слышать не хотел об этом.

У дальней стены находился кирпичный камин, достигавший восьми метров в длину. С двух сторон в нем были ниши, прикрытые черными бархатными занавесками. Каминная доска была отделана артефактами, привезенными из охотничьих экспедиций. У одной стены стояла темно-коричневая кожаная кушетка и гармонирующий с ней диван. Перед ним стояли два кресла-качалки, один черный кожаный стул и маленький стол. Повсюду стояли пепельницы.

Я тихо прикрыла за собой дверь и направилась к стене налево. По другую сторону этой стены на лебедином ложе пребывали Гарланд и Алисия. Но, приложив ухо к стене, как я часто делала в своих апартаментах, я не расслышала их голосов. Стена была слишком толстой. Разочаровавшись тем, что мои подозрения не оправдались, я повернулась, и вдруг взгляд мой упал на портрет Гарланда, написанный в пору его молодости, на котором он предстал юношей, облаченным в костюм сафари, одной ногой попиравшим тушу убитого им тигра. Картина была чуть наклонная. Когда я попыталась поправить ее, то обнаружила отверстие в стене. Оно было небольшим, но проделано было аккуратно каким-то острым инструментом. Я посмотрела в него и увидела в лебединой кровати обнаженных донага Гарланда и Алисию. Я поперхнулась и отпрянула назад, осматриваясь по сторонам, словно боясь, что кто-нибудь увидит меня.

Когда появилась дыра в стене? Проделал ли ее Малькольм, как только Алисия переехала в лебединую комнату? А, может быть, она была здесь давным-давно, возможно, ее продолбил пятилетний Малькольм?

Я вернула картинную рамку на прежнее место и незаметно выскользнула из трофейной комнаты, ощущая себя вором, укравшим из комнаты особо ценный экспонат. Я никогда не расскажу Малькольму о том, что я узнала. Я была убеждена, что он будет отрицать то, что ему известно о ней, но труднее всего мне будет скрыть собственное смятение от одного лишь факта, что любовные отношения отца и Алисии волновали мужа куда больше, чем наши собственные отношения. Был ли он увлечен женой отца? А, может быть, слежка за ними возбуждала его так же сильно, как и меня. Я нашла ответ на все свои вопросы в один жаркий летний день.

Алисия и я закончили кормить детей. Это был один из тех редких дней, когда Гарланд отправился на службу. Кристоферу исполнилось полтора года, Джоэлю было два, а Малькольму – пять лет. Малькольм решил подыскать репетитора, чтобы дать Малу и Джоэлю начальное образование. Комната на чердаке, служившая классом для Малькольма и его предков, отныне станет их классом. С этой целью он нанял на службу пожилого господина Чиллингуорта, вышедшего на пенсию учителя воскресной школы. Мал ненавидел его, и мне он показался холодным и слишком суровым в обращении с пятилетним учеником, но Малькольм считал, что он – прекрасный педагог.

– Дисциплина – это то, что им необходимо в юные годы. Именно в это время формируется их прилежание в учении, так необходимое им в последующие годы. Саймот Чиллингуорт прекрасно подходит для выполнения этой задачи. Он и меня обучал в воскресной школе, – добавил Малькольм.

Однако, всякий раз, когда мистер Чиллингуорт приходил заниматься с Малом, сын отчаянно сопротивлялся, иногда прижимаясь к моей юбке и умоляя оставить его внизу. Но Малькольм был неумолим. Единственное, чем я могла помочь сыну преодолеть страх, – это позволить Джоэлю подняться наверх вместе с ним, хотя он и был еще слишком мал для подобных занятий. Малькольм одобрял присутствие Джоэля, потому что считал, что тот многое почерпнет, просто находясь в учебной комнате.

Мистер Чиллингуорт прибыл сразу после обеда, чтобы провести занятие, рассчитанное на три с половиной часа, и Мал с Джоэлем отправились наверх вместе с ним. Мне было искренне жаль их, обреченных на изнуряющую жару на чердаке в этот особенно знойный летний день, и я предложила провести занятия в северной гостиной, где было более прохладно. Однако, мистер Чиллингуорт наотрез отказался.

– От мансардных окон веет достаточной прохладой, – отметил он, а я хочу использовать доски и парты. Дети должны научиться преодолевать трудности. Это воспитывает в них сильных христиан.

Я одела мальчиков по возможности легко и с жалостью покачала головой. Алисия готова была расплакаться. Она поклялась поговорить с Малькольмом в тот же вечер, но я настрого запретила ей это делать.

– Я не хочу, чтобы ты говорила от моего имени, – ответила я ей. – В этом вопросе наши взгляды с Малькольмом не так уж и различны.

Это была ложь, но сама мысль о том, что Алисия попросит о чем-то Малькольма, приводила меня в бешенство.

– Будь по-твоему, – с разочарованием прибавила Алисия, – но мне жаль бедных мальчиков.

Она отправилась наверх, чтобы уложить Кристофера спать, и вскоре вернулась, жалуясь на жару и духоту в доме. Я вернулась в прохладную гостиную и вновь принялась за чтение, но Алисия была чересчур возбуждена и неугомонна, чтобы быстро успокоиться.

– Оливия, – спросила она, – тебе не хочется искупаться в озере?

– Искупаться в озере? Нет. Да у меня и нет купального костюма, – ответила я и вновь принялась за чтение.

– Мы могли бы быстро окунуться и без костюма, – сказала она.

– Без костюма? Вряд ли, – сказала я, – да и, кроме того, мне совсем не хочется купаться сейчас.

– Ну, что ж, тем хуже для тебя, а я бы с удовольствием искупалась.

– Я не хочу и слышать об этом, – ответила я, – такое поведение недостойно замужней женщины, – добавила я.

– Чепуха, – усмехнулась Алисия. – Гарланд и я часто купались вдвоем.

Я побледнела, поскольку я шпионила за ними в тот раз. Казалось, она не заметила виноватого выражения на моем лице. Она поспешно собрала полотенца и направилась на озеро.

Как только дверь за ней захлопнулась, я выглянула в окно. Прежде чем Алисия скрылась из виду, подъехал Малькольм. Я была удивлена тем, что он пришел домой так рано, но я знала наверняка, что он не собирается контролировать обучение Мала, он, скорее всего, разыскивал Алисию.

Затем, к моему удивлению, он не вошел в дом, а вслед за Алисией отправился на озеро. Жаркий летний бриз чуть покачивал кружевные занавески, насекомые, пытаясь спастись от солнечных лучей, бились об оконное стекло. Несколько минут я не могла пошевелиться.

Затем я выбежала из гостиной и, миновав парадную, оказалась на крыльце. Я шла быстро, но осторожно, поскольку хотела тайно следить за Алисией и Малькольмом. Что Малькольм собирался предпринять? Почему он преследовал Алисию?

Не доходя до озера, я услышала ее громкие крики и спряталась за большим кустом.

Алисия уже разделась и плавала в озере. Малькольм, сняв пиджак и рубашку, наблюдал за ней с берега.

– Не приближайся, – предупредила она, сложив руки на груди и зайдя глубоко в воду. – Возвращайся домой, Малькольм.

Он рассмеялся.

– Тогда я заберу твою одежду с собой, – добавил он и, желая помучить ее, прикоснулся к оставленной одежде.

– Не смей ни к чему прикасаться! Убирайся.

– Выходи, Алисия, я уверен, что тебе совсем не нравится одиночество.

– Я лишь окунулась, чтобы спастись от жары. Гарланд будет дома с минуты на минуту.

– Нет, он ведет деловые переговоры в Шарноттсвил-ле. Во всяком случае он будет отсутствовать еще довольно долго.

– Убирайся, – повторила она, но он не шелохнулся.

– Я бы тоже хотел немного остыть, а гораздо приятнее мне будет в твоей компании.

– Убирайся к жене и прекрати преследовать меня.

– Но тебя же не может удовлетворить общество этого старика.

– Гарланд совсем не стар, – возразила Алисия. – Он во многих отношениях моложе, чем ты, лет на двадцать. Он умеет радоваться и смеяться. Ты же ни о чем не хочешь знать, лишь о том, как зарабатывать деньги и сколачивать капитал. Ведь даже собственной жене ты не уделяешь никакого внимания.

Малькольм пристально смотрел на нее, стараясь смутить своим взором, но ничего не ответил. Ее слова больно уязвили его самолюбие.

– Ты еще ребенок, – медленно ответил он, и в голосе его послышался гнев. – Ты вышла замуж за моего отца потому, что он богат, и ты надеешься, что когда-нибудь он умрет, оставив тебе целое состояние но этого никогда не произойдет. Я тебе обещаю.

– Убирайся отсюда, – закричала Алисия.

– Я считаю, что ты этого хочешь, – возразил Малькольм. Его голос смягчился. Он спустил брюки, а затем и трусы. Она отошла еще дальше от берега.

– Убирайся!

– Я сказал тебе: я тоже горяч.

Совсем голый, он вошел в воду и направился к ней.

– Ты ведь не будешь кричать, – сказал он. – Мы не хотим, чтобы сюда пришли слуги.

– Ты – дьявол во плоти, Малькольм. – Она поплыла направо, и он направился за ней.

– Ты так красива, Алисия, – сказал он. – Так красива. Ты должна была стать моей женой, а не его.

Она не стала дожидаться, пока он догонит ее. Изо всех сил она гребла руками и била по воде. Он устремился за ней в погоню, но было поздно. Выбежав на берег, она обернулась к нему.

– Оставь меня в покое! – закричала она.

От этого оглушительного крика он застыл в воде.

– Оставь меня в покое, Малькольм, отныне и навсегда, иначе я буду вынуждена рассказать Гарланду о том, как ты преследовал меня и пытался соблазнить.

О чем она говорила? Значит, уже не в первый раз Малькольм приставал к ней?

– Я пыталась не причинять ему боли рассказом о том, как ты приставал ко мне, надеясь сохранить мир в этой семье, но больше я не буду молчать! Я ненавижу и презираю тебя, Малькольм Фоксворт. Ты не стоишь и мизинца своего отца, даже мизинца, – завизжала она.

Выйдя из озера, она схватила одежду и полотенца, быстро завернулась в них и убежала в кусты, к счастью вдалеке от меня.

Я наблюдала за Малькольмом. Он смотрел перед собой какое-то время, а затем заговорил

– Моя мать этому не верила, – пробормотал он так, что мне было слышно. – Она быстро сбежала с каким-то человеком, который не стоил и ломаного гроша.

Затем он стал одеваться и оставил Алисию в покое. Она уже была одета и направилась домой. Я ничком упала на землю. Я была безутешна, одинока, обманута в который уже раз. Где была честность, искренность? Я обмякла и тихо стонала. Малькольм стремился использовать меня в своих целях и добился моего расположения, чтобы получить мои деньги. От этих планов он так и не отступился. Между нами не было и намека на любовь.

Одевшись, он направился к дому, постоянно оглядываясь, боясь испачкать дорогой костюм в зарослях шиповника. Он не переставал говорить сам с собой.

– Она дорого заплатит за нанесенное мне оскорбление, за этот день, – бормотал он. – Чертова маленькая распущенная потаскушка не может искренне любить такого старика, как мой отец. Он играет свою игру. А я буду играть свою игру более тонко.

Отныне, стоило Гарланду уехать из дома, как Малькольм начинал относиться к Алисии с отвращением, презрением, грубостью, граничившей с жестокостью. Временами мне очень хотелось ее защитить, отомстить Малькольму за ту сцену, которую я наблюдала на озере, но я так и не сделала этого.

Несмотря на то, что она отвергала Малькольма, я сердилась на нее за то, что она так красива и соблазнительна, я позволила разогреться огню страсти между ними – огню, который сжигал и уничтожал ее.

Гарланд был либо настолько ослеплен любовью, либо очень скептически воспринял признания Алисии о приставаниях Малькольма, но, на мой взгляд, он никогда не упрекал Малькольма ни в чем. С ним что-то происходило, словно он старился на глазах.

Они с Алисией по-прежнему горячо любили друг друга, но Гарланд стремительно угасал. Наедине он все чаще дремал. Исчез и его неутолимый аппетит. Когда они проводили вторую зиму в Фоксворт Холле, он сильно простудился и заболел воспалением легких. Все это время Алисия обращалась ко мне за помощью и советом, но я держалась отчужденно, холодно, совершенно безучастно. То, на что я так надеялась, начало сбываться. Задор и бившая через край молодость уступили место задумчивости и грусти. Она перестала навещать своих подруг и все больше времени проводила одна, терпеливо дожидаясь возвращения Гарланда с работы или его пробуждения после полуденного сна. Она занималась с Кристофером, которому исполнилось два с половиной года. Она действительно много внимания уделяла детям. Именно она стала давать Малу уроки игры на фортепиано, к большому неудовольствию Малькольма. Как у Джоэля, так и у Мала обнаружились врожденные способности к музыке, но Малькольм считал, что музыканты – слабые существа, которые не умеют зарабатывать деньги. Я думала, что так Алисия хотела отомстить Малькольму, решив обучить мальчиков музыке. Я была не против, так как это лишь сильнее раздражало Малькольма.

Некоторое время я ощущала себя зрителем, наблюдавшим за происходившими вокруг перипетиями, получая от этого удовольствие, хотя это и не уменьшало числа моих напастей.

Я не осознавала, что мое удовлетворенное самолюбие открыло двери Фоксворт Холла, мою душу и мой ум дьявольским силам. Они притаились в тени и ждали лишь своего часа, чтобы выйти на сцену.

Не прошло и нескольких месяцев, как пробил их час, и дьявольские силы принесли с собой такие бедствия и напасти в холодные, пустые покои Фоксворт Холла, которых я не могла и представить себе.

ДНИ, ОКРАШЕННЫЕ В ЧЕРНЫЙ ЦВЕТ

Проходили месяцы, один за другим, одинаково безликие, наполненные напряженностью в отношениях Малькольма и Алисии. Его воинственность проявлялась в резких, порой язвительных замечаниях, и в том, как он игнорировал ее. Его многое раздражало, особенно, любовь маленького Мала к музыке. Однажды он вернулся домой рано и застал Мала за пианино, рядом сидела Алисия и объясняла мальчику гаммы. Я тамбуром вышивала свитер для Джоэля и восхищалась тем, как быстро и безошибочно Мал подбирал ноты. Без сомнения, с такими способностями он обещал вырасти, при правильном подходе разумеется, в настоящего музыканта.

Услышав звуки пианино, Малькольм быстро прошел в гостиную, в глазах его горела ярость. Я оторвалась от своего рукоделия, когда он прошагал мимо. Он с грохотом опустил крышку пианино и чуть не раздавил пальчики бедного Мала тяжелой крышкой. Наверное, он так хотел раз и навсегда покончить с обучением маленького Мала музыке. Алисия судорожно глотала воздух и обнимала Мала, в то же время они оба испуганно смотрели на возвышавшегося Малькольма снизу вверх.

– Разве я не запретил потакать этим музыкальным капризам?

– Малькольм, послушай, малыш действительно талантлив. Он – чудо. Посмотри, что он умеет делать в столь юном возрасте. Давай покажем ему, – умоляла малыша Алисия.

– Мне наплевать, что он умеет изображать на пианино. Разве это поможет ему разбираться в бизнесе? Сможет ли он пойти по моим стопам? Вы превращаете его в изнеженного слюнтяя. Дай ему слезть со стула, – приказал муж, но Алисия не отпускала малыша.

– Мал, слезай, – потребовал отец.

– Пожалуйста, не надо, Малькольм, – закричала им вслед Алисия.

– Позаботься о собственном отпрыске, – произнес он, выплевывая сквозь зубы слова, – а моих детей предоставь мне.

Алисия закрыла лицо руками и вновь устремила свой взор на меня. Джоэл подбежал к моему креслу и обхватил руками мою ногу.

– Как ты допускаешь подобное поведение мужа?

– Я не могу запретить ему воспитывать собственных детей.

– Но ты же мать, и ты имеешь право на собственное слово, разве не так?

– Ты пытаешься вбить клин между моим мужем и мною? – ответила я.

Я знала, что она вовсе не думала так, но хотела дать ей понять, что лично я верю в это.

– Конечно нет, Оливия. О, дорогая, – сказала она, – я чувствую себя виноватой. Я невольно потворствовала ему, и ты это позволяла, – добавила она, словно только что осознала это. – Я не знала, что все так сложится. Малькольм так жесток. Ты не боишься за маленького Мала?

– С ним будет все в порядке, – сказала я ей. – Если он чего то захочет, то даже отец его не остановит. В этом он похож на меня. Попытайся избегать Малькольма. Держись от него подальше, – сказала я, вкладывая в слова совсем иной смысл. – Дом достаточно велик.

– Тем не менее, мне жаль его.

Она расплакалась, встала и вышла из комнаты.

Я не окликнула ее и даже не утешила. Я была рада, что между нею и Малькольмом пролегло сильное отчуждение. Пока существовали подобные расхождения, мне можно было не опасаться того, что она ответит на его амурные происки.

Но затем все вновь переменилось.

По случаю третьей годовщины Кристофера Гарланд и Алисия устроили прием и пригласили на него детей, которые были одного возраста с Кристофером, Малом, Джоэлем. Фойе Фоксворт Холла гудело, как школьный двор. Повсюду бегали дети. Алисия устроила аттракционы, развесила воздушные шарики и бумажные ленты. Миссис Уилсон приготовила огромный торт, разукрашенный яркими маленькими зверьками.

Малькольм отправился на работу рано утром, а Гарланд остался дома, помогая в подготовке вечера, что показалось Малькольму смешным и даже глупым.

– Он становится нелепым, когда речь заходит о Кристофере, – сообщил мне Малькольм рано утром за завтраком.

Гарланд и Алисия вышли из-за стола, чтобы подготовиться к вечеринке.

– Он ведет себя, словно выживший из ума старик. Можно подумать, это его первый ребенок?

– Вероятно, он гордится тем, что он не просто отец, а отец такого прелестного и умного малыша.

Глаза Малькольма сузились, и я вдруг впервые поняла, что он испытывает ревность от отношения Гарланда к Кристоферу.

– Разве тебе отец не уделял столько внимания?

– Едва ли. Все было как раз наоборот. Я на коленях умолял его взять меня с собой в командировку. После бегства матери он совсем ослаб и даже обвинял меня в том, что она сбежала. Я ему этого никогда не прощу. Моя мать любила меня больше всего на свете, и именно из-за его несостоятельности она оставила нас. Разве ты не чувствуешь, что всякий раз глядя в мои голубые глаза, он видит Коррин? Он знает, что ему так и не удалось заставить ее любить его так, как она любила меня. О, как, наверное, она ненавидела его… иначе она никогда бы не рассталась со мной. Я не прощу ему того, что потерял ее.

Впервые за многие годы я испытала жалость к собственному мужу и коснулась его дрожащей руки.

– Но ведь он проводил больше времени с тобой, когда ты повзрослел, не так ли? – спросила я, надеясь немного успокоить его волнение.

– Вовсе нет, пока я не подрос и не освободил его от некоторых обязанностей в конторе. Меня отправляли то в одну частную школу, то в другую, затем – в колледж, чтобы только я не попадался ему на глаза.

Когда я уезжал, он никогда не писал мне и не отвечал на мои письма. Однажды я приехал домой на Рождество и застал в доме много слуг, но самого отца не было – он уехал на одно из своих сафари. Ему даже не пришло в голову взять меня с собой. Мне не с кем было поговорить, у меня не было друзей, и я провел все каникулы, путешествуя по усадьбе, прислушиваясь к эху, которое издавали мои собственные шаги.

– Малькольм, – обратилась я, видя, что он готов вспоминать прошлое, а ведь он делал это довольно редко, – я всегда хотела спросить тебя. С тех пор, как мать уехала, она когда-нибудь писала тебе? Ты получал от нее известия?

– Ни слова, ни одной почтовой карточки, ничего. В пору детства и юности я считал, что отец прятал ее письма от меня, а я часто сидел в своей комнате и сочинял ответы для нее, которые так и не были отправлены. Мне было только пять лет! Она была мне нужна! Я не мог понять, как она могла отвернуться от меня, нежно любившего ее сына. Если бы я смог поговорить с ней сейчас, именно об этом я спросил бы ее.

– И что бы это сейчас тебе дало?

– Тебе все равно этого не понять, – бросил он, развернулся и, не став продолжать разговор, вышел из комнаты.

Я удивилась, что он рано вернулся домой в день рождения Кристофера, чтобы самому побывать на празднике. Он, разумеется, мог бы и не прийти на праздник, даже если это и обидело бы его отца. Меня поразило то, как он смотрел на Алисию, когда взгляд упал на нее в зале, где она забавляла детей, приехавших со всей округи.

На ней было одно из тех широких платьев, которое делало ее похожей скорее на мальчика, чем на девушку, хотя она и не надевала никакого корсета, чтобы убрать изящную грудь, выступавшую под тонким материалом. Она заколола волосы и надела две нитки крупного жемчуга. На вечеринке в окружении гостей она, казалось, сияла и вновь ожила. Она снова была такой, как в первый день своего приезда в Фоксворт Холл. Даже Гарланд, казалось, ожил: усталость на его лице исчезла.

Смех Алисии раздавался по всей комнате. Дети были очарованы ее теплотой и нарядным блеском. Они, буквально, ходили за ней по пятам, стремясь обратить на себя ее внимание. Впереди всех стояли два наших мальчика и по слогам распевали ее имя. Малькольм стоял неподвижно, словно статуя, и наблюдал за ней. Я ожидала увидеть в его взгляде обычную усмешку или ненависть, но вместо этого я, к удивлению своему, обнаружила мягкий и нежный взгляд в его глазах. Казалось, он был похож на тех детей, что вились около нее.

Что-то пугающее и безумное пробудилось в моем сердце. Он смотрел на нее тем вожделенным взглядом, которым мужчина смотрит на обожаемую им женщину. Страсть вопреки моим ожиданиям не потухла. Она дремала, спала в нем, словно огромный медведь в ожидании весны. Красота Алисии была подобна этой весне, она искушала его, будила в нем глубокие чувства и притягивала к себе снова и снова.

Я почувствовала это по тому, как он обращался к ней во время разговора. Я увидела это в его глазах, которые неотступно следили за ней, когда она проходила по залу, отдавая свои распоряжения по ходу вечера. Ему нравилось сидеть в кресле, попивая чай, и наблюдать за Алисией весь вечер.

Спустя некоторое время после окончания вечера и отъезда гостей Малькольм продолжал сидеть в фойе и наблюдал за тем, как Алисия руководит уборкой. Гар-ланд, уставший от хлопот, отправился в спальню. Я пошла купать детей и укладывать их в постель.

Алисия объявила, что также пойдет спать в лебединую комнату и перед сном прочитает хорошую книжку.

– Не правда ли, вечер был чудесным? – спросила она меня.

– Детям очень понравилось, – ответила я. – Но сомневаюсь, что трехлетний ребенок может оценить такое торжество.

– Оливия, ты порой рассуждаешь, как Малькольм, – вздохнула она.

Мне было жаль, что рядом не оказался Малькольм, которому приятно было бы услышать эти слова.

Я проследила за тем, как она поднялась по винтовой лестнице, а затем собрала свое рукоделие и отправилась в спальню. Я не смогла подняться следом за Алисией, так как слуги расспрашивали меня, куда убрать хрусталь, а миссис Уилсон хотела уточнить меню на завтра.

О том, что произошло наверху, позже рассказала мне сама Алисия, но вначале с ней случилась истерика, и было трудно понять, что же стряслось на самом деле.

Я поднималась по лестнице, когда услышала крики. Затем я услышала грохот за стенами лебединой комнаты. Взбежала по лестнице, пробежала по коридору и, подойдя к дверям комнаты, увидела, что Гарланд валяется на полу, а руки его судорожно цепляются за ночной халат.

Алисия лежала, растянувшись на кровати, ее ночная сорочка была разорвана от правого плеча и до пояса, грудь была ничем не прикрыта. Малькольм стоял над рухнувшим отцом, его руки были сжаты в кулаки, глаза вылезли из орбит, лицо было свекольного цвета. На правой щеке у него был глубокий шрам.

– Что случилось? – закричала я.

– Быстро вызови врача, – приказал Малькольм, к нему вернулась прежняя уверенность в себе, когда он увидел меня.

Я посмотрела на Алисию, которая теперь истерически рыдала и пыталась прикрыться разорванной ночной сорочкой. Гарланд не шевелился, я побежала к ближайшему телефону, который находился в трофейной комнате, и вызвала доктора Брэкстена.

Когда он приехал, Малькольм вытащил тело Гарлан-да в его собственную спальню и уложил на кровати. Алисия, надев халат поверх разорванной сорочки, наклонилась над Гарландом, рыдая и не отпуская его покалеченную руку.

– Что случилось? – спросил доктор Брэкстен, подбежав к кровати.

Малькольм посмотрел сначала на меня, затем на Алисию, а лишь затем ответил.

– У него был приступ, и отец стал громко кричать. Когда я вошел, он уже был без сознания, – объяснил он.

Доктор приложил стетоскоп к груди Гарланда, прослушал биение сердца и печально произнес:

Должно быть, у него произошел сердечный приступ. Очень жаль, но я ничего не могу поделать. Алисия закричала и бросилась к телу Гарланда.

Нет! Нет! Нет! – закричала она. – Не может быть! Мы только что отметили день рождения нашего сына. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, Гарланд, проснись! Покажи им, что ты не умер! Гарланд! Гарланд!

От ее рыданий и стонов дрожала кровать. Малькольм развернулся и вышел Он даже не взглянул на меня.