Текст книги "Неискушенные сердца"

Александрия без всякой надежды посмотрела на Табризию и повторила ее собственные слова:

– Ну, теперь ты видишь, как «все просто можно уладить»?

– Да уж, – фыркнула Шеннон, – только одна из нас может взять на себя смелость сообщить новость Парису.

Все посмотрели на Табризию.

– О, пожалуйста, только не я! – взмолилась она.

– Кроме тебя, некому – согласилась с сестрой Дамаскус. – Но только после свадьбы!

– Он же без ума от тебя, – заявила Шеннон.

Александрия робко посмотрела на Табризию.

– Ты носишь его наследника. Ничего плохого он тебе никогда не сделает. – Она умоляюще взяла ее за руки. – Пожалуйста, спроси Париса, можем ли мы с Адамом пожениться?

– Он не хочет подписывать даже мировое обязательство по приказу короля, – напомнила Табризия. – Как я могу просить его подписать ваш брачный контракт?

– Ты знаешь как, – насмешливо сказала Шеннон.

– Ты одна имеешь над ним власть, – чуть не плача, просила Александрия.

– Как только завершится свадьба и вы вернетесь в замок, я попробую сказать ему, но положительного результата не обещаю. Он непредсказуем, у него же темперамент вулкана.

– Да, он взбесится, – прошептала Дамаскус, еле дыша, и получила сильный толчок в бок от Шеннон.

Прибывший Магнус предоставил приехавшую с ним Маргарет самой себе, а сам, взяв под руку Табризию, повел ее в толпу гостей, несказанно гордясь дочерью и демонстрируя всем ее красоту. Когда она объявила отцу, что скоро он станет дедушкой, его лицо расплылось в улыбке и оставалось таким весь день.

– Не значит ли это, что ты наконец уступила, дочь моя? – подмигнул ей Магнус.

Табризия шлепнула отца по руке и густо покраснела, чем доставила ему еще большее удовольствие. Ее поразило, как он постарел с момента их первой встречи, и она поклялась себе, что впредь станет навещать его почаще.

Маргарет сумела увлечь Париса в уединенный уголок. В ярко-оранжевом наряде, подчеркивавшем ее смуглость и красоту, она была сегодня необыкновенно броской.

– Ты хороша как никогда, Маргарет, – сделал ей комплимент Парис. – Клянусь, ты ведьма – каждый раз кажешься года на два моложе, чем прежде.

Ее глаза недобро засветились.

– А ты меня удивляешь, Парис, Ты женился на девице, побывавшей с другим. Я думала, ты не подбираешь чужие объедки.

– Но я не ревную, Маргарет, – как можно сдержаннее постарался ответить Парис.

– От ее смеха у него по спине пробежали мурашки.

– Фи, какая ложь! Неужели хочешь сказать, что никогда не видел ее любовных писем? И не искал? Не интересовался? – спросила Маргарет, старательно сея ядовитые зерна разлада.

– Извини, Маргарет, я должен вернуться к обязанностям хозяина.

Но этого хватило, чтобы взбудоражить его чувства. Он пошел наверх, в спальню, ревность грызла его, как злой пес. Он перерыл все вещи Табризии, пока не нашел шкатулку с драгоценностями, в которой хранились письма

Патрика Стюарта. Он заставит ее поклясться, что она не была с ним!

И вдруг Парис понял, какой же он дурак! Как он может рисковать их счастьем? Если она застанет его здесь, за этим низким занятием, разрушится бесценный дар, который они обрели вместе. Он быстро сложил письма обратно, даже не открывая их. В этот миг Париса Кокберна пронзила внезапно озарившая его истина: где нет доверия, там нет любви.

На свадьбе было столько гостей, что все казалось, как в тумане. У Табризии лицо заболело от улыбок. Собрались кланы, каждый из которых как-то связан с другими, обычно через браки. Теперь вот и она связана со всеми… Табризия пыталась навести какой-то порядок в своей голове, но было трудно.

Вечером, во время танцев, она валилась с ног от потока партнеров, наслышанных о красавице жене Разбойника Кокберна. Переводя дух между танцами, Табризия осматривала зал в поисках знакомого лица. Тут кто-то бесцеремонно потянул ее сзади, и она оказалась в объятиях Париса. Он жадно поцеловал ее и прошептал:

– Сдавайся или кричи.

– Боюсь, придется сделать и то, и другое, – засмеялась Табризия.

– Пошли со мной.

– Куда?

– Просто иди за мной. И не задавай вопросов.

– Парис, – запротестовала она, думая, что он намерен затащить ее в постель.

– Неужели ты не можешь довериться мне и пойти, когда я прошу тебя?

– Ну я, конечно, тебе не верю, но пойду и сделаю, что попросишь. Ты же знаешь!

– Хм, обещание получено. Я запомню. – Он засмеялся, выводя ее из зала, а потом через дворик замка на дорогу, вниз по скале. По песчанику, по ступенькам они спустились к берегу. Парис нарушил молчание.

– Я так устал от семьи и от ее бесконечных проблем. Мне хочется спрятаться от всех, побыть вдвоем с тобой. Она ждала, что он скажет дальше.

– Семья! – безжалостно расхохотался он. – Иногда мне кажется, что они все совершенно чужие, другие, не моя плоть и кровь.

Табризия сжала руки мужа, стараясь рассеять его мрачное настроение.

– Может, ты и не очень хочешь, – продолжал он, – а я, Бог свидетель, просто жажду немного покоя и уединения. Я собираюсь подарить тебе медовый месяц.

Они подошли к маленькой лодке. Парис перенес в нее Табризию, запрыгнул сам и оттолкнулся от берега. Табризия увидела огни «Морской колдуньи», вместе с приливом быстро сближавшейся с ними.

Все происходящее казалось нереальным, и она спросила себя, не во сне ли это. Но соленые брызги, упавшие на щеку, были настоящие. Она подумала о своем дорогом платье – оно погибнет, и его нельзя будет носить, – но прикусила язык, чтобы не испортить приключение. Огромная волна подкинула их, но она беззаботно рассмеялась – ей становилось весело.

Парис закричал:

– Эге-гей! Эге-гей!

Люди, наблюдавшие за ними с корабля, уже спускали трап. Руки Париса подхватили Табризию, он поднял ее себе на плечо и втащил на палубу. Потом обнял жену за талию и повел в уже знакомую каюту. Здесь было все как прежде, и Табризия покраснела, вспомнив первую ночь с Парисом на этой огромной кровати с черным покрывалом. От жаровни шли тепло и аромат, даже панели на стенах пахли сандалом, щекоча чувства. Разбросанные мягкие подушки и подушечки манили, искушая.

Парис повернул Табризию к себе и прильнул к ней в долгом поцелуе, пока она не задохнулась. Потом глубоко и удовлетворенно вздохнул.

– Мне надо поднять якорь и сделать тысячу маленьких дел, чтобы отправиться в море, но как только мы ляжем на курс, я приду. Развлекайся пока сама, дорогая. На этот раз, обещаю, шторма не будет.

Оставшись одна, Табризия задумчиво осмотрелась. Все будто во сне, хотя, казалось, мечта превращается в реальность. Она увидела свое отражение в серебряном зеркале и поразилась, как испорчена прическа. Сняв поникшее платье, она отправилась принимать ванну.

Мыльная пена благоухала, Табризия была свежа, как бутон, и думала, во что бы ей одеться сейчас. Он притащил ее сюда по минутному капризу, не заботясь о повседневных вещах. Она открыла гардероб, забитый одеждой мужа. Можно надеть его батистовую рубашку. Она провела пальцем по бархатному богато расшитому халату, но уж слишком он был велик. Закрыв шкаф, Табризия еще раз оглядела каюту, отперла один из многочисленных сундуков, стоявших вдоль стены, и ахнула. Какие яркие вещи! Какие ткани! Она выбрала прозрачный наряд, сверкающий серебром. В маленькой шкатулке обнаружила золотые цепочки, такие изящные, что казалось – дотронься – и они сломаются. На глаза ей попалась картинка, изображавшая женщину в экзотическом костюме. Она пристально рассмотрела ее, стараясь не краснеть. Груди поддерживались разделенными чашками, которые и скрывали, и в го же время открывали их. Она заглянула в сундук, увидела еще какую-то штуковину, и тут до нее дошло: это тот самый костюм, что и на картинке. Ей неодолимо захотелось надеть его.

Мигом вылезла она из корсета и нагая встала перед зеркалом. Нацепив чашечки и закрепив их сзади застежкой, изумленно уставилась на свое отражение, рассматривая сильно увеличившие грудь полусферы. Затем обернула тончайшую ткань вокруг талии и завязала. Одеяние мягкими складками ниспадало до щиколоток. Табризия захохотала: все просвечивало насквозь – и ноги, и рыжий кудрявый треугольник. Она заглянула в сундук в поисках панталон, но их не оказалось. Впрочем, на женщине с картинки тоже ничего не было, кроме золотых цепочек. Задрав юбку, Табризия застегнула двойной ряд золотых цепей на бедрах, потом на запястьях и щиколотках. В шкатулке были еще черная краска для глаз и красная для губ, пузырьки с маслом и мускусом и баночки серебристого и золотистого блеска, приятно пахнущие лимоном и миндалем. Молодая женщина принялась пробовать на себе все эти чудеса красоты и так увлеклась, подкрашивая уголки глаз, что не услышала звука открываемой двери.

– Табризия!

Она повернулась и оказалась лицом к лицу с Парисом. Его взгляд пробежался от лица до груди, опустился ниже. В глазах застыло непередаваемое выражение. Осмотрев жену сверху донизу, он снова поедал ее взглядом, который двигался теперь в обратном направлении.

– Как тебе идет! – воскликнул он.

Табризия покраснела от волнения и беспокойства: муж видит ее в таком наряде! Парис медленно подошел к ней, не скрывая желания, и жадно впился ртом в ее губы. Пальцы уверенно расстегнули чашки, задрали ткань, изображавшую юбку.

– Пройдись, дай посмотреть на тебя.

Она медленно обошла каюту и снова вернулась к мужу. Взгляд, который она встретила, заставил ее почувствовать себя самой любимой и желанной из всех женщин в мире. Подойдя к Парису вплотную, Табризия встала на цыпочки, крепко обняла его за шею и поцеловала в губы. Он поднял ее, и она услышала, как сердце Париса гулко бьется возле ее обнаженной груди.

– Когда ты рядом, я всегда чувствую себя голодным мужчиной. Только твое прикосновение и ласка могут насытить меня. Готовься, сейчас я начну тебя есть!

Его пальцы легко и умело находили потаенные места на теле жены. Парис уже хорошо знал, что прикосновение к ним доводит ее до исступления. Он подложил под ее ягодицы подушку, чтобы проникнуть глубже. Она выгнулась, раскрываясь, как цветок навстречу солнцу, и вновь так крепко сжала бедра, что он застонал от избытка чувств. Парис замер на секунду, с наслаждением слушая пульсацию тел, потом стал медленно двигаться, пока стоны Табризии не перешли в крик. Ее руки вцепились в мускулистую спину Париса, и он позволил себе заполнить ее жгучим нектаром. Парис принес с кровати одеяло и укрыл Табризию. Она блаженно потянулась, уютно прильнув к нему.

– Наш маленький рай вдали от всех. Я покажу тебе места, о которых ты могла только мечтать.

Очень медленно Табризия начала возвращаться к реальности.

– И долго ли мы будем путешествовать?

– Кто знает! Кому какое дело? Всегда! – Он прижал ее к себе.

– Ну два дня, две недели? – допытывалась она.

– По крайней мере, – лениво согласился он.

Табризия тотчас вспомнила про Александрию. Она должна ему сказать. Хотя нет, не сейчас. Это испортит их медовый месяц. Она отбросила мысль об Александрии и попыталась сосредоточиться на словах Париса.

– Ты увидишь Францию, родину своей матери.

– Францию? – прошептала она, не веря.

– А как ты думала, куда мы плывем? – улыбнулся он

– В Лис, – сказала она быстро.

– В Лис! – он откинул голову и засмеялся. – Нет, сперва мы отправимся в Гаагу, отвезем шерсть в Голландию

– А после Голландии?

– В Бельгию. – И Парис поцеловал ее.

– А потом?

– Во Францию. – Он снова поцеловал ее.

– А что после Франции?

– Он помолчал.

– Испания, но я не думал забираться так далеко.

– А почему? – спросила она.

– О, тогда путешествие растянется на год. – Он усмехнулся. – В Испании слишком жарко заниматься любовью. – Перевернув Табризию на живот, он провел пальцем вниз по гладкой спине. Она затрепетала от его прикосновения, и он принялся неспешно ее массировать. – А вот во Франции климат прекрасный. – Он оседлал ее и, наклонившись, прошептал в самое ухо: – Я найду уединенную бухточку на побережье, где мы будем купаться и играть совершенно голыми в лазурных водах.

– О Парис!

Он всегда ловко умел привести ее в замешательство. И ему это очень нравилось. Сейчас он пребывал в игривом настроении, собираясь снова смутить ее тем, что собирался с ней сделать. Мягко Парис повернул ее лицом к себе.

Глава 19

Дни шли спокойные, полные солнца и счастья, ночи – восторга. В многочисленных сундуках Табризия нашла китайское шелковое кимоно и красивое одеяние, оставляющее обнаженным одно плечо, – сари из Индии, как объяснил Парис. Но, выходя на палубу, она надевала рубашку мужа и белые льняные штаны, которые он ей подобрал.

Когда они отвезли и выгрузили сотни тюков овечьей шерсти, Парис взял Табризию в Гаагу и повел по магазинам. Она удивилась и пришла в полный восторг, увидев самые последние парижские модели. Солнце позолотило ей кожу, и он смотрел на ее сияющее личико глубоким многозначительным взглядом. Они уже понимали друг друга без слов. Сперва Парис отдал ей сердце, а теперь – душу. Они становились одним целым.

В переполненном порту Кале, где можно было купить все, что угодно, он выбрал несколько ящиков бренди и разных сортов вин – от бургундского до бордоского, и если бы еще загрузить корабль сладким испанским, закрома были бы полны.

Как и обещал, он нашел бухточку, и днем они там играли и резвились. Вот тут-то Табризия и выбрала момент Как-то раз перед сном она тихо сказала мужу:

– Парис, я знаю, кто отец ребенка Александрии.

Он уставился на нее долгим, сразу помрачневшим взглядом

– Ты что, знала все это бремя и только сейчас решила сказать? – спросил он.

– Я не хотела портить замечательный отдых, – быстро ответила она.

– Значит, я должен понять – новость неприятная?

– Да Во всяком случае, я знаю, ты рассердишься.

Он перестал раздеваться, внимательно посмотрел ей в лицо и сказал:

– А тебе не приходит в голову, что ты манипулируешь мной? Вот эти женские трюки я особенно ненавижу.

– Манипулирую? – неуверенно переспросила она.

– Ну да. Осыпаешь меня благодеяниями, пока я не почувствую себя удовлетворенным. А потом преподносишь горькую пилюлю, пока я в хорошем настроении. – Глаза его словно подернулись пеленой.

Табризию охватила паника. Она увидела, как мгновенно Парис отгородился от нее, оттолкнулся, закрылся в себе.

– Кто?! – рявкнул он.

Она поколебалась. Ей не хотелось говорить, когда он в таком состоянии. Он и так сердит, а когда услышит имя, вообще впадет в неистовство.

– Я не собираюсь переспрашивать! – угрожающе заявил он.

– Гордон. Адам Гордон, – выдавила она.

Он и глазом не моргнул, не показал, расслышал или нет. Но Табризия знала – расслышал.

Минуты через две Парис повернулся и ушел из каюты. В ту ночь она спала одна.

На следующий день ей принесли еду, как всегда вкусную, но только для нее. Днем Табризия вышла на палубу. Вскоре к ней подошел Ян.

– Его сиятельство говорит, море сегодня немного не спокойно, и предлагает вам спуститься вниз, мадам.

Табризия чувствовала приближение шторма, но никакого отношения к погоде он не имеет.

– Ян, а какой у нас следующий порт? – поинтересовалась она.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Так мы уже в Шотландии, мадам. Мы повернули прошлой ночью

Она ушла вниз и оставалась там. Да, эта игра только для двоих! Табризия поняла: муж обиделся, что она не поделилась с ним в тот же миг, как узнала правду от Александрии. Но она разрывалась между членами семьи! Парис считал, она должна быть на его стороне и ни на чьей больше. А теперь наказывает, дает понять – ее место у его ноги. Что ж, черта с два так будет! Если он отойдет от нее на шаг, она – на три! Ей есть чем заняться. Ребенок. Ее ребенок. Она не одинока!

Через два дня Парис подошел к жене, но она держала его на расстоянии, отвечая на вопросы с холодной вежливостью, и он молча проклинал себя.

Никогда еще она не выглядела такой сияющей. После морского путешествия ее красота стала еще нежнее, беременность невероятно красила ее.

Ян отвез Табризию на берег, прежде чем стали разгружать корабль. Дома ее тут же забросала вопросами Александрия.

– О, это было божественно! Пока было… – вздохнула Табризия.

– Что ты хочешь этим сказать? – осторожно спросила Александрия.

– Это был рай, пока не было произнесено твое имя. Ну что ж, дорогая, он все знает. Готовься к худшему.

– Он пришел ко мне по делу, связанному с закладной. Я аннулировала его долг. Простое дело, и ничего больше.

Парис был ошарашен.

– Так ты по секрету от меня ведешь дела, мадам? – прорычал он.

Она горячо заявила:

– Это было до того, как мы обвенчались, милорд.

– Я твой муж уже шесть месяцев. И все это время ты не подумала сказать, что у тебя какие-то делишки с моим врагом?

– Это было мое дело, милорд, – упорствовала Табризия.

– Да будь оно проклято, это дело! А Джон Гордон? Тоже дело? – насмешливо спросил он.

Табризия ощутила неумолимо приближающийся взрыв. В отчаянии она попыталась его предотвратить.

– Как ты можешь заставлять нас стоять, зная, что мы обе в деликатном положении? – возмущенно воскликнула она.

Не отрывая от нее глаз, Парис принес два стула, и женщины сели. Он снова повернулся к Табризии, как собака к не догрызенной кости.

– В деликатном. Разумеется. Особенно это касается Александрии. Впрочем, в этом и состоит искусство быть женщиной – называть отвратительные вещи деликатными. И что же еще ты вынуждена была делать и до сих пор скрываешь?

– Ничего. Клянусь! У меня были копии закладных на недвижимость Гордонов и Хантли. Я подписала их Джону Гордону в обмен на освобождение.

– А где подлинники?

– В банке, в Эдинбурге, – прошептала она.

– Завтра ты мне их отдашь! – велел он. И повернулся к сестре: – А ты подписывай обвинение в насилии.

– Я не была изнасилована! – запротестовала Александрия.

– Не важно, все равно подпишешь, – нетерпеливо сказал Парис.

– У него будут неприятности, – упорствовала сестра.

Мускулы на лице Париса подергивались.

– Думаю, ты все перепутала. Это он доставил тебе неприятности. Черт побери, девочка, ты сидишь тут и ведешь себя так, будто я должен тебе объяснять. Вы что, обе без мозгов? Когда я стану вести переговоры с врагом, я буду говорить с позиции силы. У меня огромное терпение, но оно скоро лопнет!

Александрия подписала. Он добавил свою подпись и отпустил обеих.

Ближе к полуночи миссис Холл поджидала, когда Парис поднимется в спальню.

– Ваше сиятельство, могу я быть с вами откровенной?

– А когда ты не была? – насмешливо ответил он.

– Она очень устала и взволнована! – Служанка показала рукой в направлении спальни. – Если вы хотите, что бы она нормально выносила ребенка, на нее нужно поменьше кричать и давать ей отдых. – Она очень сурово посмотрела на хозяина.

Парис собирался войти к Табризии и выдать ей как следует за то, что жена имеет от него секреты, но в нем заговорила совесть. Скорчив гримасу, он недовольно пробурчал:

– Миссис Холл, ты кошмарная старуха!

Она удовлетворенно кивнула, увидев, что Парис отправился спать в другую комнату.

В июле Ботвелл с отрядом всадников въехал во двор Кокбернспэта. Парис уделил много внимания гостям, оказал им особо радушный прием. Он был доволен, что Ботвелл на этот раз явился сам, а не послал за ним. Парис повел его в кабинет, чувствуя, что гостя распирает от важности.

– Благодаря дипломатическому дару ты смог добыть подпись Хантли на мировом обязательстве. Я прав?

Ботвелл засиял.

– Он подписал с охотой, я бы даже сказал, со страстью. Думаю, могу утверждать это совершенно честно. По-моему, у Джеми что-то есть против него. – Ботвелл вынул документ и разложил перед Парисом. – Так что теперь осталось получить твою подпись, милорд.

Парис печально вздохнул.

– Ах, если бы все было так просто, Фрэнсис!

– Что ты имеешь в виду? – резко вскинулся Ботвелл

– Как я могу заключить честное, достойное соглашение с людьми без чести?

– В чем дело, Разбойник? Говори-ка яснее!

Парис поколебался, оттягивая время. Очень нелегко обвести Ботвелла вокруг пальца

– Надеюсь, ты понимаешь, что это между нами? Если слухи пойдут, ее жизнь будет разрушена. Моя сестра изнасилована Адамом Гордоном. У меня есть документ, удостоверяющий это. И я хочу послать его королю.

– Королю? – недобрым тоном осведомился Ботвелл.

Парис продолжал:

– Я полагаю, что должен тебе открыть все. Король хочет, чтобы юные шотландские наследницы выходили замуж за представителей английских благородных семей. И я обещал ему Александрию.

– Понятно, – сказал Ботвелл, быстро соображая. – Значит, надо послать ее ко двору…

– В ее положении я никуда не могу послать сестру, – заявил Парис.

Ботвелл присвистнул, Единственным выходом было замужество. Но мог ли он даже заикнуться об этом Разбойнику Кокберну? Во всяком случае, если не подсластить пилюлю, то нет.

– Дай-ка я вернусь к Хантли и нашим переговорам. Я думаю, можно сойтись на чем-то вроде компенсации.

Парис развел руками.

– Это еще не все, Фрэнсис. Похоже, изнасилование – обычное дело для этого клана. Джон Гордон угрожал изнасиловать и мою жену, если она не простит ему долги на двадцать четыре тысячи фунтов стерлингов. К счастью, по своей наивности она подписала только копии. Сами оригиналы в безопасности, но ты видишь, какая здесь гуляет огромная сумма. Конечно, Фрэнсис, я не могу от тебя ждать, что ты станешь заниматься посредничеством просто так.

Ботвелл улыбнулся – хорошо, что Кокберн правильно понимает дело.

Как только Ботвелл и его люди уехали, Парис почувствовал себя прекрасно и был очень доволен достигнутыми договоренностями. Чего нельзя сказать о Табризии.

Занимаясь шитьем вещичек для ребенка, она выслушивала мольбы Александра – уговорить Париса отпустить его в Эдинбургский университет.

– Тэб, я буду тебе очень благодарен, если ты как можно скорее поговоришь с ним. Учебный год в университете начинается в сентябре, как ты понимаешь.

Александрия подсела к ней с другой стороны и стала горячо упрашивать:

– Я хочу, чтобы ты выяснила, что произошло между Парисом и Ботвеллом. Я точно знаю, он использует ту чертову бумагу против меня.

Парис услышал конец разговора, подходя к солярию. Он было разозлился, но злость его быстро сменилась удивлением, когда раздался голос жены:

– Черт побери! Я ужасно устала от ваших бесконечных приставаний! Вы оба отлично знаете – Парис не кукла, которую можно дергать за веревочку. Он видит насквозь все мои уловки с упрашиванием. И на меня одну обрушивается весь его гнев. Александрия, я предлагаю тебе: если хочешь что-то узнать от Париса, спроси сама. И ты, Алекс, тоже. Хочешь в университет – будь наконец мужчиной и попроси его сам. А уж если мне что-нибудь понадобится от Париса, не сомневайтесь, я сама к нему обращусь.

Прекрасное, теплое чувство охватило Париса при этих словах жены. За ужином она нашла записку, засунутую под ее прибор. «Моя дорогая Табризия, первая и единственная женщина в мире, которую я когда-нибудь любил и люблю отчаянно! Ты прощаешь меня? П.»

Она тут же поймала его взгляд через большой стол, и они словно уединились, утонув в глазах друг друга незаметно для всех Когда ужин подходил к концу, он приподнял бровь, и она улыбнулась ему таинственной улыбкой.

– Парис, пойдем в солярий. Я хочу поговорить с тобой.

– А мы не можем поговорить в постели? – прошептал он.

– Нет! Твое внимание отвлекается, да я и сама забываю обо всем, что собиралась сказать.

Он засиял, взял ее за руку и повел в солярий.

– Ты не подписал мировое обязательство, так ведь? – спросила она его с упреком. – Парис, ты не можешь себе представить, что творится со мной, когда ты отправляешься

в набег. Я не имею в виду твои походы вдоль границ в поисках овец. Я о том, когда ты идешь в рейд против вражеского клана. Я умираю тысячу раз! Ожидание невыносимо. И даже когда ты возвращаешься, я знаю – это не конец. После рейда – возмездие, потом еще рейд.. И так

далее, без конца

Он поднял руки, насмешливо изображая, что сдается.

– Успокойся, радость моя! Я подпишу это проклятое обязательство о замирении.

– Гм, это так легко? – Она удивленно и подозрительно посмотрела на мужа. – Ты решил подписать его задолго до того, как я заговорила об этом. Так ведь? Ах ты, дьявол! Больше я ни слова не скажу!

– О благословенные небеса! – рассмеялся он. – Так ты сама теперь пойдешь или мне тебя отнести?

– Отнеси меня, – искушающе прошептала она.

Он подхватил ее под коленями, изображая, что спотыкается от тяжести.

– Боже мой, вот это вес! Не знаю, смогу ли донести!

– Она счастливо засмеялась и прошептала:

– Я чувствую, что сможете, сэр.

Парис поцеловал ее раз двадцать перед тем, как положить на кровать. Он легко провел пальцами по ее ключице, но Табризия не удовлетворилась этим. В жажде настоящих ласк она потянула его руку ниже. Парис накрыл ее своим телом и повел в волшебное путешествие, подняв к таким высотам блаженства, что ей показалось, она коснулась звезд. Проснувшись наутро, он все еще держал жену в объятиях. Он склонился, поцеловал ее веки и удовлетворенно вздохнул.

Венеция приехала рожать в Кокбернспэт. Она заявила Ленноксу, что там, в окружении сестер, ей не будет так страшно. И, словно притянутые магнитом, Дамаскус и Шеннон приехали тоже.

Парис соорудил двуколку, чтобы собирающиеся стать матерями женщины могли ездить в солнечные дни лета и побольше дышать свежим воздухом. Даже Александрия стала выезжать. Молодая женщина набралась мужества и больше не боялась Париса, который уговорил ее ждать дальнейшего развития событий. Она успокоилась. Спокойствие передалось Венеции и Табризии. Они стали терпеливее и сдержаннее. Лишь одна Шеннон не могла побороть свой темперамент и время от времени в сильном раздражении закатывала глаза. Разговаривали только о родах, пока Парис не взорвался:

– Вам что, больше нечего обсуждать, кроме рождения и смерти?

В середине месяца их ожидало большое развлечение. В замок прискакал Ботвелл в сопровождении Джона Гордона и его сына Адама. Ботвелл лично гарантировал их безопасность, и они оба явились прямо в Кокбернспэт.

Парис прогнал женщин в комнаты, прежде чем позволил Гордонам ступить в замок. Александрия сидела бледная и дрожащая, боясь, что сейчас ее вызовут на переговоры, а потом боясь, что не вызовут.

У Джона Гордона хватило ума доверить Ботвеллу вести переговоры от его имени. Парис не побеспокоился проявить гостеприимство, не предложил приезжим выпить, явно демонстрируя неудовольствие и гнев в связи с их неожиданным появлением.

Ботвелл откашлялся.

– Гордоны приехали ответить на твои обвинения. Обвинение в изнасиловании отрицается. Однако, – добавил он торопливо, – соблазнение признается, и предлагается возмещение.

– Возмещение? – холодно переспросил Парис.

Ботвелл кинулся, как в омут.

– Они предлагают брак, как достойное разрешение ситуации.

– У меня нет времени для шуток, – Кокберн сделал взмах рукой, как бы отпуская их и собираясь уходить.

– А также, – добавил Ботвелл с упрямой решимостью, – они предлагают и солидную компенсацию.

Парис повернулся и подверг Адама Гордона пристальному осмотру. Сын был более молодой копией красавца отца, только в лице его полностью отсутствовала жестокость. Парис велел слуге привести Александрию. Она пришла, бледная и дрожащая, опустив глаза. Сердце ее трепетало. Парис не отрывал взгляда от лица Адама Гордона. При появлении Александрии лицо юноши смягчилось. Когда она подняла на Адама глаза, нежная улыбка осветила комнату.

Парис заговорил прямо с молодым Гордоном.

– Если я отдам тебе свою сестру в святой брак, ты согласишься жить в Кокбернспэте год, чтобы мы лучше узнали тебя?

– С удовольствием, милорд. – Адам говорил ясно, без всяких колебаний, хотя старший Гордон проявлял явное недовольство.

– Я пошлю в церковь, и мы совершим церемонию сегодня же. Не хочу задерживать твоего отца под своей крышей дольше, чем это необходимо, – сказал Парис.

Ботвелл перешел ко второй проблеме.

– А какие деньги или замки ты просишь?

– Ты наследник Хантли, не так ли? – обратился Парис к Джону Гордону.

Гордон сдержанно кивнул.

– Сделай Адама твоим наследником вместо другого сына.

Джон Гордон хотел было заартачиться, но вынужден был проглотить оскорбление и скрытую угрозу себе и своему отцу, которая таилась в словах Кокберна.

– Письменное подтверждение этого – все, что я требую, – сказал Кокберн. – Ну и, разумеется, закладные, которые принадлежат моей жене, должны быть оплачены.

Стиснув зубы, Гордон снова кивнул.

– Мировое обязательство? – продолжал давить на Париса Ботвелл.

– Боже мой! Ты слишком много просишь! – взорвался было Парис, но тут же успокоился. Ладно, – будто нехотя согласился он, – будь по-твоему.

Брак юной пары, обменивающейся клятвами, значил для Гордона-старшего слишком мало по сравнению с теми подписями, которые сейчас ставились на документах. Гордость пришпоривала Джона Гордона как можно скорее покинуть замок, что он и исполнил сразу же по завершении дела. Только после этого Парис с шумом открыл бутылку и поднял тост за новобрачных.

– Пусть сопутствует вам удача!

– Адам вежливо ответил:

– Спасибо, милорд.

– Зови меня Парис.

– Адам поклонился.

– Это честь для меня.

Александрия тоже отпила немного вина, она была в полной эйфории. Парис пальцем поддел ее подбородок.

– Поскольку мне больше не надо тобой управлять, может, теперь мы станем настоящими друзьями? Я люблю тебя, чертенок.

– А я никогда и не сомневалась, ни на секунду! – ответила она весело.

– Думаю, вам стоит комнаты в Блэк-Тауэр сделать своими апартаментами. – И, обратившись к Адаму, добавил: – Вам понадобится уединение.

– Вы очень добры, милорд, особенно учитывая отношения между нашими кланами.

Парис ухмыльнулся:

– Ну, ты еще получишь свое наказание.

Адам побледнел, а Александрия рассмеялась.

– Он имеет в виду, что семья еще доберется до тебя. Нельзя сказать, что у Кокбернов незаслуженная репутация, понимаешь ли.

– Да, я чувствую себя немного обескураженным, – улыбнулся Адам.

– Самокритичность – бесценный дар, – пошутила его юная жена.

Он притянул ее за волосы и поцеловал. Парис повернулся к Ботвеллу:

– Давай-ка удалимся в бараки, прежде чем на нас навалится все семейство.

Поздно вечером, после вечернего торжества, когда все отправились в свои постели, Парис вдруг увидел Александра, какого-то совершенно потерянного.

– Если ты все еще хочешь ехать в университет, я сделаю, что тебе нужно, старина Алекс!

– Парис! Неужели это правда? Я сейчас же начну собирать вещи.

– Поедем на следующей неделе. Я серьезно подумываю о том, что надо изучать закон. Ты был бы неоценимым членом семьи! А то мы вечно попадаем в трудные ситуации с законом. – Он улыбнулся юноше и потрепал его по плечу.

Табризия открыла глаза в тот момент, когда Парис ложился.

– Я не хотел тебя разбудить, дорогая, – пробормотал он.

Она села в постели и обняла мужа.

– Родной мой, – ласково проговорила она. – Это был трудный день!