Текст книги "Неискушенные сердца"

Маргарет не смогла скрыть потрясения и откровенной ненависти к этим двум девицам. Чувство было таким сильным, что ее ноздри слиплись, а тело задрожало. Черные волосы и смуглое, побледневшее лицо вдруг состарили ее – сейчас казалось, что ей больше тридцати лет.

Дамаскус не могла удержаться от последнего удара.

– Кстати, Шеннон теперь – графиня Дуглас.

Маргарет расхохоталась.

– Да не верю я! Если ты новобрачная, почему приехала без Дугласа?

– Они с Парисом отправились разобраться наконец с проклятыми Гордонами, – без всякой задней мысли сказала Дамаскус.

Шеннон предупреждающе посмотрела на сестру, но было слишком поздно. Секрет рейда открыт. Хотя, казалось, это уже не важно, ведь мужчины должны вернуться завтра. То, как сестры обменялись взглядами, убедило Маргарет, что они говорят правду. В голове тут же возник коварный план.

– Что ж, располагайтесь, как дома, я пробуду здесь недолго, – объявила она и степенно удалилась в спальню.

Очень редко полученные сведения Маргарет не использовала в своих интересах. Именно в то утро она мельком видела лорда Джона Гордона, приехавшего в Эдинбург прямо из Лондона. Быть может, анонимная записка опоздает предупредить его о рейде, но придет в самое время, чтобы дать знать: молодая жена Кокберна сейчас одна в Кокбернспэт-Касл.

Табризия лежала в большой кровати с задернутыми шторами, и только в ногах они были раздвинуты, чтобы от камина шло тепло. Сон бежал, хотя она умоляла его прийти и дать ей забвение. По подсчетам, они должны вернуться сегодня. Табризия дотронулась до подушки Париса и удивилась: она не может заснуть без его взгляда, без его постоянных насмешек. Сейчас она боялась возвращения мужа. Ведь даже если все прошло хорошо, наверняка он злится из-за Александрии. От его злости у нее всегда бежали мурашки по спине. Она вздохнула и перевернулась в кровати. Вот и утро. Тошнота снова подступила, но Табризия попыталась не думать, с чем она связана. Вообще мысль о ребенке кружила ей голову – какое счастье! Но она не смела даже намекнуть на это Парису. Тем более сейчас, когда у них такие отношения…

Лорд Джон Гордон прискакал в Кокбернспэт только с одним сопровождающим. Он приехал прозондировать почву, не слишком доверяя записке. Однако, когда он появился во дворе замка и никто его не остановил, уверенность укрепилась. Да, возможно, сегодня самый удачный день в его жизни! Не колеблясь, широкими шагами он прошел в замок. Слуги выворачивали шеи в сторону незнакомца, но ничуть не были обеспокоены его появлением. Он прошел наверх, в солярий, – пусто – и смело продолжил поиски.

В этот момент Табризия как раз вышла из комнаты. Он тут же узнал красавицу, заявившую при дворе в Лондоне, что лучше умрет, чем позволит какому-то Гордону защищать ее честь.

Увидев незваного гостя, Табризия метнулась обратно в спальню, пытаясь задвинуть засов. Но мужчина был слишком силен и надавил так, что вмиг оказался перед ней.

– Я здесь не одна! – храбро выпалила она.

Джон Гордон откровенно рассмеялся.

– Ложь ничем не поможет вам, мадам. Я забираю вас как заложницу.

Она тотчас вспомнила о копиях закладных на недвижимость Гордонов и подошла к шкатулке.

– У меня есть кое-что в качестве выкупа, милорд.

Он увидел железную шкатулку и выхватил ее.

– Я возьму и ее вместе с вами, мадам. Спасибо, что

показали. Подойдя к столу, он нацарапал записку Кокберну.

«У меня твоя жена. Джон Гордон».

Потом вытащил нож и стал теснить Табризию к двери.

– Ни звука!

Джон Гордон посадил ее на лошадь впереди себя, и они поскакали по дороге вдоль берега. Милях в пяти располагался старый замок Данбар, частично разрушенный, но вполне годный для обитания. Одна из башен стояла совершенно нетронутая. Гордон приказал своему человеку встать у входа, а сам повел Табризию в башню.

В комнате почти не было мебели, только стол и стул, покрытые пылью за многие годы. Холод пронизывал до костей. Каменный, ничем не застеленный пол леденил ноги. Прежде всего нужно было развести огонь. Когда потеплело, Джон Гордон уселся на стул и взглянул в лицо пленнице. Сам он был так красив, что Табризия едва могла поверить: неужели за такой приятной внешностью скрывается зло? Стоя перед ним, она смотрела ему в глаза, как невинный ангел.

– Милорд, почему вы это делаете?

– Кокберн напал на Хантли, а ты еще спрашиваешь почему, – ответил он шелковым голосом.

Табризия изумленным взглядом уставилась на него.

– Уверяю вас, милорд, вы ошибаетесь! Наши корабли, возвращаясь из Англии, потерпели крушение! Их отвели на ремонт и вчера забрали в Танталлон. Выгляните из окна.

Может, даже увидите паруса.

Джон Гордон посмотрел в проем и сказал:

– Башни Танталлона отсюда видны, но никаких кораблей. Не лги мне, это не поможет. Я получил письмо, мне сообщили, что Кокберн напал на мои владения.

Она тихо засмеялась.

– Может, оно от какого-нибудь врага, строящего вам козни, милорд? Моему мужу король приказал подписать мировую с вашим кланом. Он бы не осмелился совершить налет.

Она увидела сомнение, на миг промелькнувшее в его глазах, и снова заговорила:

– Но если вы не видите кораблей в Танталлоне, вы увидите их позже, днем. Они проплывут мимо окон, возвращаясь в Кокбернспэт.

Табризия снова заметила сомнение в глазах Гордона. Она не убедила его, Пока нет.

– Я подожду, – ответил он приятным голосом. – Но если ты лжешь, заплатишь еще больше.

Джон Гордон вынул из седельной сумки еду и вино, поставил на стол и, придвинув стул, принялся за трапезу. Пленнице он ничего не предложил. Конечно, она бы в любом случае отказалась, но он лишил ее даже этой возможности. Табризии не на что было сесть. Сняв накидку и расстелив на каменном полу, она опустилась на нее. Гордон не спускал с пленницы глаз. Она была очень красива. Огненно-золотистые волосы рассыпались по плечам. Пухлые розовые губы наводили на эротические мысли. Гордон знал, что сделает с ней, и заранее наслаждался предвкушением. Желание уже возникло у него, и он ждал, когда она предложит себя в обмен на свободу. Гордон понимал, что она гордячка и следует проявить терпение, но рано или поздно она начнет торговаться, а потом просить. Ирония судьбы – у них с Кокберном одинаковый вкус. Сначала Энн, а теперь эта красотка.

Взгляд Табризии упал на руки Гордона, когда он брал еду. Толстые, с короткими пальцами в темных волосах. Услышав урчание в его желудке между глотками вина, она невольно вздрогнула. Он заметил, что она о чем-то подумала, что-то себе представила и испугалась. Гордон знал, как удвоить ее страх. Он снова пошел к сумке и вынул длинную веревку. Пленница вскочила и кинулась через комнату, как птичка в полете. Но убежать ей было некуда. Он быстро схватил ее за руки и связал сзади. Потом надавил на плечи И заставил сесть. Встав перед ней на колени, Гордон взял ее груди. Полные, округлые, упругие – он держал их так, будто определял размер и вес.

– Милорд, я хочу поторговаться, – быстро заговорила Табризия.

Его взгляд смягчился – сейчас она станет предлагать себя. Сердце ее мучительно-тяжело билось. Она понимала, мужчинами руководит похоть. Но собственный опыт ей подсказывал: есть еще одно, более сильное искушение – деньги. У нее единственный шанс, и, если он не сработает, она окажется целиком в его власти.

– Откройте шкатулку, милорд, – тихо промолвила Табризия.

Нехотя Гордон отпустил ее грудь и пошел вынимать из сумки железную шкатулку. У него не было ключа, и он сломал замок. Открыл.

– Здесь бумаги, а не драгоценности, – зло бросил он.

– Прочтите! – настаивала Табризия.

Гордон поставил на стол сломанную шкатулку, уселся и начал изучать содержимое. Табризия внимательно наблюдала за ним, желая уловить малейшую реакцию, едва заметный намек на возможную надежду для себя. Брови его опасно сдвинулись, когда он просматривал первую бумагу. Он слегка побледнел, прочитав вторую. Плечи заметно поникли, когда увидел третью и последнюю. Сощурившись, он прошипел:

– Как они попали к вам?

Надежда возродилась в ее сердце, но она сдержанно ответила.

– Я вдова Максвелла Абрахамса. Теперь они мои.

– Но это только копии! – воскликнул он, хватаясь за соломинку.

– Конечно! Оригиналы в безопасности, в Шотландском банке, – тихо призналась Табризия.

Гордон почувствовал себя в ловушке. Он вскочил и стал расхаживать, пытаясь осознать значение открывшегося. И тут в проеме окна увидел паруса. Без труда можно было определить – первой идет «Морская колдунья». Гордон развернулся на каблуках, пристально посмотрел на Табризию.

– А Кокберн знает о бумагах?

– Если вы хоть немного подумаете, милорд, сразу поймете, что нет. Если бы он знал, он давно бы пустил их в дело.

Гордон быстро взял себя в руки и решил во что бы то ни стало утаить, что увидел возвращающийся корабль Кокберна. Он осторожно спросил:

– А если я отпущу вас, не причиняя вреда, что вы готовы предложить?

Она подумала секунду, взвешивая свои преимущества.

– Закладную на ваше имя я готова аннулировать.

Он покачал головой.

– Все три. Но и в этом случае как я узнаю, что вы сдержали слово? – строго спросил он.

Табризия уверенно посмотрела на него.

– Вы не узнаете.

– Вы подпишете копии и отметите, что они все оплачены, – потребовал он.

Табризия пожала плечами.

– Но это будет недействительно, поскольку совершено под принуждением.

– Я использую свой шанс, обращусь в суд, – возразил он.

– Мы в тупике, милорд, и единственный способ решить проблему – поверить друг другу. Несколько месяцев назад ваш сын Адам пришел ко мне насчет закладной на

– недвижимость в Даффтауне. Он боялся, что вы это обнаружите, и я аннулировала долг без всяких условий.

Гордон недоверчиво хмыкнул.

– Выслушайте меня, – сказала она тихо. – Я знаю, что не могу доказать это в данный момент, но уверена, Адам скажет вам правду, если вы спросите. Потому что он достойный человек. Я аннулирую ваши долги, если вы поклянетесь, что сообщите мужу, где он меня может найти.

Гордон не долго думал, какое принять решение. Он отчетливо представлял, как Кокберн, обнаружив его записку, в тот же миг начнет рыскать по всей округе. Вполне возможно, ему известны руины замка в Данбаре. Он появится здесь. Гордон улыбнулся – золотая идея пришла ему в голову. Он выдернул орлиное перо из шапочки, взял нож и очинил его. Потом поманил Табризию к столу.

– Я развяжу ваши руки, чтобы вы могли подписать закладные.

Табризия кивнула. Он освободил ее запястья от веревки, и она осторожно потерла кожу.

– Но чернил нет. Воспользуемся кровью, – угрожающе заявил Гордон, пробуя пальцем остроту ножа.

Табризия подняла на него потемневшие от ненависти глаза.

– Если вы прольете хоть каплю моей крови, ваш сын станет новым лордом Гордоном прежде, чем взойдет полная луна.

Эти слова прозвучали, как предсказание ведьмы. Он быстро надрезал тыльную сторону своей руки, намочил в крови перо и протянул ей.

Но она упрямо повторила:

– Я подпишу только тогда, когда вы отправите своего человека с запиской к моему мужу. И ни минутой раньше!

Он призвал человека, предвкушая, что сейчас придет его очередь диктовать условия, и написал: «Я покончил с твоей женой. Она в Данбаре. Джон Гордон».

Табризия пробежала глазами наглые слова, но спорить не стала. Не это сейчас важно, главное – Джон Гордон должен уйти отсюда, не причинив ей никакого вреда.

Он велел своему человеку передать записку первому, кого увидит на земле Кокбернов, и сразу отправляться в Хантли. Еще раз он окунул перо в кровь и протянул ей. Поперек каждой бумаги она написала: «Долг аннулирован». Потом поставила дату и подпись.

Едва она положила перо, он снова завел ей руки за спину и связал.

Страх опять появился в глазах Табризии, когда Джон Гордон принялся свободно шарить по ее телу.

– Сделка заключалась в том, что вы мне не причините никакого вреда и отпустите, – вспылила она.

– Не тронув даже волоска у вас на голове, я могу лишить Кокберна покоя на всю оставшуюся жизнь. – И он непристойно засмеялся.

Табризия затаила дыхание.

– Я просто оставлю вас голой.

Глава 17

«Морская колдунья» подошла так близко, что с палубы был виден Кокбернспэт-Касл, и Парис оглядел сторожевые башенки. От этой привычки он, наверное, никогда не избавится. Губы его сурово сжались – никаких признаков ожидания.

Джеймс тоже посмотрел в ту сторону и сказал:

– Мою жену нечего искать. Она в Эдинбурге, тратит мои денежки.

Парис пожал плечами. Будь он проклят, если со всех ног кинется к ней навстречу, как влюбленный подросток. Он посмотрел на небо. Часа два еще будет светло, и им хватит времени снять лошадей с кораблей и поставить в конюшни.

Парис отправил близнецов с первой лодкой на берег, все еще не решив, как их наказать. Солнце почти село, когда они с Джеймсом погрузились в последнюю лодку и поплыли к берегу. Каждый ящик с золотыми монетами пришлось тащить двум мужчинам.

Парис пошел к себе в комнату – принять ванну и переодеться. Табризии нигде не было, и он цинично подумал: «Наверное, тоже унеслась в Эдинбург вместе со всеми сучками». Хорошо, что он привез золотишка, похоже, она ему дорого обойдется. Но тут его взгляд упал на записку. Он осторожно взял ее, а когда прочитал: «У меня твоя жена. Джон Гордон», – застыл. Сердце словно сковало льдом и так стиснуло, что, казалось, весь воздух ушел из тела Он смял записку, закинул голову и взвыл:

– Нет!

На вопль, от которого стыла кровь, сбежались все. Александрия вцепилась в миссис Холл – бедняжка залилась слезами, когда узнала, в чем дело Парис едва не лишился рассудка Джеймсу и Трою пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться от него объяснений. Новость потрясла всех. Джон Гордон украл Табризию! Трой налил Парису большую порцию бренди, чтобы брат успокоился, но тот яростно оттолкнул сосуд.

– Мне нужны мозги, чтобы найти ее, ты, дурак!

Он созвал слуг, всех, до последнего мальчишки из конюшни, и установил, что Шеннон и Дамаскус вчера уехали в Эдинбург. Двое слуг признались, что видели какого-то темноволосого посетителя сегодня утром, но никто не заметил, как он уехал.

Никогда в жизни Парис не чувствовал такой бессильной ярости. Он даже сам забеспокоился, не сходит ли с ума Все проклятия мира призывал он на Гордонов – на все века, на все поколения! Куда же ее увезли: в Эдинбург, в Хантли или куда-то еще? А день кончался, скоро наступит глухая ночь! Приказав людям начать поиски, он встал перед дилеммой кинуться самому искать или оставаться здесь, на случай если Гордоны захотят выставить условия. Однако нервы его не выдержали ожидания, и он отправился искать жену.

Они начали со своих деревень, расспрашивали про всадников, но никто ничего не видел. Парис впал в отчаяние. Он отправил Троя с дюжиной людей в Эдинбург, – попытаться найти там следы похищенной Табризии Послал Яна с десятком всадников в порт Лей посмотреть, не там ли корабль Гордона. Сам вместе с Джеймсом метался по окрестностям, каждые два часа возвращаясь в замок И так всю ночь.

Парис мучил себя воспоминаниями. Он ткнул Гордона в руку во время последней встречи, и теперь Табризия должна платить за его безрассудство Потеряв всякую надежду, они вернулись в замок в четыре утра Джеймс пытался убедить друга бесполезно искать в темноте, гораздо больше смысла остаться, отдохнуть, перегруппировать силы и снова заняться поисками, когда рассветет Парис нехотя согласился и ушел к себе в комнату Он хотел остаться наедине со своим горем.

Он не смел думать, что Джон Гордон способен сделать с его любимой, и корил себя за свое обращение с ней Он, видите ли, хотел, чтобы она призналась ему в любви, и готов был добиваться желаемого, провоцируя ее на признание. Сейчас без Табризии Парису было невыносимо. Она стала частью его Лучшей частью.

Он поклялся, если вернет Табризию невредимой, будет холить и лелеять ее до конца жизни. Почувствовав тупую боль в сердце, Парис внезапно понял, что ему совсем не обязательно, чтобы она его любила, ему важно самому любить ее. Волосы Париса стояли почти дыбом – он постоянно ворошил их пальцами. Он не мог больше ждать и в половине шестого отправился в конюшню, приготовить лошадь. Конюшни были битком набиты людьми Кокберна и Дугласа, мужчины согревались теплым элем и овсяными лепешками Парис поел вместе с ними и оседлал верного крепконогого жеребца. Едва они выехали во двор замка, прибежал крестьянин, размахивая запиской Парис выхватил ее и прочитал. Строчки заплясали перед глазами, наполнили сердце смертельным страхом «Я покончил с твоей женой Она в Данбаре», – написано было кровью Слово «покончил» занозой засело у него в голове. Это значит, он ее убил или изнасиловал. Парис молил Бога пусть только последнее! Голос его прерывался, когда он крикнул.

– Она в Данбаре! Я поеду один.

Он пришпорил коня и помчался по дороге, понукая животное и боясь того, что сейчас увидит Если она жива, он должен убедить ее в своей любви! Что бы Гордон ни сделал с ней, это не способно разрушить его любовь. Он спрыгнул с лошади возле входа в башню в Данбаре и взлетел по ступеням.

Услышав шаги мужа, Табризия закрыла глаза и стала молиться Как она посмотрит ему в лицо? Как сможет убедить его, что он, этот проклятый враг, ничего ей не сделал? Когда Парис переступил порог, она стояла на коленях на плаще, склонив голову Волосы закрывали ее наготу Он кинулся к ней, опустился рядом и развязал руки, а она подняла на него глаза, и слезы потекли по щекам, падая на голую грудь, содрогавшуюся от беззвучных рыданий.

– Сокровище мое, я никогда не любил тебя больше, чем сейчас, в этот миг – Он подхватил ее и со всей нежностью прижал к сердцу

Табризия обвила руками его шею и спрятала лицо у него на груди Его губы слегка касались ее виска, он держал ее, оберегая от всего, что могло бы причинить боль Подняв на мужа умоляющий взгляд, она сказала

– Я клянусь, клянусь перед Богом, он не дотронулся до меня! Он хотел лишить тебя покоя на всю жизнь, оставив меня голой Скажи, что ты веришь! Не позволяй ему

разрушить нашу жизнь, – горячо умоляла Табризия.

Парис заглянул в глаза жены и увидел в них чистоту. На этот раз между ними была полная гармония, и он поверил ей. Без объяснений, доказательств, просто поверил всем сердцем.

– Любовь моя, единственный мой! – воскликнула она, когда он улыбнулся и поцелуями осушил ее слезы.

Парис снял плащ и завернул Табризию, потом подхватил! ее плащ и укутал ей ноги – утро было холодное. Никогда за столь короткое время он не преодолевал пять миль. Его сердце пело под удары подков. Он въехал во двор замка с бесценным грузом, и из двух сотен глоток вырвался приветственный вопль – жена лорда спасена! Парис улыбался Табризии, а она смеялась, глядя снизу вверх прямо ему в глаза и почти теряя сознание от радости – она любима!

Он не выпускал ее из рук до тех пор, пока они не оказались одни в комнате. Там, усадив жену на край кровати, он принес бокал вина, снял с нее плащ и укрыл одеялом. Он держал бокал у ее губ, потом стал пить с того же края.

– Я ничего не ела со вчерашнего дня и опьянею, – предостерегла его Табризия.

– Нет, ты от вина заснешь. – Он растянулся возле нее поверх мехового покрывала. – Я буду рядом, буду сторожить твой сон. Не хочу, чтобы тебе снова стало страшно. Пусть эта комната будет нашим убежищем, нашими небесами, где мы скроемся от всего мира. Она была для меня такой всегда, и я мечтал о той, с кем мог бы разделить ее. Я желал бы остаться здесь с тобой, закрывшись от всех. Табризия, я так хочу тебя! Мне необходимо твое тепло! А я поделюсь с тобой своим, отдам тебе всю ласку, и нежность, и страсть, и любовь. Я буду говорить с тобой обо всем, заботиться о тебе и мечтаю, чтобы ты заботилась обо мне.

– Я так боялась тебя, Парис. Так боялась… – Она трепетно улыбнулась и покраснела. – Ты такой большой… Я думала, мне будет больно.

– О Боже! Не могу видеть страх в твоих глазах. Клянусь, я никогда не буду с тобой грубым. Обещаю. Я стану терпелив, как никто в мире, я не заставлю тебя подчиняться, я подожду, пока ты сама не будешь готова и не попросишь.

Табризия потянулась к его руке, поднесла ее к лицу и посмотрела на Париса с обожанием.

– Ты начинаешь, наконец, успокаиваться, моя прелесть?

Она зевнула и свернулась клубочком.

Табризия проснулась, когда дневные тени удлинились. Она почувствовала запах еды, и впервые за неделю ее желудок не протестовал. Парис принес ей бархатный халат, и когда она посмотрела на мужа, то увидела – он сбрил бороду. Лицо ее осветилось улыбкой, она протянула руку и погладила чисто выбритую кожу.

– Ты это ради меня?

Он кивнул.

– Я подумал, может, борода тебя немного пугает. Давай поешь чего-нибудь.

Он подвинул маленький столик, поставил его перед камином и поднял три серебряные крышки с трех больших тарелок. Копченая осетрина в окружении крабов, тетеревов в красном вине и барашка. Табризия взяла маленький кусочек осетрины, но оставила нетронутым на тарелке.

Парис не сводил с нее глаз. Он не мог вспомнить, когда был так счастлив.

– Ну съешь что-нибудь, дорогая, – настаивал он.

– Я не могу есть, когда ты так на меня смотришь.

– Давай я тебя покормлю.

Парис придвинулся к ней и посадил к себе на колени. Он кормил ее осетриной и уговаривал съесть хоть немного мяса.

– Все, больше не хочу. – Она покачала головой, улыбаясь нежно и не отрывая от него взгляда. – Теперь посмотрю, как ты ешь.

Парис ел с наслаждением, запивая обед вином.

– Ну, у тебя настоящий мужской аппетит! – улыбнулась Табризия.

– Я во всех отношениях мужчина, – уверил он ее.

Их взгляды встретились поверх бокалов, и она скромно опустила ресницы. В его глазах читалось страстное желание!

– Я скажу миссис Холл, чтобы она велела согреть тебе воды. А сейчас у меня дела, но обещаю, я скоро приду. У нас с тобой полно нерешенных проблем.

Он натянул мягкие высокие сапоги и тщательно выбрал два кольца из шкатулки с драгоценностями.

К тому времени, когда он вернулся, Табризия уже помылась и надела белую ночную рубашку со складочками, искусно скрывавшими, а когда надо открывавшими милые изгибы тела. Стоило лишь повести рукой. Парис вынул шпильки из ее волос, и они рассыпались по плечам. Ему хотелось крепко прижать ее к себе, зарыться лицом в огненный водопад, но вместо этого Парис взял ее за руку и подвел к зеркалу.

– Смотри, какая ты красивая, – прошептал он и встал рядом с ней. – Сегодня мы похожи на любовников, – выдохнул он ей в волосы. – Теперь будем так смотреться каждый вечер, наблюдать, как мы меняемся.

– Я и понятия не имела, что ты такой романтик, – улыбнулась она. – Ты, наверное, набрался этого у парочки, которая сейчас переживает медовый месяц.

– Медовый месяц придумали французы. Обычно французская аристократия закрывала молодых в спальне невесты на месяц. Все это время они никого не видели, только друг друга. А еду им ставили под дверью.

– И что они делали целый месяц? – невинно глядя на него, в полном изумлении спросила Табризия.

Парис повернул ее так, чтобы заглянуть в глаза.

– Они узнавали друг друга очень-очень близко, – тихо объяснил он и засмеялся, когда она покраснела.

Он снял камзол, потом рубашку. Табризия вздрогнула.

– Тебе холодно, любовь моя. Пойду разожгу огонь.

Табризия смотрела, как он опустился перед камином на колени. Когда она наблюдала за ним, с ней происходило что-то странное. Всегда, с самого начала, с их первой встречи в приюте, куда он пришел навестить девочку, одинокую, заброшенную и чего-то ожидающую. Да, она сразу полюбила его, до сумасшествия, но не осмеливалась признаться в этом ни себе, ни ему. Она панически боялась реакции своего тела на этого мужчину, ставшего теперь ее мужем до конца дней, поскольку их союз освящен церковью. Она подошла к Парису, оглядела его широкие обнаженные плечи. Он повернулся и перехватил ее внимательный взгляд.

– Когда ты смотришь на меня, я едва дышу, – призналась она.

– У меня тоже от тебя дух захватывает, прелесть моя.

После его слов она почувствовала себя легкой, как пушинка. Он предложил поджарить каштаны в камине, взял сковороду с длинной ручкой и держал над пламенем, пока по комнате не поплыл вкусный запах. Каштаны были готовы, они сдирали с них шкурку, обжигая пальцы. Парис поднес к губам ее руку, поцелуями успокаивая боль.

– А тебе не холодно без рубашки? – безотчетно спросила она.

– Мне вообще никогда не бывает холодно. Потрогай меня, – предложил он

Табризия прикоснулась к его плечу, потом скользнула рукой по груди. Он застонал, потянулся к ней, нежно коснулся губами, бормоча ее имя, еще какие-то слова любви и сходя с ума от желания. Она едва не теряла сознание от пробудившейся чувственности. Ощущения были новыми для нее и необыкновенно приятными. Она таяла в его руках, совершенно забыв о рассыпавшихся каштанах.

– Скажи «Парис», – попросил он – Я хочу услышать свое имя из твоих уст

– Парис, – выдохнула Табризия, и он стал целовать ее снова и снова, пока их губы не слились в страстном порыве.

Каждое движение вело к обладанию, но Парис не давал себе воли, понимая: если он не остановится, страсть вырвется из-под контроля. Он пытался говорить легко и непринужденно, но от сдерживаемого желания голос звучал натужно.

– Пойдем в постель. Я хочу тебя обнять. – Он поднял ее, прижал к сердцу и понес в их общую кровать. – Опыт подсказывает мне, тебе лучше спать на этой стороне. Ты должна лежать ближе к огню, а я – к двери, на случай опасности.

Он задул лампу, прежде чем раздеться окончательно, не желая лишний раз показывать свой отвратительный шрам. Он боялся, что ее ужас при виде следа, оставленного мечом врага, причинит ему новые душевные муки. Потом Парис лег и привлек ее к себе. Табризия чувствовала жар упругого горячего тела, прижавшегося к ней. Его руки стиснули ее в объятиях. «Какой он сильный», – подумала она с гордостью. Она ощутила его массивные ноги-колонны, его бедра, мощные и твердые. При мысли о том, что бы он сейчас хотел с ней сделать, Табризия затрепетала, и Парис уловил ее дрожь. Боже, какая же выдержка, какая воля нужна ему, чтобы не взять ее сейчас, не испить до дна ее сладость, не утолить нестерпимую жажду! Ведь он пообещал ждать, пока она сама не попросит. Сердце колотилось, пульс разрывал жилы, а она лежала, прижавшись щекой к его груди. Табризия слышала бешеный ритм сердца мужа и знала – это из-за нее. Она улыбнулась в темноте. Страстный стук сердца лучше всяких слов говорил, как он влюблен. Ее охватило глубокое волнение: да, он готов взять ее немедленно, но сдерживается ради нее, подчиняется ее желанию. Внезапно Табризия почувствовала – она сама хочет его, сейчас, здесь, в кровати. Она нежно гладила его тело, ощущая каждую клеточку – от вздувшихся мускулов на спине до горячих чресел, откуда поднималась ей навстречу твердая, жаждущая плоть, готовая соединиться с жаром ее плоти.

Она робко протянула руку, но маленькие изящные пальчики не смогли сомкнуться вокруг средоточия сильно выраженного желания мужа. Табризия просунула руку ему под голову, почувствовала упругие завитки на шее и потянулась губами к его лицу. Парис встретил ее губы на полпути и слился с ней в поцелуе, который, конечно же, увлек их дальше.

Потом, удовлетворенные и счастливые, они лежали рядом, и Парис, нежно обнимая Табризию, привлек ее голову к себе на грудь.

– А теперь спи, моя радость, спи.

Он глядел в темноту и молча молился: ничего не давай мне больше, Господи, но ничего и не отнимай!

На следующее утро Табризия просыпалась медленно, с трудом возвращаясь к яви. Никогда еще она не чувствовала себя в такой безопасности, в таком тепле. Парис крепко держал ее в объятиях, и она, прижавшись к нему спиной, была как в футляре. Она не могла поверить – он сдержал свои обещания, все до последнего слова! Табризия все еще была в ночной рубашке, хотя невесомый шелк слабо защищал от горячего мускулистого мужского тела, прижимавшегося к ней. Она пошевелилась, пытаясь высвободиться и не разбудить мужа. Но он только сильнее притянул ее к себе и сказал:

– Нет.

Табризия вздохнула и расслабилась. Хорошо было лежать в теплых объятиях Париса, вдали от чужих любопытных глаз. Однако Парис совсем проснулся и, улыбаясь, повернул ее лицом к себе. Растрепанная и заспанная она казалась ему еще красивее.

– Я узнал один твой секрет, – прошептал он.

– Это какой? – покраснела Табризия.

– Можешь поправить, если я ошибусь. Думаю, тебе нравится, когда тебя целуют.

Парис жадно впился взглядом в ее губы, и у нее возникло опасение, что он снова возбудит в ней вчерашние желания. Его губы легко коснулись ее губ, намеренно бегло, словно дразня. Потом пробежались к уху и обратно. Парис целовал ее виски, веки, снова губы и на этот раз получил ответ, которого ждал. Табризия крепко прильнула к нему ртом.

Его губы опустились ниже, к шее. Стянув рубашку с белоснежных плеч, он оголил одну грудь, открыв ее своему жадному взору и рту. Сосок моментально затвердел, выдавая реакцию Табризии на прикосновения мужа. Она попыталась скрыть вспыхнувший на щеках румянец, уткнувшись в его волосатую грудь. Возле ее губ оказался маленький сосок. Табризия поцеловала его и лизнула кончиком языка. Он тут же отозвался. Парис улыбнулся.

Внезапно открылась дверь, и появилась миссис Холл с завтраком на подносе

– Боже мой, женщина! Да как ты осмелилась? – завопил Парис. Однако всем было ясно, что по-настоящему он не сердится.

– Извините, милорд. Но внизу вас все ждут. Новый жених сгорает от нетерпения увезти невесту в свой замок.

– Не понимаю, почему. Здесь у нас кровати очень удобные, – пробормотал он, забывая о служанке и глядя на любимую.

Табризия почувствовала, что появление миссис Холл ничуть не остудило его желания. И символ этого желания упирался ей в бедро, твердый и пульсирующий. Она сгорала от стыда – миссис Холл застала их в столь интимной позе! Ей хотелось немедленно задернуть занавес вокруг кровати и спрятаться. А старушка ничуть не смутилась.

– Думаю, на вас придется опрокинуть ведро холодной воды, иначе не оторвать друг от друга, – засмеялась она.

Насладившись смущением Табризии, Парис галантно пришел ей на помощь, решив действовать против миссис Холл ее же оружием. Он откинул одеяло и похлопал ладонью по постели.

– Идите, миссис Холл, теперь ваша очередь, – пригласил он ее.

Женщина закрыла фартуком глаза, ослепленная его наготой.

– О, ваше сиятельство, перестаньте молоть чепуху!

Табризия захихикала, когда служанка выскочила из комнаты. Она потянулась к одеялу, но Парис остановил ее руку.

– Пожалуйста, не укрывайся, – попросил он.

– Прохладно, – сказала она извиняющимся тоном.

– Голый Парис тут же пошел к камину помешать угли и подкинуть кусок торфа побольше. Он опустился на колени перед огнем, и его замечательное тело заинтересовало Табризию. Она поймала себя на том, что любуется мускулами широких плеч и спины. Почувствовав ее взгляд, Парис улыбнулся. Постепенно она перестает бояться его и робеть. В общем, ему нравилась ее скромность. Он научит ее быть смелой и даже распущенной, но не сейчас. Сначала он насладится драгоценным даром невинности, который редко достается большинству мужчин. Стараясь скрыть шрам на бедре, он надел брюки и подал в постель поднос с едой. На нем громоздились дюжина яиц, гора тушеных бараньих почек, мясо, кувшин с горячим элем и тарелка свежеиспеченных ячменных лепешек с черносливом Табризия вздрогнула при виде такого обилия пищи. Она взяла маленький кусочек лепешки, но так и оставила нетронутым на тарелке, с удивлением наблюдая, как муж постепенно очистил весь поднос. Потом она смотрела, как он принимал ванну, одевался в расшитую рубашку и камзол цвета красного вина, по последней моде.