Текст книги "Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования"

Глава 4
О некоторых особенностях понятийного и терминологического аппарата концепции Б. Ф. Поршнева

Любая наука требует себе аутентичного понятийного аппарата, и естественно, что Б. Ф. Поршневу, взявшемуся практически с нуля за строительство новой науки, в значительной степени пришлось создавать его самостоятельно. Центральное место в инструментарии поршневской палеопсихологии заняли понятия интердикции и суггестии. Раскрываемые этими понятиями явления вместе составляют «первобытный» инфлюативный этаж человеческой психики, причем интердикция уводит в еще допсихическую нервную деятельность.

Термин «инфлюация» описывает прямое неконтактное влияние извне на реакцию организма. Как в онтогенезе, так и в филогенезе, прежде чем стать для людей инструментом информативной коммуникации, вторая сигнальная система долгое время является механизмом исключительно инфлюативной коммуникации. Лишь в процессе социально-исторического развития на этой прочной, уходящей корнями в биологию, основе человеческой психики надстраивается информационный этаж, отчасти преодолевающий, но не отменяющий инфлюацию. «Вторая сигнальная система – это стимулирование таких действий индивида, которые не диктуются его собственной сенсорной сферой»103103
  Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 86.


[Закрыть]. Таким образом, изначально, в своей основе вторая сигнальная система – это инфлюация.

Но не верно обратное, что инфлюация – это вторая сигнальная система, так как из двух форм инфлюации только суггестия – развитая форма – лежит в основании второй сигнальной системы, речи. Интердикция – первичная форма – еще полностью осуществляется в рамках механизма первой сигнальной системы, рефлекса, хотя и работающего «наоборот». Таким образом, инфлюация – такое явление, в котором перед нами зримо проступает четкая грань между животным и человеком; один из основополагающих социально-философских вопросов принимает форму предельно конкретно поставленной научной задачи – реконструкции перехода от интердикции к суггестии.

Интердикция – высшая форма торможения центральной нервной системы позвоночных. В первом приближении ее можно описать как «антирефлекс», помня, что всякое «антиявление» не представляет собой нового, самостоятельного явления, а развивает то явление, которое отрицает. Интердикция – принудительная отмена, «запрет» рефлекса путем имитатогенного возбуждения тормозной доминанты. Это явление возникает, когда ультрапарадоксальное состояние нервной системы одного организма, высвобождая скрытый в тормозной доминанте неадекватный рефлекс, возбуждает им имитативный рефлекс другого организма (неадекватный рефлекс служит интердиктивным сигналом) и, заставляя этот другой организм имитировать неадекватный рефлекс, затормаживает у него рефлекс адекватный. Такой механизм может служить отправной точкой для диалектического перехода от биологического поведения к социальному.

Поршнев различает три уровня интердикции. На первом уровне она – всего лишь «отвлечение внимания» и еще «мало отличается от простой имитации, разве что своей экстренностью, чрезвычайностью». Но уже и на этом уровне «она может быть полезной для другого организма – источника сигнала, т. е. источника неадекватной реакции, если прерывает чье-то агрессивное или иное вредное действие, принудительно переключающееся на имитацию». Второй уровень – собственно интердикция. На этом уровне у интердиктора неадекватный рефлекс «отрывается от обязательной зависимости от ультрапарадоксального состояния, т. е. перестает быть собственно неадекватным рефлексом, а может биологически закрепиться просто как полезный акт самообороны, шире как активное воздействие на поведение другого индивида». Третий уровень интердикции – высший, на нем активация тормозной доминанты чужого организма стремится распространиться на максимально широкий спектр его рефлекторных реакций и имеет «в пределе – торможение таким способом всякой его деятельности одним интердиктивным сигналом». Само собой, что «предел этот недостижим на деле, так как именно какая-то резервируемая деятельность (инверсия тормозной доминанты) и должна тормозить все остальное. Скажем, сон, пресекающий бодрствование, сам является тоже деятельностью. Но все же генерализованная интердикция служит искомой нами ступенькой, от которой следующий шаг ведет уже к начальной ступеньке второй сигнальной системы»104104
  Там же, с. 232.


[Закрыть].

Эта начальная ступенька – суггестия. С некоторого времени данный термин получил определенную популярность, что, к сожалению, способствовало стиранию его точного значения. С латыни «суггестия» переводится как «внушение», но в научной терминологии не было бы необходимости, если бы точные значения научных терминов можно было легко передать словами обыденной речи. В обыденной речи под «внушением» чаще всего понимается внушение мыслей, – если не прямо «телепатия», то донесение такой информации, которая заставляет объект внушения определенным образом думать – и только поэтому поступать так, а не иначе. Другими словами, говоря о внушении, мы по умолчанию подразумеваем современного нам человека во всеоружии его психики: обладающего внутренним миром, способного мыслить и проявлять собственную волю. Сложность, однако, состоит в том, что начальная ступенька второй сигнальной системы не предполагает еще ни внутреннего мира, ни мыслей, ни собственной воли; это явление лежит в основе человеческой психики, и мысли, внутренний мир и индивидуальная воля развиваются из него.

Суггестия – это внушение действия напрямую (минуя сознание, которого еще нет), фатальным образом, так, что уклониться от внушения невозможно, и инструмент этого внушения – знак, слово. Явление суггестии лежит в фундаменте второй сигнальной системы, человеческой речи. Отталкиваясь от него, преодолевая его снова и снова, человеческая психика развивается исторически. Человек – социальное существо – существует с того момента, когда появляется суггестия.

С точки зрения обыденного сознания закономерен вопрос: как это такое возможно – «внушение действия напрямую»? Разве нельзя слово «не услышать», знак – проигнорировать?.. Нельзя. Нам следует признать, что в начале человеческой истории субъекта, который мог бы не подчиниться «слову», не существует, а иначе следовало бы отказаться от идеи начальной, первой ступени психики и ее исторического развития вообще, признать психику неизменной, данной нам свыше, отказаться от ее материалистического объяснения. Суггестивная психика, – из-за того что другие психические функции в ней еще не развились, – не могла знать разделения на субъект и объект: «слово» и предписываемое им «дело» в ней были неразрывно связаны, причем именно «дело» (а вместе с ним и скрывающийся в нем предмет – вещь как объект и результат «дела») проявляло себя знаком «слова», которое в свою очередь, не имея за собой самосознающего субъекта и являясь для человека объективным фактом, выступало как денотат. Такая ситуация могла сохраняться вплоть до начала цивилизации, когда появилась письменная речь, раскрывающая знаковую природу слова.105105
  Глущенко В.В. Мифологическое сознание на примере Ригведы // Культурная жизнь Юга России. Краснодар, 2014, № 2. С. 23.


[Закрыть]

Но любое психическое явление, включая самое первое, все же должно иметь какую-то свою субъективную сторону, иначе как можно вести речь о психике? И, несмотря на сказанное выше, у суггестии она есть. «Изнутри» суггестия ощущается как амбивалентная «первоэмоция», самоощущение общности («мы»), которое, в свою очередь, тоже – не ощущение в обыденном смысле, не пассивное ощущение чего-то, а деятельное (переживаемое в действии) ощущение сопричастности индивида всеобщему ходу вещей. Остается добавить, что «мы» здесь тоже – не в нашем привычном понимании «мы», так как оно не складывается из многих «я», до «я». До появления самосознания от суггестии еще очень далеко, и генетически наоборот – «я» складывается из множества конфликтующих друг с другом «мы». И, наконец, действие, в котором его участники переживают общность как ощущение «мы», также отличается от привычного для нас действия, ибо это всегда – ритуальное действие106106
  Там же, с. 23–24.


[Закрыть].

Итак, суггестия как прямое внушение работает только потому, что работает как общность, а эта последняя работает как ощущение «мы». И наоборот: ощущение «мы» является продуктом прямого внушения общности «словом» – объективированным и благодаря этому принявшим на себя абстрактную роль «субъекта». Неслучайно эпиграфом для своей книги Поршнев взял знаменитый зачин Евангелия от Иоанна: «В начале было слово». И заметим, что ведь и современный человек со здоровой нервной системой не способен уклониться от понимания родной речи, следовательно, и в современной речи – в самом ее основании – первобытная суггестия сохраняет свое отчетливое проявление.

Вышесказанное призвано проиллюстрировать терминологические трудности, неизбежно становящиеся на пути при исследовании такого сложного предмета, как начало человеческой истории: почти все на первый взгляд привычные для нас термины приобретают здесь противоположные значения. Эти трудности предопределены тем, что сама человеческая психика в том виде, каком она возникла в начале истории, была в целом противоположна нашей.

Научная разработка понятия суггестии позволила Б.Ф. Поршневу указать на то ключевое соединение, в котором проблемы глоттогенеза, антропогенеза и социогенеза обнаруживают себя перед исследователем не как три разные, а как одна проблема: из этой точки одновременно начинают свое развитие речь, психика и социальность. Как уже было отмечено, метаморфоз интердикции в суггестию составляет основную фабулу книги Поршнева. Остальной понятийный аппарат так или иначе служит прежде всего его адекватному раскрытию. Это не значит, однако, что описываемые с его помощью явления неинтересны сами по себе.

Одно из важных мест у Поршнева занимает понятие дипластии. Этим термином обозначается присущий исключительно человеку неврологический феномен отождествления двух взаимоисключающих элементов. Сам Поршнев описывал его формулой «то же, да не то же». Именно дипластия работает в знаке (слове, сигналах второй сигнальной системы).

«Дипластия – единственная адекватная форма суггестивного раздражителя центральной нервной системы».107107
  Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 454.


[Закрыть]

Соединение несоединимого с точки зрения логики – абсурд, но никакой логики там, где имеет место дипластия, не существует в принципе. Сама логика возникает как отрицание этого явления. А если не существует логики, то не может быть и абсурда, и таким образом дипластия – нечто такое, в чем логика и абсурд еще не противопоставляются друг другу, а слиты воедино. Примером дипластии является слово: никакой объективной связи между его звуковой оболочкой и тем предметом или явлением, которое им обозначают, нет, и тем не менее эта связь для нас очевидна, ради нее мы и пользуемся словами. Слово создает эту связь.

К идее дипластии Поршнев пришел во второй половине 1950-х годов (сперва какое-то время он использовал в своих рукописях термин «дуопластия»). На нее ученого натолкнули филогенетические исследования известного французского антрополога Люсьена Леви-Брюля («прелогическое мышление», «первобытная бессмыслица»)108108
  См.: Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930.


[Закрыть], и онтогенетические исследования французского психолога Анри Валлона («бинарные структуры» как элементы мышления ребенка)109109
  См.: Wallon Н. Les origines de la pensée chez l’enfant. Paris, 1945, t. I.


[Закрыть]. Интересно, что в то же самое время, когда в СССР Поршнев пришел к идее дипластии, в США к похожим идеям независимо друг от друга пришли сразу два психолога: Леон Фестингер (теория «когнитивного диссонанса») и Грегори Бейтсон («double bind»). Идея, как говорится, витала в воздухе.

Перед нами не стоит задачи разобрать в данной части работы весь понятийный и терминологический аппарат поршневской палеопсихологии. Мы говорим здесь лишь о тех отраженных в нем явлениях, которые имеют самостоятельное социально-философское значение (как интердикция и суггестия), либо тех, которые позволяют нам сходу вписать поршневскую палеопсихологию в общие тенденции развития мировой науки (дипластия). Ко вторым можно также отнести такое понятие, как имитативность (подражательность). Ему посвящена практически вся 5-я глава книги Поршнева. Этим понятием описываются проявления имитации, т. е. имитативного (подражательного) рефлекса, отталкиваясь от которых формируется интердикция, оставаясь в то же время неразрывно связанной с ними в единый имитативно-интердиктивный комплекс. Но и сама по себе имитативность содержит в себе элемент «антибиологизма» – начало того самоотрицания биологической формы движения материи, которое полностью раскроет себя в интердикции:

«… взаимное притяжение особей одного вида свыше некоей критической величины и вне стадно-семейных предохранительных ограничений уже делает имитацию силой абсолютно неодолимой и самовозрастающей; имитация становится доминирующим фактором поведения, подавляя и жизненные видовые инстинкты, и индивидуальный опыт, – она становится как бы самодовлеющей стихией»110110
  Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 214.


[Закрыть].

Понятие «имитативность» не разработывалась специально для нужд палеопсихологии Поршнева, как «интердикция», а было заимствовано из общего биологического лексикона, но мы все же рассмотрим его в связи с одним актуальным для современной науки вопросом, а именно работой в центральной нервной системе особых клеток – так называемых «зеркальных нейронов».

Открытые в начале 1990-х годов «зеркальные нейроны»111111
  См.: Di Pellegrino G., Fadiga L., Fogassi L., Gallese V., Rizzolatti G. Understanding motor events: a neurophysiological study // Experimental Brain Research, 1992, 91, pp 176–180; Rizzolatti G. et al. Premotor cortex and the recognition of motor actions // Cognitive Brain Research, 1996, 3, pp 131–141; Gallese V., Fadiga L., Fogassi L., Rizzolatti G. Action recognition in the premotor cortex // Brain, 1996, 119, pp 593–609.


[Закрыть], исследование которых почти сразу стало одним из ведущих направлений нейробиологии, имеют большую популярность не только среди ученых, но и у широкой интересующейся наукой публики. И, как это часто бывает в случае резонансных открытий, «зеркальные нейроны» тут же стали предметом многочисленных спекуляций. Однако после того как слишком большие ожидания от первого кавалерийского наскока на проблему себя не оправдали, начиная с 2008 года, стали появляться научные работы, выражающие сомнение по поводу их роли и даже самого существования112112
  См., напр.: Dinstein I., Thomas C., Behrmann M., Heeger D.J. A mirror up to nature // NCBI Resources, 2008 [Электр. ресурс]. URL: http://www. ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC2517574/ (Дата обращения: 01.12.2014); Lingnau A., Gesierich B., Caramazza A. Asymmetric fMRI adaptation reveals no evidence for mirror neurons in humans // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America, 2009 [Электр. ресурс]. URL: http:// www.pnas.org/content/106/24/9925.full.pdf+html (Дата обращения: 01.12.2014); Heyes C. Where do mirror neurons come from? // Neuroscience and Biobehavioral Reviews, 2009 [Электр. ресурс]. URL: http://else.econ.ucl.ac.uk/papers/upload-ed/362.pdf (Дата обращения: 01.12.2014); Hickok G. Eight Problems for the Mirror Neuron Theory of Action Understanding in Monkeys and Humans // NCBI Resources, 2010 [Электр. ресурс]. URL: http://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/arti-cles/PMC2773693/?tool=pubmed (Дата обращения: 01.12.2014); Kosonogov V. Why the mirror neurons cannot support action understanding // Neurophysiology, December 2012, Volume 44, Issue 6, pp 499–502.


[Закрыть]. В этой связи нам остается еще раз пожалеть о малой известности научной общественности нейробиолога Поршнева («Кто сделал дело в биологии, тот биолог», – отвечал Борис Федорович тем, кто пенял ему на отсутствие диплома биолога113113
  Поршнев Б.Ф. Борьба за троглодитов // Простор. – Алма-Ата, 1968, № 7. С. 125.


[Закрыть]), поскольку эмпирические научные данные, связываемые с «зеркальными нейронами», не только дают возможность «несколько прояснить нейрофизиологический механизм подражания»114114
  Косоногов В. Зеркальные нейроны: краткий научный обзор. – Ростов-на-Дону, 2009. С. 6.


[Закрыть], но и прекрасно укладываются в общую канву поршневской теории тормозной доминанты и бидоминантной модели высшей нервной деятельности.

Глава 5
Новейшие сведения об интердикции

А) Интердикция у животных

На примерах интердикции в животном мире Б. Ф. Поршнев подробно не останавливается, в основном ограничиваясь ссылками на примеры из работ Л. С. Мальчевского115115
  Мальчевский Л.С. К вопросу о голосовой имитации у птиц // Сложные формы поведения. – М-Л., 1965.


[Закрыть], Н. Н. Ладыгиной-Котс116116
  Ладыгина-Котс Н.Н. Подражательная деятельность высших обезьян (шимпанзе) в условиях «свободного» общения с человеком и в эксперименте // Биологические основы подражательной деятельности и стадных форм поведения. – М-Л., 1965.


[Закрыть], опыты с низшими обезьянами Н. А. Тих117117
  Тих Н.А. Ранний онтогенез поведения приматов. – Л., 1966.


[Закрыть]. При этом он сетует на то, что «приведенные примеры слишком единичны, чтобы уполномочивать на широкое физиологическое обобщение»118118
  Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 231.


[Закрыть], и вынужден ограничивать свои выводы оговорками. По всей видимости, в его время еще просто не существовало достаточного количества эмпирических исследований, из которых можно было бы черпать примеры. Возможно также, Поршнев считал, что ему уже некогда углубляться в поиск и изучение таких примеров, он торопился хотя бы в общих чертах успеть раскрыть проблему появления человечества и, действительно, умер, так и не дождавшись выхода книги. Но и сегодня, когда его работа проделана, новые примеры интердикции не будут лишними и способны только укрепить его выводы, тем более что источниковая база за прошедшее с момента выхода книги время заметно окрепла. Изложение новых примеров интердикции поможет раскрыть социально-философское значение этого явления.

Понимание механизма интердикции, – а это само собой включает в себя понимание теории тормозной доминанты и бидоминантной модели высшей нервной деятельности, – дает возможность объяснения некоторых явлений этологического характера, представляющих для науки загадку. Так, например, сведения о массовых самоубийствах животных, которые бросаются в пропасть, известны давно и продолжают накапливаться119119
  См., напр., заметку о гибели стада овец из новостей сравнительно недавнего времени: Стадо овец совершило самоубийство // РИА Новости, 2010 [Электр. ресурс]. URL: http://ria.ru/ecovideo/20101110/294548053.html (Дата обращения: 30.11.2014).


[Закрыть]. Самый, пожалуй, известный случай описан в Евангелии от Луки120120
  «Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. / Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло» (Евангелие от Луки. Гл. 8, 32–33).


[Закрыть]. Подобные случаи – простейший пример спонтанной интердикции. Рефлекс не позволяет животному прыгать в пропасть. Приложив усилия, его возможно туда столкнуть, но нельзя заставить его прыгнуть самому. Рефлекс прыжка у животного, стоящего на краю пропасти, глубоко заторможен, находится в тормозной доминанте. Однако в исключительной ситуации, когда адекватное действие исключено, животное может прыгнуть. Такая ситуация равнозначна «сбою» в работе нервной системы. Дело в том, что технически возбуждение и торможение групп нейронов суть один и тот же процесс, но разной степени интенсивности, и если возбуждение нейронов, диктующее организму действие, нарастает, но само действие по какой-то причине оказывается невозможным, то центральная нервная система достигает ультрапарадоксального состояния. Это значит, что возбуждение переходит предел, за которым превращается в торможение, и вырывается наружу – срабатывает как неадекватный рефлекс – действие, ранее находившееся в тормозной доминанте. И животное прыгает в пропасть. А уже имитативный рефлекс, сильный у стадных животных, увлекает за ним все стадо. Сюда же можно отнести и выбрасывание на берег китов, и принимающие пандемический характер ничем не оправданные массовые миграции грызунов и других диких животных.

Интердикция прочно переплетена с имитативностью – настолько прочно, что уместно говорить о едином имитативно-интердиктивном комплексе. Опираясь на факты, Поршнев предполагал повышенную имитатогенность (заразительность для подражания) неадекватного рефлекса. Такое предположение легко обосновать: благодаря повышенной имитатогенности неадекватного рефлекса, животное способно быстрее реагировать на опасность – еще до того, как источник опасности непосредственно попадет в зону его восприятия, – имитируя рефлекс особи, его уже обнаружившей. Для животного, непосредственно не замечающего опасность, пассивно-оборонительный рефлекс неадекватен, но центральная нервная система тем не менее изберет для животного эту форму моторной активности, если ей уже подвержены другие особи в стаде. Если свести описание к простейшей схеме, то мы будем иметь: (1) служащий интердиктивным сигналом неадекватный рефлекс и (2) имитативную реакцию на него; вместе они производят «отмену» рефлекса. Эта общая схема будет повторяться далее во всех примерах интердикции, однако уже на следующем уровне ее детализации возможны варианты. Так, если в примере прыгающих в пропасть животных первое животное включает цепную реакцию интердикций, в которой каждая особь в момент прыжка становится интердиктором для соседей, то не менее возможны и изолированные акты между двумя особями; или же возможен вариант, когда интердиктивный сигнал передается не по цепочке, а находит одновременно множество реципиентов. В приведенном примере все задействованные особи принадлежат одному виду, но, как мы увидим дальше, не менее распространена и межвидовая интердикция. И если в этом примере продукт имитации – непосредственное проявление неадекватного рефлекса, то будут и более сложные и интересные примеры, в которых в результате имитации не воспроизводится копия собственно интердиктивного сигнала, а происходит как бы «нормальная» реакция на него, позволяющая включиться следующему звену в развертывании цепного рефлекса, как если бы сигнал был элементом адекватного поведения; тем не менее, это все-таки имитация, поскольку в действительности необходимых причин для рефлекса нет.

Возможно, сказанное сейчас читателю не очень понятно, но мы надеемся, что оно станет понятнее, когда ниже мы перейдем, наконец, непосредственно к соответствующим примерам. Но прежде следует отметить один момент. Положительное развитие интердикции – ее утилизацию в интересах вида – Поршнев находил только у одного животного вида – палеоантропов; что касается остальных, у них он видел интердикцию исключительно в отрицательном смысле «поломки», «сбоя» в нормальной работе рефлекса. В этом смысле вышеприведенный пример интердикции наиболее характерен прежде всего своими трагическими последствиями, и интердикцию можно сравнить с генетической мутацией: как подавляющее число мутаций бесполезно или даже вредно и способно привести к гибели организма и вырождению вида, так и большинство проявлений интердикции, которые можно встретить в природе, в лучшем случае бесполезны для животного, в худшем – опасны и вредны. Но даже в своих неразумных формах природа не лишена разума, тем более – живая природа. На основании множества собранных нами примеров интердиктивного поведения животных мы можем утверждать: палеоантропы были далеко не единственным утилизировавшим интердикцию видом.

Еще одним примером интердикции в животном мире нам может служить так называемый «змеиный гипноз». Во избежание недоразумений сразу оговоримся: само собой, что «змеиный гипноз» – миф. Гипноз тут совершенно ни при чем, и само явление гипноза – вне рамок нашего рассмотрения. Но мифы, как правило, не возникают совсем уж на пустом месте. Так, у животных, которым свойственны пассивно-оборонительный рефлекс (который заставляет собаку убегать) и ориентировочно-исследовательский рефлекс (который заставляет ее приближаться к новому для нее предмету и обнюхивать его), между этими двумя рефлексами существует обратная зависимость. Кинологам о ней хорошо известно, и поэтому на роль служебных собак они подбирают животных со слабо выраженным первым и, следовательно, хорошо развитым вторым121121
  Ориентировочный рефлекс собаки // Наши собаки. – 2010 [Электр. ресурс]. URL: http://www.nashisobaki.com/behavior1.html (Дата обращения: 04.12.2014).


[Закрыть]. Приложив бидоминантную модель, можно сказать, что ориентировочно-исследовательский рефлекс предрасположен выполнять роль тормозной доминанты в отношении пассивно-оборонительного рефлекса – и наоборот. Таким образом, можно предположить, что монотонным, плавным движением, редко направленным прямо в сторону жертвы, а чаще куда-то в сторону, в силу своей морфологии не попадая в поле зрения жертвы полностью, змея провоцирует у нее ориентировочно-исследовательский рефлекс и тем самым тормозит пассивно-оборонительный рефлекс; в свою очередь жертва, уже находясь в смертельной опасности, никак не препятствует хищнику приблизиться к себе вплотную или даже сама к нему приближается. Несомненно, что здесь пример положительной (конечно, лишь для змеи) интердикции, хотя, как и в предыдущем примере, эта интердикция – всего лишь «отвлечение внимания». При этом отметим, что реципиент не копирует непосредственно интердиктивный сигнал (это для него, собственно, и невозможно), а имитирует свой ответ на него, его рефлекс словно втягивается в диалог. Схема, тем не менее, та же: неадекватное поведение хищника тормозит адекватный рефлекс жертвы, принуждая ее имитировать биологически невыгодное (в данном случае даже смертельно опасное) для нее поведение.

Похожим образом охотится на кроликов горностай, только он провоцирует ориентировочно-исследовательский рефлекс у своей жертвы не медленными и плавными движениями, как змея, а, наоборот, тем, что «сходит с ума» – начинает подпрыгивать на месте, переворачиваться в воздухе и кататься по земле, привлекая таким нехарактерным для хищника поведением внимание жертвы, которая сама подходит к нему на расстояние, достаточное для броска122122
  Горностай гипнотизирует кролика // ZooPicture [Электр. ресурс]. URL: http://www.youtube.com/watch?v=XMHo6FrfjCw (Дата обращения: 04.12.2014).


[Закрыть].

В предложенной Поршневым трехуровневой классификации интердикции оба примера занимают промежуточное положение между первым и вторым уровнями: с одной стороны, мы видим всего лишь «отвлечение внимания», которое «мало отличается от простой имитации» (в случае со змеей и вовсе погранично с мимикрией); с другой стороны, здесь налицо независимое от ультрапарадоксального состояния «активное воздействие на поведение другого индивида». Пример змеиной охоты нам, конечно, следует признать спорным на том основании, что, по-видимому, в нем механизм отвлечения внимания жертвы для интердиктора эволюционно не связан с ультрапарадоксальным состоянием и изначально развивался иным образом, однако итог этого развития все же позволяет нам отметить его наряду с другими.

Следующая группа примеров взята из этологии птиц. У птиц семейства воробьиных песни самцов и самок, как правило, различаются, но иногда случается, что самки поют так же, как самцы. Такое бывает очень редко, буквально раз в год: исследователь черноголового толстоноса Гари Ритчисон, на сообщение которого мы здесь сошлемся, наблюдал два случая за два года, и в обоих случаях их результатом был «обман» напарника-самца. Черноголовые толстоносы совместно высиживают кладку, периодически сменяя друг друга, сопровождая смену определенными звуковыми сигналами. В обоих случаях самец надолго отлучился от гнезда и не отзывался на неоднократно повторяющиеся позывки, пока в конце концов самка не запела песню самца, и тогда самец срочно прилетел. Еще не менее пяти аналогичных случаев Ритчисон позаимствовал у своих коллег, изучающих восточную сиалию: самка начинала петь самцом при приближении исследователей к гнезду с кладкой, и самец незамедлительно прилетал, чтобы, как предполагают ученые, отогнать чужого самца. В духе «когнитивной революции» делается вывод, что здесь имеет место направленное введение в заблуждение самца со стороны самки123123
  Ritchison G. Possible “Deceptive” Use of Song By Female Black-Headed Grosbeaks // The Condor: Journal of the Cooper Ornithological Society, March-April 1983, Volume 85, Issue 2, рр 250–251.


[Закрыть], мы же видим здесь еще одну группу примеров интердикции.

Голосовой аппарат самцов и самок воробьиных идентичен, а значит вполне позволяет самке петь самцом, но такое пение в норме «запрещено» рефлексами центральной нервной системы. Однако в предложенных нашему вниманию примерах мы видим, как рефлекс позывки самки черноголового толстоноса, многократно повторяясь, не находит подкрепления, а значит имеем основания полагать, что возбуждение в коре, вызывающее этот рефлекс, продолжает нарастать и в конце концов приводит центральную нервную систему в ультрапарадоксальное состояние, в котором полюса активности меняются на противоположные: адекватный рефлекс самочей позывки тормозится, а глубоко заторможенный рефлекс песни самца, напротив, растормаживается. Что касается примеров, позаимствованных у исследователей восточной сиалии, то там возбуждение, по-видимому, нарастало с катастрофической быстротой из-за приближения к гнезду людей (сигнал опасности); в остальном описанные случаи аналогичны. Реакцией самцов в них стала имитация отгона от своих гнезд отсутствующего в действительности соперника. Остается добавить, что здесь мы имеем стопроцентные примеры интердикции первого уровня.

Еще более интересный пример связан с африканской птицей вилохвостый дронго. Мы уже отметили, что, согласно концепции Поршнева, животные предки людей – палеоантропы утилизировали интердикцию в интересах своего вида, и сам Борис Федорович, по-видимому, полагал этот случай уникальным. Он знал, что «механизм интердикции заложен в глубинах первой сигнальной системы»124124
  Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 232.


[Закрыть], не удивлялся обнаружению этого механизма у птиц, но наглядными примерами утилизации интердикции, похоже, не обладал, иначе, мы думаем, обязательно привел бы их в своей книге, так как это служило бы еще одним весомым доводом в пользу его теории. Сегодня у нас такие примеры есть, и особенности этологии вилохвостого дронго – один из них. Эта птица добывает часть своего пропитания тем, что издает ложные сигналы тревоги, реагируя на которые, другие виды бросают свою добычу и спешат скрыться; добыча, естественно, достается дронго. Разумеется, что тревожный сигнал очень скоро перестал бы быть тревожным сигналом, если бы всегда был ложным, но нет – в случае обнаружения опасности дронго исправно подает этот самый сигнал (и в таких случаях спешит скрыться сам), лишь иногда издавая его без видимой опасности. Добытая таким путем пища составляет ни много ни мало почти четверть его рациона125125
  Flower T.P., Gribble M., Ridley A.R. Deception by Flexible Alarm Mimicry in an African Bird // Science. 2014. V. 344. P. 513–516.


[Закрыть]. Таким образом, у нас есть основания предполагать, что его «обман» (в отличие от примеров с самками черноголового толстоноса и восточной сиалии) совершается не случайно, и мы имеем пример интердикции второго уровня, т. е. утилизации интердикции.

Перейдем теперь к родному для нас отряду приматов. Ссылаясь на наблюдения Н. Н. Ладыгиной-Котс за шимпанзе и Н. А. Тих за низшими обезьянами, Б. Ф. Поршнев в своей книге отмечал случаи интердикции у обезьян, и нам уже нет нужды доказывать, что интердикция среди обезьян имеет место ничуть не менее чем среди других животных и даже более. Но пару свежих примеров мы все же приведем. Несколько лет назад в одной из популяций шимпанзе в Замбии у одной из самок было замечено странное поведение: она вставляла себе в одно или оба уха травинки и в таком виде продолжала обычную повседневную жизнедеятельность. Никакой адаптивной функции травинки в ухе не несли, во всяком случае, исследователям не удалось ее раскрыть. Зато они наблюдали другое интересное явление: вскоре многие другие шимпанзе этой же группы (8 из 12) стали поступать точно также. Более того, эта «традиция» сохранилась в группе и после того, как самка, благодаря которой она возникла, умерла. Сообщение об этом наблюдении появилось на сайте одного научного журнала летом 2014 года, и, конечно, его сразу же стали трактовать в духе «когнитивной революции», приписывая шимпанзе, которым к тому времени и без того уже много чего успели приписать, «культурный потенциал»126126
  Leeuwen E.J.C. van, Cronin K.A., Haun D.B.M. A group-specific arbitrary tradition in chimpanzees (Pan troglodytes) // Animal Cognition, November 2014, Volume 17, Issue 6, pp 1421–1425.


[Закрыть]. Как нам кажется, не слишком глубокая аналогия с тем, как появлялись на свет многие ритуалы традиционных культур, среди которых встречаются самые нелепые, здесь с оговорками возможна. Но при этом пример не оставляет сомнений, что мы имеем дело с простейшей интердикцией, т. е. интердикцией первого уровня, причем без какого-либо положительного значения для интердиктора. Правда, для нас остается загадкой рефлекс, срыв которого положил начало обезьяньему «ритуалу».

Наконец, еще один – последний пример. Несколько лет назад достоянием внимания широкой публики стало описание еще одного обезьяньего «ритуала», существующего в некоторых сообществах шимпанзе. Суть его в том, что животные поодиночке подходят к дереву, выделяемому ими среди других деревьев, держа в передних лапах камень и демонстрируя признаки возбуждения; далее они либо стучат камнем по дереву, либо с силой бросают его об ствол. В результате вокруг дерева, в развилке ствола или дупле, если они есть, скапливаются значительные «запасы» камней. Такое поведение носит систематический характер и не имеет никакого утилитарного значения. Ученые определили его как «ритуализованное» (не имея при этом по собственному признанию определения ритуала) и разглядели в нем признаки «культурной традиции»127127
  Kühl H.S., Kalan A.K. Chimpanzee accumulative stone throwing // Scientific Reports. 2016, 6, Article number: 22219. [Электр. ресурс]. URL: http://www.na-ture.com/articles/srep22219 (Дата обращения: 17.03.2016); Марков А. У шимпанзе есть специальные деревья, в которые принято кидаться камнями // Элементы, 09.03.16 [Электр. ресурс]. URL: http://elementy.ru/novosti_nauki/432707/U_shim-panze_est_spetsialnye_derevya_v_kotorye_prinyato_kidatsya_kamnyami (Дата обращения: 17.03.2016).


[Закрыть]. Можно уже не говорить, что для нас это – интердикция первого уровня, т. е. проявление неадекватного рефлекса, до бесконечности копируемое наблюдавшими его сородичами.