Текст книги "Карма капитана Алексеева"

Глеб упал на землю бросив мешки в сторону и открыл огонь по нападавшим. Он стрелял почти вслепую. Прицелиться не было времени. Пули звякнули о корпус джипа, пробив его в двух местах. Грабители спасовали и бросились в машину, которая резко рванула назад.

Раздался откуда-то женский крик.

Бандиты уехали. Глеб, пошатываясь, встал. Вадимыч и Серёга лежали неподвижно. Глеб сел на корточки и перевёл дыхание. Его товарищи были мертвы.

За местом, где стала машина нападавших на инкассаторов, через лужайку на тротуаре лежало тело пожилого человека, рядом с которым суетились две женщины. Глеб только теперь разглядел их. Неужели он задел кого-то?

Шальной пулей, стреляя по преступникам, он убил пенсионера. Задел ли он бандитов, установлено не было, так как их обнаружить не удалось.

4.

Серо-голубые стены. Мужчина с серым лицом в белом халате за большим столом. За ним широкое чёрное окно. Этому человеку форма офицера вермахта подошла бы больше, нежели белый халат. Странная мысль стрельнула в голове Глеба. Доктор курил сигарету с белым фильтром, стряхивая пепел в оловянную пепельницу. Он спросил у Глеба дату его рождения и какие нынче число, месяц, год. Глеб ответил верно. Сознание прояснилось. Что было между перестрелкой у банка и доктором, он не помнил. Сплошной сумбур, смешение лиц, фраз, красок.

– Глеб Михайлович, что вы думаете о смерти? – спросил врач.

– Я о ней не думаю, стараюсь не думать.

– Стараетесь; то есть мысли о смерти вас всё же беспокоят?

– Думаю, нет.

– Вы же служили в милиции-полиции. Как вы переносили вид смерти, мёртвых? Вам же приходилось сталкиваться с такого рода случаями.

– Я не люблю мёртвых, не люблю кладбища. Я старался не иметь дела с трупами, отлынивал по возможности от лицезрения такого рода предметов.

Доктор затушил окурок, открыл тетрадь и сделал в ней запись.

– Ясно, я кое-что понял, – сказал он.

– Я здоров?

– Почти. Я понял природу вашего глубокого потрясения. Вы занимались не своим делом. Вам следовало бы отыскать себе дело поспокойней, не связанное с кровопролитием и агрессией. В нас живут порой как бы несколько эго, несколько я. Иногда они думают и живут слаженно и тогда в человеке всё устроено гармонично и органично. В таком случае разум, словно оркестр, играет красивую классическую симфонию. Иногда бывает наоборот. Одно эго в вас хочет, чтобы вы были полицейским, другое – художником, третье – путешественником. Тогда получается не симфония, а какофония.

– Поэтому я неудачник?

– Нет. Я не это хотел сказать. Мозг, если его представить, как расстроенный музыкальный инструмент, можно починить, настроить. Что вы помните из последнего?

– Стрельба. Иван Вадимыч и Серёга лежат окровавленные. Они, кажется, убиты. Потом ещё, кажется, кто-то был убит. Я его убил?

– Это случайность.

– Кто он?

– Пожилой мужчина. Вам нет необходимости знать о нём подробно. Это было стечение обстоятельств, рок. Вы предотвратили ограбление, испугали преступников.

– На мне кровь невинного человека.

– Вы ни в чём не виноваты. Ему было достаточно уже лет, выше российского прожиточного минимума у мужчин. Это лёгкая смерть. Может быть, мои слова прозвучат излишне цинично; но в этом можно увидеть и награду, облегчение. Что его ожидало дальше? Бедность, медленное угасание, одиночество, болезни и безысходность.

«Ему так легко рассуждать – он никого не убивал» – подумал Глеб.

В психиатрической больнице Глеба поместили в уютную одиночную палату с геранью на подоконнике и металлической кроватью. Глеб лёг.

Время от времени до его слуха доносились возгласы и вопли тяжелобольных, обитавших в соседнем отделении. За окном чернела летняя загадочная ночь.

Глеб закрыл глаза. Сон не шёл. Глеб попытался вспомнить последние слова Вадимыча, как напутствие перед уходом его в другое измерение. Что он говорил? Старый ворчун. Что надо правильно жить? Что-то в этом роде. Он был, как бог, своим словом и делом, наставлявший его на новый путь; предостерегавший его от новых бед и ошибок. Вадимыч. Где ты теперь? В космосе путешествуешь по лучшим мирам? Он умер красиво, как настоящий мужчина, боец. О чём он говорил? Глеб подумал, что порой не слушал его внимательно, пропуская мимо ушей многие слова и мысли. Его воображение нарисовало денежные банкноты. Вадимыч ругал банки, отчего и родилась видимо эта фантазия. Банкноты словно плыли слева направо с непонятными знаками вместо букв и цифр. С них стекала кровь. Лица на банкнотах были лицами мертвецов с дырками вместо глаз. Города представляли собой руины. Деньги – вечное зло, из-за которого проливается кровь невинных, из-за которых многие терпят боль и переносят лишения. Зачем он попёрся в инкассаторы? Близко к деньгам, а значит близко к злу, к крови. Он раньше не видел знаки, как теперь. Что ж теперь он будет умнее – подальше от зла, от золота и хрустящих банкнот.

– Капитан Щипко Евгений Иванович, следственный комитет, – представился седоватый мужчина с узким лицом сорока восьми лет в коричневой рубашке, предъявляя лежащему на койке Глебу удостоверение.

– Очень приятно.

– Вы иронизируете?

– Совершенно искренне рад встрече с вами.

– А я полагаю, что вы иронизируете.

Щипко изучающе, оценивающе глядел на пациента.

Следователь навестил инкассатора в его палате. Он сел на табуретку, положив на колени чёрную кожаную папку с белым листом бумаги. В правой руке он крутил зелёную авторучку.

– Итак, Глеб Михалыч, я поговорил с вашим лечащим врачом и мне, знаете ли, нарисовалась занимательная картина. У вас выходит что-то вроде раздвоения или даже растроения личности. Вас уволили из полиции. Почему?

– Я не хочу отвечать на этот вопрос.

– Я ожидал такой поворот. Когда есть, что скрывать – у людей не всё чисто на душе. Скрывают всегда нечто плохое, какой-нибудь грех.

– А у вас всё чисто в душе?

– Вопросы пока я задаю. Я навёл кое-какие справки. Вас подозревали в связи с криминалитетом. Дело было связано с наркотиками. Как это укладывается гармонично в тезис вашего доктора о размножении вашей загадочной личности. С одной стороны вы охраняете правопорядок, а с другой совершаете преступления.

– Что вы мне можете предъявить?

– Убит пенсионер.

– Я стрелял в бандитов.

– Бандиты целы, а пенсионер убит.

– Вы хотите, чтобы я из-за этого свёл счёты с жизнью? Вам от этого будет легче?

– Опять сводите серьёзные вещи в шутку.

– Мне не до шуток. Я пенсионера убил.

– Только пенсионера?

– На что вы намекаете?

– Не намекаю, а предполагаю.

– Вижу, вы меня изначально определили в бандиты. Как это у вас называют? Профессиональный нюх, кажется.

– Не определил ещё, а только наметил кое-какие очертания вашей личности, вашей истории. Наркотики, увольнение из органов, потом смерти инкассаторов и пенсионера. Какая-то чёрная нить тянется в вашей биографии, только где начало, где конец неясно.

– Фактов нет.

– Фактов нет, но будут – найдём.

– Можно ли найти, то чего нет? Бандиты же не взяли деньги.

– Видимо был какой-то сбой.

– Был бы человек, а статья найдётся – ваша любимая схема?

– Хамите. Я не прощаюсь.

Щипко ушёл.

Глеб провёл ещё десять дней в больнице. Щипко приходил к нему два раза. Марина не навещала Глеба. Вадимыч был прав. Видимо и у сердца есть разум, который знает о делах любовных, больше чем мозг. Эта Эммануэль, эти улыбки.

Квартира опустела без Марины. Она вывезла все свои вещи, включая семейные и свадебные фотографии. Глеб сидел на кухне. На плите в кастрюльке варились два яйца. Почему она предала его в тяжёлую минуту? Боялась возиться с мужем-психом и неудачником? Она думала, что он превратится в овоща? Он не смог сделать её счастливой. Счастья у них имели разные значения. Он мысленно пожелал ей счастья и отпустил её.

Она в это время ехала в машине. За рулём сидел Степан Шлёпкин. Он недавно купил иномарку в кредит и собирался жениться на Марине. Они направлялись к нему на дачу, где он обычно проводил выходные и праздники. Шлёпкин был старше Марины на пятнадцать лет. До неё у него были две официальные жены и двое детей от них. У Шлёпкина было волевое и самодовольное широкое лицо. Когда-то он был красив.

– Переживаешь за него? – спросил он.

– Чувствую себя сукой и предателем.

– Сердцу не прикажешь любить. Надо отдать себя во власть любви, ведь только в этом заключается смысл жизни.

– Что с ним будет?

– Всё устроится, устаканится. Такую, как ты, он больше не найдёт.

5.

Глеб уволился с работы. Фирма, деньги которой пытались похитить бандиты во время нападения на инкассаторов, выплатила Глебу премию – тридцать тысяч рублей. На эти деньги Глеб мог прожить один-два месяца, не работая. Без работы он чувствовал себя одиноким. Дома он читал книги и смотрел телевизор. Вечерами он обычно шатался один по городу. Близких друзей у него не было. Старые друзья переженились и с ними он редко виделся. Он не любил кладбища, но однажды пришёл на могилы Серёги и Вадимыча возложить на могильные бугорки белые гвоздики.

По телевизору показывали передачу о стройке. Глеб, лёжа на кровати, читал газету, одним глазом поглядывая на экран телевизора. Он задумался и отложил газету. А, что если ему пойти работать на стройку? Его отец был строителем. Это тяжёлый труд. Ну и что? Может быть, он привыкнет? Может быть, ему понравится?

В Звёздном Глеб насчитал три стройки. Он отправился на одну из них. На зелёном из гофрированного железа заборе висел плакат с изображением двенадцатиэтажного дома из белого кирпича. Этот проект пришёлся Глебу по душе больше, чем два других. Рядом с плакатом были распахнутые ворота, в которые осторожно прошмыгнул Глеб. Во дворе стройки стоял страшный гул. Работали разные агрегаты и высокий кран. Около двух контейнеров с мусором разговаривали мужчина в синей спецовке и оранжевой каске на голове с хорошо одетым брюнетом в чистых синих джинсах и бежевой рубашке с коротким рукавом. У брюнета в руках были файлы с документами. Глеб предположил, что это какой-то начальник. Закончив разговор, он пошёл в сторону Глеба.

– Извините, можно вас на минуточку, – обратился к нему Глеб.

– Да.

Брюнет остановился.

– Я ищу работу.

– Что вы умеете делать?

– Ничего.

– Так. Ладно, пошли за мной.

Они прошли в строительный вагончик, где было устроено что-то вроде кабинета с двумя письменными столами. На стенах висели схемы и фотографии. Человек, к которому обратился Глеб, оказался представителем фирмы строящей дом, менеджером Ильёй Даниловым. Он сел за стол, бросил на него файлы с бумагами.

– Есть вакансия подсобный рабочий, – предложил он.

– Какая зарплата? – спросил Глеб.

– Двадцать две тысячи.

На другой день Глеб вышел на работу. В его обязанности входило подносить вёдра с раствором каменщикам и подавать им кирпичи. Он работал с каменщиком Петром, которому было уже близко к пятидесяти годам. Пётр имел миниатюрные черты лица и был склонен к полноте. Он был серьёзным и немногословным. Всё время рядом с Глебом находился Мыкола из западной Украины. Мыкола был, как и Глеб, подсобным рабочим. Мыкола отличался скромным и безропотным характером. У него было узкое лицо и высокий рост. Глеб и Мыкола подавали кирпичи и раствор Петру. Глеб возненавидел новую работу с первого же дня. Он приползал домой после первых рабочих дней уставший и опустошённый. Сил хватало только на то, чтобы пожарить яичницу и выпить бутылку пива. Зато сон был крепкий и глубокий.

Уйти, уволиться, забыть, как страшный сон, эту проклятую стройку. Упаднические мысли постоянно копошились в голове Глеба. Но его останавливало то, что он не хотел выглядеть слабаком. Надо выдержать хотя бы месяц. Проверить себя, проверить свой характер. Так решил Глеб. Вторая неделя уже проходила легче первой. Глеб чувствовал, как у него набухли на руках мускулы от постоянного физического труда.

Обедали там же, где и работали. Погода позволяла. Клали седьмой этаж. Дошли до середины окна. Устроившись на ветошах и досках, ели бутерброды и консервы. Вверху голубело небо. Где-то у другой бригады звучало радио. Пётр не любил ни радиопередачи, ни музыку, поэтому его бригада работала в тишине. Однажды он сказал, что не любит политику и культуру. Глеб подумал, что Пётр живёт сугубо мещанскими интересами и заботами. Он никогда не рассказывал о своей семье, а тут вдруг вспомнил о близких.

– У меня дочь замуж собралась.

– Поздравляю, – сказал Глеб.

– И я, – присоединился Мыкола.

– За кого? – спросил Глеб.

– За какого-то урода.

– Почему урода? – спросил Глеб.

– Неместный; ни кола, ни двора; ни работы нормальной. Запудрил мозги девке. Не думал я, что моя дочь окажется такой дурой.

– Запретил бы ей выходить за него замуж, – предложил Глеб.

– Пытался, но жена с дочерью одолели, принудили смириться. Ну и хрен с ними. Всё равно разведутся. Дураки.

На нижних этажах работали бригады женщин штукатуров. Когда Глеб освоился с новой работой, он обрёл интерес к жизни и новым впечатлениям. По возможности он изучал женщин штукатуров. Так он приметил на четвёртом этаже Маргариту пышную блондинку тридцати лет из Иванова. У неё было маленькое симпатичное курносое лицо. Во время перекуров Глеб бегом спускался к ней на этаж. Маргарита бросала работу и выходила на лестничную клетку курить с ухажёром.

Глеб стоял выше Маргариты на ступенях и курил сигарету с жёлтым фильтром. Маргарита сидела на ящике, закинув ногу на ногу. Она курила тонкие женские длинные сигареты.

– У тебя квартира есть? – спросила она.

– Нет.

– Где же ты живёшь?

– С родителями и сестрой.

– Сколько у вас комнат? Три?

– Две.

– Бедный.

– Разве в квартире счастье?

– А в чём же?

– В гармонии.

– Какие ты слова знаешь; культурный что ли?

Глеб поделился с Петром о своём интересе к Маргарите, рассказал о своих разговорах с ней.

– Так ты же говорил, что у тебя есть своя квартира, – сказал Пётр, кладя кирпич на раствор.

– Я нарочно, чтобы не было корыстного интереса с её стороны.

– Молодец, соображаешь. Дети есть у неё?

– Да. Сын в Иваново.

– Ещё чего-то из себя строит. Пигалица.

– Неужели у неё только одни корыстные интересы на уме?

– Ты сам это понял, только не хочешь смириться с этим, потому что купился, скорее всего, на её смазливую морду.

– Что же делать? Как выбирать себе женщин?

– Я бы на твоём месте обратил внимание на азиаток. Восточные женщины не в пример нашим: послушные, покорные, много вопросов не задают, не гуляют, не бухают и не курят. Для них на первом месте семья. Кстати на втором этаже работают две казашки.

– Я видел. А, что это идея.

Казашки аккуратно штукатурили стены. Глеб наблюдал за ними. Он выбрал ту, что была помоложе.

– Девушка можно вас.

Казашка обернулась. Она была в серой спецовке и розовом платке на голове.

– Вы меня?

– Да.

Девушка подошла к Глебу.

– Пойдём-покурим, – предложил он.

– Я не курю.

– Это здорово.

– Идём просто поговорим.

Девушка испуганно огляделась по сторонам.

– Не бойся, пошли.

Они вошли в комнату с голыми стенами, плитами снизу и сверху и пустым оконным проёмом. Глеб забрался на место подоконника и закурил.

– Ты мне нравишься, – сказал он.

Девушка удивлённо хлопала глазами.

– Расскажи что-нибудь о себе, – попросил Глеб.

– Я не понимаю, что вам надо.

– Давай на ты, а не на вы.

– Я не такая, за какую вы меня принимаете.

– Я как раз о тебе очень хорошо думаю.

– Почему?

– Ты не такая, как многие тут у нас.

– Меня Глеб зовут, а тебя, как звать?

– Нуржамал.

– Как? Как? Ладно, я потом запишу куда-нибудь, чтобы выучить.

Они начали общаться во время перекуров. На третий день общения Нуржамал пожаловалась Глебу:

– Я не хотела тебе говорить, но ко мне пристал прораб.

– Чего он хочет?

Нуржамал опустила глаза.

– Сука. Старый пидор. Я разберусь с ним, – выпалил в ярости Глеб.

– Пожалуйста, не надо ничего такого с ним делать. Он оставит меня без работы и с тобой разберётся.

Нуржамал взялась испуганно за руку Глеба, будто останавливая её от удара по морщинистому, ухмыляющемуся лицу прораба.

Прораб Владимир Сергеевич Кравчук всё время ходил в белой каске, чем отличался от других носителей в основном оранжевых касок на стройке. Ему было пятьдесят восемь лет. Это был коренастый немного сутулый мужчина с густыми жёлто-бурыми усами и такой же гривой с обильной проседью. Глеб уже слышал из разговоров строителей, что Кравчук был известным ходоком и помимо двоих официальных детей, периодически производил внебрачных потомков на стороне. Даже жена его об этом знала, но терпела его блядство и своеволие.

Глеб подкараулил Кравчука у выхода со стройки. Глеб курил у забора. Кравчук вышел с небольшой чёрной спортивной сумкой и решительно направился к дороге. Он ездил на общественном транспорте, не имея собственного авто.

– Эй, дядь Володь, притормози.

Кравчук остановился и посмотрел удивлённо на Глеба. Тот подошёл к прорабу, держа руки в карманах брюк.

– Чего тебе?

– Поговорить хочу.

– О чём?

– Не о чём, а о ком. О Нуржамал.

– Кто это? А та чурка.

– Она не чурка, она – казашка. Обходи её стороной, если не хочешь, чтобы у тебя были проблемы.

– Я не понял, ты мне угрожаешь что ли?

Мимо прошла группа женщин-рабочих со стройки в сторону автобусной остановки. Глеб подождал, пока они уйдут подальше.

– Короче я тебя предупредил, – сказал он.

– У тебя с ней что-то есть? Так бы и сказал. Но ты же всё равно это несерьёзно с ней; наиграешься, потом выбросишь. Когда она надоест тебе, дашь мне знак.

– Я не собираюсь ни с кем играться, и она тебе не игрушка!

– Ах, у тебя всё серьёзно. Сочувствую тебе парень.

– Мне не нужно твоё сочувствие. Не трогай её!

Третья неделя работы Глеба на стройке проходила уже так, будто он всю жизнь проработал на стройках. Было тяжело, но Глеб спокойно и стойко переносил эти трудности. По вечерам у него даже оставались силы на то, чтобы прогуляться по городу и посмотреть телевизор перед сном. Он стал повадками и движениями походить на истинного работягу.

Был вторник. Дом вырос до девятого этажа. Глеб и Мыкола подавали кирпичи Петру. На лестнице послышались голоса и топот ног. Строители повернулись назад. На открытую площадку поднялись маленького роста капитан в форме полицейского с кожаной чёрной папкой, шатен с круглым румяным лицом в серой курточке и прораб Кравчук.

– Капитан Павлишин, – представился полицейский.

Строители бросили работу.

– Товарищи строители, у меня к вам вопрос, вы ничего такого странного в поведении кого-то из своих коллег не замечали? – спросил полицейский.

Строители отрицательно закивали головами.

– Видите ли, в вашем коллективе объявился эксгибиционист, который голым прыгает в оконном проёме во время рабочего дня, показывая красоту своего красивого обнажённого рабочего тела на обозрение жителям дома напротив. Нам пришла жалоба от женщины из этого дома, и теперь мы вынуждены принять меры, – объяснил причину своего визита капитан.

– Мы всё время наверху, тут, копошимся, – сказал Пётр. – Разве что Глеб иногда спускается вниз во время перекуров.

– Так я это, к девчонкам спускаюсь на перекур, – пояснил Глеб несколько взволнованно.

– Вот видите, теперь у нас есть кандидат номер один в преступники, – обрадовался прораб.

– Какие преступники?! У вас нет доказательств! Девчонки могут подтвердить моё алиби.

– Девчонок мы опросим, – сказал капитан.

– Между прочим, я сразу обратил внимание на этого странного типа. Он у нас недавно работает. А до его появления на нашей стройке здесь никаких извращенцев не было, – пожаловался капитану прораб.

– Что же в нём странного? – попросил уточнить капитан.

– То, что его приход и появление эксгибициониста совпало по времени – это раз. Потом он же бывший милиционер, к тому же с высшим образованием, резко поменявший сферу деятельности. А эти слишком умные образованные сами знаете, склонны ко всякого рода изощрениям, безобразиям и отклонением от нормы.

– Господи, что за бред?!

Глеб с ненавистью посмотрел на прораба.

– Это он мне мстит за то, что я не дал ему обидеть мою девушку.

– Бред, месть. Разберёмся, – решил капитан, попрощался и ушёл.

Спустя три дня в пятницу работалось легко и приятно. В воздухе витало сладкое предчувствие отдыха, выходных.

Пётр ловко укладывал кирпичи, подносимые Глебом и Мыколой.

– Откуда берутся эти уроды, извращенцы? – задал тему для дискуссий Пётр.

– Ты про того эксгибициониста? – уточнил Глеб.

– Например.

– Это из детства. Его таким мать и отец сделали, возможно. Так считают психологи.

– Легче всего всё свалить на родителей.

– Если уж психиатры не могут всех психов вылечить, что уж нам гадать, откуда что берётся.

– Ты умный, Глеб. Удивляюсь я, как ты, тут оказался среди нас дураков.

– Вы не дураки. Вы делаете хорошее дело: жильё возводите для людей.

– А сколько сил уходит и здоровья? Чего потом не купишь ни за какие деньги. Нет – умные в кабинетах сидят.

– Я посидел в своё время. Надоело.

– Как твоя казашка?

– Наверно будем создавать семью.

– Она согласна?

– Я ещё так вопрос не ставил. Немного подумаю ещё, взвешу все за и против; но думаю, что всё у нас получится. Ой!

Глеб выронил кирпич. Он перегнулся корпусом через стену, глядя вниз.

– Эй! – успел крикнуть он.

Белый кирпич шлёпнулся на белую каску.

Глеб закрыл глаза.

Кравчук качнулся и упал без сознания.

Через полчаса на двор стройки въехали машина скорой помощи и полицейский «уазик».

Сержант в форме провёл Глеба в наручниках через всю стройку под изумлёнными взглядами строителей и случайных зевак к задней зарешёченной дверце «уазика». Глеб, согнувшись, забрался в автоузилище. Сержант закрыл за ним дверцу специальным ключом.

6.

– У вас был конфликт с прорабом Кравчуком? – спросил Глеба следователь Иванов.

Допрос вёлся в просторном кабинете с серыми стенами, чистом с большим окном и портретами Дзержинского и Сталина на стене. Позади следователя на стуле сидел Огнёв. Сероглазый, пеговолосый Иванов представлял собой симпатичный мужской тип, но слишком слащавый. Волосы он зачёсывал на бок. Глеб сидел напротив него, опустив голову. Вид его был потерянный и опустошённый.

– Да, – признался он.

– Вы намеренно бросили кирпич на его голову?

– Нет. Это была нелепая случайность.

– При этом причины для того, чтобы причинить ему вред у вас были.

– Нет. У нас была взаимная неприязнь, но я не собирался его калечить или причинять ему вред. Он домогался до девушки, которая мне нравилась. Я хотел только, чтобы он больше не приставал к ней. И всё. Он, кажется, перестал её беспокоить и это меня устраивало.

– Он обвинял вас в том, что вы устраивали эксгибиционистские выходки на стройке?

– Не обвинял, но выдвигал такую версию.

– Ещё один повод отомстить ему.

– Да, но никакой мести не было. Я законопослушный человек.

– Вы раньше служили в правоохранительных органах?

– Да.

– Почему вас уволили?

– По недоразумению.

Огнёв встал.

– Потому что его подозревали в связях с бандитами, – уточнил он.

– Подозрение – это не факт и не доказательство, – отбил его обвинение Глеб.

– Это правда, – согласился Иванов.

– Связи с бандитами, потом нападение бандитов на инкассаторов, их гибель и убийство пенсионера. Теперь едва не погиб прораб. Вы, хотите сказать, что это случайность, Алексеев?

Огнёв принял строгую позу учителя.

– Именно. А вы, что себе вообразили?

– Я вообразил себе, что вас пора остановить. Вы – опасный человек.

– Вы очень смешны, Огнёв. Желаю вам поскорее отправиться на пенсию. Тогда общество сможет вздохнуть с облегчением.

Илья Чудинов имел небольшой бизнес, связанный с перевозками леса из северных регионов страны и переработкой древесины. Третий день он находился в камере следственного изолятора. Илье было тридцать девять лет. Он был среднего роста. Внешность его являлась приятной, но неухоженной: волосы взъерошены; нос прямой, аристократический; глаза серые, бегающие. Он сильно сдал. Из трёх шконок в камере одна пустовала. Одну у оконца с решёткой, занимал лежащий на боку Илья, ещё одну Глеб. Глеб был спокоен. Он был уверен, что очередной удар судьбы, доведёт его до гибели; и это его уже не пугало. Он был готов к самому худшему. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Он лежал на спине на шконке и смотрел в серый сырой потолок, стараясь ни о чём не думать.

– Тебе хорошо, у тебя статья не такая тяжёлая, много не дадут, – заговорил Илья.

Сокамерники уже поделились друг с другом своими историями.

– Дело не в статье, а в том, что я бывший мент; представь, что со мной будет, если я попаду в обычную зону, – сказал Глеб.

– Я думаю не такие они звери, чтобы тебя губить так откровенно и беспощадно. Зачем им это?

– Посмотрим.

Илья проходил по статье о терроризме. В его машине нашли оружие. До этого ему предлагали отдать свой бизнес неизвестные личности за скромную компенсацию. Илья упёрся и поплатился за свою неуступчивость потерей свободы.

– Я не понимаю тебя, – сказал Глеб. – Я бы на твоём месте отдал бизнес, зато был бы свободным. Лучше работать за копейки хоть дворником или грузчиком, но жить на воле. Неужели деньги так важны? От них одни беды.

– Ты так говоришь, потому что не умеешь зарабатывать и придумывать, как заработать. Это особое свойство ума и характера. Почему я должен отдавать кому-то, то во что вложил душу и много сил?

– Это всё конечно несправедливо, но так устроена наша жизнь.

– Мы сами устраиваем её так, что жить тошно и страшно.

– Ты – борец, ты лучше меня.

– И ты борись, фатализм до добра не доведёт.

– Я не знаю, как бороться.

– Думай.

– А ты хоть знаешь, с кем борешься? Кто у тебя отжимает бизнес?

– Я ещё точно не знаю, там фигурирует фамилии людей, которые, кажется, связаны с прокурорскими работниками и бандитами. Завтра ко мне из Москвы приедет адвокат он, может быть, даст новую информацию.

Хоть Илья и храбрился, вид его оставался печальным. «Может быть это только видимость?» – думал Глеб.

В городе Звёздном проживал молодой, но очень амбициозный адвокат Игорь Холодков. Он недавно окончил университет и мечтал о славе вселенского масштаба. Его друг оперативный сотрудник полиции регулярно поставлял ему криминальные сводки по городу и району. Холодков искал интересные дела, на которых он мечтал сделать себе имя. Так он обнаружил дело Глеба. Он добился встречи с Глебом в изоляторе, предложив тому свои услуги. Глеб решил, что Холодков сумасшедший. Он предстал перед ним в жёлтом вельветовом пиджаке, бабочкой вместо галстука и голубых дорогих джинсах. Он был очень похож на актёра Михаила Кононова, только волосы его были темнее. Холодков предлагал свои услуги бесплатно. Глеб подумал и согласился. Вдруг, этот чудак сможет выиграть его безнадёжное дело?

Кравчук немного пришёл в сознание и мог двигаться на недалёкие расстояния. Следователь спросил его:

– Вы готовы простить Алексеева?

Кравчук таинственно молчал.

– Как вы видите решение судьбы Алексеева? – следователь зашёл с другой стороны.

Пренебрежительное выражение лица Кравчука превратилось в мгновение в страшную гримасу.

– Расстрелять собаку!

В сентябре состоялся процесс. Глеб сидел на скамье подсудимых. Первым выступал прокурор. Его поддержал Огнёв, обвинявший Глеба в коррупции, связи с криминалом и аморальности. Наконец, слово взял Холодков. Он явился на суд в клетчатом красно-жёлто-черном пиджаке и непонятного цвета брюках. Процесс снимал на видео его друг. Судьёй была женщина лет сорока пяти, как и мечтал Холодков, ибо первым делом он решил нанести удар по репутации Кравчука. Он перечислил имена и фамилии всех двадцати четырёх женщин, с которыми у него была интимная связь уже во времена его глубоко семейного статуса несвободного мужчины. Жена прораба, присутствующая на процессе, только успевала принимать успокоительные средства. Потом пошла тяжёлая артиллерия: Холодков показал фотографии двух внебрачных детей пострадавшего. Он размахивал фотографиями и едва не кричал:

– Посмотрите на лица этих бедных детей! Они хотели жить, как и нормальные дети в полных семьях, чтобы их воспитывал их настоящий биологический отец, а не чужой дядя или только одна мать! Бедные дети! Что с ними будет в будущем? Как они будут себя вести во взрослой жизни, будучи глубоко обиженными с малых лет? Будут ли они счастливыми?! Я в этом очень сомневаюсь. И кто в этом виноват? Владимир Сергеевич Кравчук, уважаемый гражданин, зодчий, строитель. Достоин ли он уважения? Это двуликий оборотень в строительной каске. Почему на его голову обрушился кирпич? Именно на его голову. Я вопрошаю всех присутствующих в этом зале. Что это было? Воля рока? Воля этого несчастного подсобного рабочего Глеба Алексеева? А, может быть, это воля самого господа бога обрушила кирпич на голову этого запутавшегося в себе, в женщинах, частенько забывавшего о совести и стыде, человека?

Публика и судья слушали Холодкова с открытыми ртами.

Помощник помог Холодкову выдвинуть перед судьёй и публикой металлическую доску, на которой принялся рисовать и писать зелёным маркером. Он исписал двенадцать рядов математических формул и нарисовал схему падения кирпича на голову прораба. Он объяснял значения своих расчётов:

– Смотрите, вот скорость движения прораба, вот скорость падения кирпича.

Оперируя малопонятными простым людям величинами, он их перемножал, делил и вычитал, и наконец, пришёл к такому выводу:

– Видите, вероятность точно рассчитать падение кирпича на голову прораба всего-навсего пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов! И то надо целиться, а наш подсудимый разговаривал с каменщиком Петром в этот самый злополучный момент. Где тут злой умысел и расчёт? Я его не вижу.

И в конец, выдержав торжественно паузу, Холодков закончил на высокой ноте:

– Здесь один господин обвинял моего подзащитного в коррупционности и связи с криминалом. Давайте уж будем точными, совсем точными до самой сути. Этот человек! Этот человек обвинил моего подзащитного в том, что он есть само олицетворения зла! Зла! Посмотрите вокруг. Как мы живём? В каких одеждах ходит зло? На каких машинах ездит? В каких домах проживает? А теперь взгляните на этого бедного человека, у которого нет ничего кроме квартиры и долгов за коммунальные услуги. Это ли зло?! Нет. Увы. Ныне, да и в былые времена так завелось, что добро ходило и ходит по земле не в дорогих кафтанах, а в рваном рубище! И вы хотите, чтобы сегодня, в этом самом месте добро было задавлено и приговорено на мучения, а зло пировало и плясало?! Я, да и многие сидящие в этом зале, думаю, не хотят этого, но последнее слово остаётся за судьёй.

Адвокат сделал полупоклон в сторону судьи.

– Вы, кажется, слишком увлеклись, господин адвокат, – сказала судья.

Скоро был вынесен оправдательный вердикт. Глеба освободили в зале суда. Публика рукоплескала, стоя, адвокату и судье. Вместе со всеми аплодировала жена Кравчука. Из глаз её катились слёзы. Она даже пожала руки Глебу со словами: