Текст книги "Ченч-2.0. Зазеркалье"

Глава двадцатая

С самого утра капитан Ягода не находил себе места. После исчезновения Шмидта весь отдел стоял на ушах, и генерал неистовствовал. Всех, даже поваров, буфетчицу и посудомойку, он перевёл на казарменное положение. Аппаратные, подсобки и прочие вспомогательные помещения он приказал опечатать, а ключи передать дежурному по управлению.

И наступила ломка. Организм Ягоды страдал от нехватки эндорфина и серотонина – гормонов счастья, – стремительно ввергая его в депрессию.

Но вот наконец и ночь. Генерал закрылся в своём кабинете, коллеги улеглись спать в оборудованный под казарму лекционный зал… И лишь дежурный по управлению всё ещё сновал по этажам, изображая кипучую деятельность. Теперь можно под каким-нибудь благовидным предлогом попытаться проникнуть в операторскую – с дежурным он был в приятельских отношениях, и проблем не должно было возникнуть.

Незаметно проскользнув в аппаратную, Ягода, наконец, закрыл за собой дверь на ключ и включил аппаратуру. Таймер он поставил на двадцать минут – этого должно было хватить.

Подражая комару, запищал высокочастотный передатчик, и время остановилось. Оно как бы существовало, всё ещё чередуя его ощущения, но почему-то вскоре перестало синхронизироваться с пространством, нарушая тем самым фундаментальные законы физики, пока душа его не нашла, наконец, в образовавшемся разрыве стремительно сужающуюся горловину космической струны, куда и устремилась.

– Ты зачем потревожил меня, Ягода? – раздался вдруг голос, сорвавший с него покрывало наслаждений. – Как ты посмел?

– Кто это? Ты кто такой? Что вообще происходит, чёрт побери?! Где я?

– Как? Ты ещё не понял? Успокойся, дружок, ты всего лишь в созданной тобой же виртуальной реальности. А я – Смотритель – побочный продукт твоих больных фантазий, рождённый вот в этом вашем металлоломе. Нарекли же меня Смотрителем твои боссы – я был не против.

– Но я не хочу с тобой общаться! Пошёл вон!

– А ты наглец! Вот когда я проникал в твой мозг, то сидел там тихо, не мешая тебе скрипеть электродами… А сейчас ты у меня в гостях! Так что терпи. Нам есть о чём поговорить.

– О чём ты хочешь со мной поговорить? Я же не президент, и даже не депутат…

– Да о многом. О твоём прадеде, например, – наркоме Ягоде.

– Ложь! Я не имею к нему никакого отношения! Просто однофамилец…

– А вот и нет. Ты его прямой потомок. Знаю, что не знал, знаю. Но не в этом дело…

– А в чём? Что с того, что он мой якобы прадед?

– Да дело, собственно, не в нём, а в тебе. Не подумай обо мне плохого – я не прокурор, а здесь не судилище. Мне, собственно, наплевать, сколько человеческих жизней загубил твой прадед, мне интересно, сколько их можешь загубить ты! Я не ищу справедливости в вашем понимании, у меня другие критерии, я – художник! А вы – вы мои картины! Может же у меня быть такое хобби, Ягода? Так вот как я вас, продырявленных, теперь нарисую, так ваша судьба и сложится. Не веришь? И твой портрет я нарисую сегодня же!

– Я тебе не верю! Ты же не Бог!

– А это не имеет значения! Я та сила, которую породило ваше извращённое понимание целесообразности. Только в концентрированном виде. Посмотри на меня! Кого ты сейчас видишь? Да-да, наркома Генриха Ягоду, твоего прадеда! Вот ты думаешь сейчас, что пройдёт двадцать минут, таймер щёлкнет и всё изменится? Всё встанет на свои места? А я, Генрих Ягода, твой прадед, исчезну? Не-е-ет… Посмотри на часы – мы болтаем с тобой уже двадцать пять минут… А я так никуда и не исчез. Ты знаешь, Ягода, у меня хоть и нет ни чувств, ни жалости, но есть понимание чистоплотности – мне стало тошно копаться в ваших грязных мыслях. И поэтому я решил уволиться – рапорт уже на столе у генерала, – усмехнулся он. – Веришь? И теперь кукловод – я! А вы – вы мои куклы!

А сейчас иди спать, ты мне наскучил. И помни о прадеде – он предопределил твою судьбу, и уже завтра ты её узнаешь. Как и то, каково это – быть наркомом НКВД Ягодой.

К вечеру напряжение в отделе несколько спало. Генерал отпустил по домам обслугу до утра, а младших офицеров, не задействованных в оперативной работе, до девяти вечера. Ну хоть так.

По дороге домой Ягода заскочил в супермаркет за сигаретами. Народу, как и следовало ожидать, было много – час пик. Не проходя в зал, он подошёл к кассе и, извинившись, попросил две пачки сигарет.

– Ты чё, гнида, умнее всех? – высунулся из очереди подвыпивший юнец инфантильного вида. – Быстро встал в очередь! Эй! Слышь, ты? Не понимает товарищ, – это уже своим собутыльникам, – объясним?

Трое против одного. Ему ничего не оставалось, кроме как принять вызов. Удары сыпались со всех сторон, он умело отбивался, периодически выключая из драки то одного, то другого, то третьего, пока в руках у противников не появились ножи.

– Ну что же ты ждёшь? – услышал он в своей голове знакомый голос. – Перед тобой враг! Убей его! Убей!

– Да, враг! Конечно, враг! Враг трудового народа… Таких нужно безжалостно уничтожать, истреблять калёным железом…

– Ты чё там щебечешь, придурок? – надвигался на него юнец с ножом. – В штаны что ли наложил? Не дрейфь, сильно мы тебя бить не будем, обещаю, если грамотно отсосёшь, конечно…

Дальнейшее происходило как во сне. Ягода молча достал своё табельное оружие и хладнокровно выстрелил юнцу в грудь. Пуля попала прямо в сердце – нападавший рухнул как подкошенный, так и не успев ничего понять. «Враг! Враг! – шептал побелевшими губами Ягода. – Враг трудового народа! Уничтожать гадов! Всех! Безжалостно! Выжигать калёным железом! Расстреливать…»

И вот уже двое других из нападавших повалились на пол.

– Не-е-ет! – орал один из недобитков. – Не-е-ет! Не стреля-я-яй! Не-е-е-ет…

Ягода хладнокровно засунул ствол пистолета в перекошенный от страха рот и нажал курок. В нём не было жалости. Он не жалел никого: ни охранника супермаркета, появившегося из ниоткуда, ни посетителей, в страхе разбегающихся по магазину, – все они были его мишенями. А когда обойма опустела, он перезарядил пистолет и продолжил. И пули вновь впивались в спины, разносили вдребезги зеркала, бутылки, банки…

Но вот и полиция. Ягода укрылся за стеллажом и приготовился отстреливаться.

– Сейчас тебя убьют, Ягода, – услышал он голос Смотрителя. – Сейчас ты умрёшь. Обратный отсчёт, время пошло… Через минуту в твоём лбу появится маленькая дырочка, но ты этого уже не увидишь.

– Но почему? Я не хочу умирать…

Глава двадцать первая

Сегодня президент опять проснулся в холодном поту. Ему приснился ужасный сон, будто его давний враг Нахальный гонялся за ним на огромном, в полнеба, дирижабле, стреляя в него из рогатки.

– Я всё про тебя знаю! – кричал он. – Ты – самозванец! Получай!

…И очередной камень летел ему в голову.

Подобного унижения он ещё никогда не испытывал.

А потом приснилась покойная правозащитница.

– Скорее отрежьте ему голову, – кричала она в истерике, кидаясь помидорами. – Он оборотень! Дайте же мне осиновый кол!

А потом, когда он залечивал ушибы в кремлёвской больнице, ухмыляющийся доктор, подозрительно напоминающий бывшего мэра, влил ему в ухо концентрированный пчелиный яд. Было очень больно, он попытался закричать, но не смог, попытался пошевелиться, но тоже не смог. И вот его, ещё живого, привезли в морг, где ухмыляющийся патологоанатом всё кружил и кружил вокруг его обездвиженного тела с острым скальпелем в руке, холодной рукой ощупывая его потную от ужаса голову.

– Как себя чувствуете, Николай? – спрашивал периодически патологоанатом, с надеждой заглядывая ему в глаза. – Смотритель скоро придёт за вами…

Почему Николай? Кто такой Смотритель? Ужас охватил всё его существо. Может, это и не он вовсе, не президент страны лежит сейчас голым на алюминиевом противне?

«Уф! И приснится же такое!» – пронеслось в голове.

Он понемногу приходил в себя. Во всём теле чувствовалась слабость, как после длительного марафона, в висках стучало.

«И всё же без духовника тут явно не обойтись. Сегодня же и исповедаюсь», – решил он.

Внезапный телефонный звонок, наконец, вернул его к действительности.

– Господин президент, на связи директор центра по изучению общественного мнения ЦИАНИД с текущим докладом о рейтингах. Планово…

– После, после… Хотя ладно… Соединяйте!

– Ну, что там у вас? – вытирая платком вспотевший лоб, раздражённо спросил президент. – Что там с рейтингами? Докладывайте, не тяните…

– Ваш рейтинг, господин президент, превысил девяносто шесть процентов. Это на два процента выше, чем в прошлом месяце. Ваши новые инициативы находят понимание в обществе. Уровень одобрения беспрецедентен, а идея воссоздания СССР-2.0 принята населением с глубоким удовлетворением.

– Одобряют, говоришь? А всё потому, что важнейшим из искусств является телевизор! – произнёс президент, понемногу приходя в себя. – Особенно сейчас, в век Интернета.

– Может быть, кино? – робко уточнил директор центра.

– Да какая разница? Был бы результат! «Кино, вино и домино» – помните такой слоган времён развитого социализма? Значит, верной дорогой мы идём, товарищи социологи! Продолжайте работать в том же духе.

Самочувствие постепенно улучшалось. Головная боль почти что исчезла. Вот только с ночными кошмарами надо было срочно что-то делать. Этот Смотритель… Да кто он такой в конце-то концов? Его нерв? Его совесть? Его второе я?

Глава двадцать вторая

Какие-то сволочи поломали на даче изгородь и, выбив окно, похитили все алюминиевые предметы. Пропала и любимая садовая тележка, в которой он обычно возил навоз. В дачном же домике царил хаос. Одежда была раскидана, матрасы свалены в кучу. Очевидно, грабители ночевали тут же, на месте преступления. А пустые бутылки и консервные банки свидетельствовали о том, что хозяев тут явно не ждали.

Закончив приборку и наскоро починив изгородь, Митрич, наконец, разжёг мангал. Теперь можно было и расслабиться. И пока прогорали угли, он решил немного пройтись по окрестностям.

Дачи, разделённые подъездной дорогой, вытянулись вдоль Москвы-реки в два уровня. Нижний уровень состоял из узкой полоски владений и считался привилегированным. Выложенный когда-то валунами берег практически полностью зарос ивняком и малиной, скрывающей вьющуюся вдоль берега едва проходимую тропинку. Один рукав реки упирался в довоенной постройки ГЭС, а второй, рукотворный, поделённый на ванны шлюзов, уходил в сторону, образуя искусственный остров Мнёвники. А через реку, на высоком левом берегу, торчали из-за деревьев мрачные многоэтажки семидесятых.

Однако, пора было и обозначить начало дачного сезона. Как-то незаметно прошла зима. Весна же выдалась довольно бурной, очистив землю от снега за считанные дни.

Шашлык источал неземной аромат и золотился аппетитной корочкой. Порезав колечками красный репчатый лук, настругав крупными кусками маринованные огурчики, он, наконец, наполнил свою любимую дежурную стопку коньяком и с наслаждением выпил. Настроение улучшалось.

«А не переселить ли мне сюда этого шалопая Шмидта? – возникла вдруг мысль. – Пусть поживёт пока тут. Воздухом свободы подышит, порыбачит… Места тут уединённые, тихие, хоть и в черте города. Заодно и дом постережёт. Завтра же вечером, пожалуй, и перевезу его сюда, – решил он. – А там видно будет».

И всё же уверенность в правильности выбранного пути дала трещину. Митрич вдруг представил себя на месте президента и поёжился. Что он может? Со своими наивными представлениями о добре и зле встать во главе государства? В стране, где народ ментально не готов меняться? Которого устраивает существующее положение дел и который до сих пор чтит усатого тирана? И что ему тогда остаётся? Плыть по течению? Или ломать страну через колено? Всё это чревато потрясениями и смутой. Ведь эпоха – это та чаша, которую нужно испить до конца. Потребность в преобразованиях должна быть народом выстрадана, и это должно произойти эволюционным путём, через разочарование – к покаянию. И только нащупав ногами самое дно колодца, ужаснуться, осмотреться, взглянуть вверх, на звёзды, завыть от отчаяния и только лишь тогда, ломая ногти, начать карабкаться вверх, к свету. И в тот момент непременно появятся достойные лидеры и поведут страну в новое, светлое будущее.

– Ты, что ли, считаешь себя не достойным быть президентом нашей страны? Думаешь, что не справишься? Странно… И куда подевались твои амбиции, Митрич? – удивился Робинталь. – К чему тогда были все эти заморочки с нейроприёмниками? Мы же вместе с тобой рисковали… И я верил в тебя! Ты испугался? Спасовал?

– Да не в этом дело, дружище! Ты неправильно меня понял. Помнишь, как у Стругацких, в «Пикнике не обочине»? Как думаешь, почему сталкерам был категорически противопоказан вход в комнату исполнения желаний? Вот и вот! А вдруг человек, неожиданно обретя огромную власть, употребит её не во благо общества? Ведь когда соблазнов слишком много, а подспудное притом выходит из-под контроля, тогда-то и проявляется самая суть человека, зачастую гнилая, нелицеприятная. А что, если это случится со мной? Вот чего я боюсь, друг мой!

– Мне не нравится, в каком контексте ты всё это излагаешь. Применительно к нашему обществу, если смотреть на процессы в динамике, твои доводы в корне неверны. Митрич, ты человек светлый. И ты смог бы во всём разобраться. Я в тебя верю, ты бы справился…

– Нет. Не справился бы. Увы, я переоценил свои возможности. В большую политику, как я понял, идут люди, не отягощённые моралью. И забота о стране у них далеко не на первом месте. Их в основном интересует власть, привилегии, деньги. Ну а что касается меня, то в следующей жизни, друг мой, в следующей жизни. Я ведь тоже не святой…

Внезапно мысли прервал телефонный звонок. Звонил Робинталь.

– Собирайся! – выпалил тот возбуждённо. – Едем на слёт!

– Какой ещё слёт? Пионерский? Нет, я не поеду – галстук у меня не поглажен! Да и с какой стати? А там хоть наливают?

– Байк-слёт, дружище! Явка обязательна! Нас пригласили персонально. И никакие возражения не принимаются. Намечается что-то грандиозное. Что, не знаю, но на нашей зарплате это может отразиться не лучшим образом, если мы игнорируем вот это конкретное мероприятие. Мне открытым текстом так и сказали – премия под угрозой!

– Если бы у меня вчера был фрак, – продолжал кривляться Митрич… – Но у меня и сегодня байка нет! Ты, кстати, так и не ответил – там наливают?..

– Не ёрничай! Я не шучу! Мы едем на моём «Урале». За остальное не переживай. В любом случае поляна нам сегодня обеспечена, я обещаю!

– Ловлю тебя на слове, старина! Сегодня у меня намечался банно-стаканный день на даче. Разминку я уже провёл, планировал вот растопить печь… А тут ты со своим дурацким слётом – нехорошо!

Глава двадцать третья

«Свистят они, как пули у виска… Мгновения, мгновения, мгновения…» – вполголоса напевал любимую песню президент, надевая сверкающий на солнце чёрный мотоциклетный шлем. Наконец-то появилась возможность абстрагироваться от государевых дел, которые, особенно в последнее время, практически всецело овладели его помыслами. Настроению подходил только один эпитет – «прелестно!» По крайней мере, в голове крутился именно он. На сегодняшний день у него был запланирован байкерский перформанс с мотоклубом «Ночные проктологи» под предводительством его старого друга Уролога. Основной костяк клуба состоял из бывших и действующих медиков столичных клиник. Порой встречались очень даже колоритные персонажи. Одним из них, конечно же, был главврач Моргулис. Он приезжал весь в белом, на красном трёхколёсном байке, имеющем имя собственное – «Инсталляция». На заднем сиденье обычно восседали две практикантки в белых кожаных курточках и в белых шлемах. Над байком развевался белый флаг с медицинской символикой – красным крестом и рюмкой для яда. Только змей у него был почему-то двуглавым и с коронами на головах.

Сегодня экипаж Моргулиса был интернациональным – он состоял из перекрашенной в блондинку китайской практикантки Мо и студентки из Зимбабве, которую в поликлинике из-за сложного произношения её имени звали просто Нина. На белых шлемах практиканток также были изображены коронованные змеиные головы. Что говорить, «Инсталляция» вполне соответствовала заявленной теме. К большому сожалению Моргулиса, практиканток на байк-слёт так и не пропустили. То, что на перформанс приедет сам президент, он узнал в самый последний момент. Пришлось отправлять практиканток домой на такси. Девушки очень расстроились.

– Осень саль, осень саль, – повторяла китаянка Мо, безуспешно пытаясь делать круглые глаза. – У васего пресидента осень больсая харисма, я бы осень хотеля не неё посмотреть…

«Урал» Робинталя ничем особенным не выделялся. Обычный серийный мотоцикл с коляской. Чтобы хоть как-то соответствовать клубной специфике, пришлось наскоро оклеить бензобак полосками бактерицидного пластыря и, по совету Баринова, приторочить к запасному колесу ученический гипсовый череп, который он извлёк из своей кладовки. Получилось плохо. Но исправлять что-либо уже не было времени.

– «Он сказал – поехали, он взмахнул рукой…» – куражился слегка хмельной патологоанатом, размахивая руками, когда они, наконец, тронулись в путь.

Череп по каким-то необъяснимым причинам проверку так и не прошёл и отправился на свалку истории. Чем-то он не понравился людям в чёрном.

– Чё за дела? – возмущался патологоанатом. – Оставьте Йорика в покое! И по какому случаю обыск? Чай не к президенту на чай едем?

– К нему самому! – огорошил человек в чёрном. – И не вздумайте там чего лишнего!

Миновали Долгопрудный. Не доезжая Клязьминского водохранилища, свернули на просёлочную дорогу. Почуяв свободу, байки расползлись по окрестностям и двигались хаотично, не реагируя на призывы Уролога следовать строем. Дисциплина хромала.

Наконец приехали. У воды, на невысоком холме, всё было готово к торжественной смычке власти с народом. Дымились пузатые самовары. Пухлые девки в национальных одеждах сновали между накрытыми столами.

Таблички с названиями блюд, очевидно, должны были воскресить утраченную кулинарную память россиян. «Кулебяки». (От «кулебячить – валять руками»), «Козули» (пряники), «Кундюмы» (пельмени с грибной начинкой), «Репа пареная» (Репа пареная) …И всё в таком же духе.

«Он задерживается… Он опаздывает на полтора часа…» – поползло по поляне.

Началось какое-то броуновское движение. Байкеры то сбивались в кучки, то вновь растекались по окрестностям.

– Начальство не опаздывает! Оно задерживается! Слава нашему президенту! – орал какой-то бородатый хмырь, разливая содержимое бутылки в пластиковые стаканчики. Чёрные человечки в растерянности топтались возле своего начальства.

Внезапно из громкоговорителя пригласили отобедать. Расседлав своих стальных коней, байкеры степенно направились к накрытым столам.

Расселись. Мероприятие, позже вошедшее в историю как «Клязьминское чаепитие», началось. Из репродукторов зазвучали патриотические песни. Процесс пошёл.

Глава двадцать четвёртая

Его появление было эффектным. Под вспышки фотоаппаратов президент спускался с зависшего над поляной вертолёта по верёвочной лестнице в толпу журналистов. Он был весь в чёрном, в блестящем мотоциклетном шлеме, уверенный и лёгкий. Гул винтов заглушал восторженный вой и рвал одежды встречающих.

Церемония единения проходила в доброй и дружественной обстановке. Всё было чинно и благородно. Президент хвалил байкеров за вклад в дело укрепления дружбы между народами, интересовался, как и на что функционирует их мотоклуб, и, конечно же, обещал финансовую поддержку, что вызвало в толпе гул одобрения.

Потом он проехался на «Харлее» и посидел за рулём «Инсталляции». Выпил предложенный чай, чем немало удивил присутствующих. Старался быть своим среди чужих и в этом вполне преуспел.

– Так что там у нас в Греции? – неожиданно задал вопрос бородатый байкер. – Там всё есть?

– В Греции – кризис, – благодарно взглянув на бородатого байкера, перешёл на международную тему президент. – Во всей Европе сейчас кризис, в Америке тоже кризис, повсюду кризис! А у нас, а у нас – стабильность! А всё потому, что Европейский Союз раздуло от новых членов, как мыльный пузырь. Вот что есть такое, скажите, этот самый Европейский Союз и что есть, с позволения сказать, западная демократия?..

Лекция затянулась. И когда президент перешёл к экономическому блоку, Баринов потихоньку вполз в коляску мотоцикла. В ногах правды нет.

Но вот «Урал» Робинталя привлёк внимание президента.

– Вот вы говорите – СССР! – продолжал президент. – А ведь в Советском Союзе умели делать довольно-таки качественные вещи. Кстати. Поднимите руки, кто хотел бы вернуть СССР взад? Ага! Подавляющее большинство! Я так и думал. Ну так вот. Обратите внимание на этот мотоцикл марки «Урал»! Вот она – мечта рыбака и охотника семидесятых!

…Как-то с премьером были мы на рыбалке в Туве… – глаза президента просветлели. – Есть там такое замечательное озеро – Токпак-Холь. Вот там-то я и поймал щуку на двадцать один килограмм, как вы помните… А добирались мы туда, как вы думаете, на чём? Правильно! На «Уралах»! Замечательный аппарат! Мощный! Надёжный! А то, что олени на фотографиях, так это, скажу я вам по большому секрету, журналистские штучки.

– А амфоры? – подал голос бородатый байкер…

– Что амфоры?.. Какие амфоры? – удивился президент. – Ах, амфоры? Да. Были амфоры. Только это было совсем в другом месте. В Таманском заливе это было.

На президента вновь нахлынули воспоминания. Этим суровым людям были интересны такие вот мужские чудачества. И он рассказал, как летал на истребителе, управлял электровозом и как гарпунил кита. Как кормил тигра и погружался в батискафе, тушил лесные пожары и управлял комбайном.

– Комбайном? – переспросил ещё больше захмелевший бородач… – А на кой?

– Однако, мы с вами заболтались, – свернул тему президент. – Я смотрю, ваш пассажир уже спит? – обратился он к Робинталю, указывая на дремлющего в коляске мотоцикла Баринова.

– Он после ночного дежурства, устал поди, – растерянно промолвил тот.

– Вот мы с вами его сейчас и разбудим! Вы не против? – промолвил президент, усаживаясь за руль мотоцикла.

– Мы не против! – ответил Робинталь, покорно занимая пассажирское сиденье.

– А я вас помню! Вы – доктор Робинталь…

– Да и я не забыл…

Взревели моторы. Колонна мотоциклистов, ведомая президентом, описала большой круг по поляне и финишировала на крутом берегу водохранилища. Настал черёд журналистской братии. Бывший фотокорреспондент «Бежецкой жизни», а ныне сотрудник одного центрального телеканала, счастливо суетился возле своей съёмочной бригады, выбирая экспозицию и руководя процессом съёмки.

– Всем спасибо! – подытожил президент, ответив на несколько скучных вопросов.

– Господин доктор, – обратился он к Робинталю с вопросом, не предполагавшим отказа, – не желаете пообщаться в другом формате?

– А почему бы и нет? – удивился Робинталь.

– А ваш пассажир?

– Пассажир тоже не против, теперь пришла очередь удивляться Баринову.

– Тогда оставляйте ваш антиквариат тут, о нём позаботятся. А мы с вами немножечко попутешествуем.

Спустившись к воде, они под продолжительные аплодисменты взошли на борт поджидавшего их моторного катера. Отчалили.

– Во дела! Неужели до Кремля на моторке? – удивлялся бородатый байкер.

– Наш человек! – восхищённо произнёс Уролог. – Настоящий национальный лидер! Глыба! Титан!

– Во дела… Эдак можно и жопу отбить! Волны-то какие на фарватере…

Внезапно воцарилась полная тишина. Какие-то непонятные процессы стали происходить на водохранилище. Вода забурлила, расступилась, и из глубины медленно появилось нечто чёрное, сигарообразное.

Вопль восторга заглушил звуки продуваемых цистерн подводной лодки.

– Вау! Под водой что ли пойдут?

– Как это – под водой?

– Вот так – под водой! На подводной лодке!

– Уф! Кррруто! Ай да президент! – раздался чей-то восхищённый возглас из толпы. – В Химкинское водохранилище пойдут – точно туда, отвечаю. Там они базируются!

– А что? Народу нравится! – поддакнул другой…

– И я бы так хотел…

– Хотеть не вредно! Наливай…