Текст книги "Мародер"

А я-то думал, что никто, кроме меня, мои проблемы решать не будет… Подойдя к морозильнику, я вынул бутылку «жигулёвского» и вернулся к столику.

– Вижу, увиденное не произвело впечатления, – разочарованно заметил таймстебль.

Я сел, откупорил бутылку, налил в бокал пива.

– Холодненького по такой жаре не желаете? – предложил я.

Воронцов содрогнулся, отодвинулся от стола, но промолчал. Помнит, гад, как мне ржавую плесень предлагал. Долг платежом красен… Впрочем, при первом знакомстве я ему красную икру предлагал, так что два – один в мою пользу.

– Полагаете, я бы не справился с двумя наркоторговцами? – пренебрежительно сказал я и залпом опрокинул в себя бокал. В кафе никого не было, а стесняться своих тамошних привычек перед таймстеблем я не собирался.

– У Оганеза помповое ружьё, – сказал Воронцов.

– Да неужели? Вы ещё, как давеча, плату потребуйте за спасение моей жизни.

– А почему бы и нет? – Воронцов попытался изобразить на лице оскорблённое недоумение, но выдавали бегающие глаза. – Когда действия хронера приводят к мощной флуктуации, служба стабилизации обязана исправлять ситуацию, по собственному усмотрению либо вытирая хронера, либо милуя его. Когда же хронер погибает в результате несчастного случая и это не приводит к флукуационным всплескам, мы не имеем права вмешиваться в хронологию событий.

– А сейчас какой случай? Первый или второй?

– Не тешьте себя надеждой о своей исключительности. Второй.

– Тогда почему вмешались? Или я так понравился, что решили помочь из чисто альтруистических побуждений?

При слове «понравился» Воронцова передёрнуло, но возразил он по другому поводу.

– Из меркантильных.

– Фи-гуш-ки! – раздельно, с чувством, отрезал я. – Во-первых, в вашей охране не нуждаюсь, как-нибудь в своей жизни сам разберусь, а во-вторых, я не дойная корова.

Воронцов поднялся из-за стола.

– Жаль, а я хотел подработать…

Прозвучало это настолько неискренне, что я не нашёлся, как съязвить. Но теперь был на сто процентов уверен, что если захочу и потребую, он будет ещё доплачивать за мою безопасность.

– Хотите, дам бесплатный совет? – предложил он.

– Не хочу.

– И всё же… Оганез позвонил кое-куда, и через двадцать минут сюда приедут трое крепких парней разбираться, что вы за фрукт такой. Но ещё раньше закончится экспозиция нуль-времени, и Оганез очнётся.

– Ну и что?

– Вы полагаете, он будет вас спрашивать, стрелять ли ему из помпового ружья или нет?

– Обязательно спросит! – в этот раз нашедшись, заверил я. – Оганез – необычайно вежливый и культурный человек. Вы разве не заметили?

– Само обаяние, – не остался в долгу Воронцов, но лицо у него при этом было угрюмым. – Всего вам доброго, – кивнул он и направился восвояси.

Что у меня сегодня за день такой неудачный? Паршиво начался, а продолжился ещё хуже. Не желал я встречаться ни с дружком сэра Джефри, ни с блюстителем стабильности, никакого дела мне не было до местного криминалитета, но они, как по заказу, чередой пошли… Нет, чтобы встретиться со Златой или…

Внезапно я понял, что «или» у меня нет. Основное правило пиллиджера: ни с кем из местных не заводить тесных связей, – и до сих пор я ему неукоснительно следовал. Теперь – дудки! Акция службы стабилизации разрушила моё мировоззрение, и я больше не желал жить жизнью рядового пиллиджера. Хватит мне просчитывать каждый свой шаг, оценивать, взвешивать, лишь бы только прокормиться. Если меня так берегут, лелеют, то пора с этой ситуации иметь дивиденды – жить нормальной, полнокровной жизнью, как будто я действительно прошёл хроноадаптацию. Не знаю, во что это выльется, но пусть будет, как будет. Будущее покажет.

Я подождал, пока таймстебль Воронцов не скрылся с глаз за деревьями вдоль набережной, посидел ещё немного, а затем тоже покинул кафе, не дожидаясь, пока Оганез очнётся и, тем более, когда прибудет его «крыша» выяснять со мной отношения. Нет, я не боялся ни стрельбы, ни драки. Что такое помповое ружьё против нуль-таймера, а владение допотопными боевыми искусствами против владения психокинезом, на порядок увеличивающим мышечную реакцию? Конечно, существуют ещё непредвиденные обстоятельства, но на них у меня имеется Сатана. Однако и предупреждением таймстебля не стоило пренебрегать – пока не узнаю, что за возня вокруг меня ведётся, лучше ничего не предпринимать. Зато словесно пикироваться, стараясь вывести Воронцова из себя, просто-таки необходимо. По крупицам, в запале оброненным таймстеблем, авось что-нибудь выведаю.

Глава четырнадцатая

Ни вечером, ни на следующий день Злата не позвонила, и мне было тошно. Неделю назад, когда мы в первый раз встретились, было всё равно, позвонит она или нет, кто вернёт деньги и вернёт ли – находясь в базовом времени, пиллиджеру приходится многим поступаться для сохранения своего статуса. Допустим, не вернула бы Злата долг, повздорил бы я из-за этого с хозяйкой, выставила бы она меня с квартиры… Что было бы со мной, как с пиллиджером? При контактах с местными пиллиджеру положено держаться корректно и вежливо, чтобы ни флуктационного сучка, ни флуктационной задоринки не образовалось в потоке времени. Скитаясь по гостиницам в предубеждении к рекомендации службы стабилизации, я потратил полгода, пытаясь вычислить на вариаторе иную подходящую квартиру, но ничего лучшего не нашёл. А когда всё же поселился здесь, квартира так понравилась, что ни на что другое не был согласен и из-за суммы, меньшей месячного взноса, не собирался разрушать своё благополучие. Лучше поступиться – тогда и хозяйка станет добрее, и спокойная жизнь наладится. Пиллиджеру иного не надо.

Не может быть у пиллиджера ни друзей, ни хороших знакомых, ни девушки, ни семьи, ибо он ни к кому не имеет права привязываться, равно как никого не имеет права привязывать к себе. Такова судьба пиллиджера, и с этим приходится мириться, как мирятся со своей судьбой миллионы людей, прозябающих на нелюбимой работе, но, тем не менее, находящих в этом смысл жизни. Работа пиллиджера была моим смыслом жизни, однако после встречи с таймстеблем Воронцовым смысл превратился в фикцию, и я понял, чего лишился, став пиллиджером. Не было рядом друга, с кем можно поделиться своими неурядицами, не было подруги, с которой можно забыться, потому и жалел, что Злата не звонит. Вряд ли это любовь – мне хотелось чьего-то участия, понимания, а ближе Златы никого не было. Хотя и она была чрезвычайно далека…

Всё утро я бродил по квартире, как неприкаянный, не находя себе места. Сатана возлежал на диване, сочувственно наблюдал за мной, но стоило посмотреть в его сторону, как он отводил взгляд. Понимал он меня, как никто, но толку-то с того? Охранник он был хороший, но друг никакой. Можно ли назвать свою руку, ногу, свою тень другом? Мысленное общение с Сатаной напоминало разговор с самим собой, а когда человек начинает «дружить» сам с собой, то это уже не дружба, а диагноз.

Под вечер я окончательно уверился, что Злата не позвонит. Собственно говоря, а почему она должна звонить? Кто я ей такой, и что о себе возомнил? У неё своя жизнь, круг друзей, а у меня ни друзей, ни нормальной жизни. Так, существование…

Меня подмывало включить вариатор и посмотреть, чем занималась Злата эти дни и где находится сейчас. Но, не единожды подходя к столу в кабинете, я пересиливал себя и не прикасался к вариатору. Если решил жить в базовом времени обычной жизнью, как все местные, изволь держать слово. И нечего тешить себя безосновательными надеждами.

Чтобы как-то развеяться, я сел на диван рядом с Сатаной, включил телевизор… И через полчаса поймал себя на мысли, что не улавливаю смысла передачи. Переключил несколько каналов, но не нашёл ни одной передачи, которая меня бы увлекла. Тогда я выключил телевизор, повернулся к Сатане и требовательно посмотрел на него. Котище нехотя поднялся на лапы, лениво выгнул спину, наконец-то посмотрел мне в глаза и коротко муркнул.

– У кошечек на крыше мурчать научился? – хмуро поинтересовался я.

Сатана пренебрежительно фыркнул, намекая, что это его личное дело. Я не стал спорить – в конце концов, сам поставил условие, что тему кошечек мы обсуждать не будем.

– Собирайся, – вздохнул я. – Пойдём, прогуляемся.

Мог и не говорить – как всегда тень о моём решении знала наперёд, но молча общаться со своим эго я категорически отказывался. Так и сбрендить можно.

Сатана искоса посмотрел на меня и состроил ехидную чеширскую улыбку. Мол, чего ему собираться, это мои проблемы.

Я снова вздохнул, открыл шкаф, достал джинсовую куртку, надел и тут же почувствовал, как на спине под курткой умащивается личный кондиционер. Какой он к чёрту друг, когда с ним словом не перемолвишься?

Если идти задворками, то от моего дома до казино «Фортуна» немногим больше получаса ходьбы, но я не стал бить ноги и сел в такси. И поплатился, так как попал в вечерний час пик и вместо десяти минут езды добирался до казино полтора часа. Если бы воспользовался вариатором, то ничего подобного не случилось, но… Во всём есть свои издержки, и пора к ним привыкать. Издержки моей профессии гораздо хуже.

«Привыкалось» с трудом, и я ёрзал на заднем сиденье, как на иголках, давя спиной Сатану, будто он был во всём виноват. Сатана выносил издевательство стоически, словно ему на роду написано служить подушкой, зато шофер такси то и дело оглядывался, однако, натыкаясь на мой хмурый взгляд, заговорить не решался. Всё же, когда до казино оставалось метров триста, и мы в очередной раз застряли в пробке, он наконец-то решился.

– Свечи с эвкалиптом не пробовали? – сочувственно поинтересовался он.

– Что? – не понял я. Извиняться за пробки на дорогах шофёр не собирался.

– Хорошо при геморрое помогают, – пояснил он. – Поверьте на слово, кому-кому, как не шофёру знать. Профессиональная болезнь.

Говорил он серьёзно, с сочувствием, но мне, с моим плохим настроением, показалось, что издевается. Я глянул на счётчик, выбрался из такси и бросил на переднее сиденье деньги.

– Вставь их себе в задницу, – жёлчно посоветовал я.

– Не-е… – не согласился таксист. – Свечи с эвкалиптом лучше. Рекомендую.

И намёка на юмор в его голосе не было.

– Кто бы спорил… – буркнул я, быстрым шагом направляясь к казино. Может быть, шофёр действительно сочувствовал, но на фига мне его сердобольные советы? Разве что Сатану в Геморроя перекрестить. Существовали в библейские времена Содом и Гоморра, а у меня будут Сатана и Геморрой. По сути, конечно, ничего общего, зато созвучно.

И без того не радужное настроение испортилось окончательно, однако, пройдя сотню метров, я немного успокоился. И чего окрысился на таксиста, зачем на нём злость срывал? Человек искренне сочувствовал, можно сказать, в товарищи по несчастью набивался… Поговорили бы, обсудили наболевшие проблемы, глядишь, и появился бы наконец друг. Так сказать, на геморроидальной основе… Гм… Оченно полезное знакомство, только о такой дружбе и мечтал.

В огромном зале казино гремела бравурная музыка, мигали разноцветные лампочки, от вращающихся зеркальных шаров по полу бегали блики. Я остановился на пороге, огляделся. Атмосфера вечного праздника приступила к обработке плохого настроения, подтачивая его, как талая вода весенний лёд, но я знал, что полностью раскрепоститься теперь никогда не удастся. И никакого вариатора для знания своего будущего не нужно. Кончилась жизнь вольного пиллиджера и началась жизнь… кого? Чёрт его знает, кого! Охарактеризовать своё нынешнее положение я не мог. Но даже когда привыкну к новому статусу, всё равно на душе останется горький осадок по утраченной вольнице… Служба стабилизации не та организация, которая оставляет в покое завербованных агентов. Если коготок увяз, то придётся тянуть ярмо до самой смерти.

Вдоль бесконечного ряда игральных автоматов я прошёл в дальний угол казино и сел на привычное место за стойку бара. Серёжа обслуживал молодую парочку, они весело болтали, и я, не став мешать, посмотрелся в зеркало за уставленными бутылками полками бара. Н-да, вид у меня ещё тот… Будто неделю беспробудно пил.

Серёжа закончил разговор с молодой парой и подошёл.

– Добрый вечер, Егор Николаевич, – поздоровался он.

Я рассеянно кивнул и поднял на него глаза. Только сейчас заметил, что бармен чем-то неуловимо похож на сэра Джефри, но не имел флуктационного следа. Впрочем, это ни о чём не говорило – у меня тоже с некоторого времени не было флуктационного следа. Интересно, имеет ли бармен отношение к сэру Джефри со товарищи, или у меня паранойя?

– Ты в этом уверен, Серёжа? – спросил я.

– В чём?

– В том, что вечер добрый?

Бармен внимательно посмотрел на меня.

– У вас неприятности?

Я неопределённо повёл плечами.

– Да как тебе сказать…

– А так и скажите. Прямо.

Серёжа смотрел мне в глаза, и я наконец-то понял, чем он похож на сэра Джефри. Широкой переносицей и почти сросшимися над ней бровями. Но, главное, взглядом – открытым, понимающим. Редкость в нынешнем обществе, где каждый себе на уме.

– И много людей тебе тайны доверяют?

Бармен широко улыбнулся и развёл руками.

Много, понял я, но распространяться о чужих тайнах он не собирался. Полезное для бармена свойство… Только и я никому не собирался доверять свои тайны, в том числе и бармену, несмотря на наши приятельские отношения.

Краем уха я уловил щебетание молодой парочки и повернулся. Они пили лёгкие коктейли, во все глаза рассматривали казино и отпускали восторженные междометия. Их лица также были чем-то похожи и на лицо бармена, и на лицо сэра Джефри. Определённо, паранойя.

– Твои знакомые? – кивнул я в их сторону.

– Нет, – покачал головой Серёжа. – Провинциалы, первый раз в Москве, первый раз в казино. Своего рода туристический вояж.

При слове «туризм» и его производных я всегда настораживаюсь, хотя местных туристов, естественно, гораздо больше, чем туристов оттуда. Но это не паранойя, а обыкновенная осторожность пиллиджера. Чёрт его знает, с кем может свести судьба за стойкой бара. В прошлый раз именно здесь пересеклись наши пути-дорожки с таймстеблем Воронцовым, и больше подобных встреч я не желал. Ни с блюстителями стабильности, ни со странными типами на одно лицо с сэром Джефри. Подсознательно я искал эту похожесть, нашёл её даже в молодой провинциальной парочке, но, к счастью, флуктационного следа ни у кого из них не было. Невольно вспомнилась почти аналогичная парочка провинциальных туристов в отеле «Виржиния». Правда, были они пожилыми и никакого сходства с «людьми на одно лицо» не имели.

– Что будете заказывать? – прервал мои мысли Серёжа.

– Что буду заказывать? – переспросил я и тяжело вздохнул. – Уж и не знаю…

– Как насчёт пивка? «Баварского»? В прошлый раз, насколько помню, вам понравилось.

Я подумал, однако, вовсе не о пиве. Раньше обращение к себе бармена принимал как должное, но теперь, увидев, как он непринуждённо общается с провинциальной парочкой, мне стало завидно.

– Серёжа, мы вроде бы давно знакомы…

– Давно, но не всю жизнь, – уклончиво согласился он, как будто понимая, к чему я клоню.

– …А этих ребят, – продолжил я и кивнул в сторону парочки, – ты в первый раз видишь.

– К чему это вы, Егор Николаевич?

– Я не намного старше тебя и их тоже. Тогда почему ты с ними на «ты», а со мной всегда на «вы» да ещё по имени-отчеству?

Бармен улыбнулся.

– Потому, Егор Николаевич, что вы – человек респектабельный, всегда при деньгах, цену себе знаете, с собеседником держите дистанцию, а я и они, – он указал глазами на провинциалов, – средний класс, живущий от зарплаты до зарплаты. Вам не ровня.

Серёжа спокойно смотрел на меня, и я не видел в его глазах зависти. Ему нравилась его жизнь, и менять её на мою, «респектабельную и при деньгах», он не хотел. Правильно, в общем-то, делал… Это я бы с ним, не глядя в вариатор, махнулся.

– Так как насчёт «баварского»? – снова предложил он.

– Лучше водки.

– Егор Николаевич… – укоризненно покачал головой Серёжа.

– Водки, – упрямо повторил я.

Сережа поставил передо мной рюмку, налил водки.

– Огурчик, грибочки?

– Красную икру, – буркнул я и, не дожидаясь закуски, опрокинул в себя рюмку.

Бармен поставил на стойку блюдце с красной икрой, воткнул ложечку и пододвинул ко мне. Но я к икре не притронулся, застыв в неподвижности. По мере того, как водка, скользнув по пищеводу, медленно проникала в организм, межвременная тень каплями вытекала из правой штанины на пол и чёрными брызгами уносилась в хороводе бликов вращающегося зеркального шара. Что это ещё Сатана удумал? Чего ему не сидится? Как дитя малое – ему бы резвиться, да резвиться, а мне всё потом боком выходит.

– Водка не в то горло попала? – сочувственно поинтересовался Серёжа. – По спине постучать?

– Всё нормально… – выдохнул я, взял ложечку икры, закусил и скосил глаза на пол. Чёрные лоскуты межвременной тени, перемежаясь с зеркальными бликами, неслись по полу и мышами разбегались по залу казино в разные стороны.

– Ещё налить? – предложил Серёжа.

Я согласно кивнул, выпил вторую рюмку, и разлившийся по телу алкогольный дурман оказал успокаивающее действие. Да какое мне дело, что за карусель устраивает здесь Сатана? Я к нему в сторожа не нанимался, его ко мне в стражи навесили.

Бармен от меня не отходил.

– Поплотнее перекусить не желаете, Егор Николаевич?

Я посмотрел на него. В сердоболие и участие Серёжи не верилось. Раньше, когда я задумывался, он тактично отходил в сторону или к клиентам, а сейчас…

Провинциальная парочка допила коктейли и поглядывала на бармена, ожидая продолжения разговора, но Серёжа делал вид, что занят обслуживанием клиента. Или не делал, а на самом деле обслуживал, а у меня снова разыгралась паранойя.

– А что можешь предложить?

– Оленину по-охотничьи, – доверительно сообщил он. – Весьма рекомендую. Редкое, по нынешним временам, блюдо.

«По нынешним временам» задело во мне хронера, и я насторожился. Неужели опять начинается?

– Да?

Я сделал вид, что удивился.

– Сейчас не средние века, когда благородные олени бродили по лесам Европы и на них устраивали охоту.

– Так это оленина из девятнадцатого века? – индифферентным тоном бросил я пробный шар.

И не попал.

– Окаменелостями не торгуем, – широко улыбнулся бармен, и я поверил в его искренность. Не имел он представления о путешествиях во времени, просто фраза пришлась к месту. – Это мясо не благородного оленя, а северного. Поставка с Чукотки.

– С Чукотки? Олигарх чудит… Тогда и цена на него безбожная.

– Для них безбожная, – кивнул в сторону провинциалов бармен. – А для вас вполне приемлемая.

Он поставил на стойку закрытый одноразовый судок с ценником. При виде цены брови у меня взлетели, но отказываться я не стал. В конце концов, в пиллиджеры пошёл именно для того, чтобы хорошо жить и вкусно есть. Первое у меня отобрали, и что осталось?

– Ладно, попробую…

– Не разочаруетесь, – пообещал Серёжа. – Ещё чего-нибудь?

Я хотел поблагодарить и отказаться, но вспомнил он лежащем в кармане бриллианте.

– Да… – неуверенно протянул я. – Но вопрос не по теме…

– Спрашивайте.

– У тебя нет знакомого ювелира? Хорошего?

– Зачем вам? – удивился Серёжа.

– Не грабить, конечно, – фыркнул я. – Хочу дамский перстенёк заказать. С бриллиантом. Бриллиант мой. Не хочется попасть на жулика или дилетанта.

Серёжа понимающе покивал, достал из-под стойки визитную карточку и протянул мне.

– Держите, это один из моих клиентов, – сказал он. – Сделает не хуже Фаберже. Когда с ним свяжетесь, сошлитесь на меня. Не откажет.

Я глянул на карточку, и брови у меня взлетели.

Золотых дел мастер

художник

Анатолий Греков

– Оп-па! Надо же, кто у тебя в клиентах ходит! – восхищённо покачал я головой. Имя ювелира Грекова гремело по всей Европе.

– Да вот так уж… – развёл руками Серёжа, расплываясь в довольной улыбке.

– Слушай, а у тебя случайно визитки Президента нет?

Серёжа рассмеялся.

– Президента какой компании? – лукаво переспросил он.

– Президента России или, на худой конец, Соединённых Штатов, – не остался я в долгу.

– Всё может быть, всё может быть… – многозначительно парировал Серёжа, кивнул и, отойдя к провинциалам, принялся их обслуживать.

Я покачал головой. Артист… Затем пододвинул к себе судок с олениной и открыл.

Внутри судок был разбит на три отделения: в большом отделении лежал кусок аппетитно приготовленного мяса, а в двух малых – горчица и хрен. Взяв вилку и нож, я потрогал мясо и понял, что оно холодное.

Серёжа у клиентов не задержался. Налил им по второй порции коктейлей, перебросился парой слов и вернулся ко мне, к явному неудовольствию провинциалов, собиравшихся возобновить оживлённую беседу.

– И как вам оленина? – поинтересовался он.

– Не знаю. Холодная. Разогрей в микроволновке.

– Что вы, Егор Николаевич, – снисходительно покачал головой бармен, – оленину едят холодной. Кстати, не советую пользоваться ни хреном, ни горчицей.

– Почему?

– Вкус мяса не прочувствуете.

Я отрезал небольшой кусочек, наколол вилкой, попробовал. В меру плотная, сочная, оленина напоминала по вкусу мясо мамонта. Пробовал я хобот мамонта на вертеле, когда совершил вояж к хронерам-неандертальцам, навсегда переселившимся в плейстоцен. Правда, они называли свою эпоху Благословенными Временами, Когда Луны Ещё Не Было. Поэтически выспренно, что совсем не соответствовало скудости жизни неандертальцев, и я больше двух дней там не выдержал, хотя перед вояжем подумывал остаться в каменном веке навсегда. И всё же жизнь в плейстоцене была лучше, чем там.

– Ну и как?

– Угу-м. Вкусно, – покивал я головой и поглядел на ценник. Назойливость бармена начинала надоедать. Можно подумать, что угощал олениной за свой счёт. – В следующий раз, когда захочу оленины, полечу на Чукотку.

– Не стоит, – улыбнулся Серёжа. – Вы знаете, кто хозяин казино? Оленина у нас будет всегда.

Я хмыкнул и постучал пальцем по ценнику на судке.

– Стоит, ещё и как. Думаю, билет до Чукотки и обратно обойдётся дешевле вашей порции.

– Разве что вы там тушу съедите, – развёл руками бармен.

Я отвернулся от стойки, оглядел зал и не увидел среди несущихся по полу зеркальных бликов чёрных лоскутов Сатаны. Куда он запропастился, какую каверзу готовит? На душе снова стало тоскливо и пусто.

– Плесни-ка ещё водки, – попросил я.

– Это вы напрасно, – покачал головой Серёжа.

– Почему? Перебью вкус оленины?

Мне всё больше и больше не нравилась его назойливая опека.

– Из серьёзных неприятностей нужно искать выход, а не заливать их водкой.

Я вздрогнул и внимательно посмотрел в глаза бармену. И он их не отвёл. Мои отношения со службой стабилизации были безысходными, на что же тогда намекал Серёжа? Он определённо что-то знал, но что именно? Какие ещё «серьёзные неприятности» у меня были? Они, как известно, косяком ходят. Если пошли чередой, ничем не остановить.

– Что ты имеешь в виду? – глухо спросил я.

Бармен взял стакан, помыл и принялся сосредоточенно вытирать полотенцем. Я его не торопил.

– Не в моих правилах давать советы… – раздумчиво проговорил он, рассматривая стакан на свет. – Болтливые бармены долго на одном месте не задерживаются.

Я молчал.

Серёжа бросил на меня мимолётный взгляд и снова принялся протирать стакан.

– Вчера, Егор Николаевич, вами интересовались…

Я молчал.

– Вам не любопытно, кто?

– Кто? – разлепил я губы.

Серёжа поставил стакан на стойку, бросил полотенце и наклонился ко мне.

– Лёва, официант из летнего кафе на набережной.

У меня отлегло от сердца, и я фыркнул.

– Тоже мне – проблема! Налей-ка лучше водки.

Моя реакция Серёжу озадачила, и он налил мне водки. Я выпил, крякнул, закусил икрой, затем отрезал кусок оленины, мокнул в горчицу и отправил в рот.

– С горчицей тоже неплохо, – заявил я.

Бармен неодобрительно покачал головой.

– Вы ведёте себя так, будто всего лишь не расплатились в кафе «У Лукоморья»…

И здесь я вспомнил, что действительно не расплатился. Правда, Оганез предложил «кушать за его счёт», но я не собирался принимать подачку, к тому же обещал Лёве щедрые чаевые.

– А ведь точно! – хлопнул я себя по лбу. – Не расплатился! Иначе, с чего бы официанту меня разыскивать? – Я насмешливо посмотрел на бармена. – Кстати, Серёжа, а откуда ты Лёву знаешь?

Бармен не принял моего шутливого тона.

– Два года назад вместе здесь посменно работали. Он начал приторговывать наркотой, менеджер узнал, и его выгнали.

Серёжа смотрел на меня оценивающим серьёзным взглядом.

– Ты хочешь сказать, что в казино наркотой не торгуют?

– Игорный бизнес – легальный, а дивиденды он приносит такие, что наркоторговцам и не снились. Зачем же его мешать с криминалом?

Серёжа говорил спокойно, размеренно и оценивающего взгляда с меня не сводил.

Я усмехнулся.

– И ты полагаешь, что если я, «человек респектабельный и при деньгах», то занимаюсь чем-то подобным?

– Если бы полагал, то ничего бы вам, Егор Николаевич, не говорил.

А вот здесь я ему не поверил и прежде всего потому, что на самом деле занимался «чем-то подобным», а, по современным понятиям, и того хуже. Если в средние века вендетта считалась честью и доблестью, то сейчас за такую «доблесть» храбреца приговаривали к пожизненному заключению без права помилования. Меняются времена, меняются нравы, меняется психология. Там моя профессия считалась престижной, здесь, узнай бармен Серёжа, чем я занимаюсь, руки бы не подал. Статус мародёра здесь ниже статуса наркоторговца, и ниже уже некуда.

– А ты, Серёжа, пока ничего мне и не сказал, – заметил я.

– Можно, конечно, и так интерпретировать, – согласился бармен. – Но я вас предупредил. Не знаю и не хочу знать, чем вы занимаетесь, и что вы не поделили с Лёвой, но советую месяца два не показываться ни в казино, ни в кафе «У Лукоморья».

– Спасибо, – кивнул я. – Налей-ка ещё водки, а то всухомятку оленину мне не доесть. А она большие деньги стоит.

В искренность совета я поверил, но следовать ему не собирался.

Серёжа сокрушённо покачал головой, но водку налил.

– Лучше бы вы сразу ушли, – сказал он и отошёл к заскучавшей провинциальной паре. Слово за слово, они снова разговорились, молодые люди оживились и повеселели. С любым посетителем бармен обязан находить общий язык, и Серёжа это умел. Основа процветания любого бара – умение бармена так говорить с клиентом, чтобы ему захотелось прийти ещё. И друзей с собой привести.

При мысли о друзьях опять стало тошно. Я поискал по залу глазами навязанного мне «друга», нигде не обнаружил следов Сатаны и залпом выпил рюмку водки. Тоже мне, друг называется…

Я принялся за оленину, но ел без аппетита, не ощущая вкуса. Насыщался впрок, как делал это там, и оленина представлялась мне куском переваренного дёрна оттуда.

До уха доносились обрывки непринуждённого разговора бармена с клиентами; провинциалы охали и ахали, узнавая, какие деньги иногда выигрывают в казино и какие часто проигрывают. Внезапно Серёжа прервал разговор на полуслове, пронёс мимо меня два грязных стакана, поставил их в мойку и буркнул, почти не раскрывая рта:

– Напрасно вы не ушли, Егор Николаевич. Ждите гостей…

Не глянув на меня, он вернулся к клиентам и продолжил разговор как ни в чём не бывало. Спасибо, что предупредил, хотя мог этого и не делать. Он рисковал, а мне было всё равно, но Серёжа этого не знал. И это было приятно. Другом я назвать бармена не мог, а вот приятелем… Только сейчас я понял этимологию слова «приятель».

Я не стал оборачиваться и посмотрел в зеркало за стойкой. Людей в зале было много: кто играл с автоматами, кто глазел, как играют другие, кто праздно ходил, – и определить того, кто должен был подойти ко мне, я сразу не смог. Зато бросилось в глаза, как у свободных автоматов странно подрагивают барабаны, а у некоторых самопроизвольно крутятся, пытаясь совместиться в выигрышном варианте. Чёрных лоскутов Сатаны нигде не было видно, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто пытается сорвать Джек Пот.

Только этого не хватало! Если престарелая дура оттуда спровоцировала своим выигрышем флуктуацию шестого-седьмого порядка, то какая флуктуация может случиться, если жетоны рекой посыплются изо всех автоматов подряд?!

Однако я тут же успокоился, уловив подсознанием посыл межвременного эго, что никакой флуктуации не будет. Страж для того ко мне и приставлен, чтобы сглаживать любые флуктационные завихрения потока времени вокруг моей особы, и сейчас он занимался именно этим.

Отвлёкшись на проделки Сатаны, я увидел незваного гостя только тогда, когда он подошёл к стойке бара. Смуглый сухопарый мужчина среднего возраста в безукоризненном тёмном костюме с аристократическим лицом кавказского князя и ледяными остановившимися глазами сел на табурет рядом со мной, достал из кармана золотой портсигар, вынул длинную тонкую сигарету, прикурил. Вёл он себя так, словно вокруг никого не было: ни меня, ни бармена, ни молодой пары из российской глубинки и вообще никого в зале казино; будто он до такой степени презирал окружавший его мир, что не считал нужным кого-либо замечать. Определённо его праправнуки мутировали в постантов – похожи они с Воронцовым как две капли воды. Один генотип.

Подошёл Серёжа и поставил перед ним пепельницу.

– Что будете заказывать?

Новый клиент неторопливо затянулся, выпустил пару красивых колец табачного дыма.

– Коньяк, – наконец, обронил он, глядя сквозь бармена.

– Какой именно?

– Хороший, – всё так же глядя в никуда, сообщил он.

Серёжа налил рюмку «Hennessy», поставил на стойку и отошёл к провинциальной парочке. Наклонившись к ним, он что-то тихонько сказал, лица у молодых людей вытянулись, они опасливо покосились в нашу сторону, быстро расплатились и поспешно ушли.

Я посмотрел в зеркало и увидел сопровождающих «кавказского князя». Двое ребят спортивной комплекции в джинсах и просторных светлых рубашках стояли у игральных автоматов вполоборота к бару и делали вид, что играют. Один стоял справа, другой – слева, отрезая мне пути к бегству. Но я не собирался бежать.

«Князь» пригубил коньяк, поморщился и поставил рюмку на стойку.

– Меня зовут Арчил, – представился он, не считая нужным повернуться ко мне лицом.

Я промолчал, хотя на языке язвительно вертелось: «Кто же не знает Арчила? Такую личность издалека видно!» Намазал последний кусочек оленины горчицей, затем хреном и, отправив в рот, принялся методично пережёвывать. Прав был Серёжа, горчица с хреном напрочь перебивала вкус оленины, но в момент опасности во мне подсознательно проявилась сущность реликта. Там ни крошки, ни капли съестного не мог оставить. Не такое приходилось едать.

Арчил снова пригубил коньяк, снова поморщился.

– А ты – никто, и звать тебя – никак, – изрёк он, по-прежнему не глядя на меня. – По моим данным, ни к силовым структурам, ни к криминалу ты не имеешь никакого отношения. Пустышка. Червь.