Текст книги "В гостях у императорской четы"

– О! Боже! – вскрикнул Барабаш, каменея от ужаса.

Бледная холодность и остекленевшие глаза Хальва напугала, даже видевшего виды Локки.

Он принялся хлестать по щекам деревенеющего конунга. Голова его летала из стороны в сторону, не подавая признаков жизни. Надо было облить умирающего беднягу водой, но её под рукой не было.

– О!.. – только и смог вымолвить Ирвинг, протяжный, глубинный звук, тут же поник, а окоченевшая голова обмякла и разом упала на грудь, упираясь грузным подбородком.

– Хальв!!! – прокричал Локки, продолжая шлёпать конунга ладонями по лицу.

Лицо стало розоветь.

– Хальв!!! – обнадёживающе кричал несуразный, как будто этот выкрик мог помочь.

Конунг вздрогнул. Такой истерический вопль он слышал впервые. Крик шёл откуда-то издалека, он ворвался в зыбкое пространство тишины и покоя, приводя там всё в движение. Какой-то несуразный тип, схватив его за шиворот, принялся тащить из плавающей колыбели безмолвия похожего на Валгаллу Одина.

Как только Хальв покинул место пира Бога Войны, он задёргался. Принялся лихорадочно размахать руками и жадно хватать воздух широко раскрытым ртом, будто, он хотел им насытиться впрок.

Локки, в очередной раз, схватил его за край рубахи. Встряхнул. Посадил напротив и стал на него неотрывно смотреть, тяжело дыша и что-то выговаривая.

Ирвинг дышал. Глаза его издали живительный позыв и изучающе задвигались по пространству глазных яблок.

Ангел, отдыхая, неотрывно смотрел на Хальва. Перед ним был зверь, и его беспомощность в данный момент, ни как не устраняла его опасности. Этот зверь – в гармоничном убранстве воинственной залы с вытянутыми вперёд грязными ногами, выпирающими из-под ажурных складок бархатной портьеры, был, как преддверие грядущего времени. Эры – с изобилием, зловещих потрясений, варварским – великим нашествием диких народов и роковым влиянием этого движения, на судьбы людей, на целые нации и народности и даже Империи. Этот варварский заснувший дикарь, готов был оставить свой след в истории, на целые эпохи вперёд и затронуть ни одно поколение своей дикой свирепой мощью.

Локки, всматриваясь в просыпающиеся глаза, не представлял даже, в своих жутких снах, масштаб этого несчастия. Ни как, не полагая, что от этого дикого звериного рыка вздрогнет Земля и содрогнётся Мир. И многим не поздоровится в эти времена и придется несладко и нелегко. Барабаш не мог анализировать, в этом трагичный момент конкретного человека, как и судьбу человечества.

– Срочно встаём!! Встаём! Встаём! – Локки принялся призывать конунга встать и идти вслед за ним в сад.

На крик вернулся Феодосий и молча смотрел за происходящим. В мыслях, он желал вызвать врача, но ни кого под рукой не было, а оставить Локки, один на один со смерть его приятеля, он не мог, что-то говорило ему: «Будь здесь, в величественных просторах могущественной залы! Здесь решается твоя «Судьба».

Кому-то там наверху было совершенно наплевать, кто придёт к нему в ближайшие дни. Ему был важен баланс сил царствующих на земле и совершенно неважно кто это будет по персоналиям. «ОН» давал Локки шанс продлить Флавию Юниору жизнь. Но «Пройдоха» не внял его действию и упрямо бился за жизнь Хальва Ирвинга.

Барабаш не понимая, что делать дальше, сидел, всматриваясь в происходящий ужас на лице конунга.

Скандинав продолжал смотреть не сфокусированным, расплывчатым взглядом и от того мало, что понимал. Барабаша Ирвинг узнал по голосу, а вот его соседа узнать не мог. Император стоял сзади «Пройдохи» и, не вмешиваясь, смотрел.

Феодосий готов был в любую минуту прийти на помощь, но, продолжал стоять, храня полное молчание.

Хальв пытался понять: «Кто же, ещё стоит рядом с Локки?», но второй присутствующий продолжал упорно молчать.

Конунг, не желая находиться в догадках, принялся прищуриваться. Это всё получалось, в виде гримас и кривляний. Только, он не успокаивался, настраивал фокус, однако, его жеманная акробатика, как он не старался, не помогала.

Понимая, что уговорами делу не поможешь, Локки уже подумал, взвалить его на себя и оттащить в сад. Как на шум зашли двое слуг с подносами в руках.

Они молча встали поодаль.

Локки, заметив их появление, велел им поставить подносы и вынести лежащего Хальва в парк. Они, вняв указаниям, перевели свои взгляды на басилевса и лишь, когда Феодосий кивком головы подтвердил, «исполнять услышанное» они, поставив металлические листы с загнутыми краями на подоконник. Как конунг, тут же, начал бледнеть.

Ирвинга взялся трясти озноб. Все собравшиеся испугались, глядя, как вытянулось его тело и начало вновь синеть.

Глаза его, опять, закатились, и судорога принялась крутить его тело.

Локки велел подать ему кубок вина и стал заливать содержимое в корчившийся рот приятеля. Вино толчками двинулось по кровотоку, оживляя умирающего правителя. Глаза его забегали, возвращаясь из небытия, и заблестели. Предметы приобрели свои исконные очертания. Хальв улыбался, узнавая знакомые лица, Локки и императора. Настроение с глубокого минуса поползло в пике образный плюс.

– Ах, – облегченно выдохнул Хальв продолжая улыбаться.

– Засиял, то!.. Засиял!! – Локки протянул ему очередной кубок, для закрепления результата. Добавка ещё больше заставила сиять его лицо, и он обрадованно потянулся ещё. Но, Локки велел рабам взять его с двух сторон и отвезти в сад. Конунг, что-то пытался возражать, тянулся к подносу, но крепко сложенные парни, не обращая ни какого внимания, на его реплики и призывы, уводили его от манящей плоскости на нижние этажи.

Любопытствующая публика с интересом взирала на рыжего гиганта и двух, прытких карликов, по сравнению с ним, хотя это двое были, когда-то искусными гладиаторами.

Глава 11
В саду перед баней

Гости императора играли в парке в тряпичный мяч, перекидывая его друг другу и забивая в ворота, не имеющие перекладины. Штангами служили два огромных кипариса, так, они разогревались перед баней.

Несколько толстяков сенаторов важного вида, стояли, чуть поодаль, беседуя между собой, в дурно сидящих тогах на их жирных телах. Они выглядели как пострелы, но сохраняя при этом присущую им степенность. Как у всех политиков у них был отсутствующий вид, но эти ребята знали себе цену.

Огромный нефтяной факел освещал всю поляну красным пламенем, а вместе с тёмным звёздным небом, создавался эффект сказки. Освежающая прохлада тенистых аллей с ароматами исходящими от бесчисленных кустарников звали к жизни. В центре лужайки бил фонтан. Локки подвел Хальва к фонтанной чаше и обмыл ему лицо, приводя несчастного в чувства.

– Когда домой? – выпалил конунг. Он, от выпитого вина, опять стал пьянеть и смотрел, вылупленными, мало, что понимающими глазами.

– Соскучился?.. – весело спросил Локки, видя его в присущем ему здравии.

– Ага!

– Тогда скоро! Вот в баню сходим! И вперёд!!

Конунг машинально закивал головой.

– Ты, здесь посиди немного, а я императору сокола запущу, – сказал он и быстро исчез.

Локки надо было убедиться, насколько глубоко в сознание птицы засел страх падения с высоты. Прибегать к осмотру сокола с помощью факела было бы чревато, во-первых – огнем можно дополнительно испугать птицу, усугубив её и без того не радостное состояние, во вторых – не увидеть истинной картины вещей. Предстоящий рассвет, мог только поспособствовать определению его истинного и полного состояния.

На краю поляны группа людей продолжала играть в мяч. Кто-то из слуг с подносом в руках направлялся в их сторону. Это действие не осталось не замечено Хальвом. Он окликнул раба и принялся опрокидывать ёмкости одна за другой, с доброй круглой физиономией, сияющей от счастья. Сила вина, вновь свалила здоровенного Ирвинга, уж который раз за сегодня, отправляя его в привычное горизонтальное положение. Он смог, лишь, шатаясь добраться обратно до дерева и тут же упал.

По мягкой зелёной, скошенной травке, прогуливалась парочка павлинов, самка и самец. У них под ветвями нависших кустов было гнездо. Для удобства общения они сели на лежащего Хальва и принялись планомерно с небольшими интервалами выкидывать на его холщовую рубаху содержимое из своих внутренностей, окрашивая его белоснежный лен в желто-зеленый цвет. При каждом испражнении птицы впивались в его тело своими острыми цепкими когтями. После, скольких вонзившихся в него когтей не известно, изгаженный конунг вскочил и словно привидение, бледный и весь в испражнениях, пошёл, не понимая «куда и зачем?» От резкого подъема у его закружилась голова, в глазах потемнело и он, с трудом держась на ногах, обхватил попавшее на его пути дерево, замер точно огородное пугало, извергая содержимое своего желудка. За этой процедурой его застали слуги, приняв за нового раба из вестготов.

За оплошность одного раба наказывали десятки, а то и сотни рабов, связанные между собой обязательствами, хотя, они порой даже и не знали друг друга и не видели ни разу. Во избежание наказания они оглушили Ирвинга дубиной по затылку и, связав, оттащили в помещение, отведённое для рабов, для выяснения личности.

Старший сотник из рабов, увидев связанного гостя, пришёл в ужас. Он велел подчинённым, ещё раз, для уверенности, пока тот не пришёл в себя, долбануть конунга по голове и оттащить обратно на прежнее место.

– Не забудьте его развязать, – напутствовал сотник подчинённых рабов.

Локки, вернувшись с охотничьего двора, не обнаружил Ирвинга. Он принялся его искать, осматривая всё вокруг. Под нависшими ветвями он обнаружил гнездо с кладкой. Осваивая пространство парка, он заглянул за кусты алых и белых роз, растянувшихся плетьми на шпалерах, между белых колон и даже заглянул под круглый мраморный стол, стоящий рядом, в надежде найти там конунга, но увидел лишь, вырезанную, когтистую лапу какого-то хищного зверя, которая являлась, ножкою стола. Он расстроенно сплюнул и направился опять во дворец, на поиски конунга.

А Хальва, тем временем, вернули на прежнее место. Парочка павлинов, увидев возвращение понравившегося им насеста, забралась на него вновь и принялась орудовать, осыпая его помётом.

Глава 12
Беседа Аспара и Максимильяна

– Чем, вы, занимали свой досуг на войне, – спросил Максимильян Аспара. Алан привёл его в сад, чтобы старый приятель отведал тарпана, мясо дикой лошади, приготовленное на вертеле, на открытом огне. Они, нарезав себе тонкие куски мяса, отошли от огня чуть в сторону, чтобы им ни кто не мешал.

– М-м-м, – продолжал раздумывать Аспар.

– Играли в кости?

– Не… – повеселел командующий. – Только не в кости!.. Я увидел однажды двоих играющих и наказал обоих штрафами, после этого желающих поиграть в азартные игры не было!

– Забыли правила игры?

– Скорее почувствовали возможность утраты?!

Максимильян улыбался, веря ему.

– Ты, же, наверное – помнишь? Я говорил тебе?

– Мы много с тобой, о чем говорили.

– Когда, ты, был у нас с инспекцией?!

– И, что, ты, мне говорил?

– Когда, я не воюю и живу праздно, то по мне такая жизнь, хуже конюха!..

– А?.. Припоминаю! – заулыбался Максимильян.

Максимильян прибыл на передовую, чтобы подготовиться к переговорам, увидеть истинную картину вещей, до приезда Хрисафия. Начальник канцелярии велел приостановить активную фазу военных действий и армии бездействовали. Аспар загулял.

Персы всю войну отступали, пассивно обороняясь и сдавая город за городом неприятелю.

Шах, узнав, что пожаловал высокий римский чин, сам решил появиться на передовую и обозреть театр военных действий. Увидев праздное затишье, он пришел в ужас и сразу нашёл виновных, в этой затянувшейся и проигрываемой Персией войне. Он, тут же, велел наступать.

Персы сломили бездействующие позиции римлян.

Максимильян, видя, что Аспар не способен командовать фронтом, назначил на его место Ардавура.

Семидесяти летний отец, узнав об этом, написал сыну:

– Ты, берешься за дело не по возрасту!!!

– Отец! – ответил ему Ардовур. – А по возрасту, твое любви обилие, когда войска изнывают без полководца?

Между ними завязалась бурная переписка.

– Яйца курицу не учат! – написал сыну Аспар.

– Я не учу тебя, отец! Это слова Максимельяна задели меня. Якобы, ты, говорил: «Что бездействие для тебя, сродни жизни конюха?» Ты же знаешь, отец! Всякую власть, я получал раньше, чем узнавал о ней сам. И, слагать, я её буду раньше, чем ожидают другие.

– Не горячись! – ответил ему Аспар. Он вспомнил тот случай, с Максимильяном и, устыдившись своей праздности, направился на передовую.

Когда он появился в ставке, персы стали теснить римлян на столько, что обратили, их в бегство.

Ардавур метался по ставке, сотрясая воздух.

– Ступай! – сказал ему отец. – И беги впереди них!

– Зачем??? – возмутился новоназначенный командующий фронтом.

– Завтра им будет стыдно, а так у них создастся впечатление: «Что они следовали за своим командиром?!»

– Аспар! Что случилось? – кричал возбуждённый начальник военного ведомства, вбежав в ставку. – Ты, же, столько раз побеждал их???

– Бараны те же… – сознался удручённый опытом алан. – Только пастух другой!!

Утром они отбили потерянные позиции и окружили вчерашних гонителей. Ардавур, предложил завершить начатое дело – переговорами.

Представители сторон встретились посередине. Ардавур, не здороваясь, передал конверт с условиями.

– Я подумаю, – сказал перс, прочитав требования.

Ардавур очертил, вокруг него круг и сказал:

– Думай, пока стоишь на этой территории!

Перс засмеялся и согласился с доводами парламентёра. После этого они поприветствовали друг друга и обнялись.

Визирь, прибыв на восток, послал шаху Бахраму предложение о переговорах, но ответа к назначенному часу не получил и приказал продолжить наступление.

Шах, увидев военное движение на передовой, понял: «Время потянуть не удастся». Он послал своё согласие на ведение переговоров, на что получил ответ:

– Поздно – узда и седло уже на месте!

Шах, в силу своей праздности, не мог воевать и предложил: «Пусть границей между нами станет Евфрат» – на, что Хрисафий ответил:

– Пусть границей между нами станет – справедливость! – и тут же приказал следовать маршем к реке и форсировать её. Персы, не ожидая такой молниеносности, бежали, оставив всю Месопотамию с Багдадом и Вавилоном.

Визирь на построении, проходя мимо каждого подразделения, подошёл и к Ардавуру. Тот представился:

– Командующий армией Ардавур Аспар Флавий!

Хрисафий улыбнулся, Ардавур на войне повзрослел, но визирь узнал его:

– Это не, вы, просили у меня звание – центуриона?

– Вы, должно быть меня с кем то путаете?

– Да??? У вас хороший щит, – указал препозит на инкрустированную защиту, стоящую не малых денег, ни как не сочетающуюся с доходом военного, даже такого высокого ранга.

– Да! – согласился Ардавур.

– Однако, полагаться, лучше на то, что в правой руке!.. И, опасаться оттопыренных карманов!.. – Хрисафий намекал на гуляющие в армии слухи о взятках талантливого командующего, не дожидаясь ответа, он отошёл к следующему подразделению.

– Может, по добавке? – предложил Максимильян Аспару, по достоинству оценивая предложенный другом ново отведанный мясной изыск.

– Перед баней не стоит, – отговорил его заядлый гурман, рассуждая, что переедание может не благоприятно сказаться на общее состоянии в термах.

Глава 13
Мария и волки

Мария, тут же, как только ушёл понравившийся ей домовой, завернула Хлода в шкуры, и отнесла его в лес, спрятав в труднопроходимом овраге в гранитном уступе, привалив вход, для надёжности, большим камнем.

– Мелкие хищники камень не отодвинут, – рассудила она. – Если только медведь учует.

На всякий случай, она смазала сына золой, чтобы сбить запах, но если он проголодается и не начнёт кричать, то и запах дыма не поможет… вся надежда на чудо.

Всё ночь, она не спала и, не дожидаясь рассвета Мария, вышла из дома, ступив во мрак ночи и густую пелену тумана.

Одинокая тропинка вела, вдоль глубокого, отвесного оврага, копируя его очертания. Непроглядный туман и темнота наполнили её неясностью. Неопределённость породила, такую тоску уныния, что ей захотелось кричать от отчаяния, в тоже время она прекрасно понимала, что это делу не поможет. Девушка поборов смятение продолжала двигаться вперёд. Из-за плохой видимости, она несколько раз, чуть не сорвалась в пропасть и решила идти, медленнее, но осторожней, выщупывая дорогу под ногами до верного. Её мысли были только об одном:

– Как там Хлод?

– Как там Хлод? – думала она, только безрадостная картина зыбкой пелены не добавляла ей ничего определённого.

Когда она добралась до заветного места, рассвет отодвинул ночь, туман рассеялся, и она увидела стаю волков. Старые волки лежали и грелись в лучах подымающегося солнца, молодые волчата играли, между собой урча и повизгивая. Детского плача слышно не было.

– Неужели!? – подумала Мария.

– Не может быть! – утешала себя управительница. – Камень тяжёлый! Медведю и то его не одолеть.

Она подняла влажный палец, ветер дул со стороны волков.

– Это хорошо, – подсказывало ей материнское чутьё. – Можно подойти поближе, оставаясь не замеченной.

Она, крадучись, по-кошачьи прижавшись к земле, стала подниматься на возвышенность, как раз, над потаённым местом.

Собрав груду камней, смотрительница стала бросать их – один—за-одним. Голыши ложились точно в цель. Вожак с перебитой спиной крутился, скуля от боли. Претендент на лидерство в стае, оскалив зубы, бросился на него. Но и он был отброшен очередным выпущенным Марией камнем. Волки метались, не понимая, что за булыжный камнепад на них свалился.

Когда средства метания закончилось, она, по свисающим корням, точно лианам, стала спускаться вниз.

Управительница была в не досягаемости. Звери, увидев спускающегося человека, озираясь, стали уходить, влача побитые тела. Когда стая скрылись за пригорком, Мария спрыгнула на землю. Валун был на месте.

– Слава Богу! – перекрестилась она и, вставив рычаг в отверстие, между выступающим козырьком скалы и камнем, стала отодвигать его.

Хлодвиг лежал, свернувшись. Он спал. Накричавшись вдоволь, организм закрылся и ушёл в режим сохранения энергии, погружаясь в глубокий сон. Взяв сына на руки и не будя его, она направилась к Анне.

Усадьба «Дом Козла» получила свое название совсем недавно. Имение было передано Из, как – «проценты полученные за пользование приданым невесты».

Домочадцам новая хозяйка не понравилась и они все, как один, решили покинуть жилище в конце мая. В четыре последних дня весеннего месяца обитателям разрешалось свободно переходить из жилища в жилище, меняя хозяина. Только этого не потребовалось – в первую же зиму на имение сошла снежная лавина. Все успели выбраться из-под завала и вытащить всех животных, а про козла забыли, который так и остался погребённым под грудами снега. Работники посчитали хозяйку прокажённой, а вместе с ней, теперь ещё и место и решили не возвращаться по весне на место трагедии.

Под заброшенным «Домом Козла» волки обосновали своё логово. Большой приплод Ай требовал увеличение территории.

Ещё в самом начале своего жизненного пути, когда волчица странствовала в одиночку, ей понравился этот заброшенный, но сказочный и очень удобный дом в горах. Вуй не возражал против её выбора и как только волчата подросли, они переселились сюда, обосновав под своё жилище подвал.

Вожак тоже согласился с её рациональным и безопасным решением.

Очередная вылазка по расширению территории оказалась неудачной. Побитые человеком волки вернулись домой, но и здесь они обнаружили запах человека. Он витал, где-то на верху – как жужжание комара, нудное, пронзительное и беспрестанное.

Вожак, после удара по холке тяжеленным камнем, восстановил пошатнувшийся авторитет, но потревоженные кости ныли. Давал о себе знать застаревший, обострившийся ревматизм. Удар не прошёл бесследно – сместившиеся позвонки вызывали боль, защемляя окончания нервных корешков. В нём вдруг, с ещё более усиленной дозой, проснулась ответственность деда за подрастающее поколение и он принялся натаскивать молодой, еще не окрепший, выводок к охоте.

При первой же вылазке, они удачно отогнали от не охраняемого стада овцу ярку и тут же завалили её. Молодняк действовал жёстко, рьяно – явно желая понравиться взрослым. Дед остался доволен. Однако это не понравилось пастуху – в последующем набеге стая попала под облаву, по неопытности молодая поросль – все восемь волчат – попали в загон подготовленный пастухом из красных флажков.

Вернувшись с охоты, волчица Ай скорбно уставилась на луну и, вобрав в себя, всю боль утраты разразилась таким, не выносимым воем, что муж и свёкор посчитали нужным делом – спрятаться глубоко в норе.

Собрав в себе все страдания материнского разбитого сердца, волчица выла, задрав голову. Переполненная горем, уставившись в жёлтый диск, она точно замершее изваяние неотрывно смотрела в небо, лишь время от времени вздрагивая горлом – в новом потоке скорби спрашивая у Выси: «Где же справедливость? Где??»

С уходом луны прекратились и её взывания к небесам.

В её сознании образовалась пустота, словно, как в этом – людьми покинутом доме и населённом теперь призраками и эхом. Время от времени осколки, каких-то рассуждений, точно мотыльки витали в этой пустоте, но самое страшное, что эта пустота пробралась теперь к ней внутрь и, господствуя оттуда давила на неё своими паническими мыслями.

Лишившись своих чад, Ай тихо горевала – ходила неприкаянно, поскуливая с набухшими сосками, всё еще надеясь, что её сорванцы вернуться.

Боль в сосках отдавалась по всему телу, особенно голове – она потеряла слух, обоняние и даже стала хуже видеть.

Спасаясь от боли, она забралась поверх фундамента дома и растянулась на солнце. Часть сосков попали между щелей, и ей стало легче. Она машинально просовывала их все глубже и глубже.

По мере того, как молоко убывало, ей становилось лучше – к ней вернулось обоняние, слух и пошатнувшееся зрение.

– Фу!!! – отпрянула волчица. – Почему здесь так пахнет человеком?

Она спрыгнула вниз – к ней вернулся аппетит.

Теперь, как только молоко давало о себе знать болями, Ай забиралась на фундамент, и ей становилось лучше.

Однажды, еще находясь в полусознательном состоянии, она обнаружила, что: «Кто-то сосёт её молоко?»

– Это должно быть кто—то из моих – спасшихся волчат, – подумала мать.

– Но, как они туда забрались?.. Наверное, через дыру в крыше! Ничего, зимой – когда первые лавины сойдут вниз, мы заберемся на крышу и вытащим их, – успокоила она себя, но решила ничего не сообщать о возвращении волчат ни мужу, ни свекру, а то потащат их опять на охоту.

К ней вернулся слух – волчица отчетливо слышала, как под домом – в норе, стонет свёкор, жалуясь на боли в суставах. Как муж с чавканьем грызет застарелый масел лося – больше из желания отбелить зубы, чтобы, ещё больше – понравиться ей.

К ней вернулось осязание. Но она не могла понять – «сколько её чад спаслось? А может все?.. Но, по количеству перебираемых сосков она с грустью поняла: «Что один».

Но залпы мыслей, уже прыгали одна на другую, захлестывая её открытие. Ей хотелось узнать – кто же именно из лихой восьмерки спасся?

– Судя по напористости – это мальчик, – решила Ай, но, кто именно – этот вопрос мучал ее. – «Серый?» Или «Зрячий глаз?»

– Ты, кто? – проскулила она. – Как тебя зовут?

– Хлод, – ответил голос за стеной.

– Хлод?.. – переспросила волчица.

– Да!.. Хлод! – уверенно сообщил голос.

– Хлод?.. – Ай не помнила такого имени, но ей почему стало всё равно, как его зовут, главное это был её пропавший сын, она, в этот миг, вновь почувствовала себя мамой.

– Хлод, так Хлод!! – согласилась она. – До чего же красивое имя! Только малость… непонятное!.. Кто тебя так переименовал?.. Наверное, папаша? Он странный товарищ! А может дед??? Скорее всего, дед?.. Он, еще – более странный?..

Мужу и свекру о возвращении сына она решила теперь уже – точно не сообщать.

– Пусть подрастёт. Он ещё мал, – рассудила Ай, чувствуя, как он не особо—то – прытко перебирает соски. – Только полоумный дед мог таких крох потащить на охоту…

Теперь она чаще стала забираться на фундамент и боли ее больше не тревожили. Волчица слышала бурчание свекра, ругающего свой остеохондроз. Старик совсем перестал выбираться на свет, чтобы погреть на солнце свои ноющие кости. Лишь, иногда, он высовывал из норы свою седую морду, уютно положив ее на передние лапы. На правой конечности у него не хватало несколько фаланг – их отрубило охотничьим капканом, но это не мешало им быть уютным пристанищем, для греющейся на солнце старческой распухающей день от дня физиономии вожака.

Иногда в заброшенный дом приходил человек – это была женщина. И жилище, тут же наполнялось – запахом дыма и навоза. С приближением человека Ай спрыгивала с фундамента и пряталась в норе.

На случай опасности в волчьем обиталище был запасной выход, вверх по течению ручья, чтобы паводковые воды не затопили лаз. Это обиталище, по задумке Ай, должно было служить и резервным домом, на момент не предсказуемой угрозы, поэтому за основу жилья она выбрала брошеную хатку бобра, просторную и сухую.

Волчица забралась в самое начало лаза, чтобы – только не слышать скрипящих половиц на верху, от шагов гостьи.

После таких визитов, волчица боялась подходить к своему излюбленному месту, но – обостряющая боль в сосках толкала её. Чуть, оскалив зубы, не враждебно, а так, лишь, чтобы заявит о себе, она запрыгивала на фундамент, и все возвращалось на круги своя. К ней возвращалось все … – … и радость жизни. В такие безмятежные минуты, она лежала, высунув язык и блаженно дышала. В таком состоянии Ай готова была проводить часы, а порой даже и дни.

Она открыла глаза, широкая полная луна озаряла овраг, заброшенный дом и ей от счастья захотелось завыть, но хищница сдержала себя – вдруг муж и свекр выползут из норы, и присоединяться к ее счастью и тогда оно уже не будет так безраздельно принадлежать ей. Ей!.. Только ей одной! К тому же она не хотела раньше времени выдавать свою тайну.

Сородичи, словно почувствовали ее блаженное состояние. Они выбрались из волчьего убежища, и от вида такой красивой луны им захотелось есть.

– Ай! Пора на охоту, – сообщил свёкор.

Она не ответила на его призыв. Обозрев пространство и слегка, взвизгнув для бодрости, волки, ступая след в след, тронулись в путь.

Какое-то внутреннее чувство говорило волчице – «не надо» и она, придерживаясь интуиции, осталась лежать, даже не шелохнувшись.

Интуиция её не подвела – волки с охоты не вернулись.

Когда она была рядом, Хлод высовывал в щель свою маленькую ручку и, ухватив её за шкуру, начинал играть. Игра забавляла их обоих.

– Почему он без шерсти? – по – матерински озабоченно рассуждала Ай. – Может потому, что на нем эта одежда, состоящая из мелких, мелких сеточек, точно паутина. При слове паутина она фыркнула.

Как-то на охоте, как и подобает матерой волчице – Ай шла во главе стаи и в лесу натолкнулась на паутину и долго-долго не могла избавиться от этого – неприятного, налипшего на морду ощущения.

Но, паутина на Хлоде другая – она не такая… – она мягкая и приятная на ощупь – она другая.

Всю ночь лил дождь. Он смыл все оставленные мужем и свекром метки. Не чувствуя опасности, барсук забрёл на их территорию. Барсучий запах разыграл в волчице аппетит. Наблюдая с высоты, она парализовала его взглядом – он даже перестал шевелить усиками – спасательно замер – затаившись и прячась в траве. Но глаза наполненные страхом – выдавали его, как бы он не старался. Пушной зверёк не знал – где таится опасность, а только, лишь чувствовал её приближение. Резкий прыжок остановил все его тягостные мучения.

Дождь поднял уровень воды в ручье. Уткам – это нравилось, они радостно хлопали крыльями, беспечно ныряя в поисках мелкой рыбешки, за что один из жирных селезней и поплатился – оказавшись в зубастой пасти волчицы.

Хлод в проемы рассохшихся досок, смотрел на мир. По небу ползли серые облака, цепляясь за склоны гор и острые верхушки высоченных елей.

– Должно быть, они этими остриями вспарывают себе животы, и оттуда выливается дождь? – рассуждал он. – Они видно от жадности перепили лишнего и вот теперь избавляются от этого лишнего. Зачем так жадничать? Уже который день идет дождь?! Вон почти все маму залило?!

– Ты, чего такой задумчивый? – спросила его Ай. – Чего увидел?

– Горы, тучи и лес, – захотел он сказать, но сказал обреченно, – Дождь!..

– Да, – не радостно подтвердила волчица. Она лежала, прижавшись животом к стене, но спина у нее была за пределами ската, и на неё капал дождь.

– Странно, почему у тебя капает? А у меня нет?

– У тебя крыша.

– Крыша?

– Да, крыша.

Крыша заброшенного дома обросла мхом, мелкими деревьями и сорняками.

– А почему на ней растут деревья?

– А откуда, ты, знаешь, что там растут деревья?

– Я видел их отражение в бочке с водой.

Волчица посмотрела – капли дождя с бульканьем падали на поверхность бочки и после падения разбегались мелкой волною по кругу в разные стороны.

– Врёшь, ты, всё!.. Не отражается там ни каких деревьев. Хотя, деревья там есть – на самом деле. Они, правда, еще не высокие, скорее всего их можно назвать – даже кустарником.

На крыше, среди разросшихся осинок, березок и ив свили себе гнезда скворцы, жаворонки и соловьи. Утки разместились ниже – по всему уклону ската в расплодившихся буйных сорняках. Здесь они находились в полной безопасности, как – скрытые от зорких глаз орлов и беркутов, так и от волков шныряющих внизу по земле.

Находясь в такой безопасности, они усердно плодились. Беспечный молодняк слетал с крыши, чтобы покупаться в разбухшем от дождя ручье – становясь легкой добычей для волчицы – сил взлететь обратно у них ещё не было.

Грохот по крыше разбудил Ай.

– Слава богу, что на ней не поселились гуси, – подумала она.

– Хотя гусь жирнее утки? – рассудила волчица, но тут же себя успокоила. – Гуси более дружные – у них не так – то просто отвоевать отбившегося детёныша.

Думы подняли у неё аппетит – голод, отозвался глубоким урчанием в её поджаром животе. Она прислушалась – в ручье плескались утки. Посмотрев через плечо, на сладко дремлющего Хлода Ай, лизнув его языкам, через расщелину, мягко спрыгнула вниз, и крадучись отправилась на охоту.

Долго лившийся дождь прекратился. Небо стало ясным и на небе вновь засветили – солнце и луна.

– А почему тебе, так хочется повыть? – спросил Хлод.

– Потому, что я счастлива!.. У меня есть – ТЫ!

– Я приношу счастье?

– Да! Я тебя люблю! И от этого я счастлива вдвойне!!

– А, что такое любовь?

– Любовь это любовь!!

– Как это?.. Любовь это любовь?? Что выходит уже стало две любви?..

– Как это?.. – не поняла волчица.

– Ты, только, что сказала – «Любовь это любовь?»

– «Любовь это любовь?» это сочетание такое. Выражение!.. А любовь она всё-таки одна!!!