Текст книги "В гостях у императорской четы"

– А какая она?.. Эта любовь?? Утка она кого любит? – спросил Хлод, услышав кряканье у ручья.

– Утка, она любит своих утят…

По небу плыли облака – множество кучевых облаков, точно отара не стриженых овец.

– А баран кого любит?

– Баран, наверное, любит свою овцу?.. Траву?.. Да мало ли что любит баран?!! – слегка возмутилась волчица. – Тебя должно волновать, что любят волки, а не овцы?!!

– А за что баран любит овцу? – не унимался Хлод.

– За что?.. За что?.. – вспылила Ай. – Скорее за внешность?!

– А волк может любить овцу?

Волчица повеселела.

– Может!.. – лучезарно сверкая глазами, заявила она, от чего у нее заурчало в животе.

– Тоже за внешность?..

– Нет!.. Скорее за содержание!.. Точно!!! За содержание!!! – радостно добавила она. – И хватит на этом! Давай лучше повоем!.. Вон, какая ЛУНА!!

Полная луна, освещенная уходящими лучами солнца, на небосводе белой ночи была не отразима.

– Да ну её… Что, если мы с тобой повоем на неё – она от этого станет ближе?..

– Фу?!! Какой, ты, практичный?!! Теперь я понимаю, почему именно, ты, спасся из всей восьмерки. Ты, как хочешь, – заключила она, – а я повою…

Глава 14
Где же?.. Хальв

Переходя из помещения в помещение, маневрируя по этажам, спускаясь по лестницам, то вниз, то вверх Локки снова заблудился. В арочные и остроконечные окна, в зависимости от залы – начинал пробиваться, сквозь портьеры, брезжащий на востоке рассвет. Множество светильников на стенах, ещё продолжали гореть, дополнительное освещение предавало внутреннему убранству царственную стать, и ещё большую помпезность и изящество, не съедаемую временем. Чтобы с ориентироваться, Пройдоха одернул штору – большие окна смотрели в сад.

Войдя, в следующую комнату, Барабаш увидел двух мужчин, сидящих за столом и играющих в какую-то игру. Поочередно вскидывая два кубика они, жадно впиваясь друг другу в глаза, полные животной страсти и двигая по полю деревянные кругло-плоские шашки, причем это напряженное всматривание и передвижение пешек повторялось после каждого хода. Понимая, что их спрашивать о чём-то – бесполезно, они даже не заметили, как он вошёл в залу – они точно также бы не заметили и Хальва. Он вышёл, не желая им мешать, но больше думая – куда же мог запропастился скандинав – главное, чтобы он не напился вновь и не впал в очередной транс комы.

Локки поднялся на этаж, где редко ступала нога посетителей и обитателей дворца – это был этаж для гостей, остающихся ночевать, но гости, по всей видимости, старались разъезжаться по домам – действуя по правилу – «в гостях хорошо, а дома лучше» – пусть, даже если это и дом императора. В пустующих номерах, спальные места и мебель – во избежание запыления и излишней уборки – были покрыты белой материей. От того весь этаж напоминал дрейфующий корабль – призрак, лишившийся своего капитана и следующий неизвестно куда с каютами, погруженными в саван.

Продолжая петлять, Локки поднялся по узкой винтовой лестнице на чердак.

– У!!! – восторженно изрёк Барабаш.

– У!.. У!.. – загудело эхо и, отталкиваясь от стен, понеслось по под крышному пространству.

Выбравшись на кровлю, Барабаш увидел подымающиеся солнце. Взглянув с высоты на кроны деревьев, он рассмотрел в гнездах шевелившихся птенцов, не довольных тем, что их оставили без тепла – родители улетели на ранний промысел. Они, ко всему прочему, хотели еще, и есть и тянули вверх свои неоперившиеся тела и особенно шеи, в надежде, хоть чем-нибудь да поживиться, но их бессловесные мольбы не находила ответа, но они продолжали тянуть свои желтоватые рты, испуская немые посылы – прошений.

Весь парк предстал как на ладони – подстриженный газон, в своем ярко зеленом убранстве, казался бархатным. Под деревом возле фонтана, лежал Хальв, там, где он его и оставил. На нём торжественно восседали павлины, явно довольные своим насестом.

– Что за чертовщина? – вскрикнул «Пройдоха». Он, стремглав, пустился, вниз. Минуя лестницы и пролёты, опасаясь, как бы конунг снова – куда-нибудь, не исчез.

Павлины, завидев энергично приближающегося человека, прекратили ворковать и покинули понравившуюся ими нашесть, предпочитая укрыться в кустах.

Тело Хальва опять вытянулось – стало длинным и худым, особенно конечности. Его лоб и лицо посинели и отдавали холодом. «Пройдоху», вновь, охватил ужас. Бескровный, погребальный вид приятеля напугал Локки, еще больше предыдущего и он, опять принялся, хлестать его по щекам.

Кривая улыбка поползла по окаменевшему лицу, застывшие на выкате глаза пришли в движения – завращались по орбите, но Барабаш не останавливался, продолжая бить Ирвинга по лицу.

Зрачки, все еще сузившиеся, по кошачьи обозревали обстановку. Точно застывший маяк, не моргая испускал какой-то свет, хотя и внутренний, но идущий, откуда-то издалека. Как будто, он покинул, какую-то не ведомую ему заводь – но, цепляясь, продолжал, все еще, там находиться и теперь, пребывая в состоянии растерянности, он не понимал, как ему поступить – остаться тут, или вернуться обратно, куда, так усиленно тянул его не понятный тип в жёлтом колпачке. Продолжая находиться в раздвоенном состоянии и полной не решительности он оставался бледным. Не смотря, на липкий пот, выступивший на его лице и покрывший почти, что весь лоб, от него продолжало отдавать леденящим холодом – стеклянные глаза навыкате – пугали, так и не приобретя полной ясности, а губы продолжали оставаться синими.

– Ты, чего творишь? – выпалил Барабаш.

В глазах Ирвинга продолжала стоять мутная пелена, рассудок мешался, он всё ещё не реагировал ни на звуки, ни на призывы.

– Надо что-то делать? – рассудил Локки.

Он взял емкость для воды. Из этого ушата поливали сад и, набрав в фонтане вводы, выплеснул её на лежащего конунга.

Хальв, тут же, пришел в себя, но не понимал: «Чего от него хотят?»

Ангел вновь набрал воды в фонтане и выплеснул содержимое на лежащего без движения Хальва.

От этого действия конунг вскочил и стал отфыркиваться, утирая лицо руками. Огромный, здоровенный детина, стоял – стоял, утирая лицо, сгоняя ладонями воду. Его энергичные, ожившие действия обрадовали Локки.

– Верзила здоровый – выживет, – подбодрил себя «Пройдоха», но, видя, что кризис не миновал – окатил его ещё раз из ушата водой.

– Хватит, – не довольно издал правитель.

– О!! – обрадовался Локки. – Ваше Величество изволило, что-то изречь?..

Барабаш велел снять Ирвингу обгаженную птицами рубашку и залезть в фонтан, а сам принялся выполаскивать его одежду от куриного помёта.

Погоняв нательник туда—сюда, он отжал его.

Для более тщательного удаления влаги, несуразный велел Хальву ухватиться за край сорочки, а сам, принялся выкручивать одежду, крутясь вокруг своей оси и ныряя головой под скручивающуюся тельник. После чего, он расправил хэбэ, встряхнул и велел одеть. Рубашка была почти, что сухой.

– Хальв! Ты, где был? – спросил Локки и радостно потрепал его по голове, но натолкнувшись там – на огромную шишку, вместе с криком о боли, отпрянул рукой. – Вот – это – да???

– О!!! – вопил конунг, по настоящему ощущая боль оставленную скалками и палками на его голове.

– Кто тебя так?!! – спросил Ангел. – Сам то, ты, так вряд-ли бы смог?.. Если только вот с этого дерева?!!

Побитый правитель ничего не ответил на его вопрос. Они молча пошли и сели за мраморный стол. Разговор не клеился, Хальву было тяжело – голова болела. Он, время от времени, вставал и опорожнял мочевой пузырь, порою даже, не доходя до кустов.

Когда он, всё же, удосуживался – дойти до свисающих ветвей, то оттуда выносилась испуганная пара павлинов. Самец, робко озираясь на огромного верзилу, распушив свой красивый хвост, взывал его к совести. И это происходило, через незначительные промежутки времени.

Птицы восприняли – это, как отместку – за то что они воспользовались им как насестом и теперь он поливал их в ответ, усердно каким—то настоем, не особо то лицеприятным.

Локки призывал его вести подобающе и отстать от пернатых: «Ты, снадобьем из своего самовар потравишь всех птиц», но Хальв не реагировал на его просьбы.

Павлин, увидя очередное приближение кулинара, вместе с наседкой покидали гнездо, выбираясь из кустов на противоположную часть стриженой аллеи.

По поляне спешным шагом проходил раб с подносом на плече полный кубками с вином.

– Эй! – воззвал к нему конунг.

– Куда тебе?!! Куда?!! – остановил его Барабаш.

– Локки!.. Локки, я хочу выпись за тебя!!

– Я бы не хотел, чтобы после того, как – ты, выпьешь за моё здоровье – мне пришлось бы просить врачебной помощи для тебя!

Хальв обиделся, но «Пройдоха» не хотел – играть в молчанку.

– Как себя чувствуешь? – спросил Барабаш. Конунг продолжал оставаться бледным, но – не таким – погребальным, как раньше. Он даже попытался улыбнуться, но улыбка получилась кислой. Кризис миновал, но, взбодриться ему бы не помешало…

– Ты, не ценишь моих достоинств, – пьяно заявил Хальв.

– Я бы хотел!.. Но, как-то не получается… Хотя, я знаю твой потенциал, поэтому я здесь, – Локки хотел, еще добавить – зачем он тут, но решил, что не стоит туманить и без того не совсем то ясную голову Ирвинга.

– Это почему? – возмутился скандинав.

– Мои замечания всегда по существу, поэтому не надо их воспринимать как обиду? – попытался успокоить его несуразный.

– Вы, не находите, – конунг перешёл на официальный тон, – что ваши, так сказать безобидные замечания, весьма даже ядовиты?..

– Ах, ядовиты?!! – возмутился Локки. – А то, что я с тобой пьяным таскаюсь весь вечер?!! И вместе с тобою стал, каким-то посмешищем – это, как???

– Чтобы там не было, но ваши нападки, крайне не допустимы и не уместны…

– И где, ты, нахватался этой пафосности? Уж, не от той ли – размалёванной старушенции?..

– Она, во все даже – не старушенция?.. И очень даже красивая!..

– Ты, так считаешь?

– Я в этом уверен!

– Тогда смотри туда, – Локки указал на следующую по лужайке даму, еле передвигающую ноги, но изо всех сил старающуюся храбриться.

– О!.. Боже!.. – ужаснулся протрезвевший конунг.

– А я про что?..

– Даже Христос склонен ошибаться!..

– О??! А это откуда?.. Влияние его Преосвященства?..

– Мы с ним друзья. И, будем вместе строить монастырь! На какой-то Галате?.. Я поговорю с императором – по поводу выделения земли.

– Ух!! ТЫ!! Нашел же Несторий себе протеже, – только и смог вымолвить Локки, но тут же в след подумал. – Интересно?!! А, когда говорил с ним патриарх: «До или после – того, как нашел его заблудившимся во дворце?.. Наверное „до“?..»

– Насчет земли не беспокойся – считай, что, ты, уже договорился!.. А вот на счет всего остального – это вопрос? – сообщил ему Барабаш, у него при этих мыслях зачесалась подошва и он принялся тереть ногой о когтистую стойку мраморного стола, ощущая ногой неописуемый талант камнетеса, шагающую – сквозь время.

Две рыжие белки бойко соперничали между собой за огрызок груши.

– Я существую в твоей жизни, только ради тебя, – недовольно сообщил Локки. – Мне этого не надо!.. Меня ждет не дождется Карл Великий – Император Запада!..

Хальв смотрел на него, совершенно не понимая – отчего он смеет, так гневаться. Свирепый взгляд «Пройдохи» вызывал недоумение у конунга.

– А, ты, предпочитаешь – только пить и пить…

– А, что мне еще делать? Это разве не Вальхалла?

– Дурень… – только и смог ответить Барабаш на наивные доводы Ирвинга. – Так – нельзя – прожигать годы!

– А, что, вы, мои годы считаете?!! У меня их вон сколько!!

– И, сколько же, ты, намереваешься прожить? – спросил Локки, он не стал акцентироваться внимание – на его образе – жизни несущемся в бездну.

– Много!

– Сколько?.. Много?..

– Лет пятьдесят!.. Шестьдесят!!

– Да?..

– А может и сто!

– Ты, уверен в собственном прогнозе?

– А, то!! – глаза Ирвинга горели вызывающим огнём. – На все воля Божья!..

– И, когда же, ты, успел – так – понаобщаться с его Преосвященством?!! Ты, ведь постоянно пьян?

– Не надо меня оскорблять!..

– О!! Ты, уже начинаешь понимать, что твой образ жизни и поведение – ОСКОРБИТЕЛЬНЫ?!! Это хорошо!.. Выходит – не зря, ты, сюда прилетал?!!

– Не зря!..

– Да?..

– Да!!!

– Даже, у беззубого, есть свои плюсы!.. – Локки обречённо махнул на него рукой.

– Какие же?

– Он не знает, что такое зубная боль…

– Это, ты, про себя, что ли?.. – сострил Ирвинг.

– Зато, у меня – от тебя – головная боль!..

Приятели замолчали, сосредоточив, свое внимание на белках продолжающих воевать за остаток груши.

Глава 15
Славы друзья Локки

– А это, что за люди? – спросил басилевс Хрисафия, призывая визиря обратить внимание на группу людей с выделяющимися усами в виде подковы.

– Это славы. Они были в Персии, в охране шаха Йезегерда, но после его смерти перешли на нашу сторону и теперь с войсками Аспара возвращаются домой.

– А этот в длинном плаще – должно быть их вождь?

– Да. Это князь – Дажеслав.

– Славы это, что за народ?.. И откуда?

– Славами зову их я. У них после каждого имени идет добавление «слав» или «мир» – точнее являются частью имени. А откуда? – Хрисафий задумался. – Да пёс их знает, Ваше Величество!! Варвары всегда приходят из некуда, туда же, как правило и возвращаются… На все воля Божья!..

– А «Слав» к своему имени, они зачем добавляют?

– Не добавляют, а считают частью имени, – пояснил препозит. – «Слав» – это та частица в имени, которая и будет способствовать – славе и свершению благих дел.

– Они настолько наивны, что считают – этого достаточно? – спросил басилевс.

– Скорее, они исходят из понимания – «Как корабль назовешь, так он и поплывет?» – пояснил свою точку зрения визирь.

Император, слушая – молчал.

– Вот, потому то, у них так много и ходит по свету всяких «Славов». – Препозит принялся расшифровывать их имена в своём понимании и как ему изъяснил сам вождь гостей. – «Дажеслав» – «дающий, приносящий славу», «Святослав» – «святая слава», «Вечеслав» – «вечевая, народная слава и любовь».

Хранитель царских щедрот мог бы говорить, довольно-таки долго. Он во всех вопросах прорабатывал всё всерьёз и основательно, но государь не согласился с ним:

– Цицерон, же не сменил своего имени, хотя многие, рядом с ним находящиеся доброжелатели – советовали ему – сделать это? – слова императора скорее надо было понимать – противовесом изъяснению – «Как корабль назовёшь, так он и поплывёт?»

Цицерон – значилось, как «горох» и вряд ли, в таком звучании он мог бы чего-то добиться – так считали его друзья. На что он им ответил:

– «Я думаю, что – „Цицерон“ не хуже, чем „Скавр“ – „Толстая Нога“. Но, сенатор же – не меняет своего имени?» Мало того Цицерон на своей кружке, велел – выгравировал инициалы двух своих первых имен, а в место «Цицерон» – целую горошину.

Сказав, всё это Феодосий устремил свой взор на препозита и стал ждать ответа.

– Звучит красиво, – более визирь не добавил ничего.

– Похожи они на готов, – сделал свой вывод Феодосий.

– Внешне, да!.. Но, по сущности своей отличаются, – визирь задумался, но – эта думка была, более легкая и морщин его лицу не добавила. Он ни как не мог подобрать подходящее слово и наконец, изрёк. – Ну, скажем… добрее… чувствительнее… И не алчные!

– Да?!! И совсем лишены тяги к золоту?!! – иронизировал Феодосий. Он заметил на плаще князя аппликации из множества золотых пчел.

– Вы, должно быть – имеете в виду плащ князя? – спросил Хрисафий. – Не знаю, но со слов вождя – этот плащ достояние рода!.. Оберег ограждающий род его и землю от бед и напасти.

– Пчёл надо сказать – там достаточно!.. Целый улей!!!

– Да!.. Пчел на нем достаточно – целых тридцать три… – равно по числу лет жизни Христа!

– Они христиане?..

– Нет… Они язычники.

– А при чём, тогда тут – Христос?

– Этот плащ, как заверяет, Дажеслав – дан им Андреем Первозванным.

– Андреем Первозванным? – на лице императора запечатлелся вопрос. – Но, как?

– Апостол Андрей направлялся в Рим по северному пути, и их далекий предок сопровождал его по землям Скифии и вверх по течению Данаприса или какой-то из рек – на аланский манер они величаются «Дон», «Днестр» и «Днепр».

– Танаиса или Данаприс? – решил уточнить басилевс.

– Думаю Данаприс.

– Да?.. – удивление долго – не покидало лицо басилевса.

– Да. Скорее всего, это, мог быть Днепр? Потому, что добравшись до верховья, они сделали переправу и поплыли дальше – до Нево-озеро-море. Где они и посетили Святой Остров. А уже после расстались на берегу моря Балтов. Апостол направился далее в Рим и прибыл туда к брату своему Петру. Весною 60 года из Нарбоны.

– Сказка, какая то?..

– Я тоже так думал?! Пока не запросил подтверждение у папы римского!

– И что сообщил Святой Целестин?.. Все так и было?

– Ответ папы гласит: «Первый ученик Иисуса Христа прибыл до брата своего морем из Нарбоны, через Рейн и Галлию».

– Чудеса?.. – император не переставал удивляться.

– Да… Я своим глазам не поверил, но там черным по белому слово в слово – все, как я вам только, что изложил.

Хрисафий молча смотрел на басилевса, погруженного в раздумье.

В этот самый момент Локки подошел к группе славов и, увидев Дажеслава радостно воскликнул, побратавшись с ним, как старый закадычный друг.

– Но, откуда их знает Локки?

– Не знаю… Но, как говорит Дажеслав – Локки рекомендовал их в личную стражу шаха Йезегерда.

Хрисафий пригласил их на вечер неспроста. Он хотел предложить им службу в рядах армии, но от его предложение Дажеслав отказался, сославшись на то, что давно не был дома.

Локки и Дажеслав, братаясь, сходились и расходились – энергично, хлопая друг друга.

– Локки! – предводитель славов, чуть не крича, стал приглашать его в гости, обещая познакомить с женой и детьми.

– И сколько у тебя, ещё появилось детей?

– Трое! Два сына и дочь!

– Богач!! Богач!!

– Стараемся, – важно сообщил князь, и они опять принялись – хлопать друг друга, заключая в объятии.

– А где Кий?

– Он на марше! Мы возвращаемся домой из Персии!

– Это хорошо!.. Не видел его тысячу лет!..

– Не тысячу! А всего, лишь ….дцать.

– Да?.. Как летит время??? А как поживает твой нареченным брат Узбек?

– Не знаю?! Я не видел его – семнадцать лет – пока был в Персии.

– Соответственно не видел и своего нареченного сына???

– Да, – согласился Дажеслав. – Атиллу я не видел именно столько лет! Наверное вырос?!! И стал незаменимой под спорой отцу!.. Главное, чтобы они умудрились – не вздорить с Ругилой! – заключил князь и лицо его погрустнело.

Узбек и Ругила не вздорили между собой, потому, что младший брат пытался избегать присутствия Ругилы и кочевал по северным просторам – где и подружился с Дажеславом. Кий и Атилла родились в один день и стали наречёнными братьями, а Локки наречённым отцом для обоих. Чтобы отдалить Атиллу подальше от гуннского двора Барабаш предложил хану в заложники на выбор – Бледу или Атиллу. Ругила сына оставил при себе, а племянника отправил в Рим. Где ему и предстояло отбывать пять лет. Взамен хан получил детей из римской знати, среди которых был Аэций – друг детства и соратник императора Гонория. Безопасность наименованному сыну Атилле была гарантирована.

– Ты, не поможешь мне, – Локки принялся просить вождя славов – посмотреть за Хальвом. – Пока я будет запускать сокола.

Дажеслав в ответ соглашаясь кивал головой.

– А, то пошли все вместе на конюшню, а после мне расскажешь о своем не малом семействе! И о службе в Персии! Как?.. Согласен?

Локки самому хотелось услышать из первых уст о последних днях шаха Йезигерда и обо всем остальном.

– Согласен! – засиял в улыбке славянин.

– Только, ты, ему не давай пить!.. Это самое главное, что от тебя требуется!

– Он любитель выпить?

– Не прочь!.. Но – это усугубляется еще тем – он впервые дорвался до вина и теперь не может остановиться…

– Понятно?!!

– Чего тебе говорить?.. Ты, и сам знаешь, что это такое не понаслышке…

– Я теперь знаю меру!..

– И правильно!.. Давно пора!!!

– Тогда мы с ним тоже – пойдем на конюшню!.. Там не наливают, а полагаю?

– Надеюсь, что да? А как, ты, справлялся с этим делом в Персии?

– Там мне больше хотелось воды!..

По вольеру грозно ходили стервятники, недовольные, не столько появлением большого количества людей, сколько тем: «Почему им до сих пор не дали причитающуюся еду?»

Хищные птицы, негодуя, хлопали крыльями, ожидая, когда же – в проемы решёток начнут просовывать незыблемый рацион кормежки. Они привыкли жить по расписанию.

Егерь был занят, поисками необходимого инструмента, и совсем забыл о кормлении.

Сокольничий был тихий, медлительный «малый» – обросший, косматый увалень, точно медведь и помешанный на лошадях. Птицы, были его – нагрузкой, а на лошади отдушиной. Он выводил новую породу, путём, все возможных и даже не предполагаемых, скрещиваний копытных животных.

На конец он появился, опешивший от такого количества людей, но «Пройдоха» заметивший его, протянул руку, забирая у него пилу и тут же начал, не торопясь, пилить сук, на котором сидел повзрослевший соколенок.

Опилки тонкой струйкой летели вниз, и чем больше их становилось на земле – тем больше и больше ветка давала крен. Птица не довольная, ее неустанным склонением, с клекотом вздёргивала крыльями, расправляя их, лавируя и ища безопасного баланса.

А ветка все больше и больше опускалась к земле – всё меньше и меньше, оставляя прежней устойчивости.

Когда опора отделилась и полетела вниз – сокол взлетел и стал набирать высоту.

Все, замерев дыханием, смотрели на него, радуясь, как он улетает в небо. Когда он набрал нужную высоту, то стал величаво парит, широко распластав своими крылами и обозревая пространство. Ему явно нравился вид, он все больше и больше расширял обзор, облетая округу и познавая мир, пока совсем не скрылся из вида в районе моря.

– Вот и всё, – грустно заключил Барабаш.

Собравшиеся гости молчали, продолжая смотреть в небо. Евдокия подумала, что муж теперь лишится своего излюбленного утреннего занятия. Как вдруг, все оживились, и взоры их засияли – сокол возвращался. С приближением они увидели – в когтях птицы – огромную рыбину.

Локки и Феодосий радостно выставили перед собой руки – они стояли рядом, и в этот самый момент непомерных размеров кефаль упала им в руки. Удивление покатилось по рядам.

Рыба, освободившись от когтей, принялась махать хвостом и извиваться всем телом, так сильно, что несуразный и басилевс чуть не уронили её.

– Сегодня двор ожидает божественная уха, – заявил Локки и принялся искать взглядом конюха, но того рядом не оказалось. После поисков Хрисафия, он появился вместе с Хальвом и Дажеславом,

Барабаш передал конюху подарок сокола, который продолжал парить высоко в облаках, рассылая миру своё величественное «Пить».

– Это он благодарит тебя за то, что ты спас ему жизнь!!! – признательно сказал Ангел императору.

– А может тебя за то, что научил летать?!!

Сокол спикировал на дерево и сел на соседний сук. Конюх, передав рыбу поварам, вернулся с кухни и дал птице – в знак благодарности и правильности выбранного решения – кусок мяса, который пернатый тут же и проглотил, после чего сокольничий взял голицу – специальную варежку для ловчих птиц и отправил его в вольер к остальным пернатым.

Гости стали расходиться. Локки заметил, в одном из соседних вольеров, медведя и остановился перед клеткой.

– Какое угловатое и глупое животное, – прокомментировала – свои рассуждения жена Валерия. Ей захотелось сумничать перед императором и окружающими.

– Не стоит недооценивать медвежий ум, – Барабаш протянул в клетку кусок мяса, воткнутый на металлический прут. – Этот, на вид угловатый малый, глядя на его широкую плоскую голову, кажется туповатым, но он в состоянии отличить льва от овцы и сообразить, что от первого ему надо пуститься наутёк – дабы не стать добычей, а за вторым – надо бежать – ибо это и есть – его добыча.

– Логично, – басилевс поддержал мысль Локки. Ирина поняла, что промахнулась в своим высказывании, поспешила отойти, а в след за ней последовали – Елена и братья Евдокии, оставив басилевса и Локки одних.

– Когда то, вы, мне говорили, – сказал Феодосий. – Что чувствительный человек, даже будучи несчастным, всё равно обретёт сердца, которые поймут его и примут. Будь он, даже бос и нищ, а жестокий человек – всегда будет несчастлив – даже, будучи – и в богатстве, и почтении.

– Да, басилевс! Я и сейчас придерживаюсь этого правила!

– Тогда, почему, ты, – так не милостив к Хрисафию?

– Отнюдь!.. Это вам, всего лишь показалось!.. К тому же визирь, такая личность, что его трудно обескуражить, чем бы то ни было. И, даже – кому бы то ни было! Ни мне!.. Ни даже императору!! Он человек дела!! И служит этому делу – искренне и преданно, а таким людям ничего не страшно… У них есть главное!!! У них есть – дело!!!

Общаясь между собой, давние друзья подошли к клетке с рысью.

– Эту красавицу, ты, изловил на охоте? – спросил Локки, любуясь животным, всматриваясь в её – зелёные, кошачьи глаза.

– Нет. Мне её подарил вождь готов Германрих.

– А, ты, что подарил ему в ответ?

– Льва!

– И где теперь – Германрих?

– Не знаю… Говорили, что он погиб – противопоставив себя гуннам!

– Это было, по всей видимости – после Ян Бусова побоища?

– Скорее всего – да?!! – согласился басилевс.

– Противопоставить себя гуннам??? Даже лев не в силах!.. Он все равно погиб бы, если бы не погиб!!! – заключил Локки и предложил басилевсу направится в парк к остальным гостям.

Максимильян, заметив прогуливающегося визиря, вдоль тенистой аллеи и скрытыго от посторонних глаз листвою, решил подойти к нему. Начальник канцелярии имел к нему неприязнь, но – он был его непосредственным начальником и не подойти к нему он не мог. Общение их протекало на грани подхалимажа и свободы. Задав, какой-нибудь, безобидный вопрос, наполнений лёгким подтруниванием, после чего они переходили к делу общаясь по существу.

Хрисафию за мудрость императрица подарила серебряную сову. После дела – по «отмазыванию» братьев императрицы в вестготском вопросе – Максимильян вставлял в его адрес всякие колкости.

– Я вашим загадкам не разгадчик?! – ответил ему как то визирь, делая вид, что не понял намёка.

– Но, у вас же «Серебряная Сова???»

– Так она у меня дома… – как не в чем небывало ответил препозит, а в ответ поинтересовался: «Где улики по взяткам Ардавуда?»

Но, так и не получил вразумительного ответа.

Несмотря на неприязнь конфронтации между ними не возникало, вот и сейчас начальник канцелярии задал ему нелепый вопрос:

– Что, вы, здесь делаете?.. – спросил он министра.

– Я здесь, чтобы, вы, могли: есть, пить и веселиться – не думая обо мне!.. А я в свою очередь спокойно подумать о стране!

Максимильяна, его друг-сенатор – попросил замолвить слово перед Хрисафием за мелкое хулиганство своего сына. Отпрыск приятеля что-то натворил – несущественное, но отец не хотел огласки. Хрисафий счёл нужным не оказывать влияния на ход действия. Тогда девица—любовница дебошира пожаловала с этой просьбой к визирю Хрисафий внял её мольбам и велел отпустить озорника.

– Почему, вы, не вняли моей просьбе?.. А, исполнили прошение девушки? – спросил Максимильян.

– Что – вполне позволительно девке, но не к лицу – такому сановнику, как, вы?!!

Начальник канцелярии в ответ промолчал.

Хрисафий хотел посоветоваться с Максимильяном – кого назначит на должность главнокомандующего фронтом, на назревающую войну на севере?

– Как, вы, считаете – какой из командующих армией предпочтительнее? – спросил министр, имея в виду Аспар и Ардавура.

– Трудно сказать?!! Они, ведь оба – живы?..

– А, что – хвалить, мы, должны только умерших?

– Выходит – так?.. По другому, мы как-то видно ещё не научились?..

– Это претензия?

– Нет… Это жизнь.

– Потому, что о мертвых?..

– Да!.. И поэтому тоже. Сражения – не благодатная нива, а они на них одинаково смотрят в глаза войне, как и смерти…

Этомма задумался над правдивостью сказанного, не зная, даже, что и ответить.

– Вы, думаете, о вас будут спрашивать потомки? – поинтересовался Максимильян.

– Даже не знаю…

– А спрашивать будут?..

– Это вопрос не ко мне, – не задумываясь ответил министр.

– Может тогда стоит водрузить, вам, памятник?

– Нет!.. – заулыбался препозит. – Лучше пусть они спрашивают: «Почему ему не стоит – памятник?» – нежели: «Почему он есть?»

– А какой, ваш, девиз? – допытывался Максимильян.

– Не упорствовать перед справедливостью и не склоняться перед не справедливостью.

– Вы, часто сердитесь?.. – поинтересовался начальник канцелярии. Он посмотрел на Этомма изучающе. Препозит был младше его, но выдержке превосходил Максимильяна.

– Гнёв от безумия отличается продолжительностью, поэтому я стараюсь даже не сердиться.

В разговоре Хрисафий и Максимильян приблизились к императорской чете, как раз в тот момент, когда сенатор Дамиан Норбан вобрав в себя глубинные мысли красноречия, подошёл к особам, облачённым в пурпур. Он ещё не оставил своей мысли – записаться в армию и даже принялся по утрам делать зарядку и не есть по ночам. А то, что начальник канцелярии и визирь приближались к ним – было для него – даже на руку – пусть знают, что у него близкие и дружески-доверительные отношения с басилевсом.

– Я хочу возвести вам хвалу, – начал он наполненный пафосностью задуманной роли, но забыл заранее заготовленную речь и замер. Вспоминая слова, он переминался с ноги на ногу – колыхаясь своим огромным телом. Феодосий, зная его проблемы с памятью, решил избавить его от мучений:

– Адвокат! А хулы нам ещё ни кто и не слал, – император протянул свой бокал, чтобы чокнуться с поздравлявшим их неудачником и супруги отошли, направляясь в сторону терм.