Текст книги "В гостях у императорской четы"

В гостях у императорской четы
Влад Потёмкин

© Влад Потёмкин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1
Неуступчивость императора

Завесы плюща, точно стена убегала ввысь, малахитовым пологом удлиняя пространство. Кое – где, свисали, оторвавшиеся от общего монолита зеленой стены кисти, покачивающиеся под набегающими напорами ветра, несущего с моря прохладу. В тени аллеи прогуливались император и визирь, явно не имея общего мнения по одному вопросу: «Визирь настаивал – отказать Локки в гостеприимстве, во избежание наихудших бед».

– Двуличен!.. Изворотлив!.. Хитер и коварен! – Хрисафий мог бы до бесконечности перечислять негативные наклонности гостя.

– Это, не так, – счёл нужным не согласиться император. – В его сознании отсутствует – такие понятия, как – «ДОБРО» и «ЗЛО». «ДОБРО» и «ЗЛО», как действие – целенаправленное.

– А как же быть, тогда с таким понятием, как – нравственность? – стоял на своём визирь.

– В его сознании – есть такое понятия, – спокойно парировал басилевс. – Он высокоморальный, но, задумывая вершить – «добро», Локки может заиграться и «добро», не заметно может перерасти во «зло». Для него это забава. Игра.

– Вы, сейчас говорите, как старец Несторий, а не правитель?

– А правителю не помешало быть, хоть иногда, побывать старцем, – не согласился Флавий Юниор, заострив свое внимание на «хоть иногда».

– Хм, – не найдя, что ответить, промычал Этомма, но, собрался с мыслями.

– ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, ВЫ, отобрали у меня спокойствие и сон – сделав из бедняка – «счастливчика в коробке» – «ВИЗИРЯ».

Феодосий предпочел не развивать его горячей реплики, а пожелал смягчить пыл препозита.

– Для, Локки – «хорошо» и «плохо», не синонимы. А все же антонимы.

– Просто, свой необычный ум, он чаще всего направляет на плохие свершения, – не сдавался Хрисафий.

– И на хорошее тоже, – не согласился Феодосий. – Его же не зря изгнали из царства «Тьмы».

– Еще бы не изгнать? – препозит повеселел. – Наорать на самого главу нечистых?? И остаться среди них???

– А я о чем говорю? Вершит, сам не зная, что получится??

– Интересно? А он изначально задумал поставить все выигрыши на своих?? – глаза визиря лукаво улыбались.

– И тем самым пополнить казну!! – восторженно вставил император. – Это же – годовой доход???

– Беспорядки обошлись бы дороже!!! – посчитал не согласиться главный казначей.

В 532 году, через 110 лет, при схожих обстоятельствах – где, болельщики одних противостояли другим и безобидная стычка, переросла в побоище и хлынула за пределы стадиона. Разгулявшаяся человеческая стихия разгромила весь город – сгорела даже Святая София. Шесть лет понадобилось императору, чтобы восстановить город, от которого не осталось камня на камне, а точнее, только камни и остались. Шесть лет незыблемая – крепостная стена Феодосия окружала не существующий город.

В безобидной драке «стенка на стенку» – сошлись разные цвета болельщиков. Синие дубасили красных, остальные цвета примкнули, к противоборствующим группировкам. Руководили же всем этим – богатые сенаторы. Денежным воротилам не нравилась политика императора, и они решили показать Юстиниану, что они значат в империи. Денежные мешки и раньше хвастались друг перед другом – у кого больше «зверей» – так, они за глаза именовали «агрессивных приверженных делу болельщиков», а теперь появилась возможность посмотреть их в деле. Смотрители «зверей» на прямую выходили на финансирующих беспорядки воротил. Настал момент – «зверям» показать, что они могут, а толстосумам доказать, что они значат… – как кланы могут влиять на политику и самого императора.

– Да! – восторженно вмешался в разговор Локки. Он появился из-за стены плюща в приподнятом настроении.

– Император, – не теряя энтузиазма, обратился он к басилевсу. – Ваше Величество!! Вы, даже не представляете, какого зрелища лишил, Вас, канцлер??

– Не представляю?? – ответил Флавий, который и в самом деле не представлял, масштабов затеянного «Пройдохой» шоу.

– Да?.. – горестно подумал Барабаш. – В 1993 году у Милошовича не найдётся «Хрисафия». И, Венедо-Далмацкая провинция Византии погрузиться во мрак и развалиться на куски, утопая в крови и хаосе. Контролируемые финансовыми акулами внешними и внутренними, «фаны» взорвут мир и покой. Эти горе-вояки, то и дело, будут всплывать, чтобы крушить, жечь и уничтожить. Что угодно!.. Где угодно!.. И кого угодно! Вооружившись битами, арматурой и коктейлями «молотова» они везде – готовы оставить свой неизгладимый след и не важно – где?.. На стадионе?.. Или Доме Профсоюзов?.. Везде, где укажут хозяева!.. – Локки посмотрел на все эти страшные, ужасающие зрелища и ему – видевшему виды – стало не по себе, видя, как Дьявол двигал пешки, уже не скрывая своих темных мыслей.

– Да, – сочувственно произнёс «Пройдоха». – Зрелище могло быть – не из лёгких?!!

– Что, я тебе говорил? – как бы продолжал нить прерванной беседы, отпарировал император евнуху.

Визирь, лишь пожал плечами. Человек он был терпеливый, честный и высоконравственный. На первый взгляд, такая супер порядочность показалось бы не естественной, но в его случае вполне объяснимой. Самое главное качество визиря была влюбчивость и преданность. Локки прекрасно понимал, какие испытания ждут Евдокию в замужестве и, осознавал, что ей будет не хватать должного внимания со стороны мужа-императора. Визирь же должен был дополнить – то, не достающее внимание, без всякой ревности и недоверия со стороны супруга. Прекрасное видение Локки не подвело – всю свою жизнь Хрисафий будет следовать за ней, до последних дней своей жизни.

Ведь, все же хорошо, – император решил успокоить визиря, видя как тот негодует.

Этомма недовольно сжал губы, что плохо сочеталось с улыбчивым лицом казначея. Причем это недовольство настолько явно запечатлелось на внешности препозита, что не заметить эту гримасу было просто не возможно.

– Ты, изначально задумал этот план с шестерками? – спросил визирь полушепотом, но резкие нотки проскальзывали в его обычно умиротворённом голосе.

– Что, ВЫ?.. Что, ВЫ?? – Локки выразил мнимое удивление, задрав брови на лоб.

– Вы считаете, я слепой??

– Ни как нет, – но брови поползли еще выше. – И зачем мне это?

– Вы, черти народ ловкий?!! А мы потом расхлебывай, – визирь смерил нежеланного гостя негодующим взглядом.

– Что, вы, все делите? – император попытался их успокоить.

– Ничего!! Ровным счетом ни чего! Мне просто интересно – зачем, он все – это затеял??? – но, не слыша ответа Хрисафий повторил. – Зачем???

– Скучно, – по-детски признался «Пройдоха».

– Ах!! Ему, видите ли, скучно?.. А последствия?? – вопрос визиря, так и завис в воздухе.

– До чего же, ты, нудный Хиря, – Локки отвернулся от распорядителя царских щедрот.

– Локки! Ты, состоишь из одних достоинств, – похвалил его басилевс, боясь, что старый приятель может обидеться.

– Что, вы?! – возразил «Пройдоха». – Это вам, только кажется!

– Вашу шаловливость нельзя считать недостатком. Это ребячество, которое, вы, пронесли из детства… – император исходил от избытка эмоций и не мог подобрать подходящих слов.

– Лучше бы он там её и оставил… – бубня под нос, вставил визирь, явно не одобряя такое снисхождение Феодосия в адрес гостя. – А вместе с ней, остался бы там – и сам!!

– Басилевс! Вы, тоже самые восхваления можете сказать и в отношении «Хранителе опочивальни», – призвал гость, показывая на обиженного визиря.

Хрисафий Этомма и Локки Барабаш – эти двое были, пожалуй единственными в империи, которые лишены корысти и искренне преданы делу. Первый в силу того, что он один, как перст на белом свете и предан делу, которое для него превыше всего. Даже его тайная любовь к императрице – это тоже его дело, чтобы не омрачать прелестный лик императрицы. Второй – да ему просто нечего было терять и нечего бояться. Он жил, как перекати поле – мог в любую минуту упорхнуть, не опасаясь ни о чём. Страх лишает свободы, не дает возможности парить. Страх, которого у этих двоих не было, это давало им возможность творить и парить.

Хрисафия растрогало внимание Локки, но он предпочел не показывать этого, а раскланявшись, лишь с императором, сотворил обиженное лицо и скрылся за навесом плюща.

– От твоих поступков – рождается вера – во все лучшее, что есть на земле, – благодарственно сообщил басилевс, когда они остались вдвоём.

Но «Пройдоха» решил остановить его похвальную речь.

– Посмотрите на него, – Локки указал на спящего конунга. – Удивительное, доброе, человеческое лицо! Но, как проснется?? Просто не горюй!!!

– У римлян есть такое правило: «Если твой друг не умеет пить, не наливай ему, а то потеряешь друга!»

– Хорошее изречение! – согласился Локки. – Только это не про него!

Глава 2
Всем велено отдыхать

В преддверии бала публика собралась в зале разношёрстная. Все выстроились, вдоль ковровой дорожки – с двух сторон, в несколько рядов – в ожидании выхода августейших особ.

У большинства собравшихся людей вид был самодостаточный, торжественный и, несомненно, радостный. Бал в первую очередь, являлся местом, где можно показать свету свою респектабельность, для женщин же покрасоваться своими нарядами. Не которые из мужчин, не уступая слабому полу, тоже щеголяли друг, перед другом, блистая и свидетельствуя свету свой достаток и туалеты. Пышные манжеты и жабо придавали физиономиям торжественный вид. Золотые цепи и позолоченные пуговицы подчеркивали одеяние церковных лиц. Все старались себя выказать и представить, лишь богатые евреи со сверкающими орлиными взорами и смеренной печатью на лице старались не выпячиваться. Нет!.. Они не косили под попрошаек! Они просто не афишировались, а разместившись кучкой, в ожидании открытия бала теребили свои длинные волосы, а один из них в глубокой, даже чрезмерной задумчивости покусывал свой пейс.

Гости состояли в основном из местной знати и к ней «примазавшихся».

– Вот такая элита?!! – подумал Локки, глядя на собравшихся участников бала.

Большинство сенаторов вопросов к себе не вызывало, а вот вторые?!! Они возомнившие себя, не зная кем – за счет неслыханно, свалившихся богатств, выставляли себя на показ, кичась своим достатком. Источник состояния, которых ломал голову первым. Сенаторы пытались их «у щучить» и «прищучить», но, растущие достояния «вторых» прибывали и прибывали, не смотря на принимаемые в Сенате повышенные ставки налогов. Капиталы новоиспечённых толстосумов росли, а казна не так, чтобы уж и преумножались. Бюджета не хватало, и дефицит его рос катастрофически. Но, не смотря на это, первые не теряли надежды обуздать взорвавшихся богатеев.

Локки и Хальв стояли среди всеобщей толпы. Конунг, разбуженный раньше времени и, еще не проспавшийся, хмурил брови, глаза его неприкаянно прыгали с одного предмета на другой, не имея ни какой мысли – даже, хотя бы, хоть какой—то – маломальской…

Морщинистая, размалеванная и увешанная драгоценностями молодящаяся старуха в богатой одежде с красными, воспаленными глазами и жуткой, бледной кожей на шее и за ушами, жеманясь, что-то объясняла Хальву, имея к нему явный интерес. Лицо ее было умазано румянами и пудрой и от того казалось чрезмерно загорелым.

– Господа!!! – призвал зычный голос препозита, акустика зала была спроектирована таким образом, что слово произнесённое не могло не остаться не услышанным.

Разом, тысячи пытливых взоров, обратили свое внимание на балкон и, затаив дыхание стали ждать. Все замерли и, лишь по еле заметному шевелению, было видно, что это не монументы, а изваяния живые. На балкон, один за другим, по мере представления, должны были выйти: император Феодосий и императрица Евдокия, гостья августа Галла Плацидия и дети.

Вот уже два года, овдовевшая Галла Плацидия, мирно жила при дворе в Риме, не вмешиваясь в дела государства, но по старой дружбе к ней заявились представители вестготов, и втянули ее в авантюру – по отстранению брата от власти. Гонорий, узнав об этом – негодовал, но, сдержал свою эксцентричность – он продолжал любить ее.

– Надо, что—то делать? – рассудил западный император. Он опасался своего гнева. – Может выслать её подальше от двора?.. Боюсь, иначе не избежать беды?!!

Галла понимала свою уязвимость и вину и предпочитала молчать.

– Я лишаю вас титула августы, – коротко заявил брат и выполняя просьбу племянника – императора Феодосия добавил. – И высылаю в Константинополь!

Сестра спокойно восприняла сказанное.

– Надеюсь, при византийском дворе – вы, не будите, так ретива до трона?

Плацидия продолжала хранить молчание, ожидая, лишь – чтобы, как можно скорее закончилась её аудиенция.

Воспитание детей Галла Плацидия сводила к простому – «ни в чем ни отказывать», поэтому они – сейчас – вместо того, чтобы спать, стояли здесь и, по причине затянувшегося открытия бала, зевали, потирая слипающиеся глаза, но больше всех – это сказывалось на годовалой Лицинии, которую императрица Евдокия держала в строгом соблюдении режима, в отличие от детей Плацидии – четырёхлетнего Валентиниана Плацида и шестилетней Грата Юсты Гонории. Лициния стояла, насупившись и, если бы не заигрывание матери она бы уже непременно расплакалась. Императрица держала её за руку и пальцем свободной руки подёргивала, ей кончик носа, чтобы, хоть как то взбодрить и отвлечь её. Она уже жалела, что решила составить компанию детям гостьи, чтобы это не выглядело слишком нелепо.

– Император и императрица, – еще более зычно, чем ранее известил препозит и отойдя в сторону, как того требовал этикет уступил им путь.

Феодосий и Евдокия ступили на балкон, с полуоткрытых ртов вырвался невольный и восторженный «Ах!», ликующая лавина слилась в единый возглас и покатилась по залу.

Император и императрица взирали с высоты балкона, на колышущиеся море голов, тысячи глаз, которые устремили свои взоры на них.

Галла Плацидия была встречена воодушевленно, но не так энергично, как первые лица, зато детей приветствовали на «УРА» – под не смолкающие возгласы и крики восторга. Как только, ликование стало спадать, императорская чета стала спускаться по лестнице. И тут же, новый порыв эмоций захлестнул зал, всеобщий восторг и ликование побежало по рядам, вызывая у собравшихся живейший интерес.

Весь спуск по лестнице сопровождался восторженными, жгучими взорами и продолжительными овациями, «аханьями и оханьями», но лишь стоило им ступить на ковровую дорожку, как головы разом склонились в почтительном поклоне и далее царственные особы следовали по лабиринту склоненных лиц и почтительной тишины.

Валентиниан Плацид следовал за матерью, а замыкало шествие – Юста Грата вела за руку маленькую Лицинию. Строй низко наклонившихся голов придворных и гостей продолжал провожать их взглядом.

Тосты звучали один за другим:

– За императора!!

– За императорскую семью!!!

– За процветающую Византию!!!

Правило римских пиров: «Либо пей! Либо уходи!!»

Чтобы выглядеть пристойно присутствующие разбавляли вино водой. Всеобщая веселость не была маской. Гости, кроме, того как – пощеголять и представить себя в респектабельном виде – пришли еще, и праздновать… и отдыхать – это и было залогом энтузиазма – их не надо было веселить.

Большинство собравшихся знали толк в винах, картинах, архитектуре, драгоценностях и еде, поэтому императорские балы представляли собой – не сборище дилетантов, а представляли, вполне просвещенную и эрудированную компанию людей, знающих толк в искусстве но, даже отдыхая, они не забывали о своем благосостоянии.

Хальв вина водой не разбавлял, и предпочитал пить до дна, а вместо закуски занюхивал рукавом – в лучшем случае, чем-нибудь – солёненьким.

– Есть?? Зачем есть?.. – рассуждал конунг, – поесть я и дома могу, а вот такого вкусного вина – я уже вряд ли попью??

Бутылки, перед его глазами, ходили взад и вперёд, окорока летали, а мысли плясали.

Хальв вновь подошел к столу – за очередной добавкой.

– Подать чарку?.. – спросил виночерпий.

– Не против…

– Налить? – предложил тот же голос.

– А как же?!!

– Разбавить?

– Не надо!.. – отрезал конунг. – Спасибо приятель!.. – и он, тут же – одним махом, выпил.

Зная, что емкость пьющего, по римским законам не должна пустовать, тот же голос предложил:

– Добавить?

– Ага…

– Вам может быть с верхом?

– Может… – Хальв выпив, через какое то время, начинал пьянеть и погружаться в сон.

Конунг на протяжении всего праздника жил по курсу – быстро захмелев, он начинал медленно говорить и после небольшой добавки – отключался и мирно спал. Проснувшись, он не понимал: «Где он?..» Но сообразив, подзывал к себе, пробегающего мимо раба с подносом. Осушив несколько кубков, он начинал вновь пьянеть… что-то лепетать и уходил в очередную отключку.

Локки, увидев захмелевшего Хальва, решил к нему подойти.

– Заливаешь?..

– А то… – не внятно ответил Ирвинг.

– Уже опять, мямлишь? Не успел проснуться и уже готов??

Конунг отчетливо слышал вопрос и даже понимал его суть, но он, тут же, забыл его. Он осознавал, что его речь вышла из повиновения – это расстраивало его, однако он тотчас забыл и об этом и, обреченно склонив голову, уткнулся в свое предплечье и заснул.

Двое господ, не обращая ни какого внимания на странных приятелей, сыпали друг другу пошлые шуточки и анекдоты.

– А знаешь, какая разница между бутылочкой и милочкой?

– Догадываясь, но – всё же?

– Лишь в том, что одну затыкают пробочкой, а другую живчиком… – они весело захохотали, закусывая свои остроты куропаткой.

– А я смотрю, ты, всё также остаёшься верен излюбленному направлению в своей жизни – «по глубже завинтить живчика?»

Они опять дружно и весело засмеялись.

К ним, поздоровавшись, подошел человек в военном обличии.

– Аспар! – обратился к нему знаток пробочек, он держал в руке – теперь уже рябчика и вертел бедром пернатого направо и налево полный восторга. Бедро маленького рябчика больше походило на птенчика.

– Да, Апполоний, – согласился с его очередной шуткой Аспар, при этом широко улыбался.

– Удивительная вещь, – продолжал Апполоний Луций, махая бедром крылатого. – Птичка то – всего ничего, а вкусная!!! Максимильян, так звали, второго знатока и любителя анекдотов поддержал приятеля. И они теперь втроем – не сговариваясь, дружно захохотали.

Луций был настолько любезен и обходителен, что отказать ему в чём-то было просто не возможно. Поэтому, он считал лишним – держать дома стол, а предпочитал ходить по гостям и кормиться на стороне. Да, он и сам – очень любил ходить по гостям, и ни какие засовы не могли устоять, когда он включал свое красноречие – в народе его звали – «ВЗЛОМЩИК». Покидая хлебосольных хозяев, он хорошо подпитый и досыта наевшийся, чихвостил почём зря радушных господ. Величая их, тиранами и поработителями его свободы, не дающие ему возможности – держать свой стол и слёзно просил и даже умолял их – не поступать с ним – так больше ни когда и не затаскивать, его к себе насильственно в гости!

– Максимильян, а ты – все также, предпочитаешь обедать в половину, – спросил Аполлоний, как бы, между прочим. Максимильян, зная – его страсть к гостям ответил:

– Сейчас, столько работы, что я вообще не обедаю, а так – перекусываю, что-нибудь на ходу, не выходя из канцелярии.

Максимильян был начальником канцелярии военного ведомства. Аспар, до персидской войны был в его подчинении. На войне он и его сын – Ардавур взлетели – доросли до командующих армиями. И даже оба – один, меняя другого – успели побывать командующими фронтом. Теперь же они, как и он, подчинялись военному министру, что позволяло им – держатся на равных, хотя они знакомы были и раньше и даже дружили и продолжали дружить.

Аспар был из роксоланов. Но его род, спасаясь от гуннов, решил не идти на запад вместе со всеми аланами, а попросил убежище в Византии, поступив на службу в императорскую армию.

Отец Аспара – Ардавур Старший предложил аланским князьям объединиться против гуннов.

– Давайте, – сказал он, – отбросим наши ссоры и вражду на границе, а как разобьем гуннов, подымем их вновь, если захотим. Иначе погибнет «Царство Аланское», что никогда мы себе не простим.

Князья дружно кивали головами, аланские роды породнились с германскими племенами: кто с вандалами, кто с гепедами, кто с остготами. Ардавуры породнились с ветвью дубелов и хорватов, став роксаланами. Князья разъехались, чтобы собраться, лишь, самые сильные – готоаланы не увидели в приближении гуннов опасности и не видели необходимости в союзе. Но, они – первыми ощутили на себе приближающуюся мощь гуннов.

– Гуннов мы сами разобьём, – хвалясь, заявили готоаланы. Они были самые восточные и самые сильные в Аланском Царстве.

Гунны – тогда, еще были за Волгой. Но, стоило им переправиться на правый берег, как они тут же вступили в бой и без труда разгромили восточных аланов. То с какой легкостью – гунны одолели их, вызвало панику среди них и побудило обратиться к остальным соплеменникам – на образовании военного союза, когда-то предложенного Ардавуром Старшим. Роксоаланы ответили согласием. Но, дунайско-прутские аланы с вандалами предпочли уйти на запад. Паника в их рядах была настолько велика, что им пришлось бежать далеко-далеко и даже переправиться через Гибралтар и осесть где-то на бескрайних просторах африканского Карфагена и там затеряться на века, уйдя с лица Земли – как народ.

Тогда Ардавур решил последовать их примеру, но он обратился к Византии. Империя дала согласие – так роксоаланы стали союзниками римлян.

До конца своих дней Азнавур неустанно твердил:

– Мы погибли бы, если не Византия!.. – видя в этом и свою, не малую заслугу. Но, в глазах готоаланов, он стал изменником и постоянно слышал в свой адрес оскорбления и прочие нелицеприятные вещи.

Аспар был переводчиком на переговорах Максимильяном с отцом, поэтому они подолгу общались между собой.

На вопрос римлянина – сколько воинов в его подчинении? Ардавур принялся с присущей ему восточной горячностью уверять:

– Я приведу тебе – столько петухов, готовых драться на смерть, что их будет – не счесть!.. – распылялся в обещании роксалан.

– Мне бы лучше таких, которые будут, биться по победы! – остудил его пыл Максимильян.

Годами позже, аланы, попавшие под власть гуннов, перешли Дунай и потерпели поражение от римлян под руководством Ардавура. Переплывшие состояли в основном из аланов и горстки гуннов. Это был, в большей мере, разведывательный авангард, чем нашествие. Но, гунны сделали правильный и глубоко идущий вывод – «Римская Империя сильна» – гораздо, безопаснее и полезнее и дальше, безнаказанно завоевывать соседних германцев, да алан, набирая силу и мощь, для будущего – а в будущем, нас время рассудит.

В стычке с аланогуннами Ардавур потерял глаз и ещё не забыл – про те, старые оскорбления, которые соплеменники рассыпали в его адрес.

– Отдай мне пленных, – попросил командующий армией Ардавур Максимильяна. Аспар отговаривал отца от расправы над соплеменниками, но командующий армией был непоколебим, в своём решении. Начальник канцелярии передал его просьбу Хрисафию. Препозит прекрасно понимал: «Ничего хорошего пленников не ждёт, под «покровительством» вчерашнего перебежчика.

– Как, я могу – ему доверить чужих, если он в своё предал своих? – ответил визирь начальнику канцелярии.

– Каков же будет ответ? – уточнил Максимильян, на витиеватое сплетение речи министра.

– Ответ обязателен??? – вопросом на вопрос спросил препозит.

Все последующие годы Ардавур носил повязку. Подчиненные, зная об этом – писали ему донесения крупными буквами. Когда его – это достало, он собрал всех, кто слал ему такие депеши, в штаб и, разбирая почту, открыл первый попавшийся конверт и при всех изрёк:

– О?!! Да такое, даже, слепой прочесть сможет?!!

В их поле зрения попал Хрисафий. Они все – единогласно – недолюбливали его, но делали вид, что ценят за деловитость.

– Визирь всем хорош, – зондируя почву, произнес Аспар, – но его желание, вечно угодить, превращает военного министра в щенка – из породистой и статной собаки.

Аспар, кроме всех прочих передряг, имел на препозита зуб и за сына – Ардавура Младшего. Сын, записываясь в армию, потребовал себе достойное жалование и чин центуриона – офицера. Хрисафий, не желая раскидываться деньгами и должностями, ответил ему: «Я не раздаю звания за заслуги дедов и отцов».

– Что?.. – вскипел просящий воин.

Неприязнь Ардавура – в первую очередь, была основана на пренебрежении к визирю, как к мужчине кастрированному. За это его недолюбливали при дворе, не говоря уже об армии.

– Да!.. Да!.. Я не раздою жалование за отцовские храбрости! А своей доблести, вы, еще не показали.

Ардавур не успокаивался, но препозит осадил его.

– Послушайте юноша!!! Того, кого – юношей слушали, не только старики, но приходили – за советом, даже министры…

– Уж, не предлагаете ли, вы, мне – учиться у вас чему-то? – с вызовом прервал его молодой алан.

– Ученикам желательно находиться и учиться среди тех – кого бы они хотели видеть своими родителями, – спокойно ответил ему министр и позвонил в колокольчик. Давая понять, что аудиенция окончена.

Этот не удачный визит – за центурион званием, добавил к имеющейся глыбе неприятностей, дополнительный ком негатива, но Хрисафий был настолько Велик, что не считал нужным, даже щелкнуть по носу зарвавшихся особ – они всё-таки были – не плохие воины.

Глядя на начинающего полнеть препозита Аспар добавил: «Я думаю у него храп громче боевой трубы!»

Максимильян кивал головой, подтверждая направление мысли командующего.

– Беда Хрисафия в том, что он строит военную тактику, ни разу не слыша клич боевой трубы, – продолжал Аспар.

– Его речь и в самом деле иногда похожа на гавканье, – сохраняя осторожность, добавил Максимильян, – если бы не его обаятельность, он был бы просто отвратителен.

– А мне нет ни какого дела, до его обаятельности, – весело поддержал беседу знаток по живчикам – Луций, – я вчера купил трех молодых вестготок.

Компания дружно засмеялась.

– А на счет вестготок, вы, наверное – поторопились? – со знанием дела заявил начальник военной канцелярии. – В Сенате обсуждался вопрос о бедственном положении вестготов, поэтому цены, на рабов будут – только падать. Как бы вам не пришлось пожалеть впоследствии об этом?

– Нет!! – радостно вскрикнул обладатель наложниц. – Я ни сколько не жалею! Я только рад!! Неслыханно рад!!!

– Вестготки и дальше будут только дешеветь, – уверенно добавил Максимельян, – весть для вас может быть не радужная, только – это, скорее всего, уже сложившийся факт.

– Ну, знаете?? Не радужная?!! Еще, какая радужная!! За даром, то я их – уж, точно не отдам, – заявил счастливый покупатель, который и в самом деле парил очарованный приобретением.

Хрисафий, как и подобает евнухам, ходил, не зазнаваясь. Но – с гордой осанкой, потупи взор, однако – при этом – всё видя. Он прошел мимо, ни сказав, ни слова.

Сенатор Дамиан Норбан намеревался подать новое прошение на имя министра, поэтому хотел прежде переговорить с ним тет-на-тет. Он, в сопровождении своих трёх не красивых дочерей, проследовал почти, что сразу за Хрисафием. Проходя, мимо мило болтающей компании, он, «задрал» нос, считая их не ровней себе.

– Должно быть сослепу, – рассудили они, видя – как он не ответил на их приветствия. Все знали, что у него плохое зрение.

– Но, то, что дочери не поздоровались – удивило их больше всего.

– Ладно, старик незрячий? – сделал свой вывод Максимильян. – Но! Дочери??

– Они должно быть не только не красивы, но и не вежливы?!! – поддержал друга Аспар.

– А детей, по всей видимости, Дамиан делал без амура, – «Взломщик» считал, что лишь – по любви рождаются красивые дети.

Норбан спал и видел себя адвокатом, хотя к этому ремеслу не имел – ни способностей, ни знаний. Максимильян, как то призвал его в свидетели по одному делу.

– Ничего не знаю, – тут же заявил сенатор начальнику канцелярии.

– Я ведь, вас, не по римскому праву ответ держать прошу?!! – успокоил его Максимильян. – А всего, лишь – в свидетели.

У них у всех был один учитель речи. Когда ритор умер, Дамиан Норбан первым водрузил на его могиле памятник в виде ворона. Все прощающиеся с усопшим недоумевали – к чему это?.. А Максимильян сделал вывод:

– Вот почему Дамиан в своих речах порхает, а не говорит?

– Скорее всего, от этого?.. – поддержал его мысль Аспар и они, пожелав покойному – «Земли пухом и царствия небесного» покинули место поминок.

Клиентов у адвоката Дамиана не было – все предпочитали быть на свободе и выбирали себе защитников потолковее. Невзирая на чисто символическую плату за свои услуги клиентов у него не прибавлялось.

Как-то, ему удалось уговорить одного потерпевшего, ведущего тяжбу, скорее всего даже не за своё наследство, а за свою жизнь.

Потерпевший жил уединённо в сельской местности и не узнал о смерти отца и свалившемся на него наследстве. Разыскали его высоко в горах, стражи порядка, ему вменялось: «Убийство отца и подделка завещания на родовую собственность». Несмотря на свою родовитость и богатство, он предпочитал жить за городом, и был совершенно не компетентен в вопросах права. Будучи убежденным в своей не виновности, он считал лишним иметь защитника, но по юридическим канонам адвокат обязан был быть на процессе, ради соблюдения основ юриспруденции. Поэтому уговорить потерпевшего для Дамиана не представлялось большого труда.

Адвокат взялся за ознакомление с материалами, но чем ближе подходила дата процесса, тем меньше и меньше уверенности и ясности было в его голове – адвокатская мысль защитника витала где—то, но только не в его сознании. Но, хуже всего – паники всё больше и больше наполняла его, лишая мысли. Оставался один день, а речь его – так и не была готово и самое страшное – он даже не знал, как к ней подступиться? Его спас раб. Он вошёл и заявил – передавая слова посыльного от «Палаты Правосудия»: «Заседание переноситься на следующий день» Норбан так обрадовался, что дал рабу вольную, но на следующий день с треском провалил процесс и отозвал вольную обратно. А судья сжалился над подсудимым и посоветовал сменить защитника – отправляя дело на следственную доработку.

Лишившись последних надежд на адвокатское поприще, и видя, как тает его наследство – он решил записаться в армию. Но Максимильян даже не стал рассматривать его прошение.

– Да кто, ты, такой?? – орал разгневанный адвокат на начальника канцелярии. – Кто твой отец?? Что, ты, вздумал мне давать советы??

– Благодаря твоей матери, тебе на такой вопрос ответить труднее, – не моргнув глазом ответил Максимильян. Мать Дамиана была распутницей.

Но он не успокоился и направил прошение в комиссию. Комиссия состояла из трёх человек: визирь, начальник канцелярии и еще один из патрициев.

– Дамиан Норбан, на что, вы, жалуетесь? – спросил препозит, глядя на расплывшееся, ожиревшее тело рвущегося на войну просителя.