Текст книги "За Родину! За Сталина!"

Недобиток, Gaujugendführer Matvienko и антисемит Гусев

21 апреля явилась к Сванидзе в «Зеркало», разумеется, в очередном новом наряде от Диора, непотопляемая комсомолка Матвиенко. На прежней стезе она была так неутомима и проворна, что дошла до должности секретаря Ленинградского обкома комсомола. А теперь – самая большая в правительстве специалистка по холокосту и великий друг еврейского народа. Чуть раньше она душевно беседовала на эту тему с тем же красивым евреем Сванидзе, которого иногда называют фашистским недобитком не только за то, что он назвал комсомол «гитлерюгендом». (И ведь даже за это никто не съездил оратору по вывеске, а только, как принято у этих патриотов, прошамкали со страниц «Правды» и «Советской России» свою самую страшную угрозу: «Мы оставляем за собой право…») Так что сидела тогда эта габаритная обкомовская дама, а на лбу у нее, как вы понимаете, полыхал ярлык – «Нitlerjugend, Gaujugendführer Matvienko». Это ничуть не мешало ей быть любезной. Дама привыкла получать оплеухи и подзатыльники. В свое время Явлинский прямо заявил, что Матвиенко погрязла в коррупции. И что же? Проморгала. Хотя всем давно известно, что Явлинский – прирожденный демагог, как сказал по ОРТ Максим Соколов в день рождения Пушкина. И Матвиенко прекрасно знает это, но, будучи лучшим другом еврейского народа, она не смеет достойно ответить Явлинскому.

Тогда сытая мадам сказала Сванидзе: «Мы помним с вами (с недобитком) 60—70-е годы, когда в общем-то был антисемитизм на государственном уровне…» Интересно. В шестидесятые? На государственном? Что ж, начиналось при Хрущеве, что ли, которого выставили из Кремля в 1964 году? Да почему же тогда евреи до сих пор души в нем не чают? Даже памятник ему на могиле смастачил не кто-нибудь, а Неизвестный, еврей. А продолжалось при Брежневе?

Недобиток поправил собеседницу:

– Нет, государственный антисемитизм свирепствовал у нас в стране не только в 60—70-е годы, а еще с 30-х! Мой папа, еврей Карл, секретарь парткома Политиздата при ЦК КПСС, все это изведал на собственной еврейской шкуре…

– Да-да, конечно, еще с 30-х! – тотчас согласилась мадам.

Значит, как только Троцкого выставили из страны, так сразу и взялись возводить антисемитизм на государственный уровень. Это кто же? Да, конечно, люди, занимавшие важные посты в стране: вначале Зиновьев, Каменев, потом – член Политбюро и секретарь ЦК Каганович, глава НКВД Ягода, нарком иностранных дел Литвинов, редактор «Правды» Мехлис, редактор «Известий» Стеклов (Нахамкис), начальник Политуправления Красной Армии Иван Сергеевич Гусев (Яков Давидович Драбкин), его преемник Гамарник, Ярославский (Губельман)… Подумать только, все евреи, а какие свирепые госантисемиты были!

Но, конечно, не только евреи были у власти, имелись и русские: член Политбюро и председатель Совнаркома Рыков, потом на этом же посту – Молотов, а также члены ПБ и зампреды СНК Куйбышев, Андреев, член ПБ и секретарь ЦК Киров, глава НКВД Ежов, секретарь Сталина – Поскребышев. И все, как на подбор, женаты на еврейках, – Маршак, Жемчужина, Коган, Маркус и т. д. Вот как ловко замаскировались, антисемиты проклятые! У вас, мадам Matvienko, муж, случаем, не еврей?

Списки Сталина

А уж в сороковые годы госантисемитизм вообще не знал границ. Чего стоит такой, например, живописный фактик. 60 лет тому назад, 16 марта 1941 года, было опубликовано постановление правительства о первом присуждении Сталинских премий. 165 деятелей культуры стали лауреатами, получили по 100 и 50 тысяч, что по тем временам были очень хорошие деньги. Вам, мадам Матвиенко, вашему рахитичному правительству, уж если оно само ни на что не способно, следовало бы не лясы точить с недобитками о холокосте, а достойно отметить юбилей этой грандиозной акции советской власти в поддержку и развитие всех видов и форм советского искусства.

И вообразите, из 165 сталинских лауреатов 35 были евреи. Вот что вытворял антисемит Сталин, а! Посчитайте, мадам, какая это часть, сколько процентов. Причем, среди лауреатов оказались не только такие известные, возможно, даже и вам фигуры, как Исаак Дунаевский и Борис Иофан, Асаф Мессерер и Григорий Козинцев, Алексей Каплер и Матвей Манизер, Марк Рейзен и Юлий Райзман… Нет, здесь были и такие скромные служители муз, как Яков Григорьевич Лихтенберг, Григорий Павлович Гольц, Соломон Яковлевич Коган, Абрам Григорьевич Кричевский, Аркадий Менделевич Шафран, Абрам Наумович Козаков, Леонид Соломонович Любошевский и др.

И нельзя не заметить, что столь весомая доля евреев была не только в первом списке лауреатов, но и во всех последующих. И для многих евреев из этого списка награда 1941 года была лишь первой, за ней последовали другие, и весьма обильные. Так, Манизер получил еще две Сталинских премии и звание народного художника; дирижер Файер и кинорежиссер Эрмлер – еще по три и тоже звание народного; Марк Донской и Сергей Юткевич – тоже по три и звание народного плюс Героя Социалистического Труда; Михаил Ромм – еще четыре, то есть всего получил пять Сталинских премий, за что отплатил сталинской эпохе провокаторским фильмом «Обыкновенный фашизм», недавно опять расхваленным мудрецами «Правды»; Юлий Райзман – еще шесть (!) премий и, конечно, звания Героя и народного. Примечательно, что в 1946 году Эрмлер и Райзман получили сразу по две премии. Вот до какого изуверского антисемитизма доходил тиран. Любопытно и то, что с 1936 года художественным руководителем Большого театра – первого театра страны! – был народный артист Самуил Абрамович Самосуд, лауреат первого призыва и двух последующих, а в 1943 году его сменил на этом державном посту и оставался до 1948-го народный артист Арий Моисеевич Пазовский, тоже в итоге трехкратный Сталинский лауреат…

Такую «антисемитскую» преемственность на государственном уровне можно было наблюдать не только в искусстве, но и в других, весьма далеких от него областях. Например, первым начальником Политуправления Красной Армии был упоминавшийся Гусев (Драбкин), его в 1929 году сменил Ян Борисович Гамарник, который в 1937 году, видимо, не выдержав государственного антисемитизма, застрелился, его сменил Лев Захарович Мехлис. А вот еще один интересный антисемитский списочек: Л. Вильк, М. С. Вовси, Б. И. Гельштейн, В. А. Готлиб, А. М. Гринштейн, Б. И. Збарский, А. Ю. Канель, Б. Б. Коган, М. Б. Коган, Л. Г. Левин, М. И. Певзнер, В. Е. Невзлин, Я. Л. Раппопорт, М. Я. Серейский, Я. С. Темкин, Н. И. Фейгин, А. И. Фельдман, Б. А. Шемелиович, М. М. Шерешевский… Что за честная компания? А это врачи одной больнички. Да как так могло получиться – сразу столько евреев вместе и что это за больничка? Оказывается, Кремлевка, тоже, как Большой театр, первая в своей сфере. Там, как известно, лечились и Сталин, и все высокопоставленные лица. То есть целая синагога под боком у высшей власти, под носом у Иосифа Виссарионовича. Вы говорите, «список Шиндлера», спасителя евреев? А это списки Сталина, которого все время обвиняют в подозрительности, недоверчивости и антисемитизме.

Можно для полноты еще один государственный списочек дать: Яков Саулович Агранов, Лев Николаевич Вельский, Матвей Давидович Берман, Лазарь Иосифович Коган, Семен Григорьевич Раппопорт, Семен Григорьевич Фирин, Нафтель Френкель… Что за компашка? А это все подручные Генриха Гершелевича Ягоды, начальники лагерей и т. п.

Лакмусовая бумажка госидиотизма

Вам следовало бы, мадам Матвиенко, подумать обо всех этих фактах, прежде чем каркать на всю страну о нашем госантисемитизме или о том, что отношение к холокосту это «лакмусовая бумажка цивилизованности», «своего рода индикатор, по которому другие государства могут судить, может ли та или иная страна считаться демократической». Есть немало показателей, свидетельствующих об истинной цивилизованности общества и государства. Это, например, такие важные вещи, как развитие образования и культуры, забота о материнстве и детстве, обеспечение старости, уровень занятости населения и т. д. Ельцинская банда начала свое правление с отмены звания «Мать-героиня». Вы и ваше правительство, мадам, продолжаете эту политику удушения народа, вы перечеркнули все показатели истинной цивилизованности и ввели свой, единственный – отношение к холокосту! Так от вас требуют Америка, Израиль и Явлинский…

Она заявила радостно: «Многолетняя стена умолчания о проблеме (?) холокоста наконец у нас разрушена. Россия впервые высказалась вполне определенно по такой теме, и она становится в ряд цивилизованных государств». Это не просто образец невежества и скудоумия. Это политическая провокация и грязная клевета высокопоставленного чиновника на свою страну. О преследовании евреев немецкими фашистами у нас во весь голос говорили еще до войны, сразу после прихода Гитлера к власти. И было это в ту пору, когда хваленые вами западные демократии на брюхе ползали перед Гитлером и не смели возразить ему ни словечком. А почитали бы вы, любезная, между посещениями двух выставок мод, материалы созданной в ноябре 1942 года Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. В ее состав, между прочим, вместе с академиком Бурденко, писателем Толстым, летчицей Гризодубовой, митрополитом Николаем входили, как всегда и везде, два академика-еврея – Тарле и Трайнин. Но она знать ничего не желает, а, представьте себе, ликует на глазах во всем ограбленного народа: «Мне думается, что поворот государственной политики в эту сторону (то есть от «госантисемитизма» к «индикатору» и «лакмусовой бумажке») говорит о том, что Россия действительно избрала демократический путь и она хочет во всех сферах образования и культуры стоять в одном ряду с цивилизованными государствами». Выслужилась. Свела всю культуру, демократию и цивилизованность к «проблеме холокоста». Вот он, госидиотизм на правительственном уровне.

Мадам предлагает своему теледружку: «Давайте выйдем сегодня на улицу хотя бы даже Москвы и спросим, знают ли люди трагедию холокоста, хотят ли знать по-настоящему, что произошло». Вот ее забота! Вот ее печаль! А знает ли она, что произошло с ее собственным народом? Ведь за всю передачу, вздыхая и охая о «лакмусовой бумажке», мадам ни словом не упомянула о страданиях и жертвах советских людей. Будто их и не было! Одни евреи страдали… Вы бы лучше, милашка, спросили у молодых прохожих, у подростков и детей, что они знают о Великой Отечественной войне, о ее победах и неудачах, о героях и жертвах. Вы сами-то кого можете назвать из генералов, кроме Власова? Ведь такие ваши друзья, как Сванидзе, Киселев, Сорокина, по заказу тех, кому надо отбить у народа историческую память, за высокую плату ежедневно лгут и клевещут на Великую Отечественную, на ее победы, на ее героев. И вот теперь вице-премьерша старается не отстать от этой банды духовных убийц…

Валентине Ивановне грозит Мадагаскар

Людмила Палиевская писала 16 марта 2000 года в «Парламентской газете»: «Для жертв фашизма, проживающих сейчас на территории Советского Союза, выделяемая немцами компенсация в 15–20 раз меньше, чем для узников фашизма, живущих в странах Западной Европы, США, Канады, Израиля». Это с какой же стати такая оскорбительная дискриминация? Вызывают изумление и такие факты. Немцы угнали в рабство из Российской Федерации 1 906 661 человека, с Украины – 2 102 234. Как видим, цифры в грубом округлении примерно равные. Но в Россию вернулись по собственной воле 1 563 323 человека, то есть подавляющее большинство, а на Украину – 1 114 132, то есть лишь половина. Но в итоге жертв фашизма, которым полагаются выплаты, на Украине оказалось в два раза больше, чем в России. Да еще и выплата российским гражданам определена в полтора раза меньше, чем украинским. В чем дело?.. Сейчас из узников нацизма в России осталось в живых лишь 250 тысяч, но оформление документов для получения выплат обложили такими бюрократическими преградами, что пока сумели оформить эти документы лишь 20 тысяч. И в других странах уже началась выплата, а наши все еще будут ждать. Вот чем – конкретными сегодняшними вопросами помощи жертвам нацизма, а не безграмотной и лживой болтовней о госантисемитизме, не воспоминаниями о том, как ваша матушка шестьдесят лет тому назад прятала от немцев у себя в подвале еврейскую женщину с двумя детьми, следует вам заниматься, мадам. На Украине этим как раз и занимается ваш коллега – первый вице-премьер, в Белоруссии даже сам президент. А кто у нас? Да уж не Починок ли? А может, Клебанов, герой эпопеи «Курска»? Нет, оказывается, какой-то посол по особым поручениям.

Кстати, мадам, когда в следующий, сто первый раз будете рассказывать, как ваша мать спасла еврейку, то поведайте наконец, когда именно это было, в каком городе или селе, как звали спасенную, – вы же не можете забыть ее имени, если она, по вашим словам, десять лет приезжала к вам погостить. Моя тетка во время боя в нашей деревне тоже спасла одного человека от немцев, при этом ее ранило в руку. Он был красноармеец, тоже раненый, кто по национальности, она его не спрашивала, может, и еврей. Случилось это в конце декабря 1941 года в деревне Рыльское Куркинского района Тульской области. Звали тетку Елена Евдокимовна Бушина.

А если хотите узнать, что такое настоящий государственный антисемитизм, то познакомьтесь хотя бы с планами нацистов выселить всех евреев на остров Мадагаскар. План не удался. Но вас и Сванидзе я хоть завтра выслал бы на Мадагаскар как оголтелых провокаторов антисемитизма. Инвалид войны И. Суворов писал в прошлом году: «Матвиенко может стать такой же одиозной фигурой, как Гайдар и Чубайс, проклятые народом». Товарищ Суворов, она уже стала такой фигурой. Между прочим, говорят, в Антананариву, столице Мадагаскара, есть прекрасный дурдом.

А о нем тоскует Баку

В эти же предпраздничные дни в Доме кино проходило торжественное вручение каких-то премий. Заправлял всем на сцене известный «азербайджанец» Гусман. Вдруг ни с того ни с сего он злобно бросает в зал: «Подонки и твари, сидящие в Думе, отказались встать и почтить память жертв холокоста. Ведь евреев истребляли только за то, что они евреи. Давайте почтим!» И что же? Никто не вышел на сцену и не сказал ему: «Советский Союз, наш народ пережили пять холокостов. Ваш главный довод – нас истребляли только за то, что мы евреи. Но и нас в захваченных городах и деревнях истребляли только за то, что мы русские, белорусы, украинцы и живем на этой земле: фашисты готовили Lebensraum для себя. Однако еще беспощадней они истребляли нас за то, что мы защищали свою родину. Попавших в плен сотнями тысяч, дивизиями отправляли в душегубки. Так кого же прежде следует почтить, кто более достоин памяти потомства – те, кто с оружием в руках сражался и победил, или те, кто со звездой Давида на груди обреченно брел в лагерь смерти? И что, почтил хоть раз израильский парламент память советских, русских героев, своих спасителей? Знаешь ли ты, киношный пустозвон, хотя бы о том, кто 27 января 1945 года спас узников Освенцима, где было много оставшихся в живых советских граждан, в том числе евреев? Или думаешь, что в Освенциме были одни евреи, а освободили его американцы, как уверяли твои сородичи на телевидении?» Увы, никто не сказал ничего подобного Гусману. Вместо достойного ответа весь зал поднялся и молча уставился на азербайджанца. Ах, если бы отправить его в родной ему Баку подметать улицы… А ведь и Дума никак не ответила на публичное оскорбление…

На наших глазах умирают товарищи…

А 8 мая в Кремлевском дворце шел праздничный концерт. Было много прекрасных выступлений. С небольшой замечательной программой выступила фронтовая сестра милосердия Элина Быстрицкая. Как она прочитала стихотворение Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…». Как сильно прозвучали в этот день слова:

 
По русским обычаям только пожарища
По русской земле разметав по пути,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди…
 

И вдруг выскакивает гражданин Газманов и во все воронье горло начинает:

– Господа офицеры!..

Что за господа? Какие господа? Откуда взялись? Мы только что видели, как, рванув на груди рубаху, умирали товарищи. В зале сидят участники Великой Отечественной войны, офицеры Красной Армии, старики, к которым за всю жизнь никто никогда так не обращался. Да и сейчас в армии говорят «товарищ». По воспоминаниям Павла Кудинова, руководителя Вешенского восстания 1919 года против живодерской троцкистской политики «расказачивания», даже восставшие сохранили обращение «товарищ». А если «господа» и в связи с Отечественной войной, то это следует расценивать только как обращение к немцам или к власовцам. Но происходит невероятное: весь зал (сколько там тысяч мест – пять, десять?) встает и слушает весь вопеж такого же провокатора, как Иваненко, стоя. Да неужели из этих тысяч так никто и не понял, как он сейчас выглядит и как смотрит на него вся страна. Право, впечатление такое, что если бы хор запел «Deutsсhland über alles» и при этом три первых ряда встали бы, то немедленно вскочил бы и весь зал… Что, слишком мрачно? Придумайте, кто может, что-нибудь повеселей…

Трое вышли из леса навстречу одному из болота

Александр Солженицын, до сих пор пылко прославляемый кинорежиссером Станиславом Говорухиным и писателем Валентином Распутиным как выдающийся патриот, долго, обстоятельно и вдохновенно рассказывал нам о своем героическом участии в Великой Отечественной войне. Ну, во-первых, говорит, «я, мои сверстники воевали четыре года». Это, надо полагать, в том смысле, что «от звонка до звонка», ибо война, как известно, четырех-то лет не длилась. И воевал, во-вторых, не как-нибудь, а все эти «четыре года моей войны», говорит, «месили мы глину плацдармов, корчились в снарядных воронках» под градом снарядов и бомб. А когда бил час наступления, говорит, то «еще в темноте, в траншее, одна банка американской тушенки на восьмерых и – ура! За Родину! За Сталина!» Читатели, словно воочию, видели, как невыспавшийся, голодный Александр Исаевич с винтовкой наперевес, в обмотках выскакивал из траншеи и, оглашая окрестности ревом, бежал в атаку. Может быть, даже в рукопашный бой. Может быть, даже готовый закрыть своей грудью амбразуру вражеского дота. Поэтому с полным пониманием и горячим сочувствием читали мы его уверения о себе как об уцелевшем на войне исключительно благодаря божьему промыслу: «Господи! Под снарядами и бомбами я просил тебя сохранить мне жизнь…» Подумал Всевышний и внял мольбе и сохранил. Притом весьма нестандартным образом: повелел СМЕРШу арестовать Александра Исаевича и отправить в глубокий тыл. И невозможно было не разделить радость богоспасенного, когда, оказавшись в Бутырках, блаженно лепетал он: «И снаряды не падают…»

Читатель может подумать, что все «четыре года» Солженицын служил в пехоте. Действительно, кто же еще бросается в атаку из траншеи или окопа. Но нет, он этого не утверждает, а говорит о себе так: «всю войну провоевавший командир батареи». Остается предположить, что в траншеях, в рядах пехоты командир-артиллерист оказывался лишь время от времени.

Многие читатели и даже сердцеведы-художники, например, Лидия Чуковская, Георгий Владимов, потом Говорухин, Распутин и другие, всему этому свято верили, как речам равноапостольного пророка. Но через несколько лет выискались антипатриотически настроенные исследователи, нагло заявившие: «Мы по архивам обшарили весь 41-й год, все штабы и фронты Отечественной войны, но лейтенанта Солженицына А. И. там не обнаружили». Позже нашлись еще более бесстыдные антипатриоты, объявившие с ухмылкой: «И в 42-м году мы его на фронте не зрим». Что такое? Конфуз! А он к этому времени уже бороду под Достоевского отпустил. Ну, вылитый классик! И вдруг – неуважение к истине, бахвальство. Как быть? Делать нечего, Александр Исаевич поднатужился и в автобиографии для Нобелевского комитета скрепя сердце уточнил: «С начала войны я попал ездовым обоза и в нем провел зиму 1941/42 года». Что ж, молодец, мужественно признался: не четыре, а меньше трех.

Но антипатриоты опять загалдели: «Во-первых, был он не ездовым. Тут необходимо умение обращаться с лошадьми, – а откуда оно у маменькиного сынка, только что окончившего университет. Был он конюхом, точнее, подсобным рабочим на конюшне: задавал лошадям корм да убирал навоз, о чем и жаловался в письмах жене. Во-вторых, обоз, в котором он служил подсобником, не снаряды возил на фронт, не раненых с фронта под бомбежками и обстрелом, а совсем другое, притом – в Приволжском военном округе, бывшем упомянутой зимой глубоким тылом. В-третьих, все-таки с самого ли начала войны оказался Солженицын в армии?»

Александр Исаевич, как видим, настаивает, что с самого. И в брошюре «Сквозь чад», обращаясь к другу юности К. Си-моняну, писал: «Началась война – я зашел к тебе попрощаться… Я горел: как могу не успеть защитить ленинизм». Впечатление такое, словно это было если не 22-го, то уж наверняка 25 июня 41-го года. А между тем, свидетельствуют злобные антипатриоты, хотя Александр Исаевич и горел синим огнем нетерпения, но в добровольцы защищать ленинизм не побежал, а уехал из Ростова в Морозовск преподавать в школе астрономию, и там, любуясь по ночам на звезды, дожидался, когда призовут. И случилось это 18 октября 41-го года, то есть лишь через четыре месяца после начала войны, когда многие его сверстники не за ленинизм именно, а за родину уже сложили головы. Солженицын же, инкубаторское дитя голой идеи, с этого времени и начал защищать ленинизм, но не с винтовкой или пушкой, а с лопатой, метлой, вилами и другими орудиями обозника.

Отрицать это он теперь не решается, но говорит, что из тылового обоза его направили в артиллерийское училище, которое окончил «к ноябрю 42-го года», и был назначен командиром батареи. И вот уж «с этого момента провоевал, не уходя с передовой, до ареста в феврале 1945 года», случившегося, как помним, по божьему промыслу. Что ж, похвально – под напором антипатриотов мужественно признался наконец, что воевал не с самого начала, не четыре и не три года, а лишь с ноября 42-го, то есть раза в два меньше, чем объявил по ошибке с лёту. Но уж зато, говорит, все время на передовой, ни на миг не отлучаясь. То, мол, у орудий, то в траншее.

Но тут снова – вот ведь публика! – вылезли антипатриоты: «Ни в ноябре и декабре 42-го, ни в январе, феврале, марте и апреле 43-го никаких следов пребывания на фронте лейтенанта Солженицына А. И. не обнаружено. Только в мае найден неглубокий след его сапог, который в дальнейшем переплетается со следами явно женских сапожек. Выходит, что двух самых страшных лет войны, как, впрочем, и трех самых упорных последних ее месяцев, Солженицын не видел». Вот так да! Опять скандал! А у него борода уже под Толстого. Ни дать ни взять живой классик, а такое мелкое вранье даже в месяцах…

Но, может быть, даже меньше двух лет без отлучки на передовой командиром батареи стоят четырех лет в пехоте? Сколько пушек было у Солженицына? Какого калибра? Какого назначения? И опять раздается голос неугомонных антипатриотов: «Во-первых, он дважды отлучался со своей «передовой» в отпуск, последний раз в марте 44-го, не пробыв на фронте и года. Миллионам это ни разу не удавалось за всю войну. Во-вторых, в его батарее, в отличие, допустим, от батареи подпоручика Толстого на Четвертом бастионе Севастополя, не было никаких пушек. Ни единой. Дело в том, что Александр Исаевич командовал батареей звуковой разведки, и ему не приходилось не только с боевым кличем «За Родину! За Сталина!» сигать из траншеи, но и давать команду «Огонь!». Он «всю войну» имел дело только с приборами да инструментами. И, наконец, последнее: за все время его пребывания на фронте фактов посещения им передовой хотя бы из любопытства не зафиксировано».

Мы сперва просто не хотели этому верить. Ну как же так? Толстой, Достоевский… А тут еще впечатлительный еврей Бернард Левин из Лондона, кажется, возгласил на всю Европу: «Когда смотришь на Солженицына, то сразу понимаешь, что такое святая Русь». И вот это живое воплощение и русской классики, и святой Руси брешет?.. Нет, это невозможно!

Но все те же богомерзкие антипатриоты шепнули нам: «Да что же это за передовая, что за траншея, что за банка тушенки на восьмерых, если Солженицын не раз приглашал туда погостить своего школьного товарища?» И вот, рассказывает со слов гостя тогдашняя жена офицера-окопника, «живет Кока у Сани, как на курорте, лежит в тени деревьев, слушает птиц, потягивает чаёк да курит папиросы». Словом, как говаривали на фронте, кому война, а кому фуевина одна. Позже по фальшивым документам, раздобытым ей мужем, в незаконном обмундировании она и сама в сопровождении ординарца мужа прикатила из Ростова к нему в траншею и жила там под снарядами и бомбами до тех пор, пока командир дивизиона не потребовал ее удаления.

«А чем Александр Исаевич занимался до приезда молодой жены и после ее отъезда? – продолжали антипатриоты, скрежеща зубами. – Напряженнейшим литературным трудом». Пишет один за другим рассказы, начинает повесть, обдумывает серию романов «Люби революцию» и мечет свои сочинения из окопа в Москву: одно – Константину Федину, другое – Борису Лавреневу, третье – известному тогда литературоведу Леониду Ивановичу Тимофееву. И, конечно, много читает, притом не только классику («Жизнь Матвея Кожемякина», например), но и следит за журнальными новинками, жаждет откликнуться на них. Так, совсем было собрался послать «приветственное письмо» А. Крону по поводу его пьесы «Глубокая разведка» в сентябрьской книжке «Нового мира» за 43-й год, да, видно, не смог оторваться от рукописи собственного романа. По прочтении «Василия Теркина» сообщил жене: «Как-нибудь черкну Твардовскому одобрительное письмо». Остается невыясненным, сподобился ли Александр Трифонович этой чести.

Все это понуждает несколько усомниться как во фронтовом героизме, так и в качестве патриотизма Александра Исаевича.

А между тем С. Говорухин и В. Распутин произносят имя Солженицына только в сочетании со словом «патриот». Я спрашиваю их: «Писатель, который глумится над Зоей Космодемьянской и восхищается делами в нашем тылу румынского диверсанта, называя его героем, – патриот?» – «Патриот!» – решительно отвечают они. «Офицер, который поносит полководцев Отечественной войны и обеляет предателя Власова, восхищается им: «Настоящая фигура!» – патриот?» – «Патриот!» – радостно восклицают они. «Гражданин, который грозит родной стране атомной бомбой Трумэна, а потом призывает американцев как можно больше и глубже вмешиваться в русские дела, – патриот?» – «Патриот!» – согласно крякают они. «Участник войны, который заявляет, что мы не победили немцев умением и храбростью, а забросали их своими трупами, – патриот?» – «Патриот!» – смело шамкают они. «Человек, который давно призывал президента разогнать парламент, а потом назвал его расстрел «естественным и закономерным шагом», – патриот?» Тут Говорухин поперхнулся и прикусил все-таки язык. А Распутин и тут как заводной: «Господин Искариотов патриот из патриотов…» Ну, больше вопросов у меня к Распутину нет…

«Цифры надо помнить», – находясь уже в Америке, сказал математик Солженицын. Верно. Однако сам, как видим, весьма вольно обращается и с цифрами, и с фактами собственной биографии, а строг к ним только в жизни чужой. Так, желая уличить своего бывшего друга хирурга К. Симоняна в военной некомпетентности, тыкал ему в нос, что тот «лишь в 43-м году попал работать во фронтовой госпиталь» и что, таким образом, стаж для военных суждений у Симоняна получается несколько коротковат. Поразительное дело! Во-первых, врачу вовсе не обязательно быть докой по военной части, это долг боевых офицеров, одним из коих рисует себя Солженицын. А главное, ведь у самого-то, как мы убедились, фронтовой стаж ничуть не длиннее – с того же 43-го. Да и военная профессия не так уж сильно превосходила боевитостью профессию Симоняна, который тоже в атаку не ходил, а имел дело лишь с инструментами да приборами.

И вот, несмотря на его, по собственному определению, коротковатый фронтовой стаж и не слишком боевую военную профессию, этот человек, не сделавший на фронте ни одного выстрела, если не считать пальбу по воробьям и воронам, когда обучал жену обращаться с пистолетом, этот человек с уверенностью Гайдара, с апломбом Чубайса судит о множестве самых разных аспектов войны, и особенно охотно о той ее поре, когда сам он обретался в Морозовке, Ростове, Поволжье, Костроме и Саранске – за сотни верст от фронта.

Пишет, например, о 41-м годе, когда сам он крутил хвосты кобылам в тыловой конюшне: «Отступали позорно, лозунги меняя на ходу». Какие лозунги? Что сменили? В первый же страшный день войны советское руководство твердо заявило: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Это и был главный лозунг всей войны, и мы его выполнили в точности.

А почему ж это отступали позорно? Да как же, говорит, немецкие танки беспрепятственно мчались «по 120 километров в день», и потому «к декабрю 41-го 60 миллионов советского населения из 150 уже было вне власти Сталина», то есть «освобождены». Ну, во-первых, было нас не 150, а 194 миллиона – цифры надо помнить. Во-вторых, если бы немцы мчались по 120 километров в день, то через полторы недели они были бы в Москве. Но Наполеон, начавший вторжение в Россию со своей пехтурой да конной тягой с того же рубежа, что и Гитлер, да еще и на два июньских дня позже, 15 сентября уже въехал в Кремль, а супермоторизованный Гитлер ближе всего подобрался к Москве лишь в первых числах декабря, то есть немцу на это потребовалось почти пять с половиной месяцев – в два раза больше, чем французу, да еще, если помните, Александр Исаевич, Москву-то, в отличие от француза, немец не взял, больше того, здесь и начался его разгром.

Все это объясняется двумя причинами. Одну из них весьма ярко осветил сам Верховный главнокомандующий немецкой армии Адольф Гитлер. Уже в конце войны, в декабре 1944 года, рассуждая о танковых войсках, он на одном военном совещании сказал: «Теоретически, конечно, танки могут преодолевать по 100 километров в сутки, и даже по 150, если местность благоприятная». Но, как известно, теория и практика не всегда совпадают, и дальше, словно имея в виду нашего теоретика-обозника, Гитлер закончил свою мысль так: «Я не помню ни одной наступательной операции, в которой мы – хотя бы в течение двух-трех дней – преодолевали по 50–60 километров. Нет, как правило, темп продвижения танковых дивизий к концу операции едва превышал скорость пехотных соединений». Вот, Александр Исаевич, получите оплеуху с того света. Уж Гитлер-то знал, что говорил о своей армии, не на конюшне работал.