Текст книги "Евреи в блокадном Ленинграде и его пригородах"

Когда началась война, наша семья из семи человек жила в пригороде Ленинграда, в рабочем посёлке Бернгардовка. Уже в июле на фронт ушёл мой старший брат Иосиф, 1923 г. р., погиб в 1943 г. Отец, Лев Эммануилович, 1896 г. р., с первых дней войны работал во Всеволожском райвоенкомате. Вскоре он сказал: «Не могу отправлять на фронт детей. Пойду в ополчение». На фронт его не брали по возрасту (45 лет). Но могли использовать для обороны города. 2 марта 1942 года он умер в госпитале, и был похоронен в одной из братских могил на Пискарёвском мемориальном кладбище. В первые месяцы войны умерла бабушка Хьена (Мочкина). В начале 1942 года умер брат Семён, 1927 г. р., учащийся ремесленного училища. В июле 1942 года, едва мама немного оправилась от инфаркта, мы втроём (мне 9 лет, сестре – 18) эвакуировались через Ладожское озеро.

Дневники

Дмитрий Сергеевич Лихачёв писал в своих воспоминаниях о блокаде Ленинграда:

«Холод был каким-то внутренним, он пронизывал насквозь. Тело вырабатывало слишком мало тепла. Человеческий ум умирал в последнюю очередь. Если руки и ноги уже отказывались тебе служить, если пальцы уже больше не могли застегнуть пуговицы пальто, если человек больше не имел никаких сил закрыть шарфом рот, если кожа вокруг рта стала тёмной, если лицо стало похожим на череп мертвеца с оскаленными передними зубами – мозг продолжал работу. Люди писали дневники и верили, что им удастся прожить и ещё один день…»

Дневники – это, наверно, наиболее правдивые и достоверные документы. В них записывают сразу же после произошедшего события и без личной цензуры, потому что пишут для себя или для наиболее близких людей. В дневниках – все, правда. В воспоминаниях – много стирает память. Поэтому дошедшие до нас дневники – очень важные свидетельства перенесённого во время ленинградской блокады. Я приведу здесь несколько дневников, вернее, фрагментов из них, которые написаны людьми, занимавшимися различными видами деятельности. Среди них: врач, военные, энергетик, школьник и школьница.

…Пятница, 29 августа. Положение Ленинграда весьма серьёзное. Образован комитет обороны города в составе: Ворошилов, Жданов, Попков, Комаров. Город объявлен на осадном положении. Создаётся народное ополчение. Подал заявление. Не подошёл. Берут с 17 лет, а мне ещё 16.

Понедельник, 1 сентября. Был в школе. Учёбы нет и неизвестно, когда будет. Эвакуация приостановлена в виду того, что все пути отрезаны.

Четверг, 11 сентября. Немец бомбит жилые здания, школы, госпитали, склады продовольствия. Но в городе паники нет.

Воскресенье, 14 сентября. Вчера город подвергался сильному артиллерийскому обстрелу. Снаряды попали в дома №16 и №20 по Почтамтской улице и в Главный телеграф. Весь день продолжался обстрел. Первый раз спустился в бомбоубежище. Жарко, плачут дети, стонут старики. Ужасно. В городе настроение подавленное.

Воскресенье, 21 сентября. Всё чаще и интенсивнее воздушные налёты врага. Бомбы и артиллерийские снаряды превращают Ленинград в развалины. Вчера бомба попала в Мариинский театр и отколола кусочек здания. Враг рвётся к Ленинграду. Теперь всё перевернулось. Когда светит солнце и голубое небо, говорят: «Паршивая погода – будет много воздушных налётов». Когда пасмурно и идёт снег, говорят: «Хорошая погода». К себе приглашают: «Приходите на парочку тревог». А уходят, говорят: «Спасибо за отбой».

Понедельник, 22 сентября. Узнал о смерти девочки из нашего класса – Нины Ерёминой. Она дежурила в госпитале. Бомба пробила верхний этаж, и осколок убил девочку. Я был потрясён.

Вторник, 7 октября. Сегодня получил боевое крещение. Имея пропуск РК ВЛКСМ, я вечером находился на улице, и вдруг раздался свист, и начали падать зажигательные бомбы. Я тотчас прижался к стене, но когда прошёл первый страх, я начал хватать бомбы (как учили) и засовывать их в песок. Таким образом, потушил штук 7—8 бомб. Немного обжёг руки. Но всё-таки наконец-то сделал что-то полезное.

Вторник, 14 октября. Сегодня нам пришлось пережить ужасную ночь. Зенитка на Конногвардейских казармах не замолкала. Воздух вдруг прорезал резкий свист, я вскочил и побежал на чердак – подумал, что упали зажигательные бомбы. Когда я взобрался на чердак, то увидел звёздное небо и красный от пожаров горизонт. Вдруг последовал второй удар. Наш дом заходил ходуном, в воздухе запахло гарью. Но где горело, было непонятно. Вскоре прозвучал сигнал отбоя, и в десять часов вечера я слез с крыши. Решил тут же лечь спать, но не успел заснуть, как сирена оповестила о новой тревоге. Вставать не хотелось, но мама криком и причитаниями подняла меня и папу. И в этот момент – новый удар, потом ещё и ещё. Бомбы попали в соседние дома: на Почтамтской улице, в Конногвардейские казармы, в Дом учителя, на бульвар Профсоюзов, словом, весь наш район подвергся бомбёжке.

Понедельник, 20 октября. С Москвой положение очень серьёзное. Появились Малоярославское и Можайское направления. Город объявлен в осадном положении. У нас бомбёжки стали реже. 18-го и 19-го их не было совершенно. Сегодня была одна тревога. У тёти Доры украли продовольственные карточки. Они очень расстроены. Сегодня дали им хлеба. Завтра дядя Костя принесёт макароны. Как-нибудь протянут эти 10—11 дней.

Суббота, 25 октября. Сегодня узнал, что такое радость в военное время. Папа принёс буханку хлеба для тёти Доры. Радость была так велика, что мама, тётя Дора и Идочка (её дочь) расплакались. На Ленинградском фронте дела обстоят так: Пушкин (село) в наших руках, парк – у немцев, Урицк – у немцев, Тосно – у немцев. Ладожское озеро от немцев очищено. Из Ивановских порогов немцы изгнаны, Дубровка (село) в наших руках, а электростанцию немцы превратили в огромный ДОТ.

Четверг, 13 ноября. Только сейчас пришёл в себя. А было вот что. Несмотря на сильный артиллерийский обстрел и бомбёжку, я, благодаря моему пропуску, пришёл домой пообедать. Меня ждали. Сели обедать. Вдруг сильный удар, и я упал со стула. Свет потух, что-то сильно ударило меня по голове; я почувствовал кровь и приложил носовой платок, который моментально стал мокрым. Услышал мамин крик: «Спокойно, все живы? Марк жив? Ося жив? Папа жив?» Все были живы. Я вскочил, зажёг свой фонарик и вывел всех в коридор, а затем вниз, на первый этаж. Там я перевязал дедушку, вынес заранее приготовленные сумки с документами и кое-какой едой. Меня перевязали в жакте соседнего дома и велели ехать в больницу. Там я пробыл с 6 по 11 ноября. Оказалось, что во двор упала бомба весом в 500 кг. Она сделала воронку глубиной в 5 м и 12 м в диаметре. Убитых было 25 человек, раненых – 72. Это фронт, беспощадная бойня, несущая смерть десяткам тысяч людей.

Среда, 19 ноября. В школе учёба идёт полным ходом. Не топят. Сидим в пальто. Без карточек дают стакан чая и конфету. Всё время хочется есть.

Среда, 26 ноября. Пошёл в центр города. Жутко смотреть на Невский проспект! Разрушенные дома, воронки, сотни домов превращены в развалины, некоторые улицы до основания снесены. Жить становится всё труднее. Хлеба выдают по 125 граммов на человека. Беспрерывные обстрелы и бомбёжки делают жизнь совершенно невозможной. С трудом заставил себя сходить в баню, хочется как можно меньше двигаться.

Четверг, 4 декабря. «Кушать, есть» – часто приходится слышать эти слова. Дома, на улице, в школе, в магазине только и разговоров, что о еде. Мама очень похудела. Платья, которые ей были узки, сейчас висят на ней, как на вешалке. Началась смертность от истощения. Пропадают голуби и кошки. Папа достал немного овсяных отрубей. Из них делаем лепёшки и жуём. Полнейшая апатия. От употребления большого количества воды люди начинают пухнуть. Вчера я лежал на диване, и ко мне подсела мама. «Выживем ли мы?» – спросила она. Я ответил: «Попробуем». Но я думаю, что больше 2-х месяцев мы не протянем. Немцам удалось занять Тихвин, идут бои за Званку, Волхов, Мгу. Поговаривают о массовой эвакуации женщин и детей на машинах через Ладожское озеро. Многие учреждения и заводы закрываются, люди уходят пешком. Не знаю, чем кончится война для нас, но фашизм обязательно будет уничтожен.

Вторник, 9 декабря. Каждый день жизни в Ленинграде – это игра со смертью. Кто не погибает от бомбёжки, того убивает снаряд. Кто убережётся от снаряда – умирает с голоду. Англия объявила войну Финляндии, Венгрии и Румынии. Япония начала военные действия против США и Англии. Война всё разгорается.

Среда, 10 декабря. Мама отправляет меня с дядей Самуилом из Ленинграда. Она говорит, что им без меня будет легче, а я здесь долго не протяну… Получил эвакуационное удостоверение, навернул на себя сто одёжек, сложил на саночки самые необходимые вещи и отправился на Мойку, где нас сажали в машины. Выехали поздно вечером, ночью сделали привал. Объезжая воронки и трещины, где пешком, где на машинах, мы благополучно перебрались через Ладожское озеро и оказались на станции Новая Ладога. Там получили по 300 граммов хлеба и с аппетитом его съели. Так я оказался вне осаждённого города.

Ссылка на то, что 25 октября 1941 г. город Пушкин находился в наших руках, является ошибочной. Пушкин был оставлен нашими войсками 15 сентября, а в октябре уже были уничтожены все пушкинские евреи. Одновременно это свидетельствует о том, что достоверной информации у ленинградцев не было. – В. Ц.

Врач, в 1941—1942 гг., заведующий райздравотделом Кировского района Ленинграда.

Январь 1942. …Смерть вступила в свои права. Она не щадит никого. Рабочий, ученый, ребенок, мужчина, женщина, старик, молодой – никто не может противостоять этому новому бедствию – голоду. Люди падают на улице, тихо и безропотно, в одиночестве умирают дома. На улицах много отечных, еле передвигающихся. Безбелковые отеки. Новый термин – алиментарная дистрофия. Приступаю к организации стационаров для дистрофиков.

…Ужас, дикий ужас! Голодная смерть! Что может быть трагичнее такого конца?

А что делать с детьми? Как сохранить их жизни? Многие матери теряют чувство материнства. Они, как волчицы, набрасываются на полученные продукты и съедают все, что принадлежит им и их детям. Безропотные, беззащитные, они не отстаивают свое право на существование и гибнут.

…Живем как кроты. Почти в полной темноте, если не считать маленького светильника. Электрического освещения жаждем, как солнца. Радио молчит. Нет тока – нет передач. Телефон безмолвствует. Воды в здании Совета нет. Ходим по очереди к водоразборной будке с ведром. Все уборные в Доме Советов забиты, загажены до отказа. Пользуемся улицей…

Посетил больницу Володарского. При ней мною организован районный морг. Свыше 500 трупов. Большинство мужчин – цветущего возраста. Трупы до крайности истощены. Обтянутые кожей скелеты. Они какие-то все маленькие щуплые.

…как хотелось бы вкусно и сытно поесть! Хоть один только раз! Какое это должно быть удовольствие!

…Сегодня провел два совещания. Первое в поликлинике – по вопросу налаживания и улучшения санитарного режима во вновь открытом стационаре и второе: введение в яслях, по моей инициативе, четырехкратного питания.

…Население выливает нечистоты прямо на лестнице, или у входа.

В некоторых домах испражняются в бумагу и через форточку выбрасывают на улицу. Жители верхних этажей чердаки превратили в уборные. На главных магистралях района такая же картина. Нужно срочно принимать конкретные меры. Приближается весна. Она принесет с собой эпидемические заболевания. Или сейчас, или все наши профилактические мероприятия будут запоздалыми.

…Когда кривая смертности начнет падать? Сегодня в больнице Володарского вновь 500 трупов. 60 трупов случайно обнаружено в одной из баррикад. Трупы, трупы и трупы. Сколько их? Тысячи? – Много, очень много! Они всюду – на улицах и площадях, чердаках и подвалах, в домах и дворах, около ворот и парадных, в выгребных ямах и уборных. Везде и всюду.

…О захоронении в гробах здесь стали забывать. Тряпки, просто наголо раздетые они – трупы или доставляются в морг или просто выбрасываются на улицу. Их можно найти всюду.

…Начальник связи противопожарного управления города на лестнице своего дома, куда он пришел протопить квартиру, был убит двумя ударами молотка по голове. Убийца 17-летний мальчишка.

…Продолжается подбрасывание трупов с вырезанными ягодицами. Этих фактов множество, их не перечесть. Все они свидетельствуют о борьбе за существование, но самыми дикими, безумными способами. В них не находишь облика человека – властелина природы – в них самые низменные инстинкты, характерные для доисторической эпохи, когда человек вел образ жизни ни чем не отличавшийся от хищных зверей. Стоимость человеческой жизни оценивается в 100 гр. хлеба. Человеческая мораль – попрана.

…Жизнь в городе постепенно, но верно замирает… В одном блиндаже, на Промышленном переулке случайно обнаружено около ста трупов; в больнице Володарского их уже около 700. Вывозить – нет транспорта. Есть много целиком вымерших семей.

…С утра сегодня был в закрытой временно детской больнице. Она осталась безнадзорной. В помещении обнаружил труп, разделанный на части. Череп подростка, расколотый пополам… Какое варварство! Какая бесчеловечность! Как все это понять? Тот, кому придется знакомиться с этими записками, особенно не бывшим в этот период в городе, – не будет верить всем этим диким фактам, свидетелями коих являемся мы.

Февраль 1942. …Люди посерели, похудели, отекли. Они, эти люди – герои Ленинграда, ходят, опираясь на посох, но уверенные в Победу. Они ждут ее, и это придает им силы. Как много страданий!

…Сегодня открыл последний стационар для дистрофиков, предназначенный исключительно для медицинских работников. Многие гибнут. Часть врачей прикрепил на питание к столовой РК ВКП (б).

…Идя на работу, около яслей наткнулся на труп женщины. Насильственная смерть.

Что представляет из себя сейчас человек? Где у него высокие, благородные чувства? Где чувство сострадания к ближнему? Его нет! Все вытравлено войной. Жестокая неумолимая действительность!

1907—1965. Один из ведущих энергетиков Ленинграда. В 1941—1942 гг. – зам. главного инженера 5-й ГЭС. 1942—1943 гг. – главный инженер 5-й ГЭС. 1944—1965 гг. – директор тепловых сетей Ленэнерго.

3/Х—41.

Ежедневно город обстреливается из дальнобойных. Снаряды ложатся в Московском и Нарвском районах. Значительная часть жителей этих районов эвакуирована на Выборгскую и Охту. На 1-й ГЭС снарядом убит пом. машиниста на паровозе. На 3-ю ГЭС упало 3 снаряда, имеются жертвы и повреждено оборудование. Подавляющее большинство рабочих не боится обстрелов и бомбежек. Обстрел и бомбежка не приводят к резкому падению настроения. Хуже с питанием. На станции оно плохо организовано. Кроме того, станции не получают, как военные заводы, дополнительного питания. Жуткое питание и беспорядок в этом деле – вот что сильнее бомбардировки снижает производительность труда. Этому участку нет должного внимания.

12/ХI—41.

Сегодня на машине ездил к 8-й ГЭС. Из блиндажа на берегу реки в бинокль осматривал станцию: нигде ни души. По пути кучки ленинградцев, перекапывающих поля в поисках оставшейся картошки. Счастливцы с небольшими мешочками картошки за плечами. Купить ни за какие деньги нельзя. Покинутые селения. Окна без стекол. Деревянные домики, иссеченные осколками. Крыши со стропилами, как шатры, на земле, сорванные с домов.

Пустынно, холодно, снег. Курица – редкость. Коров единицы. Тощая собака грызет лошадиный кал. По дорогам в обе стороны с лопатами идут люди на оборонные работы. Вдоль дороги доты.

22/ХI—41.

Сегодня улетели Аня и Илюшка. Рад за них. Но как дома пусто… взглянул на Илюшкины вещи и заплакал. Когда шли на посадку, попали под арт. огонь. Сошло. Норма хлеба рабочему – 250 г., прочим 125 г. в день.

21/ХII—41

…Трамваи то ходят, то не ходят. Бань мало. Вымылись за пять часов.

Женщина говорит: «Хоть бы ему также досталось. А Гитлера не убивать – мучить надо, как мы мучаемся».

Могильщик просит за рытье могилы 0,5 кг хлеба. Не дают. Сапожник говорит: слева мертвец, справа мертвец, во втором этаже надо мной мертвец, видно, и мне пора пришла. А одного повезли – гроба нет, завернули в простыню, ноги в черных носках торчат.

Женщина говорит: «Вчера в Петропавловской 4 часа мертвяк лежал, через него ходят, никто не убирает».

23/ХII—41.

Вчера на станции умерло 8 человек, из них 2 пильщика упали прямо у пил.

Сегодня умерло 5 человек. Вчера поcлали бригаду хоронить – рыть могилу. Из бригады один умер во время рытья. На 2-й у котла упал и умер.

25/ХII—41.

Всеобщая радость – норма хлеба рабочим – 350, прочим – 200.Говорят, в день умирает до 10.000 человек. Во всяком случае, умирают в день многие тысячи. В Ленинграде иссякает топливо. Трамваи вереницами стоят на улицах.

Кладбище троллейбусов и автомашин на улицах.

28/ХII—41.

Лунный прекрасный вечер. Какая красота. Деревья, провода покрыты густым инеем. Непередаваемая красота. А по этой красоте, по улице, по всей ширине от дома до дома бредут люди. За спиной вязанка дров, на саночках буржуйка и труба кровельного железа. На санках дрова, впереди муж, позади толкает жена, отдыхая через 20—30 шагов. В домах мертвецы. В каждом доме мертвецы. В нашем доме от голода умер инженер Лавров.

2/I—42.

Сильный мороз. Заморозили паропровод и водяной экономайзер котла №3. У начальника цеха собрались ИТР. Даю указание, что делать. Входит Воронцов – в соседней комнате умирает кочегар. Мы не прерываем своих занятий. Буфетчица. С лопающимся от жира лицом, со смешком говорит: «Где тут умирающий, пусть перед смертью поест суп». Все мерзнет. Надо спасать оборудование.

4/I—42.

Иду домой. Угол Некрасова и Володарского. Ящик с песком для тушения зажигательных бомб у стенки дома. В ящике снег. На снегу навзничь лежит девочка 10—11 лет. Умирает. Стонет перед смертью. Равнодушно проходят.

У Дома Красной Армии замерзает плохо одетый мальчик лет 8.

Рыдает, кричит: мама, мама. Никто не обращает внимания. Вечером иду к Саше. Несу покушать. Сильная метель. Темно. Иду с трудом. Промок весь. Отдыхал у него час. Не было сил идти на станцию. Кажется, спасу. Вышел. Улицы пустынны. Мрачно. Кучи снега. Оборванные, свисающие на мостовые провода. Разрушенные дома. Нигде ни человека, ни огонька. Еле добрался к себе. Кто-то украл обед.

Из 95 человек, числящихся по списку, вышло – 25 человек, т. е. 26%, – остальные больны, ослабли или умерли. Сплю одетым. В комнате дома 2°. От Ани ничего нет. Консервируем кроме котла №3 еще котлы №№1, 5.

Получил письмо от мамы из Куйбышева, шло 2 месяца и два дня.

Расстреляли двоих из нашего общежития – крали продуктовые карточки у мертвых.

9/I—42.

…Ленинград питался дальнепривозным углем. Уже в августе прекратился подвоз, жгли запасы. Затем стали собирать с мелких точек, оставляя без топлива рестораны, больницы, мелкие и крупные заводы, госпитали, дома. Все свозилось на электростанции, где можно – железнодорожным транспортом, где трамваем, а где автомашинами. Уголь стал для Ленинграда кровью, и этой крови оставалось все меньше. Наконец станция остановилась полностью. Многие военные заводы стали. Резко снизилось изготовление снарядов и других боеприпасов. Торфопредприятия, находящиеся внутри кольца, лесоразработки, работая напряженно, обеспечивают нагрузку системы 25—30 мгвт по 5-й ГЭС. 1-я станция дожигает последний уголь и скоро переходит на консервацию. Еще никогда Ленинградскому фронту и Ленинграду так не нужна была помощь извне, как в эти тяжелые дни января. Мощности едва хватает на хлебозаводы, водопровод и некоторые пищевые предприятия. Иногда выключаются и они. Тяжелое время. Тяжелые дни. От Ани ничего нет. Филя через представителя Горкома предложил вылететь. Звонили об этом. Решил оставаться. Уехали: Парижский, Абрамович, Неплох, Циндерей. Емельянов еле ходит. Говорит с трудом, изменился до неузнаваемости.

12/I—42.

Булочная. Женщина получила 200 грамм хлеба. Отходит от прилавка. Истощенный мужчина лет 35 вырывает хлеб. Отвернулся в сторону, нагнулся, жадно поедает хлеб. Его бьют. Он молчит и продолжает жевать. В магазинах не продается продовольствие, 22-ые сутки подряд. Ничего, кроме хлеба. Ничего. Не хватает продуктов для заводских столовых, чтобы один раз в день по карточкам накормить работающую смену. Каждый день выходят из строя несколько человек. Резкое ослабление сердечной деятельности. Температура 35—35,3°.

Скоро не останется ни одного слесаря, если не наступит улучшение. Пожар. Горит четырехэтажный дом, заселенный детьми, не имеющими родителей. Дети не имеют силы уйти от пожара. Пожарные в каждой комнате обнаруживают тела умерших детей. В городе колоссальное количество пожаров от времянок. Больше, чем было от налета авиации. Ежедневно вызывают нашу команду, наши более или менее ели. В городских командах не было 80% состава – голод. На станции создан новый стационар на 15 человек для восстановления сил. Накормить там нечем. Вряд ли в этих условиях поможет.

13/I—42.

В вестибюль вползает умирающий. Вахтер выталкивает его на улицу. Утром будет еще один труп.

22/I—42.

На улице почти ни одного нормального лица. Голод влияет по-разному.

– Опухают ноги, руки, лицо. Затекают глаза. Цвет лица серо-зеленый.

– Худеют руки, ноги, тело, лицо. Западают виски, глаза. Перекашивается лицо. Руки становятся тонкими до страшного. Заостряется нос.

– У некоторых лицо темнеет – делается черным. На прохожих с нормальным розовым лицом оглядываются. По улице страшно ходить. Бесконечные покойники на санках. Худые и длинные – не похожи на людей и страшные лица.

Третий день выдают авансом продукты – по 100 г сахара, 400 г крупы. Детям – по 75 г сливочного масла. На 10 часов отключили 4-ю ГЭС. Замерзли питательные линии. Полопались задвижки. Вчера артобстрел 7-ой ГЭС. Жертв нет.

Съедены все кошки и собаки, большая часть лошадей. Уже несколько дней в продаже прекрасный светлый хлеб. Суточная выработка всей системы – 300 мгвт. ч. Давно не было воздушных налетов.

26/I—42.

Вчера получил первое письмо от Ани от 13/ХII—41. Илюшка заболел воспалением легких. Что с ним сейчас? Жив ли он? Какая мука!

28/I—42.

Проболел семь дней желудком, отощал. Еле таскал ноги. Сейчас лучше. Получили на станцию витамины. Раздаем лучшим людям по 50 г.

6/II—42.

Ночью ходил по 5-ой. Повсюду, на ступеньках лестниц, на площадках, в переходах, в служебных помещениях, в мастерских, на паровом узле, на полу, на досках, на грязном тряпье, на листах железа, на скамейках, верстаках, столах лежат люди в самых разнообразных позах. Одетые, грязные, чешутся во сне. Станция превратилась в грязный ночлежный дом. Надо наводить чистоту, но в общежитиях холод. Народ жмется к теплу. На 5-ой из 5-ти больших котлов загублено 4. Чинить некому. Собрал небольшую группу и исправляю котел №4. В правой топке настоящий литейный козел. Ремонт тянется 7-й день. Рабочие истощены и еле работают. Но даже так работать в этих условиях – самоотверженность. Умер Городков.

9/II—42.

Сегодня уехал Саша. Не зря делился едой.

Гусев сообщил, что Илюшка выздоравливает. Какие мучительные две недели. Счастлив каждую минуту. Деятельность системы все свертывается. Уже стоит 7-я, 2-я. Скоро станут 1-я и 3-я. Останется только 5-я ГЭС.

Меня перевели на 5-ую 3/II. Можно гордиться тем, что в это трудное время я переходил со станции на станцию вплоть до последней действующей.

15/II—42.

Населению выдают масло, сахар, мясо, крупу. Немного, но и это счастье.

Умерли Городков, Кудрявцев. Полопались трубы городского водопровода. Над трещинами высокие ледяные курганы. На улицах народу все меньше. Гробы, гробы, гробы без конца.

18/II—42.

Не было воздушных налетов на Ленинград.

У большинства женщин Ленинграда в течение нескольких месяцев нет менструаций. Врачи ожидают массовой гибели женщин к весне.

Угроза страшной эпидемии весной. Вши, нечистоты, трупы, отсутствие воды, грязь в столовых. Свирепствует дизентерия, которая страшно выматывает. В один-два дня человек неузнаваем.

26/II—42.

Петроградская сторона. Щель в парке. В щель брошен завернутый в тряпки труп мужчины. Спотыкаюсь. У входа в щель небольшой сверток, перевязанный бечевкой, лежит на земле. Разрываю бумажную оболочку. Выглядывают детские ножки в шерстяных носочках. На помойке голый труп мальчика лет 12—13. Губы, щеки, шея объедены крысами. Сильный артиллерийский обстрел города. 3 снаряда легли на Марсовом поле.

Приступили вчера к восстановлению котла №2 – третьего по счету.

В городе настроение лучше. Почти ежедневно выдача каких-нибудь продуктов. Вчера выдавали по 25 г шоколада. Сократилась смертность.

День ленинградской женщины: вынести ведро с нечистотами, пойти с ведрами на Неву. Выстоять в длинной очереди к проруби. Принести воду, накормить ребенка. Стать в многочасовую очередь за продуктами. Пойти в консультацию за подкормом, напилить, наколоть, нанести дров. Растопить печку. Тяжелый день.

4/IV—42.

Вчера райком принял меня в кандидаты ВКП (б). Сегодня поехал в город за Аниными письмами. Попал под сильную бомбежку. Едва выбрался живым. Осколки падали рядом. Попадания на 1-ю, 2-ю и 4-ю. На 2-й убито и тяжело ранено около 20 человек.

Рядом с Герасимовым в машине убило шофера. На нем пробита шинель. Бомбардировщики пикировали на корабли Балтфлота на Васильевском острове. Крупный налет. Участвовало не меньше 50 машин. Награда – 4 письма.

Пожары выводили дома из строя хуже, чем фугасные бомбы.

8/IV—42

Под вечер пошел пройтись по набережной с командиром краснофлотцев. Прошли километра 3 в оба конца.

Дорожные сцены:

Сцена 1-ая. У фабрики-кухни ничком на талом снегу, головой в грязи, умирает женщина. У рта – кровавая пена.

Сцена 2-ая. Несколько мальчишек, оживленно перекликаясь, указывают на что-то, лежащее в снегу на берегу реки. Подходим – оскаленная голова торчит из-под снега, как на блюде. Снег по шею.

Сцена 3-ья. Грохот разрывов на левом берегу. С недолетом рвутся снаряды. Встают облака дыма. Идем дальше.

Сцена 4-ая. Муж и жена выносят на веревках невероятно худое тело ребенка, завернутое в лоскуты ткани.

В семье – дети и иждивенцы. Принимают решение, кто должен умереть. Недокармливают, чтобы выжили остальные. Как ужасно! Ребенок осужден. Он хочет жить. Подбирает каждую крошку. Рыдает. Взрослые озлоблены и готовы убить себя и его.

В других семьях находят моральную силу делить поровну. Надо помнить, сколько горя и глубокого смысла кроется за каждой коротенькой строчкой записи…

Подробнее в книге: «Ленинградцы: блокадные дневники: из фондов Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда.»