Текст книги "Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было"

Собственно, московское восстание – не домысел. Летопись прямо говорит о мятеже в Москве во время приближения к городу Тохтамыша. Правда, в летописной трактовке восстание началось после и вследствие бегства князя и митрополита (Дмитрий бежал в Переяславль-Залесский и без остановки дальше в Кострому, Киприан – поближе, но зато во враждебную Москве Тверь). Но тогда непонятно (и летописи об этом молчат!), против кого москвичи подняли мятеж. Против кого бунтовать-то, если всего начальства след простыл? Вот и возникают естественные сомнения: не поменяли ли редакторы летописей местами причину и следствие? Не дали ли дружно князь со всей семьей и митрополитом стрекача как раз из-за вспыхнувшего в городе мятежа? Если это так, то в такое время власть в городе мог прибрать к рукам кто угодно, хоть литовский, хоть китайский князь, лишь бы не подручный Дмитрия Донского. И если восстание на самом деле имело место и было направлено против него, теоретически Дмитрий, наверное, мог обратиться из «костромской эмиграции» к Тохтамышу за военной помощью против мятежников. Единственно, что настораживает, так это личное отсутствие Дмитрия при наводящем порядок в Москве Тохтамыше. В любом из двух сценариев, что «Ханский сатрап», что «Ягайлов вассал», в которых Тохтамыш освобождает Москву то ли от захвативших ее литовцев, то ли от мятежных москвичей, его преданный вассал Дмитрий по логике вещей должен быть при царе-освободителе, подобострастно и деятельно ему помогать, а не сидеть поджав хвост в далекой Костроме. Однако в наших летописях вместо Дмитрия Донского рядом с Тохтамышем мельтешат и помогают ему взять город какие-то нижегородские князья. Так что даже единственная разумная ниточка в сценарии «Ягайлов вассал» до конца не вяжется, если, конечно, не считать Дмитрия Московского патологическим трусом. Но, чтобы комплексно оценить этот сценарий, в заключение посмотрим, как он отвечает на наши вопросы.

Как ни странно, сценарий «Ягайлов вассал», в котором ничто ни с чем толком не вяжется, тем не менее на некоторые вопросы дает вполне разумные ответы. Если с Мамаем воевало Великое княжество Литовское, то ему выставить стотысячное войско было более реально, чем Московскому. Полностью снимается проблема оголения и беззащитности московских тылов перед Литвой, поскольку они превращаются в собственные литовские тылы. Находит хоть какое-то объяснение трусливое поведение Дмитрия Донского на Куликовом поле: подневольный князь был вынужден воевать за Литву, но не хотел ни руководить войсками, ни погибать за чужие интересы. И еще один, очень важный момент. Понятно, что в сценарии Деружинского как раз Мамай должен был спешить покончить с московским войском, руководимым Андреем и Дмитрием Ольгердовичами, пока не подошли основные литовские силы. Но ведь, по нашим летописям, как раз Мамай и начал эту битву, чуть-чуть опередив находившегося на подходе Ягайла! Наконец, после Куликовской битвы в благодарность за помощь в разгроме своего главного врага именно литовскому князю Тохтамыш выдал ярлык на великое княжение. Таким образом, в целом сценарий «Ягайлов вассал» дает намного больше ответов, чем два предыдущие. Хотя и ему не удается снять все вопросы.

Непонятным остается, почему Тохтамыш отдал усмиренную Москву непокорному Дмитрию Донскому, а не своему соратнику Ягайлу, дружба с которым в дальнейшем пройдет самую суровую проверку временем? К тому же зачем, усмиряя московское восстание, татары убили литовского наместника Остея? Если Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, полные братской любви, были союзниками Ягайла, тем более непонятно, почему Ягайло повернул назад в одном переходе от Куликова поля, почему не захотел повидаться с братьями, обняться, поблагодарить, разделить радость победы? Ну и, разумеется, по-прежнему нет ответа, за что московский князь получил свое почетное прозвище: пресмыкался перед Тохтамышем, воевать с Мамаем не хотел, боем не руководил, вообще в битве не участвовал, был изгнан москвичами из города. Однако же с почетом прозван ими Донским.

В целом роль великого княжества Литовского в событиях на Куликовом поле и два года спустя в Москве по-прежнему неясна, но возможно какую-то роль Литва в этих событиях все же сыграла. Однако лично Ягайлу, целиком поглощенному жизненно важной для него борьбой с Кейстутом, в 1380 году было не до конфликта Мамая с Дмитрием Московским. Вряд ли он в критический для себя момент пошел бы со всем войском на помощь любому из них и даже своим братьям, оставив столицу и свое великокняжение на милость Кейстуту. Но идея восстания московского люда против своего князя в 1832 году, по-моему, заслуживает самого пристального внимания, которое, надеюсь, ей в конце концов все же уделят профессиональные историки. А может быть и нет, так как теперь им в лице Дмитрия Донского придется покуситься не только на героического князя, но и православного святого.

Что ж, поглядим. А мы в коротком перерыве, пока в киноаппарате меняется пленка, заглянем в буфет и, подкрепившись, перейдем к следующему сценарию.

Сценарий четвертый. «Костромской хан»

Следующий сценарий обязан своим рождением академику А. Фоменко, и в силу моды на его Новую хронологию достаточно известен. Поэтому вряд ли есть нужда пересказывать его здесь во всех подробностях. Достаточно обозначить основные моменты.

Сама Новая хронология – это, возможно, отражение нашего ускоряющегося темпа жизни. В бытовой суете, когда по необходимости переделать за день кучу дел счет времени порой идет на минуты, непросто отрешиться от привычного ритма и, оглядываясь на далекое прошлое, оперировать веками и тысячелетиями. Нам, привыкшим к тому, что за день, да что там за день – за час, можно успеть сделать так много, невозможно даже мысленно заполнить прошедшие тысячелетия тем скудным материалом, что имеется в распоряжении историков. Интуитивно кажется, что всего содержимого учебника древней истории едва-едва хватит на век-другой. И совершенно непонятно, зачем нашим предкам понадобились многие тысячелетия для столь скромных свершений. Действительно, всю историю мира нетрудно сжать в десятки и сотни раз, не меняя в учебниках ни одного слова, а всего лишь аккуратно подправив в них даты. По большому счету, этим и занялся Фоменко, а попутно воплотил в своей Новой хронологии давнюю идею вечного календаря.

Вероятно, эта идея родились из удивительной свойственной нашему мироустроению повторяемости всего и всея. Особенно наглядно и доступно она проявляется в регулярном чередовании фаз луны и сезонных изменений. В этом чередовании изощренный человеческий ум усмотрел и более сложные календарные циклы. Например, в юлианском календаре соотнесение дней недели дням месяцев в точности повторяется с периодом 28 лет, а в григорианском полный цикл растягивается аж на четыре столетия. Так же циклично, в вековом масштабе, крутится история в Новой хронологии, замыкая витки бесконечной спирали событий в нечто наподобие ленты Мебиуса. Из-за этой цикличности в определенных проекциях происходят всякого рода совмещения и наложения. Одно из частных совмещений Новой хронологии напрямую затрагивает нашу тему и радикально решает проблему взаимоотношений между великим князем Московским Дмитрием Ивановичем и золотоордынским ханом Тохтамышем. Точнее, она ее вообще устраняет. Дело в том, что укорочение всемирной истории у А. Фоменко попутно сокращает общее число действующих на ее сцене персонажей, в результате чего оказывается, в частности, что Дмитрий Донской и Тохтамыш – это вообще одно и то же лицо. Из такого неожиданного совмещения проистекают многие удивительные вещи.

Во-первых, в Новой хронологии бедолаге Мамаю не пришлось напрягаться и выдерживать с полугодичным перерывом две тяжелейшие битвы: осенью 1380 года на Дону с Дмитрием-Тохтамышем и весной 1381 года на Калке с Тохтамышем-Дмитрием. Впрочем, легче ему от этого, по-видимому, не стало. Во-вторых, чтобы в 1382 году Тохтамыш-Дмитрий не сжег Москву Дмитрия-Тохтамыша, то есть свою собственную столицу, авторам Новой хронологии пришлось постулировать, что никакой Москвы тогда еще не было, и Куликовская битва состоялась как раз в том чистом поле, впоследствии названном Куликовым, где Тохтамыш-Дмитрий в ознаменование победы над Мамаем заложил будущую столицу России. В-третьих, князь Дмитрий-Тохтамыш во время Куликовской битвы и нашествия на свою собственную несуществующую Москву еще не был московским князем, удирать из Москвы в Кострому не мог да и не имел в этом нужды, будучи ордынским ханом с резиденцией в Костроме. А заварушка, завершившаяся Мамаевым побоищем, была просто-напросто феодальной разборкой соседских князей, рязанского да литовского, и ханов, костромского да крымского, которые в великом историческом предвидении поцапались за пустое место, на котором предстояло возникнуть будущей столице России.

Можно по-разному относиться к этому новохронологическому перевертышу истории, но все же полезно выслушать наиболее интересные аргументы А. Фоменко. В их числе если не главными по качеству, то безусловно доминирующими по количеству служат примеры практически полной идентичности топонимики Куликова поля и старой Москвы. Вот сухой перечень наиболее ярких параллелей.

Место битвы – Куликово поле на Дону и исторический район Кулишки в центре Москвы. Если верить Фоменко, эти Кулишки в летописях, в частности Архангелогородском летописце, прямо названы Куличковым полем: «И принесоша икону и сретоша Киприян митрополит со множеством народу, на поле на Куличкове, иде же ныне церкви каменна стоит во имя Сретенья Пречистая, месяца августа, в 26 день». По упомянутой церкви Сретенья получила свое имя московская улица Сретенка, начинающаяся неподалеку от местности, носившей историческое название Кулишки со свойственной московскому говору фрикативным размазыванием аффрикаты ч. На этих самых Кулишках-Куличках, у южного выхода метро «Китай-город», и сейчас стоит другая церковь – Всех Святых, – построенная не кем-нибудь, а Дмитрием Донским и не просто так, а, по преданию, как раз в память павших в Куликовской битве.

Ставка Мамая во время битвы – Красный холм на Куликовом поле, где ныне находится музейно-мемориальный комплекс Куликовской битвы, и Красный холм в Москве, на том же, что и Кулишки, левом берегу Москвы-реки, чуть ниже по течению в районе Таганской площади. В наши дни в столице этот топоним сохраняется в названиях Краснохолмской набережной и Краснохолмского моста.

Сборный пункт войск – город Коломна и загородная резиденция московских князей и царей Коломенское, ныне музей-усадьба в черте Москвы. К моменту Куликовской битвы Коломенское существовало уже почти полвека и в качестве княжеской резиденции вполне могло быть местом сбора войск. Приверженцы Новой хронологии справедливо обращают внимание на некоторую путаницу в наших летописях, в частности, войска вроде бы собираются в Коломне, но в донской поход отправляются все же из Москвы.

Место смотра собравшемуся войску, который Дмитрий Иванович устроил перед походом на Дон, – Девичье поле в Коломне и одноименное поле в Москве. Московское Девичье поле между Хамовниками и Лужниками давно и плотно застроено, но оно обозначено на старых картах, по нему были названы стоящий поныне на его бывшем дальнем конце Новодевичий монастырь и проходящая вдоль монастыря Новодевичья набережная.

Последняя перед битвой стоянка Мамая – Кузьмина Гать и московский район Кузьминки в десяти-двенадцати километрах от Красного холма и не более чем в пятнадцати, то есть на расстоянии одного пешего перехода, – от исторических Кулишек.

Отдельно сто́ит остановиться на Чурове и Михайлове. В «Задонщине» есть такое странное замечание: «У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи, между Чуровым и Михайловым». Ни по Красивой Мече на Куликовом поле, ни по рязанской Мече, притоке Оки, таких населенных пунктов нет и никогда не было. Зато по городу Москве вдоль Третьего транспортного кольца в районе Татарского (!) кладбища протекает река Чура, которую можно считать тезкой Мечи. А. Бычков[5]5
  А. Бычков. Ледовое побоище и другие «мифы» русской истории.


[Закрыть] очень тонко подмечает, что древнерусское слово ЧУРА в значении «граница», «межа» точно соответствует древнецерковнославянскому (то есть, книжному, которым пользовались монахи-летописцы) меЂа. Слова МЕЋА [мéджя] и МЕЧА [мéчя] и писались и произносились почти одинаково, различаясь лишь звонкостью-глухостью аффрикаты, передаваемой соответственно зеркально схожими буквами «джервь» (ћ) и «червь» (ч). В этом контексте А. Фоменко предполагает, что близ места впадения Чуры в Москву-реку вероятно было какое-то сельцо Михайлово, от которого остались на современной карте Москвы между улицей Орджоникидзе и Третьим транспортным кольцом семь Михайловских проездов. Правда, про Чуров и в здешних краях ничего не ведомо, но уж коли где-либо существовали городок Чуров или сельцо Чурово, то где ему еще стоять кроме как на реке Чуре? А тут еще и приток Чуры речка Кровянка. Странное и страшное название, но не для места Куликовской битвы. Фоменко справедливо напоминает, что в наших летописях после Куликовской битвы реки несколько дней кровью текли. Не от того ли Кровянка?

На самом деле список соответствий названий тульского Куликова поля и московских Куличков у авторов Новой хронологии гораздо длиннее приведенного здесь и включает достаточно спорные созвучия и явно притянутые за уши весьма условные похожести. Но не будем придираться к авторам Новой хронологии. В конце концов, любое созвучие, даже стопроцентное, само по себе не может быть доказательством. Однако у Фоменко для перенесения места Мамаева побоища с Дона на Москву-реку есть и более серьезные основания, а в споре с адептами сценария «Руси защитник» – более сильные козыри.

Главный аргумент всех противников Куликовской битвы в ее классической интерпретации – отсутствие осязаемых следов битвы на Куликовом поле у Непрядвы. Несмотря на давние усилия многих поколений профессионалов и любителей, в последнее время вооруженных современной техникой, вплоть до миноискателей и навигаторов GPS, находки на предполагаемом месте битвы обескураживающе ничтожны и не превосходят «археологического фона» Муравского шляха, на котором традиция располагает место побоища и по которому веками ходили туда-сюда на рать наши предки и их противники. Особенно странно отсутствие на предполагаемом поле битвы массовых захоронений, что прямо противоречит утверждениям летописей о громадном войске, тяжелейшей битве, огромных потерях и восьмидневном «стоянии на костях» после победы для похорон погибших. Вот тут-то А. Фоменко и достает из рукава свои козыри, крыть которые профессионалам пока, похоже, нечем.

То, что веками искали российские и советские археологи на берегах Дона, авторам Новой хронологии с ходу удалось найти… в Москве в районе Крутицкой набережной! О захоронении каких-то участников Куликовской битвы у церкви Рождества Пресвятой Богородицы на нынешней территории завода «Динамо» вроде бы было известно с XVIII века. Больше того, в 1870 году в этой церкви было установлено чугунное надгробие Пересвету и Ослябе, но даже чугун не пережил революционных бурь начала двадцатого века. Поскольку церковь стоит на Крутицкой набережной, в которую ниже по течению Москвы-реки переходит Краснохолмская набережная, то есть, в непосредственной близости от московского Красного холма и, следовательно, места Мамаева побоища по Новой хронологии, авторы последней не поленились лично обследовать эту церковь и, пусть случайно, но обнаружили в ней массовое захоронение XIV века. Это дало им основание предположить, что церковь построена как коллективная усыпальница непосредственно у места Мамаева побоища, произошедшего согласно летописям в день Рождества Богородицы, отчего церковь и получила свое название. На самом деле, как утверждают ортодоксальные историки, она была построена гораздо раньше в монастырском качестве, а за год до Куликовской битвы после переноса монастыря на новое место чуть севернее осталась простой церковью. Однако это не меняет существа дела: и в старой, и в новой ипостаси церковь вполне могла быть использована для погребения погибших воинов и получить свое название по дню сражения и славной победы над Мамаем.

Таким образом, имеется факт, мимо которого нельзя пройти просто так: на Куликовом поле в устье Непрядвы массовых захоронений нет, а при московской церкви Рождества Пресвятой Богородицы они есть. Да еще какие! Здесь, пожалуй, лучше всего передать слово А. Фоменко и Г. Носовскому: «Не успели мы войти на площадку перед церковью, как наше внимание привлек огромный дощатый ящик, уже опущенный в свежую могилу и приготовленный к погребению… присутствовавшие при этом церковный староста и рабочие охотно рассказали нам следующее. Оказывается, вся земля вокруг церкви в радиусе около ста метров и на глубину несколько метров буквально забита человеческими черепами и костями. Более того, площадь захоронения возможно даже больше, но выяснению этого мешают заводские постройки, плотно обступившие церковь… еще при постройке завода был обнаружен целый слой из костей. Эти древние кости тогда выкапывались в огромных количествах и просто выбрасывались…»

Скелеты неплохо сохранились, что позволило авторам открытия выявить две интересные особенности захоронения. Во-первых, массовость погребения подчеркивалась полным беспорядком в расположении скелетов. Тела не укладывали, а сбрасывали в ямы как попало. Во-вторых, отдадим должное наблюдательности Фоменко и Носовского, сохранившиеся у скелетов зубы выглядели вполне здоровыми, что в Средневековье могло быть только у очень молодых людей. Это хороший аргумент в пользу того, что в ямах хоронили не почивших естественной смертью стариков, не всех без разбору жертв какой-то эпидемии, а только молодых, чему может быть лишь одно рациональное объяснение – речь идет о братской могиле павших в бою воинов. Кроме того, рядом с костями в земле были найдены каменные надгробные плиты без надписей, но одного и того же образца и размера и с одним и тем же рисунком, чрезвычайно напоминавшим воинский щит. Плит было несколько, но существенно меньше, чем скелетов. И ни одного гроба. Следовательно, речь действительно идет об одновременном воинском захоронении в нескольких братских могилах, причем захоронении настолько массовом, что хоронили без гробов в навал, а могилы отмечали стереотипными плитами.

По утверждению А. Фоменко и Г. Носовского, ранее вызванные на место обнаружения костей археологи определили время захоронения XIV веком, то есть примерно временем Куликовской битвы. Однако самим захоронением почему-то не заинтересовались. Равно как никого не интересуют находящиеся там же предполагаемые могилы Пересвета и Осляби. Но это не наша проблема, хотя за державу привычно обидно. Наша же задача – поискать в сценарии «Костромской хан» ответы на поставленные ранее вопросы.

Этот сценарий также полностью снимает вопрос об оголенных московских тылах. В нем золотоордынский хан Тохтамыш-Дмитрий не уводил свои войска на далекий Дон, а встретил неприятеля в своей родной орде, на берегу Москвы-реки. И тут уже не столь важно, противостоял ли ему только Мамай или с ним были Олег Рязанский, Ягайло Литовский и кто угодно еще, включая китайского императора. Это детали. Новохронологический сценарий и находки у церкви Рождества Пресвятой Богородицы даже могли бы дать хотя бы приблизительную оценку размера войска Дмитрия-Тохтамыша, которое в качестве ордынского действительно могло быть очень большим, но только при сразу нескольких условиях. Во-первых, археологи должны заинтересоваться костями в земле завода «Динамо» у церкви Рождества Пресвятой Богородицы и получить к ним доступ. Во-вторых, эта находка действительно должна оказаться массовым захоронением рубежа 70-х и 80-х годов XIV века. Как мы помним, Дмитрий Иванович воевал непрерывно, и братские могилы москвичи копали тоже, надо думать, не покладая рук всю вторую половину XIV столетия. В-третьих, скелеты должны достаточно хорошо сохраниться, чтобы можно было оценить их общее число.

К сожалению, Новая хронология не проясняет, почему хан Тохтамыш-Дмитрий полез в сечу рядовым нукером. Поступок совершенно не свойствен князьям и тем более невероятен для золотоордынского хана. По-прежнему непонятно, почему Дмитрий-Тохтамыш в русском народе напрочь потерял второе имя, вместо которого получил намертво приклеившееся к нему прозвище Донского. Наконец, голова совсем идет кругом от осознания того, что в 1382 году золотоордынский хан в лице Тохтамыша-Дмитрия собственной персоной руководил штурмом несуществующей Москвы и одновременно в лице Дмитрия-Тохтамыша отсиживался в своей стольной Костроме, отрядив для связи с самим собой нижегородских беков.

Чтобы как-то остановить головокружение, глубоко вздохнем и нырнем в очередной сценарий.