Текст книги "Это Америка"

28. «Сначала научитесь быть евреями»

В воскресенье в соседней синагоге был устроен традиционный sale, распродажа вещей, пожертвованных прихожанами. Распродажу устраивали два раза в год, но на этот раз ожидали эмигрантов, и в холле гостиницы висело объявление на русском: «РАСПРОДАЖА. Распродается одежда, обувь, белье, мебель, столовая и кухонная посуда, книги и электротехника. Многие вещи абсолютно новые, все в хорошем состоянии, по самой низкой цене!»

И внизу было добавлено: «Вырученные деньги пойдут на помощь неимущим и многодетным евреям».

Эмигранты читали и удивлялись. Для них это было новое явление.

– Интересно, что продают американцы? Может, удастся что-нибудь купить?

– А зачем продавать новые вещи? Заманивают дураков, чтобы покупали.

– Американцы богатые. Купили, чего им не надо, вот и отдают.

Повесить объявление велел старший раввин синагоги Хаим Лурье, образованный человек, прекрасный оратор, на его проповеди по субботам в синагоге собиралось много людей. Когда-то давно дедушка и бабушка Лурье уехали из царской России, по-русски он не говорил, но хотел привлечь новых эмигрантов к жизни синагоги.

Религиозных среди эмигрантов не было. В Нью-Йорке многие из них вообще впервые увидели синагоги. Особенно их поражал внешний вид хасидов. Они смотрели вслед черным фигурам и презрительно называли их «пейсатыми». Но объявление о распродаже подстегнуло интерес эмигрантов к синагоге. В субботу Исаак Капусткер, Миша Балабула, Лева Цукершток и еще несколько мужчин пошли туда. У входа они нерешительно остановились – что нужно делать? В большом зале синагоги все молились, головы были покрыты белыми полосатыми шалями – талитами[46]46
  Талит или талес – прямоугольное покрывало из белой шерсти с черными полосками.


[Закрыть], у некоторых к левому плечу и голове были привязаны черные кожаные коробочки – филактерии[47]47
  Филактерии – две маленькие коробочки из выкрашенной черной краской кожи. Одну укрепляют на бицепсе левой руки, а вторую – над линией волос, между глаз. В них вложены кусочки пергамента с отрывками из Торы.


[Закрыть].

К ним шариком подкатился мистер Лупшиц, тоже в накинутом талесе:

– Я вам все скажу. Первым делом вы должны прикоснуться пальцами левой руки к мезузе[48]48
  Мезуза – небольшая коробочка, содержащая пергамент с текстом молитвы. Она призвана охранять дом от дьявола и от дурного глаза.


[Закрыть], справа у входа, и поцеловать себе пальцы, вот так, – он показал. – Она охраняет дом. Теперь покрывайте головы ермолками и накидывайте на себя талесы, они лежат при входе. Берите молитвенники и садитесь рядом со мной.

Покрыв головы и накинув полосатые талесы, мужчины почувствовали себя неуютно. Молящиеся раскачивались взад-вперед и вполголоса певуче бормотали молитвы, сосредоточенно глядя в молитвенники. Женщин в зале не было[49]49
  По канонам иудаизма мужчины не должны отвлекаться от молитвы, глядя на женщин.


[Закрыть].

Четверо эмигрантов тоже стали раскачиваться, делая вид, что молятся. В это время главный раввин и его помощники взошли на возвышение и запели молитву на иврите, повторяя «Барух Адонай, Барух Адонай» (Благословен Господь).

– Они славят Бога за сотворение мира, – прошептал Лупшиц.

После молитвы раввин громко прочел проповедь на английском языке: начал спокойно, потом разгорячился и закончил довольно эмоционально. Мужчины ничего не поняли, спросили:

– Почему он сердится?

– Потому что прихожане дают мало денег на синагогу, – прошептал Лупшиц. – Сейчас я пойду вперед, сегодня мне поручена честь нести Тору. Ха, за эту честь я заплатил большой куш, да. А вы сидите.

Раввин Лурье достал из шкафа бархатный футляр бордового цвета, обшитый золотыми нитками и украшенный золотой короной, с большим свитком Торы внутри, и торжественно передал ее Лупшицу. Коротенький Лупшиц привстал на носки, поцеловал край бахромы и медленно и гордо понес футляр между рядами. Каждый молящийся тянул к нему руку, чтобы прикоснуться, и целовал свои пальцы. За Лупшицом шли еще двое в талесах, они протягивали по рядам длинные палки с ковшиками на концах, и молящиеся клали в них деньги. Наши эмигранты тихо комментировали происходящее:

– На синагогу собирают, напугал их раввин.

Лупшиц со своей ношей подошел к ним. Что ж делать?.. Каждый нехотя достал по доллару и положил в ковшик.

Когда служба закончилась, раввин с помощниками стали прощаться у выхода с прихожанами. Дошла очередь до эмигрантов, и раввин поблагодарил их:

– Очень рад, что вы приобщаетесь к вере. Приходите молиться каждую субботу. А это подарки для вас и ваших семей. – И каждому вручили по большой бумажной сумке.

Мужчины растерянно поблагодарили и поспешили домой. В свертках лежали три пачки мацы, три халы, яблоки, бананы, банка с виноградным соком, банка майонеза, пачки лука и морковки и завернутая в пищевую пленку курица.

Слухи о подарках мгновенно распространились по гостинице.

– А мы, дураки, не пошли в синагогу… – вздыхали остальные.

* * *

Рано утром в воскресенье эмигранты отправились в синагогу на распродажу. Капусткер встал на входе, прямо возле мезузы, и инструктировал всех, как уже опытный посетитель:

– Приложитесь пальцами к мезузе, а потом поцелуйте их. Мезуза охраняет дом.

Люди пожимали плечами, но исполняли – раз положено, надо делать.

В боковых комнатах были развешаны и разложены по столам в открытых картонных коробках множество вещей. Пожилые американки, волонтеры, любезно показывали товар, называли цену и собирали деньги за покупки. Эмигранты бродили по рядам пораженные – такого изобилия они не ожидали, да и цены были низкие – не выше десяти.

У женщин горели глаза. Рая, дочка Левы Цукерштока, уговаривала отца купить ей джинсы и туфли-сникерсы:

– Папа, папочка, это же мечта! Смотри, совсем новые!

– Хочешь ходить с обтянутой задницей, как эти американские прости господи?!

– Ничего ты, папа, не понимаешь: это модно! – и все-таки уговорила потратить пять долларов.

В другой комнате продавались парики и косметика. Рая уже успела надеть джинсы и сникерсы и теперь, счастливая, с хохотом примеряла парик за париком, строила гримасы и смешила всех вокруг.

Но особый ажиотаж у женщин вызвали дешевые ювелирные украшения, разложенные на столах, – серьги, кольца, браслеты, бусы. Руководила всеобщей примеркой Тася Удадовская, она сама перемеривала все и давала советы:

– Кисанька-лапушка, да посмотрите, это же выглядит как настоящая драгоценность! Вам очень подходит, и цена тоже подходящая – всего семь долларов.

Когда Лиля вошла в комнату, Тася кинулась к ней:

– Кисанька-лапушка, я припрятала одно ожерелье специально для вас. Посмотрите, это же настоящая ляпис-лазурь, как раз к вашему костюмчику.

Она почти насильно нацепила ожерелье Лиле на шею и всплеснула руками:

– Кисанька-лапушка, вы совсем как принцесса! Не хотите купить, так я подарю вам.

Ожерелье, действительно, было красивое, но Лилю коробили приставания Таси. Чтобы поскорее от нее отделаться, она купила ожерелье за десять долларов. А Тася шла за ней и приговаривала:

– Кисанька-лапушка, мы теперь работаем, а все американки каждый день на работе меняют туалеты. Это обязательно. Знаете, как я делаю? Покупаю в магазине новое платье, надеваю его один-два раза, а потом несу сдавать, как будто оно мне не подходит. Там его принимают и деньги возвращают. В Америке это просто. А я потом покупаю другое в другом месте и опять делаю то же самое. Знаете, многие наши просто крадут разные тряпки в магазинах: оглянутся, положат в сумку или за пазуху – и все. Тут за это не судят.

Лиля просто сделала вид, что рассматривает какую-то вещь, и отошла от Таси.

Капусткер бегал из комнаты в комнату, присматривался к товару. С ним рядом шариком катился Лупшиц.

– А торговаться можно? – спросил Капусткер.

– А почему нет? Настоящий еврей ничего не купит, не торгуясь.

Обрадованный часовщик выторговал несколько ручных часов и сообщал всем:

– Главное, можно торговаться и скосить пару долларов. Они просили по четыре доллара, а я купил по два. Во как!

– Зачем тебе эти часы? – недовольно спросила его жена.

– Ха, она еще спрашивает! Замечательные механизмы, я их продам на улице по пятнадцати долларов.

Непрерывно прицениваясь и торгуясь, они все-таки купили столовый сервиз на шесть персон.

Лиля купила две новые кофточки, а Лешка – маленький транзисторный приемник.

* * *

После того как узнали о подарках, некоторые стали ходить в субботу в синагогу и тоже получали свертки с продуктами. Раввин Лурье приходил к ним в гостиницу вместе с активистами, беседовал. Переводили Лупшиц и Берл. Лурье спрашивал:

– Почему вы, русские, не ходите в синагогу?

Беженцы пожимали плечами:

– Да мы неверующие. А почему вы нас называете русскими? Мы евреи.

– Раз вы из России, значит вы русские.

– Что ж, евреев из других стран тоже называть по их странам? Это что же получается – евреи разных стран, объединяйтесь в евреев, что ли?

– Да, национальность мы определяем по стране. По национальности вы теперь все американцы. А евреи это те, кто исповедует еврейскую религию. А вы ее не исповедуете.

– Почему это еврейство не считается национальностью? Какая там религия! В СССР в пятой графе паспорта вписана национальность. Кто «еврей» с графой – хорошего отношения от антисемитов не жди.

– Это хитрость советской власти. Но евреи – народ иудейской веры, именно так.

В спор вмешался образованный юрист Геннадий Лавут:

– Всем известно, что евреи – талантливый народ, они дали миру много ученых, писателей, музыкантов. Это заложено в генах. Что ж, талантливыми их сделала религия?

Но раввин продолжал свое:

– Да, это религия сделала нас всех евреями.

– Но ведь бывает, что люди меняют веру, они тогда меняют и национальность? Вот итальянцы – католической веры, но все-таки прежде всего они итальянцы. А мы выросли атеистами, так, по-вашему, получается, что мы люди без национальности?

– Что вы говорите! – возмущался раввин. – Евреи не могут быть атеистами. Если вы считаете себя евреями, то вы должны научиться быть евреями.

– Да мы евреи и есть! Чему нам учиться?

– Религиозным традициям: ходите в синагогу, молитесь, соблюдайте субботу, читайте каждый день Тору, ешьте кошерное.

Спорившие расходились недовольные друг другом.

– Ишь какие ловцы душ нашлись… Нечего нам указывать, как быть евреями.

– Да, но все-таки наши деды были верующие, – нерешительно возразил Лева Цукершток. – Вот из синагоги помогают тем, кто верит, делают подарки. Значит…

– Вы что, смеетесь? Наши ходят туда не за верой, а за подарками.

– И все-таки я хочу отдать своих младших в еврейскую школу – пусть привыкают.

* * *

Свою национальную гордость эмигранты из России смогли удовлетворить через несколько дней: в Нью-Йорке должен был пройти традиционный парад в честь годовщины основания Израиля. Всем было интересно посмотреть на невиданное зрелище: евреи на своем параде! Эмигранты были уверены, что парадом пойдут только евреи и смотреть соберутся тоже лишь евреи.

– Что ж, пойдем посмотрим на своих. Всё больше евреев будет на улице.

Колонны парада должны были проходить по Пятой авеню. Когда беженцы добрались туда, то увидели толпы народа. К их удивлению, вокруг были не только евреи, но и люди явно разных национальностей, много черных и азиатских лиц. Все в радостном возбуждении ждали начала парада. Неужели они пришли отмечать праздник Израиля только из солидарности, не имея к нему никакого отношения?.. И вот приближаются звуки горнов, впереди гарцуют кавалеристы со знаменами США, Израиля и штата Нью-Йорк. За ними идет мэр города Эдвард Коч с сенаторами и конгрессменами. Люди всматривались и передавали друг другу:

– Мэр Нью-Йорка – еврей! Мэр города – еврей.

Следом под бравурную маршевую музыку шли длинные колонны разнообразных государственных и общественных организаций – ветераны американской и израильской армий, полицейские, пожарники, медики, студенты колледжей и школьники. Шли колонны шотландцев, ирландцев, канадцев, и все несли израильские флаги, все праздновали, хотя многие не имели к евреям вовсе никакого отношения. До чего хороши были девушки всех национальностей, танцевавшие в коротких юбочках под зажигательную музыку своих оркестров! Каким удовольствием было смотреть на спортсменов в белых майках с голубой шестиконечной звездой на груди!

– А где же пейсатые хасиды? – спрашивали эмигранты.

– Так ведь некоторые из них ставят себя выше всех евреев и даже не признают их.

– Как это «не признают»? Почему?

– А потому, что Израиль это светское, а не религиозное государство.

– Во дают эти хасиды!

В параде участвовало почти два миллиона человек, и эмигрантов поразила искренняя атмосфера праздника, всеобщее ликование, дружелюбие, веселье – и все это в честь Израиля! Они расходились очень вдохновленные и обменивались впечатлениями:

– Вот нам говорят, что еврейство – это не национальность, а религия. А ведь этот израильский праздник вовсе не религиозный, а национальный![50]50
  Самоопределение евреев в США отличается от всех других в мире. С конца XIX века американские евреи постепенно заменили расовое (национальное) определение еврейства на культурно-этническое. С 1915 по 1925 годы в журнале Menorah Journal эту идею продвигали видные историки и раввины. Подчеркивалось, что сохраниться евреям во все века рассеяния (со 143 года до 1948-го) помогала их уникальная монотеистическая религия. Но эмигранты еврейского происхождения эту мысль оспаривали, считая, что такое самоопределение приведет к потере значения еврейства, определения «еврей» во всем мире.


[Закрыть]

Во всем верили раввину Лурье супруги Хейфицы, Соломон и Белла, зубные врачи из Казани. Они исправно ходили в синагогу, раввин приводил их в пример другим и во многом им помогал – порекомендовал им хорошую квартиру, устроил пожертвования и собрал денег на мебель. Потом ему пришла в голову идея:

– Вы должны сделать свадьбу по еврейскому обряду.

– Но мы уже почти тридцать лет зарегистрированы, – смутились они.

– Что такое «зарегистрированы»? Это только гойимы[51]51
  Гой – обозначение нееврея в современных идише и иврите.


[Закрыть] регистрируются, а еврейский закон не признает гражданский брак. Чтобы вы во всем приобщились к еврейской вере, мы устроим вам настоящую свадьбу – под хупой. Вы сразу почувствуете себя настоящими евреями! Вам понравится.

Хейфицы немного подумали и согласились.

В гостинице повесили объявление: «ВНИМАНИЕ! В воскресенье в синагоге состоится свадьба Соломона и Беллы Хейфицев, после свадьбы – угощение. Приглашаются все желающие».

К этому моменту многие эмигранты уже выехали из гостиницы, но все равно решили прийти посмотреть на церемонию настоящей еврейской свадьбы.

Миша Балабула сказал просто:

– А чего не прийти на халяву? Дадут выпить, закусить.

Он переехал на Брайтон, брат Марк пристроил его все-таки официантом в свой ресторан.

Лева Цукершток стал учеником парикмахера-итальянца на Бродвее.

– Пришел я к хозяину и объяснил: так, мол, и так, двадцать лет стригу, тысячи голов постриг. А он говорит: до получения лицензии ты должен пройти полгода практики и сдать экзамен. Во дают американцы! Придется поработать полгода на хозяина, потом стану мастером.

Его разбитная дочка Рая поступила в городской колледж. Рахиль грустно пожаловалась Лиле:

– Продолжает водить дружбу с теми евреями из синагоги этих самых… как их…

– С геями?

– Вот-вот. Мы с Левой не знаем, что и делать.

Харьковский часовщик Исаак Капусткер устроился на работу в фирме по производству часов.

– Триста долларов в неделю получаю! Думаю купить машину, подержанную конечно. Уже записался на курсы по вождению.

Берл тихо сказал Лиле:

– Видите, он уже доволен, не кричит и не сердится. Помалу-помалу. Это Америка.

* * *

На помосте возвышался навес: на четыре шеста сверху был накинут талит. Раввин Лурье поставил под хупу жениха, а невесту в белом платье и под белой фатой подвела ее посаженная мать – жена раввина. Фата была такая длинная и плотная, что невесту пришлось направлять и поддерживать.

– Зачем такая дурацкая фата? – говорили эмигранты.

– Это потому что жених и невеста не должны видеть друг друга.

– Так они же столько лет женаты.

– Значит – насмотрелись, – сострил Капусткер.

Но невесту не сразу подвели к хуле, сначала семь раз обошли навес кругом, жених только следил за ней глазами. Эмигранты перешептывались:

– Это такой символ: жених смотрит семь раз на невесту и решает – берет ее в жены или не берет.

– Что, через тридцать лет он вдруг засомневался? – это опять был Капусткер.

Наконец Беллу поставили рядом с Соломоном под хупу.

– Ну, слава богу – решился!

Раввин взял бокал с вином и произнес благословение на иврите, потом передал бокал жениху, тот отпил из него и дал отпить невесте. После этого жених надел на указательный палец невесты кольцо и произнес на иврите:

– Вот ты посвящаешься мне этим кольцом по закону Моше и Израиля.

Соломон буквально вызубрил эту фразу, чтобы не совершить ошибки.

Потом раввин читал ктубу – еврейский брачный договор – и семь благословений, восхваляя Бога за сотворение рода человеческого, за счастье молодоженов и их потомков. Финальным моментом свадьбы стало разбивание бокала: раввин обернул граненый стакан салфеткой (чтобы не разлетелись осколки), и жених раздавил его каблуком. Правда, только с третьей попытки.

Все кинулись поздравлять «молодых» и заспешили к столам, где стояли бутылки с кошерным сладким вином «Манишевиц» и разнообразные закуски.

Заиграла музыка. Соломон с Беллой сразу закружились в вальсе. К ним присоединились и другие. Гена Лавут пригласил танцевать Лилю. Он оказался хорошим танцором, и это было так приятно!

– Боже, я даже не помню, когда танцевала в последний раз, – улыбалась Лиля.

Зазвучала «Хава нагила». Рая в обтягивающих джинсах с модными дырками на коленях начала танцевать и приглашать всех в круг. Люди образовали круг и взялись за плечи. Веселее всех танцевал раввин: он добился своего – эмигранты из России стали ходить в синагогу.

29. Приезд Алеши

Лиля всегда возвращалась с работы пешком через Центральный парк, его красота завораживала ее. Иногда, усталая, она садилась на скамейку где-нибудь в тени деревьев и наблюдала за птицами и белками. Лиля смотрела на них и думала: «Счастливые белки и птицы – у них есть свои домишки. Когда же у меня будет свой дом?..»

Однажды она спросила Берла:

– Как вы думаете, можно недорого снять квартиру в этом районе?

– Почему нет? Можно, надо только знать подходящих людей.

– У меня есть письмо из Москвы к миссис Трактенберг, тетке моей приятельницы.

– Я знаю эту женщину. Она много лет покупала газеты у меня в киоске на углу Бродвея и 86-й улицы. Ее дом очень дорогой, но она знает другие landlords, то есть домовладельцев. Поговорите, она добрая женщина.

Лиля пошла познакомиться и передать письмо. Особняк Belnord поразил ее красотой и размерами. Старая миссис Трактенберг, с трясущейся от паркинсонизма головой, приняла ее в своем офисе. Лиля передала ей письмо Марьяны. Старушка читала с волнением, вытирала слезы:

– Милая девушка, спасибо, что привезли письмо от моей племянницы. Очень мне хочется, чтобы она тоже переехала в Америку. О вас она отзывается очень тепло, просит помочь вам в поисках квартиры. Я с удовольствием помогу.

– Я хотела бы снять где-нибудь в этом районе. Насколько это дорого?

Миссис Трактенберг улыбнулась:

– Квартира из трех комнат с кухней обычно стоит 350–450 долларов в месяц и выше.

– Таких денег у меня нет, – вздохнула Лиля и решилась: – Но мне удалось вывезти золотые монеты. Если бы я знала, кому их продать и сколько они стоят…

– Милая девушка, я скупкой золота не занимаюсь. Об этом вам надо поговорить с деловыми людьми. Но хочу предупредить – не связывайтесь с незнакомцами, вас точно обманут. Если удастся продать, приходите, я помогу вам найти квартиру.

* * *

Вот если бы был рядом Алеша, он нашел бы, кому продать золото. Лиля не переставала волноваться: что с ним, почему его не выпускают, когда же он приедет? Она звонила ему в Прагу, но телефон не отвечал. Что случилось? Они с Лешкой прочитали в русскоязычной газете: «Поэт Алексей Гинзбург лишен советского гражданства», но там не сообщалось, где он. Как узнать?

С такими невеселыми мыслями Лиля вошла в холл гостиницы и остолбенела: из кресла навстречу ей поднялся Алеша. Лиля кинулась ему на шею:

– Ой, Алеша, Алешенька!..

Он схватил ее, обнял, приподнял, целовал в губы, в глаза, в щеки. Лиля не могла прийти в себя:

– Боже мой, это не сон, тебя выпустили!.. Алешенька!.. Но как же ты не дал знать?..

– Я сам не знал до последнего дня. Получил билет, а позвонить было неоткуда.

– Алеша, какое счастье!

Она радостно повернулась к Берлу и другим постояльцам, наблюдающим за сценой:

– Мой муж приехал!

– Мазал тов, – поздравили они и закивали, улыбаясь.

В лифте Алеша спросил:

– А где Лешка?

– На работе. Мы теперь оба работаем. Я тебе все-все расскажу.

Алеша внес в номер свои чемоданы, и Лиля снова кинулась ему на шею:

– Но как тебе удалось вырваться?

– С трудом. Меня вызвали в посольство в Праге, объявили, что я лишен советского гражданства, и отправили самолетом в Рим. А как получить из Рима визу в Америку, я не знал. Стал выяснять – говорят, это потребует много времени. Но мне помог Толстовский фонд. Сама Александра Львовна Толстая, дочь Льва Николаевича, связалась с Госдепартаментом и запросила визу по квоте фонда. Знаешь, ей уже девяносто два, а она все еще управляет делами фонда[52]52
  Александра Львовна Толстая (1884–1979), младшая дочь великого писателя, была вынуждена покинуть Советскую Россию в 1929 году после пяти арестов и тюремных заключений. Официально она уехала в Японию читать лекции о творчестве своего отца. На родину она уже не вернулась, попросила политического убежища в США. В 1939 году она создала Толстовский фонд (Tolstoy Foundation, Inc.) – русскую эмигрантскую благотворительную организацию. Этот фонд сыграл большую роль в спасении русских от репатриации, он оказывал помощь русским беженцам. В общей сложности, благодаря усилиям Толстовского фонда, было вывезено 213 388 человек. В Советской России Александра Львовна Толстая была за это объявлена предателем родины. Европейское представительство Толстовского фонда продолжало работать и было единственной программой, по которой тогда еще можно было выехать в США.


[Закрыть].

Лиля слушала мужа, смотрела на него и видела, как он похудел. «Надо его подкормить», – думала она.

* * *

Пока Алеша спал с дороги, Лиля сбегала за продуктами для праздничного ужина и даже купила бутылку французского вина, чего ни разу еще себе не позволяла. Вечером они втроем сидели за накрытым столом, и Алеша слушал длинную историю их бесконечных переездов. Он слушал и поражался тому, как много она вынесла, видел, как она изменилась – за улыбкой радости нельзя было не заметить усталое лицо, морщинки возле глаз и губ. Алеша видел, как напряжены у нее нервы: рассказывая, она несколько раз за вечер срывалась, на глазах выступали слезы. На некоторые Лешкины замечания реагировала резким окриком. Лешка шепнул ему:

– Мама стала очень нервная.

Алеша сразу решил, что Лиле надо уходить с работы и отдохнуть, а он будет зарабатывать. Но как?

Лешка тоже изменился, возмужал, но стал еще более хмурым. Говорил он теперь только по-английски и категорически заявил Алеше:

– Я живу в Америке и хочу избавиться от русского акцента и вообще от всего русского. И не называйте меня больше Лешкой. Ты Алексей и я Алексей, ты старший, я младший. Зовите меня по-американски Junior (младший).

Они не стали вступать с ним в спор – пусть будет Джуниор.

А еще Алеша понял, что надо срочно снять квартиру.

– Ну, дорогие мои, вы без меня помучились. С завтрашнего утра я буду устраивать все дела.

Ночью они старались не разбудить Лешку, спавшего в соседей комнате. Алеша долго и нежно ласкал Лилю, шептал слова любви, а она прижималась к нему всем телом и шептала:

– Боже, как же хорошо! Как мне не хватало твоих ласк…

* * *

Утром, когда семья ушла на работу, Алеша достал из сейфа две золотые монеты – по 20 и 10 рублей – и пошел на Бродвей. У него был план: он искал магазин Зики Глика. И на углу 80-й улицы увидел вывеску: ZEEKA. Время было раннее, у прилавка стояло несколько покупателей, к Алеше подошла Лена, приняв его за американца, и приветливо заговорила по-английски:

– Добро пожаловать, хотите чашку кофе?

Алеша ответил по-русски:

– Спасибо, не откажусь.

– О, вы из России, я этого не ожидала, у вас такой европейский вид.

– Я из России, но не эмигрант, а лишенный гражданства. Меня зовут Алеша Гинзбург.

– Так вы Алеша Гинзбург? Тот поэт, о котором нам рассказывал Саша Фисатов? Он наш друг, давний друг…

– Да, это я, – улыбнулся Алеша.

Лена позвала мужа:

– Зика, Зика, иди сюда! У нас в гостях родственник Саши Фисатова.

Алеша знал от Саши, кто такой Зика, и почтительно встал навстречу ему. Зика радостно протянул руку для пожатия:

– Очень рад. Только что приехали? Как поживает мой друг Саша?

– Я недавно его видел. Видите ли, меня выслали в Прагу, но он приехал повидаться, Саша ведь ничего не боится. У него большая новость – он женился.

Очень обрадовалась этому Лена:

– Да что вы говорите? Ну наконец-то! А на ком?

– О, это чудесная история. Он встретил ее во время войны, влюбился, но очень скоро потерял из виду на целых тридцать три года.

– Как интересно!

Зика закивал:

– Я ведь тоже нашел свою Леночку во время войны, в Бухенвальде[53]53
  Истории любви героя войны Саши Фисатова и узника Бухен-вальда Зики Глика описаны во 2-м томе «Еврейской саги».


[Закрыть].

– Да, Саша много рассказывал о вас. Зика, могу я поговорить с вами о делах?

– Конечно, пойдем поговорим в кабинете.

– Видите ли, когда Саша женился, мы поехали к нему на свадьбу. И там выяснилось, что у его жены в сундуке хранятся еще дореволюционные монеты червонного золота. Я купил эти монеты, чтобы не оказаться за границей без средств, и нам удалось переправить их. Вот такие монеты.

– Вы хотите продать их? Сколько их у вас всего?

– Пятьдесят. Но я не знаю, кому их предложить. А деньги нужны срочно, чтобы снять квартиру. Может, вы что-нибудь подскажете?

Зика начал рассказывать:

– Я тоже захватил кое-что, когда мы эмигрировали из Риги. Золото всегда в цене, а царские монеты – большая ценность. Я вот думаю: может, мне самому стоит купить их? Это хороший investment, вложение. Только надо их оценить. Дайте их мне, я узнаю цену на 47-й улице. Там евреи держат громадный бизнес – скупают и продают монеты, драгоценные камни и другие ценности. Но с ними надо быть осторожным, они ужасные жулики.

Алеша облегченно вздохнул и отдал Зике монеты.

* * *

Прямо от Зики он пошел в редакцию газеты, которая располагалась недалеко – на 57-й улице, сразу за площадью Колумба.

В 60—80-х годах газета «Новое русское слово» была единственной ежедневной газетой русскоязычного зарубежья в Америке. Алеша хотел познакомиться с редактором и предложить свое сотрудничество. На большие гонорары он не рассчитывал, но все-таки это могло стать началом.

Редакция и издательство ютились в старом 6-этажном здании. Внизу разместился небольшой магазин русских книг «Камкин», запущенный и запыленный. На следующих двух этажах стояли типографские машины, на которых печаталась газета; этажом выше – бедное и тесное помещение редакции. Главный редактор Андрей Седых был добродушным и приветливым 7 5-летним ветераном войны и бытописателем русской эмиграции. Алеша еще в Праге узнал, что Андрей Седых – это литературный псевдоним писателя Якова Моисеевича Цвибака. Он покинул Россию в 1919 году, двадцать лет жил в Европе, стал журналистом, писал рассказы, работал литературным секретарем Ивана Бунина. В 1941-м он поселился в Америке, а в 1973 году стал главным редактором «Нового русского слова».

Дверь в кабинет была открыта, и Алеша кашлянул. Седых поднял голову:

– Вы ко мне? Заходите. Чем могу помочь?

– Прошу прощения, что пришел без приглашения. Я Алеша Гинзбург, поэт из Москвы.

Седых приподнялся в кресле, а потом и вовсе вышел из-за стола, обнял его:

– Вы Алеша Гинзбург?! Ну, слава богу, что вы теперь здесь. Мы слышали о вашей судьбе по «Голосу Америки» и очень волновались. Когда же вы приехали?

Алеша рассказал и упомянул Толстовский фонд и Толстую.

Седых воскликнул:

– Александра Львовна? Да, я с ней хорошо знаком, она чудесный человек.

Алеша был тронут сердечной встречей, ему хотелось сделать приятное старому писателю.

– В Праге я прочитал две книги ваших мемуаров «Далекие, близкие» и «Замело тебя снегом, Россия». Они мне очень понравились, особенно глава с рассказами о вашем друге Шаляпине. Он у вас совсем как живой.

Седых, как всякий автор, был польщен похвалой и улыбнулся:

– Да, да, мы тут стараемся поддерживать русское слово, как только можем. И вы должны нам помочь в этом. Что вы нам принесли, чем порадуете?

– Можете опубликовать мою сатирическую сказку «Воронье царство», из-за которой меня выставили из Союза?

– Конечно, опубликуем! С радостью! И еще приносите, нам нужен живой и свежий материал из России. Считайте себя сотрудником газеты. Хотя… – он замялся, – гонорары у нас, извините, низкие[54]54
  Газета «Новое русское слово» была основана в 1911 году. К тому времени в Америке проживали уже более трех миллионов эмигрантов из Российской империи. У многих была тяга к русскому слову, по-английски почти никто не читал. После большевистского переворота в Америку бежали тысячи русских дворян. Они нуждались в русской газете еще больше, и «Новое русское слово» стало процветать. В 1946–1952 гг. к русским эмигрантам прибавилось еще 200 тысяч человек. Эти люди тоже сбежали от коммунистов в 1918–1920 гг. в Сербию. Для многих газета была источником информации и полем для творчества. Когда в начале 70-х годов в Америку стали приезжать еврейские беженцы, газету оживила волна новых авторских сил, и ее авторитет в русскоязычном обществе возрос. Но к тому времени в Европе и Америке появились русскоязычные издательства и журналы, и материально газета страдала.


[Закрыть].

* * *

Вечером Лиля повела Алешу пройтись по соседним улицам. Алеша рассказал ей о разговорах с Зикой и редактором, Лиля улыбалась от переполнявшего ее счастья:

– Алешка, как хорошо гулять вместе! Как же я мечтала об этом!

Через день сказку Алеши напечатали[55]55
  Сказка «Воронье царство» напечатана в 3-м томе «Крушение надежд», была опубликована в «Новом русском слове» в июне 1978 г.


[Закрыть], и Седых, извинившись, выписал ему чек на тридцать долларов.

– Я знаю, ваша сказка стоит намного больше, но возможности у нас довольно мизерные. Больше заработать вы сможете на радио «Свободная Европа», у них фонды от Государственного департамента. Но все равно, приносите нам еще что-нибудь.

На обратном пути Алеша зашел в магазин к Зике. Лена встретила его с улыбкой:

– Как я рада видеть вас! Идите прямо к Зике, я приготовлю вам кофе.

Зика сказал:

– Я узнал цену. Десятирублевая монета стоит двести долларов, а двадцатирублевая – триста. Ваши монеты стоят двенадцать тысяч пятьсот долларов. Я их покупаю. Приходите вечером с женой к нам домой и приносите монеты.

Лиля, узнав об этой новости, очень обрадовалась:

– Алешка, какой ты молодец! Я просто не знала, что делать, и это меня ужасно тяготило.

Алеша обнял ее:

– Денег за монеты нам должно хватить на оплату квартиры года на два, и мы еще сможем купить недорогую мебель.

Вечером они обедали у Зики с Леной, Алеша отдал монеты и получил чек. Лена приготовила вкусные блюда и, смеясь, приговаривала:

– Все продукты из магазина «Зика», самые свежие.

За послеобеденным кофе Алеша со вздохом сказал:

– У Маршака есть четверостишие про обезьяну, которая мечтает о своей квартире:

 
До него же хочется
Жить в своей квартире,
Лапы так и чешутся,
Сразу все четыре…
 

Вот и у нас с Лилей тоже все четыре лапы чешутся – хочется поскорей снять жилье.

Лена предложила:

– А вы поговорите с миссис Трактенберг, нашей хозяйкой. Она живет этажом ниже. Я сейчас ее позову, угощу своим тортом, она его любит. А вы побеседуете о делах.

Мисис Трактенберг пришла сразу, узнала Лилю и даже обняла ее. Потом, когда они сидели за столом, она по-деловому предложила:

– Приходите завтра утром в мой офис. Я постараюсь что-нибудь для вас сделать.