Текст книги "Дети мяча"

«За мной, орлы!»

Берёзкин задремал только на рассвете. Всю ночь Виктор Альбертович не давал ему уснуть своими громкими жалобами на отсутствие удобств, жаркий климат и изжогу от слишком острой пищи. Часа в четыре утра он вдруг забеспокоился, что вследствие долгого отсутствия его могут выписать из нюховской квартиры. Он встал, зажёг свечу и принялся вслух сочинять заявление в ЖЭК.

– Послушайте, угомонитесь вы сегодня или нет? – не выдержал вконец измученный тренер. – Я спать хочу, у нас матч завтра!

– Мне не нравится ваш тон, – поджал губы Есаулов. – Боюсь, что вы забываете о существующей между нами дистанции. Пожалуй, я всё-таки не стану хлопотать об увеличении вашего оклада. К тому же как тренер вы тоже допускаете ошибки. Почему вы решили выпустить в завтрашнем матче трёх нападающих? Я считаю…

– Если вы сейчас же не ляжете спать, – пригрозил Валерий Макарович, – то я завтра сообщу эмиру, что вы окончательно потеряли форму, и порекомендую обменять вас на шаровары.

Виктор Альбертович поставил на брюки чернильную кляксу, шмыгнул носом и испуганно дунул на свечу.

…На следующий день тренер проснулся поздно. Он потянулся, поправил сползшее одеяло и приоткрыл один глаз. Со стены Берёзкину приветливо улыбалась голова его предшественника.

Остатки сна мигом слетели с Валерия Макаровича. Он быстро, по-солдатски вскочил с постели и принялся одеваться.

«Видимо, по замыслу эмира, эта улыбка призвана заменить бодрящий утренний душ», – подумал он. На цыпочках, чтобы не разбудить Есаулова, тренер вышел из комнаты и направился в харчевню.

Там было тесно и шумно. Над посетителями, словно потревоженные птицы, кружились огромные стаи жирных, откормленных мух. Какой-то рыжий верзила, жестоко расправляясь с шашлыком, рассказывал своему соседу, щуплому болезненному замухрышке:

– Говорят, этот новый игрок однажды ударом мяча убил сразу четырёх взрослых слонов, причем через четвёртого мяч прошёл навылет и попал в стоящего сзади них верблюда.

– Великий аллах! – в смятении воскликнул замухрышка. – Не хотел бы я быть этим верблюдом!

– И ты совершенно прав! – одобрил верзила. – Потому что после того случая верблюд стал ужасно заикаться.

– А я слышал, – вмешался в разговор носатый старик с трубкой, – что как-то раз этот футболист, который недавно выразил желание играть за нашу команду, ударил по мячу и попал в штангу. И штанга оторвалась, и вместе с гвоздями улетела по воздуху, и опустилась только через две недели в Тегеране. И там она наделала столько разрушений, что потом…

– А мне ещё рассказывали, – перебил старика парень в рваном халате, – будто один раз этот игрок…

«Ну, кажется, Шахерезад поработал неплохо», – улыбнулся Берёзкин и, не дослушав, вышел на улицу. Вокруг бурлила толпа; наперебой кричали муэдзины, ишаки и продавцы сладостей; оборванные дервиши молились за здоровье всех желающих, нищие дергали прохожих за полы халата и требовали подаяния.

Валерий Макарович засмотрелся на всю эту суету и неожиданно налетел на стройную молодую женщину, нёсшую корзину на голове.

– Простите, – смутился тренер.

– Это я должна просить у тебя прощения, мой господин, – с лёгким поклоном ответила женщина. – Я была столь неловка, что чуть не поцарапала корзиной твоё прекрасное лицо, отмеченное печатью мудрости и воздержания.

«Гм, какой мелодичный голос, – подумал польщённый Берёзкин. – А видно, не глупа. Интеллигентная женщина! Жаль, что лица не видно под чадрой! Должно быть, оно премиленькое».

– Давайте я помогу вам нести корзину, – галантно предложил он.

– О нет, великодушный и славный господин, я не могу позволить тебе утруждать свои благородные руки. Но если ты хочешь просто проводить меня до дому, то я сочту это за величайшую честь.

– С удовольствием провожу, – обрадовался Валерий Макарович. – Давайте сразу и познакомимся. Меня зовут…

Но в этот момент над толпой, заглушая все звуки, разнёсся зычный голос глашатая:

– Дорогу! Дорогу великому эмиру! Дорогу повелителю вселенной!

На площадь выскочили телохранители эмира и принялись расчищать путь своему господину, колотя палками всех, кто попадался под руку. Толпа заколыхалась, отпрянула, людской водоворот подхватил Берёзкина и унёс далеко в сторону от прекрасной незнакомки. Некоторое время ему ещё удавалось различать над головами её корзину, но потом и она исчезла.

А голос глашатая становился всё громче и торжественнее:

– Дорогу маяку доблести и знаний! Всепобеждающий эмир направляется на футбол!

Тренер посмотрел на часы и присвистнул: до начала игры оставалось немногим более часа. Энергично работая локтями, коленями и даже пятками, он выбрался из толпы и помчался на стадион.

Команда была уже в сборе, отсутствовал один Есаулов. Наконец, минут за пятнадцать до выхода на поле, явился и он. На обеих его ногах красовались повязки с любовно выписанным предупреждением: «Не подходи – убью!»

Лоб Виктора Альбертовича был перехвачен широкой лентой с изображением черепа и скрещенных костей. Строгая надпись под костями информировала: «Гроза вратарей! Одним ударом укокошиваю семерых!»

По стадиону пронесся почтительный ропот.

– Это уж слишком, – поморщился Валерий Макарович. – Ленточку со лба уберите. В ней вы напоминаете индейского вождя на пенсии. Да и зачем она вам? Всё равно вы ни разу не попадёте головой по мячу.

– Прошу меня не учить! – огрызнулся Есаулов. – Я сам знаю, что мне делать.

Препираться было некогда. Берёзкин пожал плечами, отдал футболистам последние указания, и команда вышла на поле. Стадион был заполнен почти до отказа. Жители Благородной Бухары пришли посмотреть на игру знаменитого Беста, слухи о необыкновенном ударе которого ходили по городу уже второй день. К тому же против местных футболистов сегодня играла лидирующая в розыгрыше прославленная команда Шираза.

По жребию игру с центра начали хозяева поля. Мяч сразу попал к их развесёлому правому крайнему. Он прошёл с ним вдоль боковой линии и вдруг увидел стремительно приближающегося ширазского защитника.

– Ну, начинай же свой анекдот, – беззвучно шептал сидящий за воротами Валерий Макарович. – Начинай, а то не успеешь.

Словно услышав его приказание, Керим остановился, растянул рот в улыбке и дружески обратился к защитнику:

– Слыхал историю? Один благочестивый мусульманин уехал, хи-хи, на верблюде, хи-хи-хи, в командировку, а его жена… ха-ха-ха-ха!

И, к изумлению Берёзкина, смешливый любимец старшего гробовщика повалился на траву, корчась от хохота. Ничего не успевший понять защитник спокойно забрал мяч и, наращивая скорость, ринулся в контратаку. Он обвёл одного бухарского защитника, другого и вдруг со всего маху растянулся на поле, споткнувшись о сидящего на корточках любимца брадобрея. Публика зааплодировала.

Мяч перехватил любимец старшего евнуха. Он повернулся боком к направлению атаки, не торопясь прицелился в помощника судьи и нанёс неотразимый удар. Мяч пулей влетел в ворота команды Бухары.

Над стадионом повисла гнетущая тишина. От изумления зрители потеряли дар речи. Наконец, они начали приходить в себя, и трибуны разразились воплями негодования.

– Идиот! – прошептал Валерий Макарович. – Он целился не в того помощника!

Однако арбитр не спешил давать свисток. Он подумал, посовещался с помощниками и гола не засчитал.

– Ну, повезло, – пробормотал Берёзкин. – Или этот судья ничего не смыслит в правилах, или он подкуплен эмиром.

Несмотря на бурные протесты ширазских футболистов, игра продолжались. Мячом завладел один из бухарских полузащитников. Он сместился с ним влево, пересёк центральную линию и остановился в нерешительности.

– Вперёд, мальчики! – заорал Есаулов и, чтобы замаскировать направление атаки, засеменил вправо. – За мной, орлы! Дави их!

Ширазские защитники в панике бросились от него в противоположную сторону, наткнулись на мяч и выбили его подальше от ворот. Мяч попал в любимца брадобрея, сидящего в позе кузнечика, отскочил от его торчащего кверху колена и отлетел к знатоку анекдотов, только что закончившему смеяться над своей историей. Весельчак воспользовался образовавшимся вокруг Есаулова вакуумом, ворвался по свободному коридору в штрафную площадку противника, занёс ногу для удара, но в этот момент его грубо снесли.

– Пенальти! – закричали болельщики, в возбуждении вскочившие с мест. – Пенальти!!

Судья постоял в нерешительности, почесал свистком в затылке и назначил свободный удар от ворот команды Шираза.

Трибуны разразились проклятиями.

«Очень странный судья! – подумал Берёзкин. – Похоже, что сегодня он вышел на поле первый раз в жизни. Видимо, он только по должности судья, а на самом деле работает старшим мухобоем или банщиком какого-нибудь влиятельного лица…»

В это время мячом снова овладел любимец евнуха.

– Ура-а-а! – закричал Есаулов, отвлекая соперников. Он пробежал несколько метров и остановился, запыхавшись, в центральном круге.

– Давай сюда! – продолжал надрываться он, стоя на месте. – Нажмём, ребята! Упрёмся грудью! Не отставать!

Ширазцы отдали ему на откуп всю середину поля и помчались к любимцу евнуха. Тот, развернувшись нужным боком, целился теперь в противоположного помощника судьи. Но противники уже почуяли, кто в команде Бухары представляет для них главную опасность. Их капитан грубо оттолкнул снайпера руками и отпасовал мяч своему вратарю. Любимец гробовщика пробовал было помешать ему своим анекдотом, но после первых же слов в припадке неудержимого смеха упал в аут.

До конца игры бухарцы имели ещё несколько прекрасных возможностей забить гол, главным образом благодаря усилиям своего кривого бомбардира. Но соперники, при полном попустительстве судьи, организовали за ним настоящую охоту по всему полю и, наконец, окончательно вывели его из строя, подбив любимцу евнуха второй глаз.

Матч закончился со счётом ноль-ноль. Расстроенный Берёзкин отпустил игроков и медленно побрёл ко дворцу. То и дело его обгоняли группы болельщиков, оживлённо обсуждавших перипетии игры. Отовсюду доносились возбуждённые голоса:

– Рассказывают, что этот новый игрок однажды насмерть забодал головой огромного свирепого быка…

– Клянусь угловым флагом, великодушие этого Беста не имеет границ: он ни разу не пустил в ход ни одну из своих страшных ног, хотя презренные ширазцы вполне заслужили, чтобы на них обрушился его удар, подобный раскату священного грома…

Неожиданно в толпе тренер заметил свою утреннюю знакомую. Она тоже узнала Валерия Макаровича – украдкой помахала рукой.

– Иди за мной, прекрасный господин, – шепнула она. – Мне нужно что-то сказать тебе.

– Но кто вы? – спросил Берёзкин, стараясь придать своему лицу благородное и вместе с тем мужественное выражение. – Как ваше имя?

– Т-с-с! – женщина приложила палец к губам. – Нас могут услышать. Ты обо всем узнаешь там…

Она лёгкими шагами пересекла улицу и свернула за угол. Заинтригованный тренер последовал за ней. «Если она окажется симпатичной, женюсь! – великодушно решил он. – А то одиноко как-то. Не могут же мне заменить семью Есаулов или эта голова на стенке. Кстати, интересно, хорошая ли квартира у моей красавицы? Конечно, это не главное, но всё же…»

Тем временем они миновали мечеть, обогнули торговый купол и вышли на какой-то пустырь. Здесь незнакомка остановилась.

– Нас никто не видит? – с тревогой спросила она.

– Ни одна душа, – заверил её Валерий Макарович.

– Это хорошо, – облегчённо вздохнула она и взмахнула платком.

От забора отделились двое мужчин, накинули Берёзкину мешок на голову, для верности стукнули сверху камнем и, взвалив тренера на плечи, торопливо зашагали прочь.

Крушение мечты

Валерий Макарович пришёл в себя оттого, что ему захотелось жигулёвского пива… Берёзкин приподнял голову и огляделся. Он лежал на ковре в небольшой полутемной комнате. Неподалёку тихонько переговаривались о чём-то его давешняя знакомая и двое громил в масках.

– Я рада, что тебе уже лучше, мой благоуханный господин, – заботливо сказала женщина, заметив, что тренер зашевелился. – Прости своих смиренных рабов за некоторый ущерб, нанесённый ими вместилищу твоих несравненных мыслей. Видит аллах, иного способа побеседовать с тобой по душам мы не могли изобрести.

– И это называется по душам? – сухо спросил тренер, ощупывая затылок. – Я бы назвал это «по головам». Однако что вам от меня нужно?

– Нам нужно, чтобы ты перешёл на службу к хивинскому хану и возглавил его команду. Клянусь моим добрым отношением к тебе, в Бухаре не могут оценить тебя по достоинству. Какой тебе положили здесь оклад?

– Триста таньга, – хмуро ответил Берёзкин. – И плюс прогрессивка.

– Триста таньга! – презрительно усмехнулась женщина. – Разве это деньги! У нас ты будешь получать пятьсот! Тебе отведут роскошные покои в ханском дворце, дадут корову, пару овец. У тебя будут богатые одежды, персональный ишак, а главный визирь отдаст за тебя свою старшую дочь с семью детьми в придачу.

«Ну, конечно, – подумал Валерий Макарович. – Только милостей главного визиря мне ещё не хватало! А потом бухарский эмир подошлёт ко мне какого-нибудь доброго человека и тот даст мне покушать отравленной халвы или сделает мой язык экспонатом в своей коллекции. Нет уж, от добра добра не ищут!»

– А если я не соглашусь? – спросил он у женщины.

– О, не делай этого, мой цветущий господин! – попросила она. – Ибо тогда мы вынуждены будем доставить тебя божественному хану по частям, а у меня нет уверенности, что нашим мудрецам удастся потом собрать эти части в необходимой последовательности.

– Нет, нет, не надо загружать их этой тяжёлой работой, – горячо посочувствовал мудрецам тренер. – У них и без того, наверно, дел хватает.

– Значит, ты согласен, не медля ни минуты, отправиться с нами в путь?

– Я счёл бы это высшим счастьем! – лицемерно закатил глаза Берёзкин. – Вы угадали моё самое заветное желание: всю жизнь я мечтал тренировать победоносную команду хивинского хана. И вот моя мечта сбылась! Однако… если быть честным… – И он замолк, как бы охваченный сомнениями.

– А что такое? – забеспокоилась женщина. – Говори, мы слушаем. Ты не должен ничего скрывать от нас.

– Ну, хорошо! – решился Валерий Макарович. – Я глубоко уважаю хана и лично вас и поэтому буду с вами откровенным. Дело в том, что главную силу в бухарской команде представляю не я, а прибывший со мной игрок по имени Бест. Мало того, что он обладает ударом, от которого летят во все стороны штанги, слоны и верблюды…

– О аллах! – всплеснула руками женщина. – Я много слышала о его необычайном ударе, но не могла этому поверить! Неужели это правда?!

– Истинная правда! – подтвердил тренер. – Я сам был свидетелем случая, когда от его неосторожного удара произошло землетрясение. Но это ещё не всё! Удар – ещё не главное достоинство этого Беста. Основная же его заслуга в том, что своими мудрейшими советами и наставлениями он доводит меня и своих партнеров до такого состояния, что команда становится поистине непобедимой. Подлинный мозг команды – это Бест, а я только жалкий ремесленник, пожинающий плоды его мудрости.

Берёзкин помолчал и добавил:

– Не знаю, может быть, я напрасно открыл вам этот секрет, но… вы вызываете во мне доверие… Я от всего сердца желаю вам добра…

– О кладезь скромности! – почтительно сказала женщина после некоторого молчания. – Да заштопает аллах твою куртку, которую мы вчера нечаянно порвали! Я преклоняюсь перед твоей честностью, но мужайся, великодушный Рамсей: тебе придется расстаться со своей мечтой тренировать команду хивинского хана, ибо в мешке у нас только одно место.

– Ничего, – с пафосом произнёс Валерий Макарович. – Зато совесть моя чиста, ибо я уступлю своё место более достойному…

– Сколь отрадно лицезреть человека, который привык кормить лошадь своей души овсом благородства, – растрогалась женщина. – Иди с миром, добрый человек! – И она приложила платок к глазам.

Стараясь сохранить на лице торжественность, Берёзкин не спеша поднялся с ковра, величественной походкой пересёк комнату и с достоинством прикрыл за собой дверь.

Последнее письмо

Когда Валерий Макарович добрался наконец до родной комнаты футбольной славы, он застал там Шахерезада, терпеливо выслушивающего жалобы Есаулова на изжогу.

– Где ты пропадаешь, высокочтимый Рамсей-бек? – поднялся навстречу тренеру летописец. – Пойдём скорее. Тебя хочет видеть светлейший эмир.

Повелитель правоверных ждал их в своей опочивальне: он любил на ночь поболтать о футболе.

– Мы довольны тобой, Рамсей, – милостиво улыбнулся владыка. – Ты открыл в наших игроках новые возможности и сумел привлечь на трибуны многих жителей Бухары. За это мы жалуем тебе чалму. У нее ещё вполне приличный вид.

Эмир хлопнул в ладоши и приказал появившемуся слуге:

– Принеси сюда чалму, оставшуюся от прежнего тренера!

Не прошло и минуты, как чалма уже была в руках у светлейшего владыки.

– На, бери, – щедрым жестом протянул он Берёзкину свой презент.

– О, благодарю вас, – прижал руки к сердцу тренер. – Вы слишком добры ко мне. Право же, я не заслужил столь дорогого подарка. Быть может, светлейший эмир позволит мне вручить эту чалму от его имени подлинному герою матча – Бесту. Тем более что его голова не богата растительностью, и я все время опасаюсь, как бы он её не простудил.

– Нам нравится твоя забота об игроках, – одобрил повелитель. – Пусть будет по-твоему. Мы беспокоимся только, не помешает ли чалма Бесту наносить головой прицельные удары по воротам?

– Ну, это не беда, – возразил Валерий Макарович. – Всё равно Бест из соображений гуманности и человеколюбия старается не бить по мячу головой, как, впрочем, и ногами.

– И напрасно! – сказал эмир. – Мы не понимаем, чего он опасается?

– Но ведь он может убить мячом вратаря!

– Ну и что? – удивился владыка вселенной. – Ведь это же вражеский вратарь! Чем меньше игроков останется в команде противника, тем больше у нас будет шансов выиграть встречу.

– Да, но судья…

– А что может сделать судья? – не дал договорить Берёзкину пресветлый собеседник. – Правилами не запрещено убивать игроков мячом.

– Это, конечно, так, – пробормотал тренер, – но… но ведь мяч может попасть и в судью!

– Нисколько не жалко! – покачал головой эмир. – Одним судьёй на свете больше, одним меньше – какая разница? Мы весьма сожалеем, что Бест не попал в судью в сегодняшнем матче! Это мошенник каких мало!

– Да, судья действительно был сегодня не на высоте, – согласился Валерий Макарович.

– Ничего, – успокоил его повелитель. – Мы уже отдали приказ своему главному шпиону выяснить личность этого проходимца. Кстати, надо узнать, может быть, он уже справился с нашим поручением.

Хлопком в ладоши эмир снова вызвал слугу и распорядился:

– Узнай, не вернулся ли главный шпион.

Слуга с поклоном удалился и вскоре появился опять.

– Шпион вернулся, о солнцезатмевающий владыка!

– Вели ему войти!

Главный шпион неслышно вошёл в комнату и распластался перед эмиром.

– О великий покровитель луны, звёзд и шпионов! Я выполнил всё, что мне было велено. Мне удалось перехватить письмо, которое этот футбольный судья написал своему двоюродному брату в Андижан.

– Где же это письмо? – спросил эмир.

Шпион молча вынул из-за пазухи несколько листков бумаги и протянул ему.

– Прочти нам, Шахерезад, о чём пишет своему брату этот презренный раб свистка, – приказал покровитель звёзд и шпионов. – А то мы без очков плохо видим.

Летописец с поклоном взял письмо, откашлялся и торжественным голосом начал чтение:

– «Салям алейкум, дорогой двоюродный брат Юсуф, да пошлёт аллах долголетие тебе и твоему верблюду! В своём письме ты сообщаешь мне, что страдаешь от одышки и безденежья и завидуешь моей должности, на которой много приходится бегать по полю и имеются все возможности, чтобы быть здоровым и богатым. Клянусь судейской категорией, ты заблуждаешься! Да будет тебе известно, что мне здесь скорей, чем тебе, шайтан расшатает нервную систему и испортит сердце, ибо на этой судейской должности, да сократит её аллах, не столько бегать приходится, сколько переживать, волноваться и заниматься всяческими сложными вычислениями и расчётами. Дабы не мог ты усомниться в истинности моих слов, записал я некоторые свои наблюдения и мысли, пришедшие мне в голову во время матча между командами Бухары и Шираза, каковой матч пришлось мне судить не далее как сегодня. Высылаю эти записи тебе…»

– Интересно, интересно, – заёрзал эмир, – что за мысли могли прийти в его глупую голову? Читай дальше, Шахерезад, не медли!

Летописец перевернул страницу и продолжал:

– «Игра началась. С первой по пятую минуту, слава аллаху, всё было спокойно. Никаких угроз воротам. Если бы дальше так… Шестая минута. Игрок команды Бухары, да поразит аллах его голову стригущим лишаем, забил гол в собственные ворота. И как этого нечестивца угораздило?!

Обдумываю, что теперь делать. Если засчитать, то публика будет недовольна. В прошлый раз судья Хуссейн-ага засчитал гол в ворота хозяев поля, а потом возвращался домой на попутных ишаках, ибо его собственного кто-то вымазал дёгтем. Конечно, я могу гол не засчитать, но вдруг в следующий раз придётся мне судить матч в Ширазе? Ширазцы мне не простят… Да завяжется узлом нога у этого презренного нападающего! Не мог мимо пробить! Скрепя сердце даю свисток и показываю… Помоги мне, аллах, куда же показать?.. Показываю на бокового судью. Надо посоветоваться. Решение слишком ответственное. Игроки потащили меня к помощнику.

Десятая минута. Стоим с помощником, обсуждаем положение. Второй помощник сбегал в чайхану за чайником. Посидели не спеша, выпили чаю, взвесили возможные последствия. В поисках решения заглянули в коран, но не обнаружили там никаких указаний.

Пятнадцатая минута. Дабы не волновать публику, решили гол не засчитывать…»

– Он поступил справедливо! – перебил эмир. – Возможно он не так глуп, как кажется. Надо будет подарить ему нашу старую майку. Однако что же ты остановился, Шахерезад? Продолжай!

– «Решили гол не засчитывать, – повторил летописец. – Признали офсайд. Ширазские игроки, да привяжется к ним плоскостопие, изъявляют бурное недовольство. Один из этих вольнодумцев, чтобы выразить своё несогласие, плюнул на флажок помощника. В гневе я едва не удалил его с поля, но потом благоразумие вернулось ко мне. Что, если ширазцы без него проиграют? Зачем мне взваливать на верблюда моих плеч мешок ответственности. Нет, я человек неглупый и справедливый. Сделал игроку замечание. Не забыть бы потом сделать замечание другой стороне, чтобы никому не было обидно…»

– Это уже лишнее, – поморщился эмир. – Впрочем, читай дальше.

– «Двадцать третья минута. Опять судьба послала мне неприятности! Защитники Шираза сбили с ног бухарского нападающего прямо возле своих ворот. Он пропахал, подобно сеятелю, изрядный кусок штрафной площади и, словно на ишаке, въехал в ворота на собственном носу. Клянусь режимом дня аллаха, надо бы назначить пенальти, но тогда меня упрекнут в пристрастии к команде Бухары. Поскольку в те ворота я гол не засчитал, то будет справедливым не назначать сюда одиннадцатиметрового удара. Тогда будут довольны и те и эти, а я не окажу влияния на исход встречи. Смотрю на помощника. Он, да наступит ему на ногу хромая корова, показывает, что был снос. Я незаметно качаю головой. Помощник изменяет своё решение и показывает: удар от ворот. Снова качаю головой. Помощник указывает в небо.

Попили с ним кофе по-турецки, посовещались.

Двадцать восьмая минута. Выношу решение: со стороны нападающего было нападение носом на вратаря. Удар от ворот. Теперь моя совесть чиста перед обеими командами. Не забыть бы только сделать замечание кому-нибудь из бухарцев для полного равновесия…»

– О сын шелудивой стрекозы! – возопил эмир. – И ты, Рамсей, ещё советовал нам подарить этому мерзавцу майку!

– Я?! – изумился тренер.

– Молчи и соглашайся, – шепнул Шахерезад, наступив ему на ногу.

– Да-да, – настаивал эмир, – ты слишком щедр за чужой счёт! Даже если бы этот презренный судья лежал голым на погребальных носилках, мы не дали бы и грязной тряпки, чтобы прикрыть его наготу. И не вздумай уговаривать нас изменить своё решение. А ты, Шахерезад, продолжи чтение. Мы хотим знать, как далеко зашёл в своих гнусностях этот нечестивец.

Летописец поклонился и снова принялся за письмо.

– «Тридцать четвёртая минута. Кто-то из ширазских футболистов безо всякого стеснения подставил ножку нападающему противника и вдобавок толкнул его в спину. Однако, видит аллах, наказать грубияна не могу: у меня на очереди штрафной в другую сторону. Смотрю на помощника. Он ковыряет флажком в ухе. Да пройдёт через него флажок насквозь и выйдет через пятку, от такого помощника помощи не дождёшься! Подаю футболистам знак рукой: „Играйте, играйте, не останавливайтесь, ничего не было…“

Тридцать девятая минута. Нападающий, которому дали подножку, всё ещё лежит. Видно, ему крепко досталось. Стараюсь делать вид, что не замечаю его, однако уже начинаю беспокоиться. Уж не в раю ли он?

Сорок четвёртая минута. Слава аллаху! Он не пустил в рай этого нападающего. Бухарец встал и поплёлся к воротам. На всякий случай я насмешливо похлопал его по плечу: ах ты, притворщик!

Сорок пятая минута. Первый тайм закончился. Пока держусь на нулях. Всемилостивейшая судьба, помоги мне дотянуть так же до конца, чтоб ни вашим, ни нашим. Какой дивный счёт: ноль-ноль! Он прекрасен, как деяния Магомета или как шашлык из молодого барашка, или как то и другое, вместе взятое…»

– Бесстыдство этого пройдохи не имеет границ! – снова не выдержал эмир. – Пожалуй, мы не только не дадим ему нашей майки, но изымем у него его собственную. Заканчивай скорее, Шахерезад, нам надоело слушать эти мерзости! Переходи сразу к последним минутам.

– «Семьдесят восьмая минута. Защитник Шираза опять сбивает на землю того нападающего, который пострадал от него в первой половине игры. О сын грубияна, зачем понадобилось ему столь неприкрыто нарушать правила в своей вратарской площади?!

Опять иду к помощнику. Выпили с ним валерьяновой настойки, посоветовались. Подходим оба к пришибленному игроку, берём его за руки, за ноги (чтоб они у него отвалились, дабы противник не смог больше по ним попасть!), выносим тело за пределы штрафной площади и опускаем на траву. С этого места назначаю свободный удар в сторону ворот (прямой не идёт).

Восемьдесят вторая минута. На последних минутах следует быть особенно внимательным, чтобы мяч как-нибудь не залетел в ворота. Никаких штрафных, да поразит их шайтан икотой! Бухарский игрок бодает противника головой. Я делаю рукой: „Играйте!“

Восемьдесят пятая минута. Защитник бьёт нападающего ногой. Я делаю рукой.

Восемьдесят девятая минута. Защитник – рукой! И я рукой!

Девяносто минут. Слава аллаху! Ноль-ноль! Вытянул! Продержался! А ну-ка, кто меня теперь упрекнёт в пристрастии к какой-нибудь одной команде? Справедливость прежде всего!

…Вот такая моя служба, брат Юсуф. А ты позавидовал моей лёгкой и безбедной жизни. Нет, милый брат, клянусь оглавлением корана, совсем не просто судить так, чтобы никому не было обидно! Я полагаю, ты теперь и сам убедился, что, невзирая на всю беготню, здоровье на этом деле испортить очень легко.

На этом прощаюсь с тобой, любезный моему сердцу Юсуф.

Твой двоюродный брат Зейнаддин, да укрепит аллах его нервную систему!»

– Всё? – спросил эмир зловещим тоном.

– Всё, о сосуд величия, – сказал летописец.

– Ты не знаешь, у Перман-Ашира ещё осталась отравленная халва? – как бы между прочим поинтересовался сосуд величия.

– О да, владыка, осталась в таком количестве, что ею можно умертвить стадо слонов.

– Скормите её всю этому судье, пока он не успел уехать, – приказал эмир. – Ты слышишь, Шахерезад, всю! Чтоб ни крошки не осталось! Мы лично проверим. Больше он никогда не будет писать писем своим родственникам! А теперь уходите все. Мы хотим спать!

И, не дожидаясь, пока гости удалятся, эмир задул свечи и забрался в постель.