Текст книги "К лучшей жизни (сборник)"

Владимир Киреев
К лучшей жизни

© Оттиск, 2015

* * *

Три ипостаси Владимира Киреева

Это благо – когда человек хорошо знает свое дело, любит его, живет им.

Значит, человек состоялся, значит, живет жизнью, предназначенной именно ему. И в этом деле заключена суть человека, его ипостась.

Но бывает и так, что человеку тесно становится в одной сути, его знания, его духовные силы ищут своего применения ещё и в других сторонах бытия, и тогда эту жизнь можно сравнить с многогранником. Многогранна жизнь и Владимира Васильевича Киреева.

Более тридцати лет назад Владимир Васильевич окончил Кемеровский технологический институт пищевой промышленности, получил направление на Тулунский мясокомбинат, где и работает до сих пор и со временем стал крупным и опытным хозяйственником. И это его первая ипостась.

Казалось бы, что человек достиг многого, на этом можно успокоиться, пожиная плоды своего труда, но Киреев увлёкся ещё и наукой: не оставляя производство заканчивает аспирантуру Московского Университета прикладной биотехнологии, защищает кандидатскую диссертацию, а со временем становится доктором технических наук, профессором, академиком Международной академии холода. И в этом вторая ипостась Владимира Киреева.

Есть и третья ипостась. Видно сибирское рождение, его предки землепроходцы дали своему потомку такую силу, – ведь на пустом месте ничего не делается, – что он смог одолеть ещё одну нелегкую вершину: стать писателем, членом Союза Писателей России. И эта книга, читатель, которую ты сейчас держишь в руках, плод третьей ипостаси Киреева.

Что приводит человека в писательство? Если коротко – раздумья о судьбе человека, анализ его поступков и восхищение Божьим миром, природой. Всё это и является первоосновой творчества Владимира Васильевича. Позволю себе привести слова писателя В. Козлова из его рекомендаций В. Кирееву в Союз Писателей: «В основе произведений реальные события, люди, всё то, что автор хорошо знает, через что прошёл сам».

А вот цитата из повести Владимира Васильевича «… ну чем таким особенным способны привлечь тебя эта тайга, эта разбитая вдрызг дорога, эти горные кряжи, маячащие в дымке на самом краю горизонта? Но душа неутолимо откликается на неслышный зов родимого земного пространства, завоевывать которое довелось». Осмыслить эти строки – значит понять сущность творчества автора.

Большая работа, коренник этой книги, названа «К лучшей жизни». Она о крестьянской доле, о судьбах людей, устремившихся из европейской малоземельной России в благодатную Сибирь. Богата Сибирь, да не ласкова. Не всяк выдюжит её суровый климат, не каждому она может стать родиной, без которой и жизнь будет немыслима. В повествовании Владимира Васильевича показана правда жизни, бесхитростная, без прикрас, но и без надрывного стона о нелёгком прирастании к Сибири душой, о русском характере, сумевшем преодолеть все напасти и беды.

Повествование занимает немалый временной период: с дореволюционных времен и почти до наших дней. Читая повесть, невольно вспоминаешь известную клятву: «Я буду говорить правду, только правду и ничего кроме правды». Автор предлагает: «Читай, смотри, думай. – Так было». Чётко и достоверно.

В том же ключе, ключе народной правды, написана и повесть-хроника «Когда расцветает сирень», в которой показана нелёгкая судьба женщины, великой труженицы, по сути своеобразное исследование жизни человека русского племени, прошедшего через трагические испытания и сумевшего сохранить в себе человека. Это таких людей видел русский поэт Николай Рубцов, когда его осенили строки стихов: «До конца, до смертного креста пусть душа останется чиста».

В том же ключе ведется повествование народной жизни и в относительно небольшой, но похоже, весьма важной для автора повести «Материн сундук». Суть её проста и одновременно многогранна: на день рождения матери, на её девяностолетие собираются близкие люди, когда-то ушедшие из дома-колыбели в большую жизнь. И вот теперь они собрались здесь все вместе, со своеобразным душевным отчетом.

«Что же мы сделали с нашим Полем, с нашей Землей, с нашей Жизнью, с нашей Родиной?! Кто за всё это в ответе? И, к сожалению, это трудное время продолжается, и мы со стороны наблюдаем, что происходит в нашей деревне, ждем когда в ней хорошо станет, но сами туда не едем жить».

И ещё одна цитата из повести.

«– Любовь к земле – это природное свойство каждого человека, как и любовь к близким и детям… Надо вернуться к земле, распахать и засеять поля, стыдно сказать, картошку за границей покупаем, и лучше, чем у нас, в Сибири, урожаев картошки, наверное, нет нигде». Так говорит один из героев повести – дядя Лёня.

Повесть «Материн сундук» – это осмысление сегодняшней жизни и жизни прошлых лет, народный анализ происходящего в стране. А народ, как известно, не ошибается.

В книгу вошли ещё две работы: «Пиво и Крабы» и «По пути паломника». Первая работа больше тяготеет к путевому очерку, а вторая поднимает вопросы веры, нравственности и смысла бытия. И в них, как и в предыдущих повестях, автор стремится показать, что народ сумеет перемолоть все тягости жизни, и на земле нашей станет светлее, теплее и лучше жить.

И к этому надо стремиться.

Альберт Гурулёв

Член Союза Писателей СССР с 1969 года.

К лучшей жизни

Любовь к истории народа берет начало от любви к истории своей семьи.

Родился Василий в деревне Белоусово Глуховского уезда Нижегородской губернии. Деревня раскинулась на берегу красивейшей реки Усты, что впадает в Ветлугу, а Ветлуга несет свои воды в Волгу.

С крутого холмистого утеса, или, как принято здесь называть это место, с угора, открывается бескрайняя панорама: спокойная Уста с ее берегами, поросшими соснами и елями, старыми ветлами, кустами шиповника и черной смородины, с чистыми песчаными отмелями, глубокими омутами. В пойменных заливных лугах сочный ковер разнотравья, множество больших и маленьких озер, заросших осокой и кувшинками, обилие разной рыбы.

Уста – один из самых больших притоков Ветлуги. Правый берег обрывистый, левый – луговой. Высокий берег местами разрезан глубокими ложбинами, выходящими на равнину. Вот между двух таких оврагов, на крутом берегу Усты, и приютилась деревня Белоусово.

У родителей он был четвертым ребенком. Мальчик рос крепким, здоровым и коренастым, его воспитали деревенский воздух, здоровая пища, свобода и приволье.

В раннем детстве он мог сводить на водопой лошадь, помочь отцу около дома, в огороде и в саду, и в рыбных промыслах, понянчить маленьких сестер, – все это поручалось Васе по мере детских сил. И все это развивало в нем практичность и ясность взгляда.

Славные места есть на Усте для уженья рыбы. Вася и его старшие братья, Яков и Борис, обнаруживали в себе азартных охотников. Рыболовство было их страстью. Легкая лодчонка уносила ребят с хлыстами на целый день, и родители не боялись, что их дети могут потонуть. В этом сословии не балуют детей: в порядке вещей, когда мальчонка семи лет верхом на лошади отправляется на сенокос, в лес за ягодой, грибами.

Сестра Анна управлялась по хозяйству, мыла полы, нянчила младших сестер Ольгу и Ираиду.

Деревня Белоусово исстари считалась рогожной деревней: люди в основном кормились рогожами. В каждой бедной семье был ткацкий станок. Из мочала ткали рогожное кульё, в которое затаривался древесный уголь, а также ткали специальное кульё для затаривания соли. Жители деревни по зимам ткали рогожу, а с весны до осени работали на полевых работах. Деревня была большая по сравнению с другими, здесь находилось более 120 дворов, из них больше половины были бедные, были и безлошадные. Урожаи были низкие. Своего хлеба у некоторых хватало только до Рождества. С весны и до осени уходили в «верха» на погрузку леса. Кормились на «воде»: сколачивали плоты, сплавляли по Усте до Ветлуги, а затем на Волгу.

В двух верстах от деревни, вниз по реке Усте, находилось поместье князя Юлия Ухтомского.

Поместья и вотчины на государственных Нижегородских землях возникли после изгнания ополчением Минина и Пожарского польских захватчиков из Москвы в 1612 году и избрания Михаила Романова на русский престол. После заключения Столбовского мира и Деулинского перемирия 1617–1618 годов.

Поместье было пожаловано князьям Ухтомским царем Михаилом Федоровичем Романовым.

После отмены крепостного права экономическое положение помещиков ухудшилось. Нужно было устраивать новые взаимоотношения с крестьянами и суметь заставить их работать на себя.

Земельная площадь владений Ухтомского составляла несколько тысяч десятин земли. В основном это были леса и луга, и только пятьдесят десятин было пахотной земли. Лес в основном состоял из сосны, берёзы, дуба, липы. Все луга расстилались по берегам реки. В половодье они заливались водой, и от этого среди лугов образовалось несколько небольших озёр, в которых водилась рыба. На ближних озёрах и по берегам реки паслись большие стада скота, а на озерной глади было много водоплавающей дичи. Озёра князь сдавал в аренду местным рыбакам. Возле усадьбы стояла водяная мельница на пять поставов, где крестьяне окрестных деревень размалывали свой хлеб. Поскольку мельница стояла на судоходной реке, то работала она не всегда. В начале апреля русло плотины разбиралось, через которое во время большой воды вверх по реке проходили пароходы с порожними баржами, а вскоре, гружёные углём, лесоматериалом, смолой, скипидаром и другими материалами, спускались вниз. В верхах также строились беляны, грузили их также тёсом, углём, строились грузовые плоты, клетки. Всё это проходило через русло плотины.

Коней у барина было немного, всего 5 голов, которые в основном были выездными, зато коров – больше 30 голов. Стояла паровая пилорама. Также у барина был собственный пароход и большая баржа. На пароходе летом он выходил на Ветлугу и по Волге спускался в Нижний Новгород.

Вот как в своих воспоминаниях Василий Терентьевич описывает помещичью усадьбу:

«На самом берегу реки, на высоком кирпичном фундаменте стоял барский дом. Дом был деревянный, двухэтажный, стены рублены из дуба и липы. Перед господским домом располагался липовый парк, который был обсажен березовой двухрядной аллеей. Внутри усадьбы площадью около пяти гектар был разбит сад, огород, вырыт пруд, построены кирпичные здания под коровник, свинарник, маслозавод.

Рядом с мельницей стояли пристройки для приезжих помольцев и рабочих мельницы. У въезда в усадьбу стояла баня «по-белому», напротив кузница. Вдоль изгороди, по направлению к реке, располагался птичник. За оврагом среди кужлявых ольх и берёз стоял большой длинный дом, разделенный на три части. В первой жил управляющий, в двух других жили рабочие. Это были в основном скотники, конюхи и другие работники. Прислуга и няни жили в барском доме, в комнате с отдельным входом. Дальше располагались амбары, каретники для хранения сельскохозяйственного инвентаря и транспорта, конюшня, скотный двор.

В лесу, за версту от усадьбы, был другой большой сад, в котором выращивалась клубника, виктория, красная смородина.

В трёх верстах находился кордон, в котором жила лесная охрана. Вокруг кордона буйствовали заросли малины. Кордон стоял на высоком берегу реки Усты в большой берёзовой роще. Ниже по склону, ближе к реке, рос массив орешника.

Все помещичьи земли, луга и леса находились как бы на полуострове, изолированные с трёх сторон водой, и только западная сторона от берега до берега на расстоянии полторы версты отгорожена полутораметровым штакетником.

Когда весенняя вода спадала, по реке начинался сплав леса.

В августе русло плотины снова закрывалось, ремонтировались береговые плотины. Лес, который оставался не спущенным, пропускали через лоток, для которого открывали специальный щит. Напор воды в русле был до трёх метров, уровень воды регулировался специальными затворами. На ночь ставились специальные рыболовные кошели, в которые спускалась рыба, так что к барскому столу ежедневно доставлялась свежая рыба.

На усадьбе было много цепных собак, которые охраняли лесные массивы, богатые грибами и ягодами, исключая доступ посторонних людей. Сколь ни строго было проникнуть в лес, но некоторым всё же удавалось. Подальше от усадьбы выламывали в заборе штакетник и проходили берегом возле реки. Крестьяне из других деревень переплывали на лодках, а то и вплавь.

Два раза в день собак спускали с цепей, и они бежали в лес. Женщины и ребятишки, напуганные собачьим лаем, бросались кто куда. Таким образом, собаки выгоняли из леса непрошеных гостей.

Возле собачьих конур вместе с собаками играли два медвежонка. Они забавляли барских детей. Их было трое: две девочки и мальчик. Когда медвежата стали подрастать, то стали уходить от дома ближе к мельнице, где стояли подводы приезжающих помольцев. Они вынюхивали продукты, которые были их лакомством, забирались в телеги и тут же потрошили продуктовые сумки, а то и утаскивали совсем. Медвежьи игрушки превращались в серьёзные приключения. Позже они стали уничтожать помещичьих уток и гусей. Барин рассерчал и вынес вердикт: медвежат застрелить.

В лесной даче проводились лесоразработки. Заготавливали берёзовую тюльку, дрючок, подтоварник, дрова, выжигали древесный уголь. На склонах южного берега реки рос дубняк, из которого гнули полозья для саней, ободья, дуги. Весь этот материал вывозили на пристань. Дрова вывозились на Земский химический завод, который стоял недалеко от пристани. Лесоматериал загружали в баржу, а потом пароходом сплавляли по Волге до Царицына и в Астрахань. После навигации баржа снова возвращалась на свою пристань. Так помещик-крепостник стал предпринимателем».

Дед Василия, Дементий, работал, как и все крестьяне, в деревне на рогожах, а зимой – у князя на сплаве леса. С мужиками, вязали плоты, весной спускали их на воду и сплавляли по Ветлуге и Волге до Нижнего Новгорода.

Дементий построил небольшой дом. Жена Полина родила ему пятерых сыновей. Сыновья подрастали, начали помогать отцу. Старший Андрей стал самостоятельно работать на мельнице. Петр и Сергей помогали матери по хозяйству, Терентий с Иваном были еще маленькими.

Через дорогу от избы Замысловых жил крестьянин Леонтий Корепин по кличке Лёва Бадуй. Так его называли крестьяне в деревне и за ее пределами. Лёва был неразговорчивый, скобаристый, жадный до всего. Были у него один сын Иван и дочь Клавдия. Хозяйство он вел крепкое. На дворе имелось две пары хороших лошадей, до десятка голов коров и молодняка, овцы, куры, гуси.

От этого скота земля удобрялась навозом, обрабатывалась и давала хорошие урожаи. Кроме своей подушной земли, Корепин обрабатывал бедняцкую землю и землю маломощных крестьян.

Полосы Корепиных знали старый и малый, они выделялись среди других. Были широкими, чистыми от сорняков и наливались большим колосом. Корепин нанимал постоянных батраков, мужчин и женщин. В страду для жнивы нанимали до двух десятков подённых работниц. Машин, за исключением веялки, не было. Всё обрабатывалось вручную.

Дом Корепины построили большой, двухэтажный. Внизу находились кухня, столовая, спальня. Зимой жили внизу, летом перебирались наверх, одну половину занимали сами, вторую сдавали квартирантам, сгонщикам леса, лесопромышленникам, приплывающим с лесом с верхов. Возле дома был сад, росли яблони, сирень. Ветки яблонь с годами разрослись и упирались в окна второго этажа.

С годами Леонтий стал часто болеть и постепенно отходил от дел, передавая их сыну.

Иван хватко держался за работу. Кроме сельского хозяйства, стал заниматься торговлей рогожей. Поставщиками рогожи были деревенская беднота и некоторые имущие хозяйства, которые вырабатывали рогожу у себя на дому из мочала Корепиных. Кроме того рогожу дополнительно закупал Иван на Воскресенском и Воздвиженском базарах.

Впоследствии рогожу ткали на Ивана Леонтьевича несколько окрестных деревень. Рогожу он отгружал и отвозил на своих и наёмных лошадях на станцию Ветлужская. Продавал спирто-заводчикам, которые занимались выжигом угля и заготовкой мочала.

На рогожах Иван Леонтьевич скопил немалый капитал. В одном доме стало тесно, вырастали сын Арсений и дочь Татьяна. Рядом Иван выстроил другой дом в несколько комнат и кирпичную кладовую. Дом разукрасил всевозможной резьбой. Крыша была покрыта железом.

Между двумя домами стал один общий двор, на котором расположились складские помещения, заполненные мочалами, мукой всевозможных сортов и другими продуктами.

Иван Леонтьевич был плотного телосложения, широк в плечах, носил длинную чёрную бороду, расчёсанную надвое.

Большинство жителей деревни зависели от Ивана Леонтьевича, а поэтому без отдыха, с понедельника до воскресенья, все семьи от мала до велика трудились день и ночь в пыли и сырости. При наступлении темноты работали при тусклом свете семилинейной лампы, а то и с лучиной.

Утром в воскресенье взрослые и ребятишки на санках свозили готовую рогожу к дому хозяина и становились в очередь для сдачи. Приёмку производил сам хозяин. В длинной узкой записной книжке записывал приход, тем самым открывая лицевой счёт. После этой процедуры взрослые приходили в склад и отбирали лубья мочала. Старались выбрать посуше, попрямее на следующую неделю. Снова становились в очередь для взвешивания, и снова открывался лицевой счёт и записывался его расход. Ребятишки развозили мочало по домам, а отцы или матери оставались для расчёта. Денежного расчёта не было. В основном за работу платили продуктами: мукой, крупой, чаем, сахаром, солью, а также керосином и даже мануфактурой. Это всё было на хозяйских складах.

Помещик Ухтомский был человеком не только грамотным, образованным, но и интересовался политикой. Выписывал всевозможные газеты, журналы, читал и запрещённую литературу. Напуганный революцией 1905 года и приближением империалистической войны, он решил избавиться от имения и уехать за границу. Но кому его продать? Окрестные помещики Лыков, Собакин, Львов, Колычев, занимая высокие государственные и военные должности, редко навещали или совсем не посещали удаленные от центра свои поместья. Там, в столице, они не хуже Ухтомского понимали ситуацию, которая назревала в стране. Другие помещики: Дуров, Грамотин, Засекин скверно вели хозяйство и еле сводили концы с концами. Его выбор пал на разбогатевшего Ивана Корепина. Он пригласил Корепина к себе в имение, показал ему свое хозяйство и предложил купить в собственность.

Иван Леонтьевич от неожиданности растерялся. Он всю свою жизнь смотрел на дом Ухтомского, как на храм, на несбыточную мечту, и вдруг он, Иван Леонтьевич Корепин, войдет в этот дом и станет здесь хозяином. И не только в доме, но и во всей округе, в полях, на реке, в лесу.

Всё поместье, движимое и недвижимое имущество Ухтомский продал Корепину. За проданное имущество получил огромную сумму денег.

После оформления сделки Ухтомский предупредил Ивана Леонтьевича: «Если сумеешь в ближайшие годы выработать оставшийся лес и продать то, что осталось заготовленным на берегу, – счастье твоё, не сумеешь – прогоришь. Время идёт к худому, неизбежна революция».

Он уложил в чемоданы, баулы и саквояжи ценные вещи и необходимую одежду, погрузил жену и детей на две подводы и отправился на пристань в село Воскресенское, оттуда на пароходе ушел вниз по реке Ветлуге на Волжскую пристань Козьмодемьянск. Дальше след его затерялся.

Отец Василия Терентий родился в 1874 году. Грамоты он не знал. Все детство и юность он работал с отцом и братьями на рогожах и на реке. Будучи в солдатах, научился кое-как читать и писать. После службы в двадцатипятилетнем возрасте женился на молоденькой бедной девушке, звали ее Пелагея, все ее приданое было только то, что одето на себе, а у него вещевой мешок да солдатское обмундирование.

Жену Терентий привел в отцовский дом. Стали они жить вместе с братьями: Андреем, Петром и Сергеем. Трое были женатые, а Петр был от роду хромой, так и остался он не женатым на всю жизнь. Позже он стал жить вместе с братом Сергеем.

Изба была небольшая, низкая. Окна были почти до самой земли, крыша покрыта соломой. Хозяйство состояло из одной коровы, больше никакой животины не было.

Решили молодые идти в батраки к Корепину. Год они проработали вместе. Потом родился сын Яков, пришлось Пелагее уйти опять в семью. Старший брат Андрей отделился, приобрел маленькую избушку. Отштукатурил ее изнутри и снаружи глиной. Так в ней и жил со своей семьей, потом постепенно стали строить другую избу.

Терентий тоже задумался, как бы им приобрести свою избу и на какие средства, средств-то нет. Пелагея три года со слезами жила в семье деверя, у которого уже было двое детей. Семья Андрея стала увеличиваться. Их стало пять человек, и у Пелагеи родился второй ребёнок. В избе стало тесно.

Хозяин, Иван Леонтьевич, посочувствовал плохому положению своего работника, как-то позвал его к себе в дом и стал говорить ему:

– Знашь что, Тереха, пора табе обзаводиться своей хатой, у табе начинает копиться семья. Нонче же подыскивай подходящую избёнку, помогу деньгами. Перевезём, а поставить подсобят братья.

– Нне-эт, не хочу, Иван Леонтьевич, залазить в кабалу.

– Погодь, жив будешь, отбатрачишь. Пошто вам ютиться в курене всем кагалом.

Воспротивился Терентий поначалу, но делать было нечего, и согласился. Строиться стал на одной усадьбе с братом. К осени построили небольшую избёнку в три окна. Огорода возле избы не было. Где-то в конце дворика, на гумнах, прокопали несколько грядок. Навозу не было, удобрять землю было нечем, оттого и не росло там ничего.

Семья Терентия копилась. К 1910 году в ней стало пятеро детей. Родилась сестра Ольга. В семье подросли старшие дети – дополнительные работники. Одному было десять лет, второму семь.

В школу детей не отправляли, потому что нужно было работать, добывать пропитание семье. Старшим братьям Якову, Борису и сестре Анюше так и не пришлось учиться в школе.

Работали они на рогожах день и ночь, а расчёта с хозяином не знали. Всё время были в долгу. Коровы не имели. К 1914 г. в семье стало четыре дополнительных работника. Васе исполнилось шесть лет, и его тоже стали приучать к рогожам. К этому времени родилась сестра Ираида.

Пастухи прогнали стадо по деревне, но Замысловым некого было встречать, корову они еще не завели. Пелагея со старшими детьми путала рогожи. Над деревней нависла черная туча и, кажется, ждала, когда крестьяне спрячутся в дома. Стало темно, хотя солнце еще не закатилось. Терентий с тревогой поглядывал на небо и прибавлял шаг. Но дождь настиг его перед самым домом. Поднявшись на крыльцо, Терентий снял рубаху и удивился, что за такое короткое время успел промокнуть до нитки. Из дома выскочила Пелагея:

– Дождя не бачил, что ли? Заходь в хату, – раздраженно произнесла она.

В сенях Терентий надел сухую рубаху, сменил штаны и вошел в избу. Посреди избы на столе тускло горела керосиновая лампа. Кучи разлохмаченной рогожи лежали на полу, младшие детки ползали с веселым смехом здесь же, мешая старшим плести крапивные кули. Терентий посмотрел на жену. Она с несчастным видом сидела на лавке, занимаясь своей работой. Спина ее согнулась и ссутулилась от бесконечной работы. И оттого она, наверное, выглядела еще более несчастной. Почему-то Терентию стало жалко ее и своих детей. Целыми днями они работают от зари и до темна, а для чего? Только лишь с одной целью, чтобы как-нибудь прокормиться семье. И то хлеба вволю не ели, молока не пили. Неужели они не достойны лучшей доли? Он сел на лавку:

– Сынок. Подь сюда.

Прибежал Вася, уселся отцу на колени:

– Вот вишь, сынок, как мы живем. Все работае и работае. Хочешь лучшей жизни?

– Дюже хочу!

– Тогда надо учиться. Табе уже скоро семь будет. Старшие твои не смогли грамоте учиться, а ты сбирайся в школу. Учиться табе надо за троих, да и за сабе еще. Но знай, будешь лодырничать, пороть табе буду от всей души. Будешь учиться?

– Буду.

– Правильно, сынок. Что мы, хуже других?

А потом заболела его младшая сестренка Ираида. Укрывая потеплей жалобно плачущего малыша, мать надрывно приговаривала:

– Не плачь, родненькая, ну нема молока, кончилось. Пойду сейчас клянчить. Кормилица наша дай Бог смилостивится.

Она положила на крышку сундука дочку. Взяла с подоконника алюминиевую кружку, вытерла ее передником и в нерешительности замерла, как бы размышляя, куда ей пойти.

– Вася, посиди с сестренкой, я сбегаю к соседке, поклянчу молока. День ничего не ест ребенок, наверное, корь. Побудь с ней. Я щас приду.

Мать накинула подшалок поверх зипуна и вышла. Ираида перестала плакать и только шевелила губами.

Вернулась мать, со стуком поставила кружку на подоконник.

– Не дали, – понял Вася.

Он увидел на щеках матери слезы, ее губы дрожали.

Услышав мать, Ираида захныкала громче, но плакать по-настоящему у нее не было сил.

Пришел отец, узнав о случившемся, молча взял кружку и вышел. Вскоре вернулся с полной кружкой молока.

– Откуда? – удивилась Пелагея.

– Корепины пожертвовали.

Увидев молоко, Вася почувствовал голод, но он понимал, что молоко не для него.

Мать поставила кружку на печь, подогрела молоко и напоила дочку.

* * *

До школы Вася дружил с соседскими ребятишками: Колей Гусевым и Ваней Суровиковым. Часто у них засиживался допоздна. Эти семьи жили богато. Имели коров и лошадей.

У Коли были дедушка Тимофей и бабушка Устинья, она всегда ходила согнувшись. У Иванка – дедушка Николай и бабушка Аксинья. Они были для Васи добрыми, иногда накормят и еще домой дадут то кусок пирога, то ватрушки. Отец за это его ругал, а иногда, когда был в плохом настроении, даже хлестал двоехвосткой.

Когда дедушка Тимофей помер, у Гусевых были поминки. Вася с матерью сидел за столом на обеде. На столе в чашке была наложена горчица, он знал её, но старшая сестра Леньки Кирилова, Парунька, думала, что там мёд. Поддела целую ложку – и в рот. Из глаз слезы, язык обожгло, бросила ложку, заревела, стала плеваться и выбежала из избы. Вася с Ленькой побежали следом за ней.

В школу он пошёл записываться один. Учительница была пожилая. Серафима Александровна. Спросила Васю, как его звать, как фамилия, сколько лет. Он все рассказал. Учительница записала его фамилию в тетрадь и сказала, чтобы завтра приходил учиться. Он прибежал домой и с большой радостью сообщил:

– Мама, я в школу записался, учиться буду.

Мать его похвалила:

– Молодец, сынок, правильно зробил.

На следующий день мать надела на него новую розовую рубаху и новые штаны. Вместо пояса повязала тряпочку. Босиком, без картуза пошел Вася с ребятишками в школу. В классе учительница дала им по тетрадке и карандашу. Учили буквы, писали палочки и крючочки.

После занятий Вася с Колей и Ваней побежали домой по угору, задней улицей, там встретили гусей, испугались, а когда от них убегали, Вася потерял тетрадку и карандаш. Пришел домой со слезами, мать спросила:

– Кто тебя обидел?

– Гуси нас напугали, и я потерял тетрадку и карандаш.

На второй день пошли в школу с матерью. Мать рассказала о случившемся. Учительница дала ему новую тетрадь и карандаш и сказала, чтобы больше не терял. Буквы и цифры он освоил легко, помогали ему отец и старший брат Яков, хотя они в школе не учились.

В школе Вася впервые узнал о Сибири, в своем дневнике он вспоминал:

К нам в деревню приехала Федора Васильевна Кучумова. У нее был сын Шура. Жили они в Сибири, на золотых приисках, в поселке Бодайбо. Отца у него там убили грабители. И они из Сибири приехали в Белоусово.

Вскоре Шура Кучумов появился в классе, его посадили со мной за одну парту. Шура был на один год старше меня. Он был худощавый, узкоплечий, с густой щеткой черных кудрявых волос. Грамоту за первый класс он знал хорошо, иногда помогал мне. Жили они рядом со школой, возле моста. После уроков я часто заходил к нему домой. У них на полках стояло много книжек. Нет, наверное, на свете такого мальчишки, которого не манили бы далекие страны и неведомые края, и я с упоением слушал рассказы Шуры о сибирских таежных просторах, об отце, о золотых приисках. Его отец любил тайгу и книги. Летом ему не сиделось дома, и он уезжал в глухую таежную деревушку и там работал старателем в артели.

Высоко подняв кудрявую голову и раздувая щеки, Шура рассказывал, как отец с товарищем, идя по тайге, вдоль ручья, наткнулись на медведя. Тот задрал изюбра и забросал его ветками, а тут незваные гости. Медведь взревел и бросился на них. Отец успел только выхватить топор из-за пояса, но товарищ сорвал с плеча винтовку и уложил зверя. Долго они не могли прийти в себя от той встречи.

Всякий раз, когда речь заходила о жизни за Уральским хребтом, глаза Васи загорались, и он с особым вниманием и интересом слушал собеседника и тут же задавал вопросы:

– Не, не, ты погоди, послухай сюда, – перебивал Вася, – а живут хрестьяне где, чем питаются?

– Лесу там никто не считает, бери и руби дома, строй новую жизнь. В тайге зверя богато, да и зверь-то непуганый, чуть ли не ручной. Реки кишмя кишат рыбой. Край богатый, только жить вот там некому.

– А как же добраться туда, в эту счастливую страну? – любопытствовал Вася.

– Крестьяне уже много лет едут на восток, на сибирские просторы, даже пошли за Байкал и на Амур-реку. А теперь туда и железную дорогу проложили. Переселенцам государство помогает добраться, дает ссуды и пособляет обжиться на новом месте. И большинство тех, кто покинул старые свои хаты, разбогатели, построили себе большие усадьбы и живут припеваючи.

– Вот это да! – восхищался Вася. – Дюже гарная страна.

Потом немного подумав, спросил: «А ты не свистишь, паря?»

Шура в ответ весело рассмеялся, и они стали вместе читать книги. Дружба с Шурой на долгие годы привила Васе любовь к книгам.

Недолго пришлось сидеть с Шурой за одной партой, вскоре его перевели во второй класс, а Вася проучился четверть, и больше его в школу не отпустили. Нужно было водиться с Ираидой, да и зимой не в чем было ходить. Так и закончилась их дружба.

Он сидел у окна, наблюдал за улицей и ждал, когда окончатся уроки в школе. Ковырял пальцем намерзшие на стекле льдинки, но делал это осторожно, чтобы не треснуло стекло, иначе мать или отец выпорют. А на улице разгулялась непогода. Шел снег, валил крупными хлопьями, укрывая серебряным покрывалом улицу, оседая на крышах домов, на реке.

Его товарищи, Ваня с Колей, иногда после уроков заходили к нему, но чаще бывал Ленька Кирилов. Он снимал у порога катанки, доставал из тряпичной сумки книги и показывал, что они изучают в школе. Вася дома читал, писал, решал задачи. Из школьной библиотеки Ленька приносил ему книги Андерсена, Пушкина.

Учился Вася работать с рогожей. Яков с Борисом соткут рогожу, а Вася серпом отрезал гуж. Потом начинал сучить гужи, делать уток, связывать их, позже его научили принимать иглу с утком.