Текст книги "К лучшей жизни (сборник)"

Одна молодая женщина подошла к столу, загнула сзади шубу и сарафан, наклонилась и показала свой зад президиуму. Потом повернулась к ним лицом и сказала:

– Вот вам где картоха.

После чего пошла и села на свое место.

Так они в этот вечер ничего не добились. Женщина была беднячка, и у нее была куча детей. Конечно, про неё и не стали бы докладывать выше, но работники сельсовета понимали, что она агитировала против заготовок не от своего имени, а от зажиточных крестьян.

«На бедняцких собраниях мы выявляли зажиточных, имеющих нетрудовые доходы, таких людей подводили под твёрдое задание: им надо было рассчитываться с государством зерном, картофелем, льном и другими продуктами сельского хозяйства. Так в деревне Высоковка было выявлено до десятка таких хозяйств. Это были Боковы, Рыбаковы, Мельниковы, Скнарь и др. В деревне Копылово – Милковы, Мясниковы.

После решения бедняцкого собрания мы сразу же шли вручать извещения о твёрдом задании и производили опись имущества. Конечно, мы этим самым допускали перегибы, но быстро это поправляли. Сразу же наутро оформляли решение исполкома сельсовета, на которое делали ссылку при выписке извещений о даче твёрдого задания, фактически же собирали исполком гораздо позднее. Таким образом, каждому твёрдому заданию давали выписку из несуществующего решения исполкома сельсовета. Придя с этим извещением о даче твёрдого задания и выпиской из решения исполкома сельского совета в райисполком, работники эти документы быстро утверждали и предлагали крестьянам немедленно выплачивать».

При описи имущества были случаи, что и описывать было нечего. Тогда тщательно искали, обнаруживали во дворах ямы, засыпанные зерном, картофелем и другим имуществом. Или были такие случаи: производили опись имущества, сундуки опечатывали, ключи забирали с собой, а когда наутро приезжали на подводах, то заставали только пустые сундуки, хозяева ночью исчезали неизвестно куда.

Задания давали такие, что при полном его исполнении в крестьянском хозяйстве не оставалось ни зерна, ни продуктов. Тогда к изъятию подлежал скот, лошади, дома и другие постройки. Всё конфискованное имущество передавали колхозникам.

Коллективизация в начале 1933 г. была завершена. Сельскохозяйственные поставки проходили успешно, выполнение финансового плана было завершено.

Работа в сельском совете для Василия являлась хорошей школой, и он поставил вопрос об освобождении его от этой работы, чтобы уйти обратно в свой колхоз бригадиром. В райкоме партии его предложение одобрили, но в то же время сообщили, что их с женой в ближайшее время готовят к отправке в советскую партийную школу.

Бригадир колхоза в то время не являлся освобождённым. За четырьмя бригадирами были закреплены лошади, на которых они работали наравне с остальными колхозниками. Сами выполняли норму, потом проверяли, как другие выполняют. К утру нужно сделать сводку для правления, составить пятидневный перечень работ. Один раз в неделю проходила партийная учёба, а также разные заседания и собрания.

Все колхозники довольны были колхозной работой. Организованы были детский сад и ясли, которыми заведовала его жена. Колхозная жизнь их удовлетворяла, дом был очень хороший, светлый. Жить бы и радоваться, но такая жизнь недолго была.

«Колхоз постигло новое несчастье. 6 июля в деревне возник пожар, который уничтожил 60 дворов. День был жаркий. Весь народ был на сенокосе. Некоторые были за 5 километров от деревни. Пока ехали, деревни уже не стало, большинство остались, в чём были одеты. Я со своей бригадой работал возле деревни, как только появился первый дым, сразу же бросились бежать. Дом, который загорелся, был под соломенной крышей, солома сразу же полетела на другие дома. Рядом были детские ясли, там было более 80 детей. Бросились все спасать детей. Грудных детей клали на простыни и выносили, спасли всех.

Наехало множество пожарных машин из других деревень, но ни одна не могла оказать помощь. Вся деревня была охвачена пламенем. Каждый побежал спасать свой дом, вернее не дом спасать, а что-нибудь вытащить из пылавшего дома».

Дом Василия был на другом конце деревни. Когда он прибежал, дом уже горел, но благодаря тому, что под домом была каменная кладовая, кое-что удалось спасти. В кладовой была хорошая одежда, и то, что было в доме, кое-что успели выбросить в окна. Такие кладовые спасли одежду многим людям, кладовых в деревне было шесть, и все они на лето заполнялись сундуками.

За два часа 60 колхозников лишились своего крова.

Случись это несчастье не при советской власти, не при колхозе, что бы могло получиться с большинством погорельцев? По миру бы пошли. Всю жизнь из нужды не вышли бы.

Советская власть не оставила в беде колхозников. Всем выплатили страховую сумму. Колхоз также получил страховую сумму за колхозные постройки.

Вопрос встал: как быть с жильём? 60 семей погорельцев. Оставшиеся сорок домов всех погорельцев вселить не смогут. Некоторые стали переоборудовать под жильё бани, овины, сараи. Другие покупали на стороне частные и кулацкие постройки. Василию за его часть дома государство выплатило 750 рублей, на 500 рублей продали кирпичные постройки. Предложили купить кулацкий дом в другом сельсовете, за 19 километров от их села. Дом понравился: большой, новый, на две половины, купили за 350 рублей. Перевезли его быстро. Этому посодействовал райком партии, потому что они должны были ехать на учёбу.

Несмотря на большие трудности с уборкой урожая, строительство домов шло организованно, быстро.

К началу зимних холодов все погорельцы перешли в свои дома. Замысловым жить в новом доме не пришлось. Перед самым Новым годом их отправили в командировку на учёбу в Арзамасскую советскую партшколу.

Детей, Роберта и Галину, отвезли к Матрене, матери Анастасии, а сами уехали. С 1 января 1934 г. началась учёба. При школе была небольшая комната, куда их и поселили.

Учёба Василию давалась легко, кроме предмета политэкономии, чего нельзя было сказать про Анастасию. Ей учёба давалась плохо. С одной стороны – малограмотность, с другой – она беспокоилась об оставшихся детях. Всё это влияло на учёбу. Она несколько раз ставила вопрос перед дирекцией школы, чтобы ее отослали домой, но школа не могла изменить решение райкома партии и оставила ее на учёбе. С большими трудностями она проучилась три месяца и добилась все-таки своего. Её отчислили и откомандировали, как неспособную к учёбе.

Школа была на самообслуживании. Топливо заготавливали силами курсантов, для этого ходили пешком в лес за 10–15 километром, пилили дрова, складировали, потом грузили подводы и вывозили их к школе. Также было большое подсобное хозяйство, на котором выращивались овощи и картофель. В коровнике стояло два десятка коров, за которыми ухаживали наемные лица, а сено заготавливали курсанты.

Несмотря на занятость учёбой в школе, Василий по командировке райкома партии выезжал в сельские советы для мобилизации денежных средств на зиму. Он трижды побывал в командировке в селах района.

Через год он закончил партшколу. Несмотря на то, что школа была с политическим просветительским уклоном, райком партии рекомендовал использовать его на работе в должности председателя колхоза. Он получил назначение в колхоз «Заветы Ильича». Колхоз по экономическим показателям был средний. Тягловая сила в хозяйстве была крепкая, обеспечена сбруей, упряжью. В хозяйстве была мобилизованная маслобойка, которая давала денежный доход, также колхоз содержал перевоз через реку.

Сельскохозяйственной техники не было, кроме одного трактора, который обслуживал колхозы всего сельсовета во время молотьбы. Все полевые работы проводились на лошадях.

На территории колхоза был сельсовет, почта, магазин, сберкасса, сельпо, медицинский пункт, школа и церковь.

По приходу Василия в колхоз все полевые работы были уже закончены, за исключением молотьбы и обработки льна, который был ещё не стрижен.

Лен в районе был основной культурой. Все женщины занимались обработкой льна, начиная с весны, льнообрабатывающих машин не было, все операции производились вручную, готовое льноволокно сдавали государству.

Когда Василий был членом исполкома сельсовета и делегатом районного съезда Советов, ему было поручено провести собрание на сельских пунктах с отчётом о работе съезда Советов.

Церковь, которая стояла на территории колхоза, была закрыта. Райком поручил Замыслову провести среди населения агитационную работу для того, чтобы снять с церкви колокол: стране в то время требовался металл. Он собрал народ на площади возле храма и объяснил людям создавшуюся ситуацию, из населения никто не возражал. Только из толпы кто-то несмело спросил:

– А как его снять?

Колокол висел на высоте 40 метров.

Василий оглядел еще раз собравшихся и сказал:

– Руководить этой работой поручим колхознику Топанову.

Демьян Топанов работал плотником, рубил колхозную ферму, дома, бани. Был безотказный мужик: если его просили помочь односельчане, никому не отказывал. Обычно он ходил в грубой льняной рубахе, шароварах, за поясом у него всегда был остро отточенный топор. Это был его основной инструмент, он им дорожил и всегда держал его в надлежащем состоянии. Наравне с достоинствами был у него один существенный недостаток: любил Демьян выпить. Про таких людей обычно говорят в народе: золотые руки, но глотка луженая.

Установили на перила колокольни бревна вплотную под края колокола, потом освободили хомут от уха, за которое был подвешен. Когда колокол сел на бревна, при помощи ломов легко скатили за перила. При падении он не разбился, задача стояла в том, как его разбить. В это время нашлось много охотников развить свои мускулы: кто кувалдой, кто гирями всё же разбили на посильные части для лошадей. Организовали несколько подвод и увезли на Левинский литейный завод.

Церковь приспособили под зернохранилище.

Не забыли и про погосты, железные ограды могил были разобраны и увезены в кузницу. Железо было хорошее для поделки подков, ремонта телег и различного инвентаря.

Пришла осень. Весь народ на лугах, на уборке льна. Лён на строгом учёте в райкоме. Проведены пробные выходы из центнера тресты на процент готового волокна, но руководство района установило твёрдый план сдачи волокна, не с центнера тресты, а с посеянного гектара.

Всю зиму женщины обрабатывали лен в банях, на ручных деревянных льномялках.

В феврале подвели итоги выполнения плана по сдаче государству льна. План был не выполнен не только по колхозу, но и по району. Сдавать было нечего, куда девался лён? Растранжирили. Этого не должно было быть. В чём дело? Уполномоченный при сельсовете Павел Андреевич Дудаладов к этому времени стал третьим секретарём райкома партии.

Председателей колхозов стали по одному выдергивать в район, дошла очередь и до Замыслова. Вызвали на бюро райкома. Стали разбираться. Василий никогда не позволял себе в собственных бедах винить кого-то кроме себя самого. И в том сказывался характер мужчины, привыкшего к лишениям с детства.

Он чувствовал в те минуты внутреннюю потребность выговориться, не старался себя выгораживать. Говорил убийственно голую правду, которая наболела в душе, поступал, как положено старому коммунисту, когда с ним говорят о жизни и работе всерьез. Говорил об отсутствии машин для переработки льна, нехватки тракторов, о ручном труде и пьянстве колхозников. А Павел Андреевич Дудаладов вдруг спросил тихо, но внятно:

– У всех сегодня такие трудности, так чего же вы план сдачи льна государству провалили?

– Попробую объяснить. Что-то упустил, должно быть. Какую-то существенную мелочь… Во всяком случае, старались, работали. Может, бригадиры где-то недосмотрели, может, кладовщики украли.

В его голосе прозвучали нотки обиды.

– Здорово! – возмутился первый секретарь. – Так отвечать-то нынче ты должен? Ты! Ведь ты, Василий Терентьевич, руководил людьми, так на кого обижаешься?

На бюро выявили, что виноват председатель колхоза. Дудаладов пытался защитить председателя, но первый секретарь был неумолим. Бюро вынесло решение: «За срыв выполнения плана льно-заготовок председателя колхоза Замыслова В. Т. из кандидатов в члены партии исключить, снять с работы и отдать под суд».

Вечером Василий вернулся из района. Он утром никому не сказал, уезжая в город, что на бюро райкома будет рассматриваться его дело.

– Твой вернулся, – проговорила Матрена, выглядывая в окно.

Дверь распахнулась, и Василий ввалился в дом.

Анастасия покачала головой. Сразу заметила, что муж сильно выпил. Это видно было по тому, как он открыл дверь, по весело блестевшим несчастным глазам, по тому, как он выложил на стол привезенные из города гостинцы, снял пальто.

Он подошел к Гале, спавшей в бельевой корзине, и наклонился над ней.

– Да не дыши ты на нее, – заворчала Анастасия.

– Ничего, пусть привыкает, – весело сказал Василий.

– Садись обедать, наверное, пил и не закусывал.

– Да! Это, действительно, так и было, – сказал Василий, усаживаясь за стол. И тут же уронил ложку в тарелку, забрызгал супом пиджак.

– Ох, и сильно ты клюнул сегодня, – с раздражением сказала Анастасия. – С какой это только радости?

Он отодвинул тарелку.

– Да, кушай ты, – сказала жена.

– Вот что, дорогие, – негромко сказал Василий. – Есть у меня новость. Сегодня рассматривали мое дело, и все решилось: сняли с работы и отдали под суд, но это еще не все, из кандидатов в члены партии меня тоже исключили.

Мать и дочь переглянулись, потом Матрена сказала:

– Вот так дела.

Анастасия присела на лавку, вытерла руки о передник:

– Повод, чтобы выпить, основательный, ничего не скажешь. Дальше-то что делать думаешь?

– В суд пойду, я вины за собой не чувствую.

Решение райкома партии опубликовали в районной газете, оно заняло всего четыре строчки. Газеты разнесли по всем колхозам.

Вскоре состоялся суд. Судья вынес приговор: принудительные работы сроком шесть месяцев председателю, один год кладовщику, полтора года бригадиру.

Казалось бы, на том можно и согласиться, но Василий вины перед собой и колхозниками не чувствовал. Делал всё по закону. Получил на руки приговор народного суда, послал кассационную жалобу в краевой суд. Суд серьёзно подошел к этому вопросу и вынес свое решение: «За отсутствием виновности председателя колхоза и кладовщика приговор районного народного суда отменить».

Бригадиру установили меру наказания: вместо полутора лет – два года.

Позже Василий разобрался, оказалось, во время посевной кампании бывший председатель колхоза допустил бесконтрольность в работе бригадира, который сделал заниженные нормы высева льносемян, что и отразилось на урожае.

После решения областного суда Василий сразу же пошёл в райком партии, там же написал заявление, к которому приложил вырезку из газеты об исключении из кандидатов в члены партии с просьбой о восстановлении.

В начале марта 1935 г. в районе проводилась вербовка на постоянное место жительства в Сибирь, в Иркутскую область.

Дудаладов пригласил Замыслова в райком. А тут как раз на беду заболела Галя, и Анастасия попросила Василия попутно заехать к матери в деревню, чтобы она пришла к ним на некоторое время.

Василий вошел в кабинет, Павел Андреевич встал, поздоровались.

– Василий Терентьевич, все знают, что случилось. Но надо жить дальше. Предлагаю тебе с семьей завербоваться в Сибирь.

– В Сибирь?

Василию вспомнились детские рассказы Шуры Кучумова о Сибири. Как тогда он хотел посмотреть эту сказочную землю. И вот представился случай. Но он тут же встрепенулся и в упор посмотрел на секретаря:

– А люди что скажут? Сбежал.

– Люди, они поймут, а не поймут, так забудут. Самое главное, живи по совести и без оглядки на злые языки.

Василий согласился. Как только он вышел из кабинета, Дудаладов тут же позвонил по телефону вербовщику Михаилу Фурманову и рассказал, каких людей он ему подобрал.

По приезде домой Василий рассказал жене о разговоре в райкоме.

– В Сибирь? В Иркутскую область? Это ж где така? – недоумевала Матрена.

– Где-то за Уралом, – ответила Анастасия. – Жилплощадью-то хоть обеспечивают?

– Обеспечивают и еще подъемные дают в размере двухмесячного оклада. И скотину с собой везти можно. Завтра поедем с тобой в переселенческий комитет. Будем разговаривать. Что и как.

Василий пошарил по карманам, достал сложенный листок и прочитал.

– К товарищу Фурманову поедем. Во как! Почти что Чапаев. Переселенческий билет получать будем.

Положив листок обратно в карман, он взглянул на тещу и с задорной искоркой в глазах спросил:

– А вы, мама, в Сибирь с нами поедете? Отдельную комнату, лучшую вам отдадим, – сказал Василий.

– Упаси Бог. Вам там самим бы жилье дали. Дадут какой-нибудь домишко, какой самим не нужен.

– Все равно, мама, комнату вам выделим.

Матрена села за стол, подперла щеки кулаками, сказала:

– Нет! Никуда я отсюда не поеду. Помирать здесь буду, а вы, молодые, попробуйте счастья на новых землях. Я слышала, у нас в деревне говорили, кто уехал, дюже хорошо устроились на новых местах. А некоторые обратно возвернулись, не понравилось. Да гутарят: оттуда еще и не пущают, рабочих там не хватат.

– Рабочие руки они везде нужны, хошь в Сибири, хошь здесь. Работать не будешь, везде плохо будет и тебе, и детям твоим.

В переселенческом комитете они нашли Михаила Фурманова. Он пригласил их к себе в кабинет и долго рассказывал об условиях поездки и проживания на новом месте. Замысловы заполнили соответствующие документы и анкетные данные. Здесь же им выписали переселенческий билет. В билете было указано: Иркутская область, Заларинский район, колхоз «Доброволец». Они стали готовиться к отъезду в Сибирь.

Нужно было еще передать колхозные дела. Райком нового председателя не прислал, а пришло указание: колхоз временно передать счетоводу Егоровой. Два дня передавали хозяйство. Не успели передать, как следом прислали нового председателя Сергея Петровича Попова.

Надежда Егорова спросила:

– Василий Терентьевич, какая-то неразбериха и суета в колхозе. Вы, наверное, скоро уезжаете?

– Да, Наденька, через два дня!

– Вас очень жалеют колхозники.

– Чего жалеть, новый председатель человек хороший, партийный. Мы с ним в партшколе вместе учились. Сработаетесь. Вот мне до отъезда нужно решить вопрос с продажей дома. Нашлись покупатели, готовые купить дом за 3500 рублей, но в рассрочку на два года. Я согласился. Ты поможешь мне в этом деле?

– Да я с удовольствием, даже можете не беспокоиться, Василий Терентьевич.

Весенним утром, 10 марта, погрузив вещи на подводы, поехали на станцию «Ветлужская». Там из двух районов формировался специальный эшелон для Заларинского района. Были оборудованы вагоны для семей, отдельно для имущества и скота.

Сопровождать переселенцев в Сибирь было поручено Дудаладову, а руководил эшелоном Михаил Петрович Фурманов.

Василий сидел в вагоне у окна и, как в детстве, занимался своим любимым делом, ковырял ногтем льдинки на стекле. Он смотрел и не мог насмотреться на раздольные Сибирские равнины, сменяющиеся дремучей тайгой, на небо, голубое и чистое.

«Условия в пути были хорошие, организовано бесплатное питание. Дважды делалась остановка для профилактики, и в это время была организована баня. Выводили на прогулку скот.

На станции Ачинск Красноярского края от эшелона отстали три мальчика, в их числе оказался наш сын Роберт, в то время ему было семь лет. В Красноярске эшелон был задержан для наведения справок о месте нахождения детей. Нам сообщили, что их уже нашли, они находились у дежурного по станции Ачинск. Эшелон пошёл дальше. Жена осталась в Красноярске встречать детей, которых обещали посадить на первый проходящий поезд».

* * *

Эшелон подходил к станции Залари. От переезда за несколько сот метров видна была станция, а площадь, прилегающая к ней, была заполнена народом. Здесь же стояли подводы и автомашины. Паровоз всё медленнее и медленнее двигался по рельсам и как бы замер на одном месте. Вагоны сделали резкий толчок и остановились. Заиграл духовой оркестр. Только тогда все узнали, что вся эта многолюдная публика прибыла встречать эшелон с переселенцами.

Начальник эшелона, вербовщики, сопровождающий и старшие вагонов направились к встречающим. Начальник эшелона подошёл к председателю райисполкома и доложил о прибытии переселенческого эшелона с таким-то количеством семей.

Состоялся торжественный митинг, посвящённый прибытию первого эшелона переселенцев в Восточную Сибирь.

Председатель райисполкома дал команду председателям колхозов познакомиться с главами семей. Колхозы заранее уже были извещены, сколько семей едет в их колхоз, знали их фамилии.

Началась перекличка. Каждый глава семьи, услышав свою фамилию, подходил к своему председателю. Разговор начинался с того, кто чего везёт, сколько требуется подвод и т. д. За определённой семьёй закрепили ездовых. Вскоре послышались выкрики ездовых. Василий услышал свою фамилию, ее назвал молоденький колхозник – ездовой Миша Ленденёв. У него было три подводы. Подъехали к вагону для выгрузки имущества. Весь багаж был в упаковке, поэтому весь скарб уместился на трех подводах, туда же положили и маленького телёнка, корову привязали к последней телеге. К вечеру станция опустела. В ближние колхозы семьи сразу же развезли на подводах, а тех переселенцев, которые ехали в дальние колхозы, увезли с вокзала в районный центр, где было подготовлено специальное помещение.

В село Тунгуй, где располагался колхоз «Доброволец», ехало 12 семей, в том числе и семья Василия Замыслова. Каждой семье была подготовлена натопленная квартира, подготовлен горячий обед. Возле каждой квартиры лежали сложенные в поленницу, колотые дрова, подвезен корм для скотины. Василий вошел в избу, у печки наложены дрова, рядом – ведро с водой и мука в мешке, лампа на столе, возле стены нары, скамейка и табуретка.

Анастасия, оставшаяся в Красноярске, дождалась отставших ребятишек и первым же поездом приехала в Залари, к вечеру была уже в колхозе.

«Наутро для всех семей истопили бани. Одним словом, районное руководство для встречи предусмотрело всё, чтобы создать все условия жизни на новом месте. Баню для нашей семьи истопили у старого чабана. В бане были только что объягнившиеся овцы с ягнятами. Ведро с горячей водой и ведро с холодной. Вот так баня. Тут не столько можно вымыться, сколько замараться. Анастасия раздела ребятишек, сама не раздевалась. Вымыла их маломало в тазике, надела на них чистое бельё, на этом и закончилась баня».

Василий распаковал багаж. Установил обстановку, которую привезли с собой, и первую ночь ночевали как дома.

Наутро всё же пришлось истопить баню у председателя колхоза. Из всей деревни у него была единственная приличная баня. В их семью был приписан учитель – чуваш, Еремей Прокопьевич. Мыться в бане у председателя он не стал, а ушёл в районную баню, благо, что расстояние до района было небольшое.

Сопровождающий их Дудаладов квартировать остановился у Замысловых. Отчитавшись перед районным начальством, объехал все колхозы, проверил лично, как была обустроена каждая переселенческая семья. В колхоз, где будут жить Замысловы, Павел Андреевич приехал через три дня, обошёл каждую семью, лично ознакомился с бытом переселенцев, не доверяя тому, что говорили вербовщики.

Перед отъездом его на родину в доме у Замысловых устроили прощальный вечер. Пригласили председателя, бригадира, и ещё пришли несколько человек переселенцев. Приехал и начальник эшелона Михаил Петрович Фурманов. Выпили, конечно, за благополучный приезд в новую колхозную семью – «обмыли». Павел Андреевич Дудаладов поздравил переселенцев, пожелал им счастливой жизни на новом месте и на память в знак дружбы подарил Василию семейное фото, которое у них в семье долго хранилось как семейная реликвия.

Кто где должен работать, правление колхоза уже заранее определилось. Василия направили работать кладовщиком. Кладовщиком до него работал Яков Антонов, мужик он был малограмотный, но с характером. Он на второй день пришёл к Василию, достал из кармана ключи и положил на стол:

– Принимай, ты будешь кладовщиком.

– Почему я буду кладовщиком? – возмутился Василий. – Нужно сначала нас узаконить, принять в члены колхоза, а потом видно будет, кого куда назначить.

На том и порешили.

На третий день собралось заседание правления колхоза, приняли переселенцев в члены колхоза, а на следующий день общее собрание утвердило решение правления. После собрания Василий стал работать кладовщиком. Переселенца Белова назначили бригадиром. Веру Ивановну Закатнову, кандидата в члены партии, поставили заведовать красным уголком, а вскоре перевели на работу в райком.

В апреле в колхоз приехали два студента-практиканта из сельхозинститута, организовали хату-лабораторию. Практиканты жили у Василия на квартире, и вся работа хаты-лаборатории проводилась на дому. Для этого была приспособлена вторая половина квартиры. Прошло время, студенты уехали, и лаборатория закрылась.

С началом полевых работ открылись детские ясли и детская площадка. Анастасию назначили заведующей. Учителя Еремея Прокопьевича взяли в район на учительскую работу в среднюю школу. Проработал он до конца учебного года, затосковал сердешный и уехал на родину.

1934 год был годом урожайным. Колхоз «Доброволец», по сравнению с другими колхозами, выдал колхозникам по девять килограммов на трудодень. Хлебом засыпаны были все амбары, много зерна было на токах. На полях были неубраны рядки сжатой пшеницы.

Весной, готовя поля к пахоте, всё это сожгли. На току остался большой ворох овса, заваленный соломой, который тоже сожгли, а сколько осталось на токах вторых и третьих сортов, никто не считал. Всё это отразилось на снижении урожая и выдаче колхозникам зерна на трудодни.

В колхозе рабочей силы не хватало. В хлебоуборке принимали участие железнодорожные рабочие. По окончании уборки им давались справки о выработке трудодней. Рабочий день оценивался от одного до двух трудодней. Эти справки выдавали колхозные бригадиры.

Воспользовавшись случаем приезда переселенцев, бригадиры стали злоупотреблять своими полномочиями. Справки давали, кому следовало, кому и не следовало, приписывали количество трудодней. Справка бригадира являлась основным документом, подтверждающим работу рабочих в колхозе. При предъявлении таких справок кладовщик производил с ними расчёты, так как счетовод в колхозе этим не занимался.

«Наличие зерна в амбарах учитывалось «на глазок». Весов в колхозе не было. Кладовщик засыпал зерно в амбары, записывал на стене, что в такой-то секции засыпано столько-то мешков, а в такой – столько-то вёдер зерна. Все складские помещения были расположены в оградах колхозников. Один из амбаров, находящийся в ограде кладовщика, мне не показали. Там была засыпана школьная пшеница около 20 центнеров, и я её обнаружил только тогда, когда нужно было готовить амбары для нового урожая. Пшеница вся сопрела и сгнила, пришлось вывезти на свалку».

Посевную кампанию 1935 г. проводили ранним севом пшеницы. Таково было указание районного начальства. Земля ещё не освободилась полностью от снега, а сеяльщики вручную шли по полю, утопая по колено в грязи, рассеивая золотистое зерно пшеницы.

«Сей в грязь, будешь князь», – так говорили старики. Засеянные поля долго находились не забороненными. С боронами выезжать было нельзя, кони вязли по колено. В колхозе в то время был один колесный трактор, который являлся основной тягловой силой. На 700 гектаров посевной площади это была капля в море. Вся обработка была на лошадях, которых запрягали в плуги.

«Старый председатель колхоза был малограмотный и беспартийный. В связи с приездом переселенцев поставили вопрос об освобождении его от руководства и выборе председателя из новых колхозников.

Райком партии с целью создания в колхозе партийной организации прислал на должность председателя кандидата в члены партии Алексея Платонова.

После посевной кампании избрали новое руководство. Одновременно была создана партийно-кандидатская группа, секретарём которой была утверждена Анастасия».

Василий с утра, после разнарядки в конторе, запряг коня и отправился на объезд полей. Осмотрел одно поле, за логом второе. Направился в сторону Бажира.

Сверху сильно припекало. По еловым стволам с обрубленными сучьями ручьями стекала смола. Злые оводы жгли сквозь напотевшую рубашку, пот слепил глаза. Пыль била из-под копыт коня. Это на лесной-то дороге, где всегда: и летом, и осенью бредешь по колено в грязи.

Василий слез с коня и повел его в поводу. Он шел, склонив голову, вокруг лежали коренья и валежины. Он постоянно объезжал эти поля, и каждый раз мечтал о том, чтобы раскорчевать этот лес, отодвинуть тайгу, сжечь гнилые пни и валежник, а новые поля засеять пшеницей. Ему вспомнился тот день, когда он впервые по этой дороге объезжал сибирские просторы. Тогда его удивляло все: и размах полей, и бескрайние заросли тайги. Все есть в Сибири. Только не ленись, работай и будешь жить в достатке.

Василий присел на старый сосновый пень, на котором всегда отдыхают люди, проходящие этой дорогой. Снял с головы кепку, вытер разъеденное потом лицо.

Задумался. Дождей не было уже месяц. Ржаной и пшеничный колос наливался слабо. Только в низинах, где сохранился запас влаги, колосились хорошие хлеба. Что-то недоброе чувствовал он. Так и получилось.

Все лето была засуха, а осенью пошли непрерывные дожди. Урожай в том году на рожь и пшеницу не задался. Надежда районного начальства на сверхранний сев не оправдалась. С некоторых участков не получили даже семян того, что посеяли. Урожай овса получили неплохой, который немного выручил колхозников. При распределении урожая дали на трудодень по килограмму овса. Старые колхозники не расстроились, потому что у них были полные сусеки старой пшеницы. А вот у переселенцев запасов не было. Люди забеспокоились: «Как будем жить?» На овсе зиму не переживёшь. Началось паническое настроение, трудовая дисциплина в колхозе начала падать.

Некоторые переселенцы тайком, крадучись стали отправлять вещи обратно на родину, а сами уходили по ночам на другую станцию, там садились на поезд и уезжали. Вначале районные власти организовали засады, вплоть до железнодорожной милиции, с тем, чтобы задержать переселенцев, но это ни к чему не привело. И уже к концу 1937 г. из двенадцати переселенческих семей в колхозе «Доброволец» осталось всего две.

Начал задумываться об отъезде и Василий. Не то что не устраивала его колхозная жизнь, а тянула к себе родная земля Поволжья. Там, на берегах Усты и Ветлуги, прошло его детство, там он вырос, встретил свою любовь. Там остались его отец, братья и сестры. Своими сомнениями он поделился с женой.