Текст книги "Черный ворон, я не твой"

Глава 8

Андрей не хотел брать взятку, но деньги сами прилипли к рукам. В буквальном смысле прилипли, когда Герберт швырнул через себя тысячерублевые купюры. Купюры были не просто новыми, но клейкими – неудивительно, что одна из них прилепилась к рукаву куртки. Андрей заметил это, когда вышел из машины. Она оторвалась от рукава, но полетела не на землю, а прямо к нему в ладонь. Надо было отдать ее Римме, но она в это время увлеченно рассказывала про болезнь своего брата, поэтому он решил возвратить купюру чуть позже, но забыл об этом.

А сейчас и вовсе не обязательно возвращать эти деньги. Посылка и все, что к ней прилагалось, уже у адресата. Так что тысячную купюру он со спокойной душой может хранить в своем сейфе, чтобы когда-нибудь расплатиться ею за Римму. Возможно, она станет его невестой, а он, как жених, должен будет выкупить ее у родственников, чтобы затем увезти в загс. И хотя ее родственники больше кирпича просят, он расплатится с ними деньгами. Пусть принимают его в свою хоть и не совсем добрую, но, судя по всему, дружную семью. Он в принципе не против...

Римма вскружила ему голову. Да он и не противился своим чувствам. Одно только смущало его – ее дядя у него в тюрьме, и ему придется ходить у него в няньках. Впрочем, он и без того уже подрядился обеспечивать ему сносное существование. Но зато благодаря ему он может жить с Риммой в более комфортных условиях. Та квартирка принадлежала ему, и, судя по всему, он не возражал.

Квартира небольшая, не богатая, но тихая и уютная. Жить в ней вместе с Риммой – счастье...

Обычно раньше восьми Андрей со службы не уходил, но сегодня отпросился, едва часы показали семнадцать ноль-ноль. Машина уже отремонтирована, кое-какие деньги в кармане есть – в универсам надо бы заскочить и в цветочный салон. Не с пустыми же руками к любимой девушке приходить...

В цветочном он выбрал небольшой, но со вкусом оформленный букет пионов. Расплачивался с продавцом, когда услышал знакомый девичий голос.

– Это для меня?

С саркастической улыбкой на него смотрела Альбина. Прямые мелированные волосы, непроницаемо темные солнцезащитные очки чуть ли не вполлица, сочно накрашенные губки... Такой красивой он ее еще никогда не видел. Но ничего не дрогнуло в душе.

– Ну, если хочешь, – натянуто улыбнулся он.

– И даром не нужно. Сучке своей везешь?

– Это ты о ком? – возмутился Андрей.

Он и сам понял, что разговор идет о Римме. Ни с какой другой девушкой Альбина его не видела.

– Сучка она и есть сучка... Ничего, она еще ответит.

– Ты чего сегодня такая?

– Потому что злая. И на тебя, и на эту тварь...

Альбина сняла очки и показала синяк под одним глазом и стертость на коже рядом с другим. Было видно, что и то и другое усиленно, но безрезультатно запудривалось и тонировалось.

– Кто это тебя так?

– А Римма твоя!.. Тогда, в клубе! В туалет меня завела да как даст в глаз, а потом об стену головой... Ну не сука, а?

Альбина вернула очки на место, но теперь Андрей знал, что под ними скрывается.

– Да нет, не может быть, – не поверил он. – Она тебе помочь хотела...

– Помогла.

– Водой умыть...

– Умыла... Это она перед тобой ангелочком прикидывалась, а без тебя – сука сукой.

– Может, ты первая начала?

– Да я тупая, как амеба, была, еле соображала...

– А может, это не она?

– Не веришь?!.. Да мне все равно, веришь ты мне или не веришь!.. Мне все равно, с кем ты встречаешься! Хоть с горгоной Медузой. Хотя эта твоя не лучше... Пока!

Усаживаясь в машину, Андрей увидел выходящую из салона Альбину. Ухоженная, модная, красивая, с корзинкой роз. Из черного «Мерседеса» ей навстречу вышел элегантный мужчина лет тридцати пяти, с улыбкой обожателя открыл перед ней дверцу. Корзинку с цветами поставил на заднее сиденье. Судя по всему, предназначались они кому-то другому... Похоже, Альбина ехала к кому-то на торжество вместе со своим новым ухажером. И вряд ли она сейчас думала об Андрее. А если думала, то вряд ли хорошо...

Римма должна была ждать его в квартире на Белинского. Но дверь долго не открывали, и Андрей было решил, что ее нет дома. Он уже собрался уходить, когда щелкнул дверной замок.

– Извини, я купалась... – виновато улыбнулась Римма.

Она была в банном халате, волосы мокрые, косметика с лица смыта.

– Извини, что оторвал от дела, – переступая порог, сказал он.

– Да ничего, я уже закончила...

Андрей бы уже и забыл о том, что ему пришлось ждать у порога. Если бы не увидел на кухне Герберта. Он сидел за столом, подобрав под стул свои скрюченные ноги. И вызывающе, с какой-то торжествующей улыбкой смотрел на него. В его молчании слышался какой-то ликующий крик.

– Я не рано пришел? – чувствуя, как холодеют кончики пальцев, спросил Андрей.

Братик-то он, конечно, братик. Но было в его поведении что-то такое, что наводило на черные мысли. Несомненно, он ревновал Римму, но не только потому, что состоял в родственных с ней отношениях. Как будто сам бес шептал Андрею на ухо, что Римму связывали с ним не только кровные, но и другие недопустимо близкие узы.

Лицо у Герберта некрасивое – большой выпуклый лоб, большие впалые глаза, нос маленький и острый, словно нарочно зазубренный. Кожа мертвенно бледная, на подбородке несколько длинных еще по юношески скрученных волос. Тщедушное, скособоченное недугом тело... Он мог бы вызвать жалость, если бы не его неприязненно-колючий взгляд. Но Римма могла пожалеть бедного родственника, пригреть его, приласкать... Нелепо было так думать, но Андрей ничего не мог с собой поделать.

– Да, в общем-то, рано, – не моргнув глазом, сказала Римма. – Ты же сказал, что раньше восьми со службы не уходишь...

– Иногда случается... Позвонить надо было, да?

– Зачем?

– Ну, чтобы врасплох вас не застать...

– О чем ты говоришь? – возмутилась Римма. – Герберт помог мне вещи перевезти...

– А ты не оправдывайся, – начальственно посмотрел на нее брат.

– А ты сиди и молчи! – огрызнулась она.

– Пойду я лучше...

Андрей зашел в ванную, чтобы не видеть, как Герберт доковыляет до двери. Но через щель в приоткрытой двери увидел, как он потянулся к Римме, чтобы поцеловать ее на прощание. И знал, куда метить. Если бы она не отвернула лицо, он бы попал в губы, а так ему досталась всего лишь щека. Он попробовал повторить попытку, но на этот раз Римма молча выставила вперед руки, уперевшись ими в его чахлую грудь. Андрей немного успокоился и даже почувствовал себя виноватым.

– Тебе не нравится Герберт? – спросила она.

– Мне не нравится, что он вертится вокруг тебя. И взгляд у него недобрый...

– Неужели ты думаешь, что я могут тебе с ним изменить?

– А может, это ты ему со мной изменяешь? – вырвалось у него.

– Как я могу ему изменять, если он мой брат? – возмутилась она.

– Во-первых, двоюродный... А во-вторых, совсем не обязательно спать с ним, чтобы потом изменить. Он любит тебя не как сестру, и это видно...

– Ну, может быть. Это его право... Но я-то его не люблю. Как мужчину не люблю. Да и не могу любить... А то, что я ему с тобой изменяю... Знаешь, я как-то не подумала... Да, совсем забыла спросить, как там дядя?

– Ничего, нормально. Чего тебе не желает.

– Еще бы он мне этого желал...

Сначала Римма сплюнула через плечо, затем, немного подумав, трижды осенила себя крестным знамением – справа налево, по-православному. А вроде бы итальянка... Очень красивая итальянка. И сексуальная до неприличия. Андрей понял, что сейчас взорвется, если не даст выход нахлынувшим вдруг чувствам.

– А чего бы он тебе мог пожелать? – спросил он, развязав бантик на поясе халата.

– Я знаю, он желает мне счастья, – в предвкушении грядущего удовольствия затуманенно улыбнулась она.

Андрей дернул за поясок, распахивая халат. Сощурив млеющие глаза, она сама подала ему свое тело, прекрасное в пышно-упругой наготе.

* * *

Всю ночь Римма доказывала, что ни с кем ей не может быть так хорошо, как с ним. Разошлась не на шутку и успокоилась лишь под утро. А через два-три часа после этого прозвенел будильник, Андрей отключил его, собираясь подняться, но так и остался лежать в постели. «Еще чуть-чуть, еще...» Так и заснул.

А когда проснулся, было уже поздно. Часы показывали половину десятого утра. Рабочий день давно начался. Бриться он не стал: в кабинете в столе у него лежит электробритва. Быстро умылся, оделся и бегом к машине. Римма лишь помахала ему рукой, не отрывая головы от подушки.

Машина стояла во дворе, колеса на месте, стекло ветровое не выставлено. Одна беда, мотор не заводился. Опять двадцать пять. Андрей хлопнул в сердцах ладонью по рулю. Делать нечего, придется добираться до работы на такси. Или даже на автобусе – все равно опоздал, все равно будет втык от начальства.

Он подходил к остановке, когда рядом остановился знакомый «Форд». Сидевший за рулем Герберт посигналил ему и помахал рукой, приглашая в салон. Андрей внимательно посмотрел на него. Ни капли агрессивности во взгляде, глуповато-радушная улыбка.

Думал он не долго. Если Герберт хочет его подвезти, почему нет. Как-никак будущий родственник. И не воевать с ним надо, а сглаживать углы в камне преткновения.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – сияюще поприветствовал его Герберт.

Сейчас он совсем не был похож на вчерашнего мрачного буку с колючим взглядом. Простой, открытый и беспомощный в своей увечности.

– Ты что, в армии служил? – благодушно усмехнулся Андрей.

– Нет, меня в армию не возьмут. Нельзя мне... – глуповато улыбнулся Герберт. – У нас только Олег служил...

– Олег? Брат Риммы?

– Ее брат. Старший. И мой брат. Мы одна большая дружная семья.

– И против кого дружите? Против меня?

– Нет... А вас куда отвезти?

– На службу.

– В тюрьму?

– Поехали.

– А почему вы думаете, что мы дружим против вас? Мы совсем против вас не дружим...

– Но вчера ты смотрел на меня, как на врага народа.

– Да это я на Римму дулся. Она мне коробку шоколадных конфет обещала. А не дала...

Андрей внимательно посмотрел на парня. Всерьез он о шоколадных конфетах говорит или юмор у него такой? Но вроде бы голос звучит серьезно и взгляд, как у маленького глупого мальчика, жаждущего банку варенья...

Сначала Андрей мысленно укорил себя, а затем и посмеялся над собой. Нашел к кому Римму приревновать. Точно сам бес вчера над ним покуражился.

– У тебя же деньги есть, сам не мог себе конфет купить? – спросил он.

Герберт посмотрел на него, как мудрый ребенок на глупого дядю.

– Как вы не понимаете? Когда Римма угощает – это одно, а когда покупаешь – это совсем не сладко... Я очень люблю шоколадные конфеты, но только из ее рук. Она меня с детства приучила...

– С детства? Сколько ей лет? А сколько тебе?

– Ей двадцать, а мне двадцать два, в декабре двадцать три будет...

– Ты же старше.

– Вот и она говорит, что я старше... Но в душе-то я младше. Она для меня как старшая сестра. Я очень ее люблю...

– Я тоже.

– Это правда? – обрадовался Герберт. – А то я думал, что вы поиграть с ней хотите. Поматросить и бросить. Это папа мой так про Егора сказал. Он тоже ее поматросил...

– Егор?

– Да, парень ее бывший. Егор зовут. Фамилия... Фамилию забыл... Зато знаю, где живет. Как сейчас помню. Я их тогда подвозил... Улица Восьмого Марта, дом восемь, квартира тоже восемь. Как тут не запомнить, правда?

– Кого ты подвозил?

– Германа и Себастьяна.

– А Егор им зачем был нужен? – помрачнел Андрей.

Он и сам догадался зачем.

– Ну, поговорить. За Римму...

– Поговорили?

– Поговорили, – сказал Герберт и тут же, спохватившись, забрал свои слова обратно. – То есть хотели поговорить. Но его не было дома...

Но Андрей все-таки сделал вывод, что разговор состоялся. И вряд ли он закончился чем-то хорошим... Улица Восьмого Марта, дом восемь, квартира восемь. Надо бы запомнить адресок.

– Я думал, что вы такой же, как Егор. Но если вы любите Римму, тогда я рад...

Герберт снова был озарен глуповатой улыбкой, видимо, отражающей состояние его души.

– И вообще, я прощу прощения у вас за свое поведение, – искренне повинился он.

– А я вообще-то не обижаюсь, – улыбнулся Андрей.

Но Герберт не так истолковал его слова.

– На больных не обижаются, да? – страдальчески вздохнул он и посмотрел на него глазами ослика Иа.

– Я этого не говорил.

Андрею стало неловко.

– Но подумали... Да вы не один такой. Все так думают... Плохо мне на этом свете живется. Но, поверьте, я не жалуюсь...

– И не надо жаловаться. Не все так плохо.

– Да, не все так плохо, – удрученно кивнул Герберт.

И вдруг озорно посмотрел на Андрея.

– Вот вы в тюрьме работаете, и ничего?

– Хочешь сказать, что мой случай тяжелее твоего?

– А разве нет?

Андрей решил согласиться. Все-таки он человек, а не бездушный упырь. Почему бы не подыграть ущербному?

– Да, наверное, ты прав. Работа у меня не сахар.

– Зэки, уголовники, да?

– Они самые...

– Их охраняете, а сами как в тюрьме?

– Можно сказать, что да...

А ведь Герберт был в чем-то прав. Преступников сажают, судят, они отбывают срок, после чего некоторые из них возвращаются к нормальной жизни. А тюремщик, как бы хорошо он себя ни вел, так и остается в тюрьме. Судьба потому что такая...

– А там страшно, в тюрьме? – в пугливом каком-то ожидании спросил Герберт.

– Кому как. Новичкам да, очень, а есть такие, для кого тюрьма – дом родной.

– Я не такой. Мне было бы страшно... Меня бы там, наверное, убили...

– Почему ты так думаешь?

– Потому что я калека, а там безжалостные люди сидят...

– Есть безжалостные, а есть нормальные. В основной своей массе нормальные. И к инвалидам относятся с пониманием. На руках их не носят, но не обижают. Более того, ударить инвалида – это значит нарушить тюремные понятия. А за это жестоко карают...

Хотел бы Андрей, чтобы сволочей и подонков в тюрьме карали свои же. Но тюремные понятия с каждым годом деградируют, настоящих блатных уголовников становится все меньше, зато все больше прибывает психованных наркоманов и зверствующих идиотов, у которых свои взгляды на жизнь. Воровские законы тоже не медом мазаны, но в них есть хоть какие-то понятия о справедливости. Оперчасть негласно поддерживает эти понятия, даже идет на сговор с ворами, чтобы поддерживать порядок в камерах и в изоляторе в целом. Если бы не это, дубовые отморозки давно бы распоясались и взорвали тюрьму изнутри. Но уже сейчас трудно сказать, смог бы выжить в тюрьме такой инвалид, как Герберт. Попади он в нормальную камеру, скорее всего, да, а окажись среди воинствующих беспредельщиков – наверняка нет. И вряд ли кто-то покарает подонка, посмевшего поднять руку на калеку...

– Мой тебе совет, не нарушай закон и не попадай в тюрьму, – усмехнулся Андрей. – Как говорится, береженого Бог бережет, а не береженого – тюремщик сторожит...

– Да нет, я и не собираюсь закон нарушать, – замялся Герберт. – Просто интересно...

– Я тебе так скажу, если интересно, не знаю, как на Марсе, но в тюрьме жизнь точно есть. Плохая, но есть...

– Но лучше туда не попадать, – думая о чем-то грустном, весело улыбнулся Герберт – вернее, попытался это сделать.

– Не попадай.

Машина свернула на улицу, ведущую к изолятору. Показались мрачные стены, из-за которых выглядывал тюремный корпус – угрюмый и темный, как ночь на какой-нибудь безжизненной планете.

– Страшно, – выдавил из себя Герберт.

Бледное от природы лицо стало белым как мел, губы задрожали.

– Эй, парень, с тобой все в порядке? – забеспокоился Андрей.

– А-а, да, нормально все...

– А трясешься чего?

– Да за отца страшно. Он же здесь сейчас. Как он там?

– С ним все хорошо. Он старший в камере, его все слушаются...

– Компьютер у него.

– Что вы передали, то и есть...

– А мне можно было бы компьютер?.. Вы бы мне его передали?

– Может быть, и передал бы.

Андрей дождался, когда Герберт остановил машину, и впился в него пристальным изнуряющим взглядом. И отрезвляюще хлестко спросил:

– Признавайся, что ты натворил?

– Я?! Натворил?!. – пришел в замешательство парень. – Да нет, что вы!.. Это чисто гипотетически...

– Ну, ну... Смотри, если что есть, лучше сразу сознайся...

Андрей чувствовал, что есть за Гербертом какой-то грех, но не стал пытать его дальше. Он уже и без того порядком опоздал.

Глава 9

Герберта трясло, как законченного алкоголика с похмелья.

– Как ты сюда попал? – возмущенно спросила Римма.

Она не ждала брата и совсем не обрадовалась его появлению. Спала до полудня, еще час нежилась в постели, затем был холодный душ. Сейчас она жарила яичницу с колбасой, за этим занятием и застал ее Герберт.

Пикантность момента состояла в том, что Римма была в одной рубашке – короткой, чуть ниже пояса, – под которой ничего не было.

– Ключ у меня... Это же наша квартира, не забывай... – сказал Герберт, пальцами пытаясь придержать дергающуюся щеку.

– Чья наша? – не удержалась – съязвила Римма. – Мать твоя в могиле, отец в тюрьме... И кто в этом виноват?

– Я знаю, ты меня за это презираешь! – болезненно скривился парень.

– Я тебя не презираю. Я пытаюсь выправить ситуацию, которую ты создал. А ты у меня под ногами вертишься...

– Я... Я хочу валяться в твоих ногах... – с дрянным пафосом простер к ней руки он.

– Только давай без этого... – поморщилась она. – Есть будешь?

– Кусок в горло не лезет.

– Ну как знаешь...

Римма не стала перекладывать готовую яичницу в тарелку, поставила сковородку на стол, чтобы есть прямо с нее. Села, забросив ногу за ногу.

– Я знаю, ты меня презираешь, – начал было Герберт.

– Рот закрой. Поесть дай спокойно...

Он замолчал. Первое время смотрел куда-то в точку за окном, затем перевел взгляд на ее ноги. Глаза блудливо замаслились.

– Ну чего пялишься, кобель? – беззлобно прикрикнула на него Римма.

– Ты такая красивая.

– Ага, и такая голая...

– Я знаю, тебе нравится меня дразнить. Ты ждешь, когда я...

– Жду, когда ты уберешься!

– Я уберусь, а ты останешься?

– Представь себе.

– С этим?!

– С ним...

– Что вы с ним вчера делали? – неистово спросил он.

– Детей мы с ним вчера делали! Доволен?

– Чем он лучше меня?

– Ты уже сто раз меня об этом спрашивал.

– Но ты не отвечала!

– Тогда отвечу! Всем он лучше тебя!

– Но ты же меня любила...

Римма хотела сказать, что всего лишь жалела его, но решила не злить его дальше.

– Успокойся.

– Не могу успокоиться. Внутри все горит... Я знаю, ты презираешь меня!..

– И это ты уже говорил.

– И еще скажу!.. Ты презираешь меня за то, что мой отец из-за меня в тюрьму попал...

– Хватит.

– Не хватит... Мать убил, отца в тюрьму посадил. Поэтому и этот Андрей появился... Не было бы всего этого, ты бы снова стала моей, да?

– Не была я твоей, – покачала головой Римма. – Не надо иллюзий...

– Нет, ты была моей!.. Я хочу все вернуть! – Герберт смотрел на нее глазами одержимого безумца.

– Свою мать ты уже не вернешь.

– Но я могу вернуть свое честное имя!

– Давай без громких слов.

– Да, ты права. Не надо громких слов. Нужны громкие поступки!.. Я уже для себя все решил...

– Что ты решил?

– Прямо сейчас я иду в милицию и заявляю, что это я убил свою мать!

– Час от часу не легче...

– Да, я так сделаю!

– Тебя посадят, идиот!

– Да, зато отца выпустят!

– Тюрьма – это тебе не санаторий. Там из тебя еще большего калеку сделают. Или даже убьют...

– Знаю. Но я для себя все решил... Давай прощаться!..

Герберт упал перед ней на колени, трясущимися руками обхватил ее ноги. Глаза скользкие, из носа выглядывает сопля, на губах мокрота... Римма неприязненно смотрела на него. И так же неприязненно думала о себе. Это как же нужно было хотеть мужика, чтобы переспать с этим... Но сейчас ей уже никто и не нужен, кроме Андрея. И с Гербертом она могла переспать только по необходимости... И она чувствовала, что необходимость эта может появиться...

– Заткнись!

Незлобиво, но с необходимой для этого резкостью она влепила Герберту одну пощечину, затем вторую... Била его до тех пор, пока не привела в чувство...

– Успокоился? – спросила она.

– Да, – обескураженно кивнул он.

– Домой не пойдешь. Здесь останешься...

Римма набрала в ванну горячей воды, взбила пену и загнала туда Герберта. Такая ванна должна была еще больше успокоить его.

– Спинку помыть не проси, – предупредила она и закрыла за ним дверь.

Если надо будет выйти, постучится.

Сама же набрала sms-сообщение и отправила его дяде. «Герберт блажит. Кается, хочет поменяться местами. Не знаю, что делать...»

Ответ пришел на удивление быстро. В таком же формате. «В тюрьму ему нельзя. Делай что хочешь, но останови...»

Римма знала, что делать. Именно этого она и не хотела. Но слова дяди Стаса – закон.

Герберт не стал звать ее к себе в ванную, но она пришла к нему сама. Ласково попросила перевернуться на живот, взяла мочалку.

– Ты не должен идти в милицию. Твой отец этого не хочет.

– Мне все равно, – хмелея от удовольствия, буркнул он.

– А ему нет. И мне тоже... Поверь, никто тебя не презирает.

– Тогда почему ты не со мной?

– Сейчас я с тобой.

– Но ты не хочешь со мной...

– Хочу. Но я должна быть с Андреем, ты сам знаешь, зачем...

– Он сейчас на работе.

– Вот именно... Если бы ты мне дал клятвенное обещание, что не пойдешь сдаваться, мы бы могли...

– Я не пойду сдаваться, – задыхаясь от нахлынувших чувств, пробормотал Герберт.

– Тогда ты хороший мальчик...

Она сама перевернула его на спину, сама сняла с себя рубашку и вошла в ванну...

* * *

Кологривцев не обманул надежд своего тюремного босса. Правда, сам он палец о палец не ударил, чтобы облагородить сортир в камере. Но сегодня с утра появились зэки из хозобслуги. Принесли брус, фанеру, инструмент и молча принялись за работу. К обеду унитаз был заключен в настоящую туалетную кабинку с дверцей и защелкой.

– Удружил ты обществу, Яша! – широко улыбнулся Станислав.

Кажется, это был первый случай, когда он обратился к нему по имени.

– Ну ты же сказал, Станислав Севастьянович! – просиял Кологривцев. – Если б какое худо сказал, а так для всех. Я и рад стараться...

– Хорошо получилось, – кивнул Вадим Калугин. – Теперь сходить по человечески можно...

– А у тебя как получится? – пристально глянул на него Казимиров.

– Что, получится? – настороженно повел ухом тот.

– Ты у нас фирмой заведуешь, да?

– Э-э, да.

– Строительной.

– Ну да, дома дачные там, баньки. Деревянные строения...

– А сидишь за что?

– Я же говорил, конкуренты подставили.

Станислав знал, по какой статье взяли Калугина. Незаконное приобретение и хранение наркотических средств. На посту ГИБДД его остановили, произвели обыск в машине и обнаружили под сиденьем целых двадцать восемь граммов чистейшего кокаина. Может, сам порошком баловался, может, действительно менты подбросили, но как бы то ни было срок предпринимателю грозил серьезный.

– Суд еще не скоро, так я понимаю? – усмехнулся Станислав.

– Не скоро, то одно, то другое...

– Значит, еще долго здесь сидеть... Короче, с тебя тоже работу спросим – стены вагонкой обобьешь...

– Вот это правильно, – неосторожно поддакнул Челкин, бывший директор химического завода.

Человеком он в городе был уважаемым, за него хлопотал сам глава администрации, но Казимиров считался с ним не больше, чем со всеми остальными «пассажирами» из своей камеры.

– Твой материал, – сказал Станислав, глянув на Калугина. Перевел взгляд на Челкина. – А твоя оплата... Короче, с обоих спрошу. Срок – неделя...

– Но я... – возмущенно начал было бывший директор, но Казимиров резко вскочил со своего места и замахнулся на него раскрытой пятерней.

– Ты чо, не понял?! – злобно прохрипел он.

Челкин испуганно сжался в комок.

– Нет, все понятно...

– Тогда чего возбухаешь? – опуская руку и успокаиваясь, спросил Станислав.

– Да нет, просто хотел сказать, что и за три дня управимся...

– Вот и правильно... Кто еще что сказать хочет?

На правах большого босса Станислав обвел взглядом камеру. Арестанты молча опускали глаза. Никто не хотел получить наряд на благоустройство камеры. Но никому из них не удалось избежать его. Станислав озадачил всех. Кому стены обить, кому пол доской настелить, кому покраска, кому побелка. Всех напряг, кроме Арканыча и Щербатого – этих в камере уже не было: Андрей Сизов постарался. Он почти был уверен в том, что тюремная администрация его поддержит. Какой начальник не захочет нагреться за счет подчиненного...

– Ну и чего скисли, народ?

Станислав отходил арестантов кнутом, но, похоже, пора было подкормить их пряниками. Он хотел быть не только строгим и справедливым, но и великодушным боссом.

– Думаю, с чего начинать, – хихикнул в кулак Кологривцев.

– А ты уже, значит, закончил? – ухмыльнулся Казимиров.

– Ну да, – учуяв подвох, Яков Александрович напрягся.

– Нравится мне твоя работа. Всем нравится. Одно плохо: не обмыли мы твою обновку... Обмыть это дело надо, а то кабинка развалится...

– Так это, я сейчас на мели...

Станислав жестко посмотрел на Кологривцева. И этого вполне хватило, чтобы он поправил самого себя:

– Ну, почти на мели.

– А мы тебя разорять не станем. Из общака деньги возьмем... Правда, пусто в общаке. Но это же поправимо, да?

Станислав потянулся к самому юному обитателю камеры, снял с его головы бейсболку и первым бросил в нее две тысячные купюры. Пусть знают сокамерники, что он не какая-то там голытьба. Он – свой среди своих, а то, что строг со всеми, так это для пользы общего дела...

Водку принесли вечером. К этому времени стол уже был накрыт. Прикормленный надзиратель получил мзду на себя и на корпусного – за обеспечение безопасности в масштабах отдельно взятой камеры, так что можно было пировать спокойно. А еды хватало – колбасы, сыры, маринованные овощи.

С приятным бульканьем растеклась по пластиковым стаканам первая бутылка. Станислав с удовольствием ощущал себя хозяином положения. Он во главе угла, все его слушаются, никто слова поперек сказать не смеет. Ну и кто после этого скажет, что между ним и Тано Каридди нет ничего общего?..

Водки было много, пили не спеша, но закончилась она почему-то быстро. Станислав глянул на часы. Половина второго ночи. Вот что значит, хорошо сидеть. И время летит незаметно.

– Расходиться будем? – уныло спросил Челкин. – Или гонца зашлем?

Глядя на него, можно было догадаться, что ему больше нравился второй вариант.

– Поздно уже для гонца, – мотнул головой Станислав. – Всему время... Но со мной не пропадешь.

В загашнике под шконкой у него были припрятаны две бутылки коньяка из домашних передач. Корпусной на прикорме, каждодневных обысков нет. Но уже завтра может подуть другой ветер и принести неприятные перемены. Да и выпить охота. Правда, две бутылки на восемь глоток будет мало, но лучше что-то, чем ничего...

Разговор в основном шел о вольной жизни. Семья, бизнес... Станислав больше слушал, чем говорил. Но в какой-то момент коньяк развязал ему язык. А разговор к тому времени снова зашел о строительстве. Животрепещущая тема, ибо вопрос о ремонте камеры с повестки дня никто не снимал.

– Ладно вам, мужики, ничего сложного в этом нет, – важно изрек он. – У меня у самого фирма строительная была. Еще до дефолта... Тогда все дешево было. И доллар не дорого стоил...

– Да знаем, – кивнул Калугин. – Проходили...

– А я кредит в долларах взял, – махнув на него рукой, продолжил Станислав.

О наболевшем говорил, с надрывом.

– Надо было в рублях брать, а я в долларах... Крупный заказ, крупный кредит, все под него заложил... В общем, как дефолт нам вставили, так мой бизнес и тюкнулся. В долларах много надо было отдавать, а банк ждать не хотел. Подъехали ко мне крутые ребята и как в той плохой сказке – кошелек или жизнь... Я выбрал жизнь. И остался без штанов...

– Да, надо было в рублях кредит брать, – сочувственно кивнул Челкин. – Мы тоже в долгах были, но в рублевых. Мы на этом поднялись...

– Хочешь сказать, что я неудачник? – вспылил Казимиров.

– Нет, конечно...

– Да ладно, нет, если да... – успокаиваясь, усмехнулся он. – Сам знаю, что попал... А я свое потом взял. Сначала банк меня нагрел, а потом я его...

Он замолчал, вспоминая, как было дело... «Транснационалбанк» большой, филиалов по стране много... Не сразу начали, но все равно... С первого раза почти сто тысяч долларов взяли... Второй раз не повезло, но и тут в наваре остались...

– А потом такой фарт пошел...

Он вдруг понял, что все свои мысли озвучил вслух. И про первый раз сказал, и про второй... А об этом никому говорить нельзя.

Но еще не поздно выкрутиться.

– В общем, кредитов набрали море, – сказал он и замолчал.

Пусть все думают, что разговор шел о кредитах. На самом же деле все было совсем не так...

* * *

Яков Александрович Кологривцев погорел на взятке. Влиятельные друзья обещали ему помочь, но, видимо, действовали по принципу «лебедь, рак и щука». А может, и вовсе ничего не делали. Так или иначе, воз и поныне был там, то есть сам Кологривцев оставался в камере. Денег у него, видимо, хватало, поэтому он и прикупил себе блатное место. Подробностей сделки Андрей не знал, поскольку постояльцев в подведомственную ему камеру определял лично начальник тюрьмы. Его дело маленькое – обеспечивать порядок, выявлять правонарушения и вести разработку вверенных ему заключенных. Этим он и занимался. Потому и барахтался Кологривцев у него на оперативном крючке. Чтобы склонить его к сотрудничеству, достаточно было пригрозить ему переводом в камеру к матерым уголовникам.

– Водку, значит, вчера пили? – разглядывая арестанта немигающим взглядом, с официальной прохладцей в голосе спросил Андрей.

– И еще коньячок был. Сам Казимиров угостил...

Откуда взялся коньячок, Андрей знал и без него. Именно поэтому он сделал вид, что не услышал дополняющий комментарий.

– О чем говорили?

– Да обо всем.

– А конкретно?

– Ну, Калугин обронил, что кокаин гораздо лучше водки. Насколько я знаю, он за наркотики сидит. Говорит, что ему подбросили. Но мне кажется, он любитель... Не профессионал, нет, так бы ему в камеру передавали, а именно любитель...

– Соображаете, Яков Александрович, – поощрительно улыбнулся Андрей. – Может, когда освободитесь, к нам в оперчасть работать пойдете?

– Если оправдают, почему бы и нет...

– Если оправдают, жалобу побежите строчить, в комитет по защите прав человека. Требовать будете, чтобы мы извинения вам принесли.

– Нет, нет, что вы. Я же прекрасно вас понимаю, работа у вас такая, все про всех знать. А я же не какая-то уголовная сволочь, чтобы плевать вам в спину. Помогаю вам по мере сил и возможностей...

– Калугин говорил вам, что наркотики, найденные в машине, принадлежали ему?

– Напрямую нет, но я догадываюсь...

– Еще какие догадки?

– Казимирова вчера на откровенность потянуло. Про банк стал рассказывать. Есть такой, «Транснационалбанк», у нас в городе филиал. В девяносто восьмом году Казимиров брал в этом банке большой кредит в долларах, выплатить не смог, разорился. А потом сам банк нагрел. С первого раза сто тысяч долларов взял, и второй раз был. А потом, говорит, фарт пошел...