Текст книги "Нерожденный"

Часть вторая

Глава тринадцатая. Гаснущее пламя

Весну сорок пятого года народы встречали с надеждой. Война, пять с половиной лет заливавшая кровью планету, шла к концу. Русские танки, наматывая на гусеницы дороги Европы, рвались к Берлину, чтобы добить коричневого дракона – чудовище, порождённое воспалённой утробой Германии и зачатое вывихом социальной эволюции. Американские и британские войска, споткнувшиеся о лесистые взгорья Арденн и поцарапанные бетонными когтями «Линии Зигфрида», наверстывали упущенное и наращивали темпы наступления, торопясь ворваться в столицу Третьего Рейха раньше «большевистских орд», но не успевали и (чтобы помочь своему победоносному восточному союзнику, и никак иначе!) ковровыми бомбёжками целеустремлённо сравнивали с землёй немецкие города (особенно те, которые должны были достаться «красным»). Военная необходимость, что уж тут поделаешь…

В Белом доме (где с нетерпением ожидали завершения Манхэттенского проекта) и в Уайтхолле уже прикидывали конфигурацию послевоенного мира и плели тесный ошейник для русского медведя – Russian Bear разошелся не на шутку и деловито подгребал под себя добрую половину Европы. Заокеанские кондитеры уже вострили ножик, изогнутый в форме значка доллара, примеряясь, как ловчее резать мировой пирог (строго по принципу «Я себя не обделил?»), и уже не принимали в расчёт ещё трепыхавшегося желтого дракона. Япония истекала кровью, и не было никаких сомнений в том, что кончина азиатского монстра уже не за горами. Чудес не бывает: превосходно смазанная и до последнего винтика рассчитанная военная машина Соединённых Штатов с хрустом перемалывала плоть самурайского ящера, превращая её в сырьё для могущественных американских корпораций, ясно видевших цель, к которой США шли столько лет. Эта цель именовалась «Власть над миром», и на пути к ней ещё оставались кое-какие преграды (Советский Союз, и та же Англия), но менее всего такой преградой считалось почти побеждённая империя Ямато со всей её самурайской доблестью.

И тут вдруг издыхающий дракон поднял голову и плюнул – нет, не потоком пламени: азиатский ящер выдохнул антипламя, леденящий холод, в котором бессильно погас живой огонь, клокотавший в моторах американских истребителей и бомбардировщиков. Это было не только неожиданно, но и необъяснимо – «этого не может быть, потому что не может быть никогда», – но полторы тысячи самолётов, рухнувших в море, стали весомым аргументом даже для самых отъявленных скептиков. И, как водится, маятник качнулся в другую сторону: «проклятье духов синто» (или «самурайскую магию», или «шёпот японских дьяволов») – неофициальных названий у «филиппинского феномена» хватало – тут же возвели в статус «абсолютного оружия», от которого нет ни защиты, ни спасения. Этому в немалой степени способствовала растерянность учёных, не находивших случившемуся внятного объяснения: «яйцеголовые» были потрясены не меньше, чем пилоты «хеллдайверов» и «авенджеров», у которых ни с того ни с сего умерли двигатели – у всех сразу и вдруг.

Однако шок прошёл, и довольно быстро: в ХХ веке, пожинавшем обильные плоды научно-технического прогресса, здравый смысл оставлял ирреальному не слишком много места. Версия заклинаний даосов или буддийских монахов серьёзному рассмотрению не подлежала, и перед учёными умами (благо в Америке, спасибо Гитлеру, их со всего света собралось немало) была поставлена чёткая и конкретная задача: разобраться, что за пакость такую придумали самураи, как она, эта пакость, работает, и главное – как с ней бороться. И сделать это надлежало в кратчайшие сроки – американские политики и военные требовали немедленной отдачи от «интелей», рисующих мудрёные формулы и смешивающих в колбах реактивы: за что им, в конец концов, платят доллары из федерального бюджета?

«Яйцеголовые», подгоняемые жёсткой дланью генерала Лесли Гровса, рьяно взялись за дело, однако очень скоро выяснилось, что заданная им задачка, мягко говоря, непростая. Версия модулированного электромагнитного излучения рассыпалась: если гипотезу о некоей «резонансной частоте» ещё можно было принять за отправную точку, то отказы двигателей торпед не лезли ни в какие рамки – что это за электромагнитное излучение, для которого слой воды в несколько метров не является преградой, и которое в этой самой воде свободно распространяется? А «Z-лучи» «миязак», судя по обстоятельствам «филиппинской бойни», делали это легко и просто. И вставал очень важный практический вопрос: чем экранировать это «дьявольское поле»? А оно, несомненно, чем-то экранировалось – в противном случае эмиттеры японских кораблей залили бы излучением всё вокруг и заглушили бы собственные дизель-генераторы, питающие энергией эти таинственные установки (никто не знал, как они выглядят, и на что похожи – на прожектор, на радарную антенну или на пресловутую электромагнитную пушку). Американцы дорого дали бы за возможность изучить «миязаку» живьём, в железе, но об этом оставалось только мечтать (хотят соответствующие приказы, разумеется, были отданы всем родам войск, сражавшихся на Тихоокеанском театре военных действий). Вопросов было больше, чем ответов (точнее, ответов пока что не было вообще), и учёным, уже понимавшим, что за бездна распахнулась перед ними, становилось не по себе при мысли «А что если учёный самурай подберёт код, как выразился Эйнштейн, к реакциям окисления, непрерывно идущим в человеческом организме, и погасит их точно так же, как он погасил горение в цилиндрах авиационных двигателей?». Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: всех людей, оказавшихся в сфере воздействия такого вида излучения, ждёт мучительная смерть. И если самураи, стоящие на грани военного поражения, получат в руки такое оружие…

Президент Рузвельт, военный министр Генри Стимсон и американский генералитет не сидели сложа руки, ожидая от учёных спасительной манны небесной. «Миязаки» показали себя страшным оружием, но узконаправленным, а арсеналы воюющих держав разнообразны. Кто сказал, что эти адские машины всесильны? Эйнштейн? Парень он, конечно, с головой, но даже великие ошибаются. Наступил уже июнь, а японцы тихо сидят не Филиппинах и не делают никаких попыток наступать и отвоевывать потерянное. Оно и понятно – воевать-то им особо и нечем: авианосцы адмирала Дзисабуро Озавы[63]63
  К лету 1945 года соединение Озавы имело четыре тяжёлых авианосца: «Дзуйкаку», «Цукуба», «Амаги» и «Кацураги» («Синано» и «Унрю» были потоплены американскими подводными лодками, а лёгкие авианосцы «Титосэ» и «Тийода» переклассифицированы в авианосцы прикрытия конвоев).


[Закрыть] в бой не спешат по причине отсутствия на них самолётов и лётчиков. Экономика Страны Восходящего солнца всё глубже впадает в коллапс (американские подводные лодки чувствуют себя в японских водах как дома), а флот Соединённых Штатов по-прежнему многократно превосходит по численности и боевым возможностям изрядно усохший флот империи Ямато. US Navy имеет одиннадцать новейших линкоров – четыре «айовы», три «алабамы», два «вашингтона» и две «аляски», – а на Дальний Восток уже направляется соединение адмирала Соммервилла в составе четырёх линейных кораблей (трёх английских – «Принц Уэльский», «Король Георг Пятый», «Герцог Йоркский» – и французского «Ришелье»).

И американское командование, оправившись от шока, готовило новое наступление на Филиппины. «Посмотрим, удастся ли джапам заговорить шестнадцатидюймовые снаряды, – заявил адмирал Хэлси, поднявший флаг на линкоре «Висконсин», – или остановить турбины моих дредноутов. Мы им ещё покажем!».

Тем не менее, положение было очень серьёзным: новое японское оружие уравняло шансы сторон, а если оно будет ещё и усовершенствовано… Американцы не сомневались: бездействие самураев связано с тем, что они усиленно разрабатывают новые типы «миязак» и увеличивают их количество. Перспективы были мрачными, и к рассмотрению были прияты все варианты скорейшего (пока не стало слишком поздно) разгрома Японии. В бешеном темпе велись завершающие работы по созданию атомной бомбы, а президент США Рузвельт, несмотря на своё прогрессирующее недомогание, обратился к Сталину с просьбой начать военные действия против Японии как можно скорее. Сталин, прекрасно понимая, что самураи, разгромив США, на этом не успокоятся, ответил согласием, но при одном условии: американская сторона передаёт СССР всю информацию о характере воздействия «миязак» на военную технику и живую силу. «Есть мнение, – сказал Сталин, – что эти японские штучки будут использованы и против нас: мы должны знать, что это такое». И американцы, немного подумав, согласились – перед лицом «жёлтой угрозы» трения с коммунистами можно было отложить на потом (тем более что никаких особых тайн Советам янки не раскрывали: они и сами не знали о «миязаках» практически ничего).

Нанесение согласованного удар союзников по Японии (русского – по Маньчжурии, англосаксонского – по Филиппинам) было намечено на вторую половину июля 1945 года.

* * *

…Восходящее солнце осторожно лизнуло волны, пробуждая океан от утренней дрёмы. Небо было безоблачным, видимость превосходной, и день обещал быть великолепным и как нельзя лучше подходящим для жестокого кровопускания, запланированного стратегами US Navy.

Тихоокеанский флот США, пересекая Филиппинское море, шёл к острову Лусон – к бухте Ламон. От берегов этой бухты до Манилы всего сорок-пятьдесят миль – американские морские пехотинцы на бронетранспортёрах пройдут это расстояние за сутки (если, конечно, японцы не будут мешать их победному маршу). А они не будут – генерал Макартур сумеет убедить джапов не суетиться, у него найдутся многочисленные разрушительные аргументы. Да, самураи наверняка пустят в ход свои чёртовы «миязаки» и выведут из игры авиацию, но у флота вторжения хватит орудийных стволов, чтобы превратить весь берег бухты Ламон в лунный пейзаж. Моторов у артиллерийских снарядов, как известно, нет – стальные болванки летят, подчиняясь законам баллистики и закону всемирного тяготения, и вряд ли самураи сумеют искривить их траектории. Но сначала – сначала надо уничтожить флот империи Ямато (вернее, то, что от него осталось) и окончательно решить наболевший вопрос «Кто владеет морем?». И, по разумению американских адмиралов, сил для этого было достаточно.

Первую скрипку в предстоящем сражении должны были играть линкоры – исход боя решал главный калибр (точно так же, как когда-то, при Цусиме и Ютланде). Муза истории Клио оказалась девушкой с юмором – с ироничной улыбкой она повернула дело так, что гигантские стальные монстры, оттеснённые, казалось бы, на второй план стаями палубных самолётов, вернулись на историческую сцену (причём в главной роли). И преимущество тут – двукратное – было на стороне US Navy: бортовые залпы американских линейных кораблей – сто тонн железа и взрывчатки в залпе – по всем законам математики и физики должны были быстро и необратимо превратить весь японский флот в обломки. Хвалёные «миязаки», как и любые творения рук человеческих, не являются объектами неуничтожимыми – пара-тройка удачных попаданий, и от «самурайской магии» не останется и следа, а потом самолёты Марка Митчера, терпеливо ждущие своего часа на палубах авианосцев во втором эшелоне флота вторжения, довершат дело. Исторический парадокс: до начала Второй Мировой войны считалось, что авианосная авиация предварительными ударами ослабит вражеские линкоры и подготовит сокрушительный успех дредноутов, «королей морей», а теперь всё перевернулось с ног на голову – эскадрильям палубных бомбардировщиков и торпедоносцев отводилась роль стервятников, прилетевших выклёвывать глаза мертвецам.

Эскадра американских линейных кораблей типа «Айова»

Императорский японский флот вызов принял и тоже направился к Филиппинам. Это и радовало адмирала Хэлси, и в то же время настораживало: на что надеются самураи, и что они задумали на этот раз? Военные аналитики предположили, что японцы рассчитывают на ошеломляющий удар с воздуха – в апреле этот удар по отступавшим американским кораблям не состоялся из-за элементарной нехватки у азиатов боевых самолётов, однако за прошедшие месяцы кое-что могло измениться: японская промышленность продолжала работать (хоть и со скрипом), и в японских вооружённых силах оставались ещё люди, умеющие управлять не только велосипедом. И поэтому большую часть сформированных с нуля авиагрупп двадцати четырёх авианосцев 58-го оперативного соединения составляли истребители – флотских «корсаров» и «хеллкэтов» насчитывалось около тысячи. По мнению физиков, «миязаки» с источниками энергии слишком тяжелы и громоздки – их не запихнёшь ни в «джуди», ни в «бетти», – следовательно, воздушный бой над американскими кораблями будет обычным, и закончится он примерно так же, как «большая охота на куропаток» в декабре 1944. А после этого… Сомнений в исходе боя надводных кораблей не возникало: 15 линкоров, 44 крейсера (16 тяжёлых и 28 лёгких) и 90 эсминцев союзников – это явно больше, чем 6 линкоров, 12 тяжёлых и 12 лёгких крейсеров и 32 эсминца японцев. «Ямато» и «Мусаси», как показывает практика, серьёзные боевые машины, но четыре «айовы» с ними справятся. Арифметика – наука точная.

Воздушная разведка боем (которую правильнее было назвать «разведкой смертями») установила, что «дьявольская зона» начинается примерно в шести-семи милях от японских кораблей, и Хэлси собирался вести артиллерийский бой на предельной дистанции, используя радары – в этой области превосходство американской техники было несомненным. Лусон (и все Филиппины) необходимо было взять – нефтяная пуповина будет перерезана, после чего окончательный крах империи Ямато станет только вопросом времени (причём не слишком продолжительного), и никакие «миязаки» самураям уже не помогут. А если ещё русские ударят с тыла и смешают с дерьмом отборные японские дивизии в Маньчжурии, премьеру Тодзио и самому микадо останется только сделать себе харакири – их песенка будет спета.

…Флоты вошли в боевое соприкосновение утром 17 июля: в 06.42 экраны локаторов на кораблях 5-го флота украсились множеством разномастных отметок. Стволы башенных орудий зашевелились, задираясь к прозрачному безмятежному небу, и в 06.45 выплюнули несколько десятков крупнокалиберных снарядов. Океан содрогнулся, а Хэлси, стоявший на верхнем мостике «Висконсина», удовлетворённо крякнул – приятно, чёрт побери, ощущать себя повелителем такой мощи. «Мы взяли их за яйца! – произнёс «Буффало Билл» с блеском в глазах. – Приготовим яичницу с беконом!».

Минута, потребовавшаяся снарядам для того, чтобы долететь до горизонта, казалась бесконечной. Артиллерийские офицеры на всех кораблях затаили дыхание, ожидая падения залпа, чтобы ввести поправки и (если цель будет накрыта) перейти на поражение. Но…

Ни один радар не зафиксировал ни одного характерного всплеска, не видно их было и в оптике. То есть небольшие фонтаны – примерно такие, какие образуются при падении в воду камня весом в тонну, – разглядеть было можно, но высоченных белопенных гейзеров, рождённых взрывами, не было: ни одного. Снаряды не разрывались – они падали в море мёртвыми слитками металла, падали бессильно и безвредно, и даже шальное попадание не причинило бы японским линкорам хоть сколько-нибудь ощутимый ущерб.

Второй и третий залпы также были безрезультатными. Над мостиком «Висконсина» повисло гробовое молчание. Хэлси сжал бинокль так, что побелели костяшки пальцев, а безмолвная линия японских кораблей полыхнула огнём: самураи дали ответный залп.

– Я не понимаю… – пробормотал кэптен Дарелл, командир «Висконсина». – Наши снаряды не взрываются, а джапсы стреляют как ни в чём не бывало! Этого не может быть!

…Адмирал Курита улыбался, вглядываясь в мерцающую дымку, окутывавшую его корабли: включение поля сопровождалась визуальными эффектами, и при некотором опыте их можно было заметить. Богиня Аматерасу не оставила своей милостью детей своих – это её волей на священной земле Ямато родился Тамеичи Миязака: человек, давший Японии оружие возмездия. «Два последних года гайкокудзины давили нас числом, убивая так, как охотник убивает дичь. Так пусть же теперь они почувствуют на себе, – злорадно подумал адмирал, – что значит столкнуться с силой, которой ты не можешь противостоять!».

Линкоры Объединённого флота стреляли, и стреляли быстро и метко – отличная видимость позволяла успешно корректировать огонь без всяких радаров. А то, что они могли стрелять, объяснялось не просто, а очень просто: по команде с «Мусаси» поле отключалось, линкоры давали залп, и поле тут же включалось снова. У американцев было всего две-три секунды времени, чтобы поразить врага, на миг приподнявшего щит, и сделать это было практически невозможно. Самого Тамеичи Миязака не было на мостике флагманского корабля – вскоре после его ошеломляющего триумфа император лично запретил учёному-самураю участвовать в боях, – но хорошо обученные им операторы корабельных эмиттеров действовали безошибочно. А три месяца кажущегося бездействия флот империи использовал не только для установки новых «миязак», но и для отработки методики ведения залпового огня всей эскадрой, усовершенствовав наследие адмирала Хейхациро Того, принёсшее ему победу при Цусиме.

Поле включено…

…Адмирал Хэлси спинным мозгом ощутил, как вокруг него зреет паника, готовая разрядиться в истошных воплях и бестолковой суете. И неудивительно: бой слепого со зрячим превратился в бой хорошо вооруженного умелого воина с безоружным противником. Это и боем-то назвать было нельзя, и продолжение подобного «боя» грозило американскому флоту полным уничтожением: японцы утопят всех (если, конечно, у них хватит снарядов и торпед, которые, в отличие от американских, взрываются безотказно). Можно попытаться сблизиться, но кто знает, что произойдёт с кораблями, когда они войдут в «дьявольскую зону»? А если на них погаснет свет, или снаряды в погребах начнут взрываться сами по себе, без видимой причины? Как там сказал кто-то из «яйцеголовых»? (Буффало Билл запомнил эту фразу) «В уравнении можно поменять минус на плюс, и тогда вместо подавления любых реакций мы получим их спонтанную инициацию» (красиво звучит, но когда поймёшь, что за этим кроется…).

И командующий Тихоокеанским флотом Соединённых Штатов Америки приказал отходить, испытывая при этом острое желание утопить в океане всех учёных дармоедов, а заодно и политиков, сидящих в далёком безопасном Вашингтоне и приказавших ему вести флот в безнадёжный бой. О том, что он сам рвался в этот бой, Хэлси почему-то не вспоминал – в его голове неотвязно крутилась только одна леденящая мысль: «А ведь джапы нас просто так не отпустят – у меня нет нужного превосходства в скорости эскадренного хода…».

Буффало Билл не ошибся. Курита преследовал отступающий американский флот до темноты, выхватывая всё новые и новые жертвы, и прекратил погоню только тогда, когда на его кораблях подошёл к концу боезапас. Погибли линкоры «Алабама» и «Массачуссетс», шесть крейсеров и одиннадцать эсминцев, брошенных Хэлси в отчаянные и безрезультатные торпедные атаки – лишь бы задержать преследователей.

Это было не поражение – это была катастрофа. И уже глубокой ночью, сидя один в каюте за бутылкой виски, Хэлси вдруг подумал: «А ведь дело идёт к тому, что Вашингтон останется далёким, но перестанет быть безопасным…».

* * *

Известие о поражении US Navy доконало президента Рузвельта[64]64
  В нашей Реальности президент Рузвельт умер 12 апреля 1945 года. В этой Реальности он прожил немного дольше.


[Закрыть]. Выслушав доклад, он хотел что-то сказать, но захрипел и бессильно обмяк в своём кресле. Губы президента ещё шевелились, и среди суеты и криков «Врача! Врача! Скорее!» госсекретарь Корделл Халл, склонившись над умирающим, разобрал еле слышное:

– Как только будет готова… манхэттенская бомба… боевой образец… сбросьте её… на Токио. Это наш последний… шанс…

Похороны президента Рузвельта

– Знаете, господин президент, – негромко сказал Халл Гарри Трумэну, наблюдая за траурной процессией, – последнее желание умирающего должно быть исполнено, особенно если оно во благо Америки.

– Согласен с вами, – так же тихо ответил новый хозяин Белого Дома. – Надо только хорошенько подумать, как это сделать. Эти проклятые «миязаки» – вот в чём проблема.

* * *

Квантунская армия считалась элитным соединением Императорской японкой армии. Служба в её рядах была гарантией впечатляющего карьерного роста – война с Китаем шла то притухая, то вновь разгораясь, а в зоне боевых действий чины и звания растут быстрее, чем в тылу. И нацелена эта армия была на Советский Союз: Китай – это так, закуска перед сытной трапезой. А то, что японское вторжение на территорию СССР (на манер хасанского, только на пару порядков масштабнее) не состоялось, не было результатом самурайской кротости и миролюбия: для жёлтого дракона куда более опасным противником был белоголовый орёл, и воинственные сыны Аматерасу решили сначала ощипать заокеанскую птицу, рассудив, что неуклюжий русский медведь от них не убежит.

В 1942 японская армия победно наступала по всем фронтам, и войск не хватало везде – и на Филиппинах, и в Бирме, и на островах Тихого океана, – а после гавайского поражения генералам божественного Тенно стало как-то не до войны с Россией. Янки, наращивая силы, начали отвоёвывать потерянное, продвигаясь вперёд медленно, но безостановочно, и в такой ситуации открывать ещё и Северный фронт самураям не хотелось, тем более что немцы так и не взяли Сталинград, а летом сорок третьего умылись кровью на Курской дуге. Часть войск из Манчжурии была переброшена для обороны метрополии, однако в распоряжении генерала Ямады, командующего Квантунской армии, оставалось немало сил: тридцать одна пехотная дивизия, одиннадцать пехотных и две танковые бригады, бригада смертников и отдельные части разного назначения. Ямаде подчинялись и войска «союзников»: армия Маньжоу-Го в составе двух пехотных, двух кавалерийских дивизий, двенадцати пехотных бригад и четырёх конных полков, а также монгольская меньцзянская армия «князя» Дэ Вана Дэмчигдонрова из четырёх пехотно-кавалерийских дивизий и прочие вспомогательные формирования. Летом 1945 года генерал Отодзу Ямада в общей сложности имел более миллиона солдат, свыше шести тысяч орудий, тысячу сто танков и около двух тысяч самолётов, а на границах СССР и Монголии были возведены семнадцать укреплённых районов.

Солдаты японской Квантунской армии с трофейными пулемётами

Однако советские войска, усиленные закалёнными в боя дивизиями, переброшенными из Европы, имели значительный численный перевес. В составе трёх фронтов, созданных для разгрома императорской Квантунской армии – Забайкальского, 1-го Дальневосточного и 2-го Дальневосточного, – насчитывалось сто тридцать одна дивизия и сто семнадцать бригад общей численностью более полутора миллиона солдат и офицеров, большая часть которых имела боевой опыт, более двадцати семи тысяч орудий и миномётов, до семисот «катюш», пять тысяч триста танков и почти четыре тысячи боевых самолётов. И численный перевес советских войск усугублялся перевесом качественным. Японские лёгкие и средние танки «Ха-Го» и «Чи-Ха» не шли ни в какое сравнение с «тридцатьчетвёрками» и тяжёлыми «ИСами»; устаревшие японские противотанковые 37– и 47-мм орудия были бессильны даже против советских средних танков, а пушек более крупного калибра в частях Квантунской армии было очень мало. Вдобавок ко всему, многие подразделения генерала Ямады были укомплектованы плохо обученными новобранцами – война на Тихом океане высасывала все резервы империи Ямато.

Замысел советского командования был прост и элегантен: несколькими сходящимися ударами рассечь Квантунскую армию на части, сварить её в огромном котле между Амуром, Уссури и Большим Хинганом, овладеть важнейшими городами Маньчжурии – Харбином, Гирином, Мукденом, – и сбросить уцелевших самураев в море: пусть добираются вплавь до своих гейш и сакур. И сил для этого, по всем прикидкам, было вполне достаточно (даже с учётом того, что вся фронтовая авиация будет парализована японскими излучателями). Но…

Главнокомандующему войсками на Дальнем Востоке

Маршалу Советского Союза Василевскому

В ходе артиллерийской подготовки было отмечено чрезмерно большое количество неразрывов артиллерийских снарядов и реактивных мин, выпущенных по позициям противника. Вдоль всей линии фронта выявлены обширные (протяжённостью несколько десятков километров) так называемые «зоны молчания», где количество неразорвавшихся снарядов достигало ста процентов.

(из боевого донесения командующего 1-м Дальневосточным фронтом маршала Мерецкова)

Неоднократные атаки, предпринятые после окончания артиллерийской подготовки, успеха не имели: огневые средства противника не были подавлены, атаки были встречены плотным пулемётным огнём, что привело к значительным потерям.

(из боевого донесения командующего 2-м Дальневосточным фронтом генерала армии Пуркаева)

Использование в ходе боевых действий бронетанковых соединений было существенно ограничено неожиданными и массовыми отказами двигателей: танки не имели возможности продвигаться вперёд.

(из боевого донесения командующего Забайкальским фронтом маршала Малиновского)

…Наступление советских войск в Маньчжурии захлебнулось – точнее, оно завязло в зыбкой трясине непонятно чего, окружавшего японские укреплённые позиции. Кое-где советским войскам удалось вклиниться в оборону противника на несколько километров[65]65
  Это стало возможным благодаря недостаточному количеству «крупнокалиберных» «миязак» в частях Квантунской армии (эти установки в первую очередь направлялись на флот и в войска ПВО метрополии), нехватке операторов для них и недостаточной мощности стационарных электростанций в Маньчжурии (японцам пришлось – в качестве временной меры для затыкания дыр – использовать наспех сооружённые мобильные излучатели малой мощности).


[Закрыть], но это было совсем не тот успех, которого ждали в Москве. Но и японские войска, отбив все атаки, не перешли в контрнаступление: для победы в рукопашном бою у самураев не было необходимого численного перевеса, а при снятии поля немедленно сказывалось огневое превосходство советских войск: организовать на суше эффективное «прерывистое» ведение огня оказалось куда сложней, чем на море.

В полосе наступления Забайкальского фронта имели место конные стычки цириков монгольского маршала Чойбалсана и нукеров князя Дэмчигдонрова, всласть помахавших саблями, – баргутам и чахарам, рубившимся с обеих сторон, это очень даже понравилось, – но на общий ход боевых действий эти стычки практически не повлияли.

В начале августа (после двухнедельных боёв на сопках Маньчжурии, закончившихся вничью) фронт замер: ни та, ни другая сторона не смогла одержать решительную победу. Но любое равновесие, как известно, явление временное…

* * *

ППШ – хорошая машинка, особенно в руках умелых: таких, например, как у сержанта Клюева, отломавшего четыре года страшной войны и прошедшего под пулями от Вязьмы до Москвы, а потом от Москвы до Берлина. Но перед вылетом на боевое задание десантуру перевооружили самозарядными винтовками Токарева, и это было странным – от добра добра не ищут. «Длинновата кочерга, йомтыть, – ворчали бойцы, – автомат – оно сподручнее». Конец кривотолкам положило разъяснение командования: мол, японцы используют что-то такое, от чего огнестрел перестаёт работать – остаётся только штыком пырять. А к ППШ, в отличие от старой доброй «мосинки» или той же СВТ, штык не прислюнишь, вот в чём дело. Клюев не очень верил в эти сказки – ну как такое может быть? – однако разумный солдат тем и отличается от неразумного, что с начальством не спорит: бывают случаи, когда начальство не ошибается. А СВТ – а что СВТ? Очень даже неплохой смертоубийственный инструмент, а в штыковой так и вообще. Прыгать с ней с парашютом, конечно, не так удобно, как с ППШ, но приноровиться можно: человек – он ко всему приспосабливается.

Прыгать не пришлось – их перебросили в Харбин на десантных планерах. И сразу же солдаты крылатой пехоты оказались в гуще боев, бестолковых и беспорядочных. Самураи стреляли отовсюду – и из убогих китайских фанз, и из каменных домов вполне европейского типа, – и как-то не замечалось, чтобы пальбе японских «арисак» хоть что-то мешало. И СВТ десантников работали как положено: до поры до времени.

Это случилось вскоре после того, как отделение Клюева крепко сцепилось с японцами среди полуразрушенных и лениво коптящих домов центральной части города. На мостовую в нескольких шагах от сержанта шлёпнулась японская ручная граната на деревянной ручке, очень похожая на немецкую «колотушку», закрутилась, и… не взорвалась: бывает. Клюев вскинул винтовку, целясь в спину убегающего японца-гранатомётчика. Щелчок. Осечка.

Сержант привычно передёрнул затвор, выбрасывая «гнилой» патрон. Щелчок. Осечка. Японец завернул за угол дома и скрылся из глаз, а Клюев каким-то нутряным чувством вдруг понял, что две осечки подряд – это не случайно, и что рассказы о «мареве», которое якобы напускают японцы (так окрестили солдаты дальневосточных фронтов непонятное нечто, уже неоднократно проявившееся в ходе боёв), – это не сказки. А потом из-за угла дома, куда убежал японец, с лязгом вывернулась странная и громоздкая гусеничная машина.

Она представляла собой танковое шасси без башни, на котором возвышалась какая-то непонятная конструкция, похожая на диковинную пушку. Машина надрывно рычала, за ней тянулся густой шлейф отработанных газов – мотор «танка» работал с предельной нагрузкой, хотя двигался этот танк чуть быстрее черепахи. Все эти подробности запечатлелись в мозгу сержанта Клюева за какие-то доли секунды, а затем размышлять и анализировать стало уже некогда: за машиной толпой бежали японцы, сверкая примкнутыми штыками, а впереди них широким шагом шёл офицер с самурайским мечом в руках. Однако главное сержант понять успел: перед ним та самая японская диковинка, за которой десантников и послали в тыл противника, и за захват которой «виновнику торжества» полагалась присвоение звания Героя Советского Союза. И всплыло в сознании Клюева услышанное на инструктаже.

– А как отыскать эту штуку, товарищ полковник? По каким признакам?

– Ищите и обрящете, капитан, – полковник с лиловым шрамом на щеке улыбнулся кривой усмешкой. – А признак у неё один, зато такой, что его ни с чем не перепутаешь: как только ваши винтовки превратятся в нестреляющие железные палки, так и знайте – тут она где-то, голубушка, причём недалеко. По последним данным, радиус действия японских передвижных установок не более километра – точнее сказать некому, нету, понимаешь, живых свидетелей…

…Рукопашный бой был свирепым. Японцы умело орудовали штыками, и если бы на месте десантников с их спецподготовкой оказались бы солдаты обычной пехотной части, им пришлось бы туго. Офицер-самурай так вообще изумлял – циркач, да и только. В считанные секунды он зарубил троих десантников (да как – разделал, можно сказать, как мясник туши) и натворил бы ещё немало бед, если бы Демьян Чалов, здоровенный сибиряк, не подхватил железный лом, валявшийся среди груды битого кирпича, и не огрел бы им лихого меченосца от всей широкой русской души. Хрустнуло смачно, и брызнуло во все стороны красненьким да мокреньким…

Катаны к бою!

Пропоротые штыками тела валились одно за другим, и не разобрать было в горячке боя, кто умер на этот раз – желтолицый обитатель японских островов или рязанский парень, переживший Великую Отечественную и встретивший свою судьбу здесь, в Маньчжурии. Но мало-помалу десантники брали верх: их капитан дал по рации заветный сигнал «Экстра», и русские парашютисты стягивались теперь к «точке обнаружения» как муравьи на сладкое. А сержант Клюев, заваливший уже двух противников, не спускал глаз с японца, сидевшего за «пушкой», и сожалел, что не может снять самурая одним выстрелом – не получалось потому что выстрелить.