Текст книги "Нерожденный"

Он молчал несколько минут, давая возможность всем присутствующим проникнуться услышанным, а потом сказал, обращаясь к микадо:

– Мы не можем ждать. Было бы очень большой ошибкой недооценивать русских и американских учёных – вчера они сумели раскрыть секрет «оружия богов», сегодня они его совершенствуют, а завтра они обрушат на Японию ошеломляющий удар. Например, свяжут весь свободный кислород над островами метрополии, и все ваши подданные задохнуться. Или инициируют серию мощных цунами, которые смоют все наши прибрежные города.

– Неужели такое возможно?

– «Оружие богов» всесильно, Ваше Величество, надо только уметь им пользоваться. И гайкокудзины колебаться не будут: они никогда не считали нас людьми. Вспомните газовую атаку нашей столицы и атомную бомбу, сброшенную на город, и вспомните ядерный взрыв в Токийском заливе. Бледнолицые нанесут удар, как только у них появится возможность его нанести – если мы хотим победить, мы должны их опередить. Мы воюем против всего мира, против всей цивилизации белых, и если мы проявим нерешительность, мы проиграем войну. А если Америка будет уничтожена, остальные наши враги сложат оружие и покорно склонят головы перед нашим могуществом. Мы победим – погибнут десятки миллионов людей, но сотни миллионов других людей останутся жить на планете, очищенной от «золотых змей». У нас нет другого выхода, Ваше Величество.

– Да будет так, – с видимым усилием проговорил микадо. – И как вы предполагаете это осуществить?

– С дальнего бомбардировщика «фугаки». Мощности его бортового излучателя хватит для запуска реакции – чтобы зажечь костёр, достаточно одной спички, – а потом Пламя будет поддерживать само себя: об этом я позаботился. И к Скалистым горам полечу я сам.

– Вы сами? – на лицо императора набежала тень, и в голосе его отчётливо слышалось сомнение. – Это неразумно, Миязака-сан: если с вами что-то случится, кто продолжит ваше дело?

– Не сочтите за дерзость, Ваше Величество, но по-другому нельзя. Никто кроме меня не сможет разжечь «кремниевый пожар»: только я один представляю себе весь этот процесс во всей его сложности. И даже если кто-то сможет понять суть этого явления, на осознание которого понадобится много времени, я не уверен, что возможностей его разума хватит для осуществления мною задуманного. Моя жизнь принадлежит вам и империи Ямато, но если мне суждено погибнуть, значит, это воля богов. Моя гибель ничего не изменит – я вручил «Меч Аматерасу» тысячам мангустов, научив их владеть этим мечом, и мои помощники, Синъитиро Томонага и другие, продолжат моё дело. Но вонзить божественный меч в спину Скалистых гор смогу только я: ни у кого другого это не получится.

Император Хирохито молчал, молчали и генералы, ждавшие его слова.

– Да будет так, – повторил микадо.

* * *

…Как кружится голова… Жёлтые змеи перед глазами – золотые змеи… А где дракон? Он выдохнул пламя и улетел? Я не чувствую своего тела… Наверно, так и должно быть, когда целиком сливаешься с сутью вещей, и становишься их пониманием… Надо возвращаться: в реальном мире у меня слишком много дел…

Тамеичи Миязака открыл глаза. Сделать это удалось с трудом: реальность ускользала, упорно не желая принимать знакомые формы и привычные очертания. И всё-таки разум взял верх, и учёный-самурай обрёл себя в нижней кабине бомбардировщика «фугаки», на кресле оператора боевого излучателя, вытянувшего своё хищное рыло по продольной оси самолёта.

Мерно гудели моторы. Миязака потянулся и выгнулся, проверяя работу мышц (тело слушалось), и краем глаза поймал взгляды бортовых стрелков, смотревших на него с немым благоговением: для них он был небожителем, сверхъестественным существом, сошедшим на землю людей, чтобы вершить их судьбы. Это было уже привычно и… приятно, да.

Японский шестимоторный дальний бомбардировщик G10N1 «Фугаки»

Золотые змеи перед глазами Тамеичи поблекли и прекратили свои призрачный танец. Дело сделано: незримый клинок мыслеполя пронзил каменную толщу гор, и теперь там, под землёй, разгоралось Пламя Дракона – Миязака видел-ощущал его свет и жар. Огонь был ещё крошечным, но это пока: «кремниевая реакция» запущена, и она медленно, но неостановимо расползётся на весь материк, на весь «сектор поражения», вычерченный могучим разумом человека на борту дальнего бомбардировщика. Реакция разогревала сама себя: человек её закольцевал, и выделенная энергия подпитывала процесс, захватывавший всё новые слои гранита и базальта и превращавший их в расплав, в жидкое пламя. И так будет продолжаться до тех пор, пока весь материковый щит под страной, именуемой Соединённые Штаты Америки, не утратит опору и не провалится в огненное болото вместе с лесами, степями, реками, дорогами, городами и людьми, населяющими эти города. И в этот гигантский провал навстречу друг другу с глухим рёвом хлынут волны двух океанов; и взметнутся высоко вверх исполинские струи пара, рождённые соприкосновением расплавленной магмы, рвущейся через трещины расколовшейся земной коры, и огромных масс воды, спешащей заполнить громадную новорождённую впадину. И страна Америка перестанет быть – она исчезнет с лика планеты, исчезнет бесследно, затонет, как затонула некогда древняя страна Атлантида.

…Операция «Поцелуй богини» шла по плану. Отец «оружия богов» получил лучший самолёт с лучшим экипажем, готовым беспрекословно умереть по первому слову Второго Человека Империи. Предлагалось произвести групповой налёт, но Миязака это предложение отверг. «Меня не увидит ни один радар, – пояснил он, – а случайных встреч я не опасаюсь. Зенитная артиллерия меня не достанет, истребители я собью, от неуклюжих тихоходных дирижаблей уйду. А при групповом налёте есть вероятность, что из-за небольшой ошибки оператора, гасящего излучение американских радиолокаторов, хотя бы одна из машин будет засечена гайкокудзинами. После наших ударов по Нью-Йорку и Чикаго янки постараются не пропустить в глубь страны даже единичный самолёт, зная, что он может сделать, и к точке обнаружения тотчас же ринутся со всех сторон «летающие крылья» с «кобрами» на борту. На их стороне численный перевес – потеряв американский плацдарм, мы потеряли и небо над Калифорнией, – янки подавят и целую армаду наших бомбардировщиков. Моя миссия слишком важна – следует исключить даже малейшие случайности, способные помешать её выполнению».

Весь перелёт от Гавайев до западного побережья Америки Миязака провёл в полусне-полуяви, расслабляясь, медитируя и собирая все свои силы для единственного мыслеудара. «Фугаки» прошёл над Калифорнией незамеченным – создатель «оружия богов» сам сидел за излучателем, – и только над Скалистыми горами возникло небольшое осложнение: облака, закрывшие цель. Тамеичи приказал командиру снизиться. «Я должен видеть» – бросил он коротко. Самолёт снизился с четырнадцати до пяти километров, пробил облачный слой, и внизу открылись лесистые отроги Скалистых гор. Это было красивое зрелище, но красота не волновала «великого мангуста»: он искал, куда вонзить меч, и нашёл. И вонзил…

Сознание окончательно прояснилось. Миязака огляделся. Внизу проплывала земля – «фугаки» шёл на высоте пяти километров, его командир ждал приказа учёного. «Набрать прежнюю высоту» – произнёс Тамеичи в ларингофон, и машина пошла вверх. Остекление кабины затянула белёсая тьма: бомбардировщик снова пробивал облачный слой, на этот раз снизу.

Миязака смотрел, как стелятся за бортом белые космы, и к нему пришло понимание: острое, как внезапная боль. Тамеичи вдруг осознал (почему он не понял этого раньше?), что Пламя Дракона не погаснет, когда океанские волны зальют провалившуюся часть материка. Да, расплав застынет, охлаждённый триллионами тонн воды, но «кремниевая реакция» не прервётся — её очаги останутся, и огонь, немного помедлив, будет расползаться дальше, под Атлантический и Тихий океаны, под Канаду и Мексику, и дальше, дальше, дальше… Реакция закольцована: пока осуществляет энергетическая подпитка процесса, «кремниевый пожар» будет гореть и разгораться. Условия опытов были другими: там горение небольшого участка земли поддерживалось внешним источником энергии – излучателем, реакция прерывалось после его выключения, а вода только гасила последствия, заливая расплавленный камень.

«Это же очевидно! – с досадой подумал учёный. – Как же это я, решив сложнейшую задачу разжигания «кремниевого пожара» заданных параметров, допустил такую нелепую ошибку?» Впрочем, успокоил он сам себя, не ошибается только тот, кто ничего не делает – ошибаются даже боги. Ничего страшного: расчётное время горения «Поцелуя богини» около трёхсот часов – времени для задействования каунтер-фактора более чем достаточно. По сейсмограммам мы сможем судить, где и как горит Пламя Дракона, а когда рухнет половина североамериканского материка, не заметить такое будет трудно. А прервать энергоподпитку цепной реакции кремния и раскольцевать её – я знаю, как это сделать, и я это сделаю, не покидая окрестностей Токио.

В кабину брызнуло солнце. Самолёт поднялся выше облаков и продолжал набирать высоту. А впереди, между облаками и бездонным голубым небом, летели четыре дирижабля необычной формы, сверкавшие, как слитки металла, – три в группе и один немного поодаль. Экран локатора «фугаки» был девственно чист, а это означало, что странные дирижабли, обнаруженные визуально и на малом расстоянии, оснащены «кобрами», и что эти «кобры» включены.

* * *

– Ну, Влади, – «кобра» Уэбстер широко улыбнулся и дружески пихнул Евстигнеева локтём, – ещё кружок, и домой, ага? А там – заслуженный отдых для воздушного солдата: ужин повкуснее, пиво похолоднее и девчонку погорячее. Твоя подружка, небось, давно уже рвёт на себе лифчик от нетерпения, – он хохотнул, демонстрируя ровные белые зубы.

Фрэнки Уэбстер, оператор излучателя № 2 и ученик Владимира Евстигнеева, мыслил категориями незатейливым, и это помогало ему пребывать в благостном настроении всегда и везде, даже когда «небесную акулу» трепал сильный ветер или когда её тело пронизывали хлещущие посылки японских «миязак» (бывало такое). Однако парнем он был неплохим, без дерьма в душе (и неслабым, кстати сказать, ментальным бойцом), и Владимир не одёргивал его, когда Фрэнки (разумеется, наедине) позволял себе некоторую фамильярность (капитану Вэбстеру полагалось обращаться к подполковнику Евстигнееву «сэр», и никак иначе, и не полагалось обсуждать с ним интимные достоинства женщин и вкусовые качества пива). Но – со своим уставом в чужой монастырь, как известно, не лезут, а Фрэнки, несмотря на свою внешнюю простоватость, был далеко не глуп (иначе он и не стал бы «коброй») и не позволял себе ничего лишнего, хорошо зная, что в армии (даже если это «демократичная» US Army) можно, а что нельзя.

– До дому ещё надо долететь, а мы ещё не сделали свою работу, Фрэнк, – за полгода пребывания в США Владимир сносно овладел разговорным английским и вворачивал в свою речь типично американские обороты. – Так что мечтать о девчонках пока рановато, капитан.

– О них надо мечтать всегда, лейтенант-колонел[91]91
  Подполковник (англ.)


[Закрыть], сэр, – как же иначе? О’кей, я буду мечтать о них молча.

Майор Евстигнеев, награждённый за боевые заслуги советскими и американскими орденами и повышенный в звании, был единственным из первой группы прибывших в США «соловьёв-разбойников», всё ещё остававшимся в Америке. Десять его соратников вернулись на родину, а Серёгу Порфирьева похоронили: во время боёв в Орегоне шальной японский снаряд угодил прямо в его излучатель. Погашенный полем, он не взорвался, но кинетической энергии стальной болванки хватило, чтобы порвать пополам тело оператора «Кобры-6»…

Евстигнеев всё ещё оставался в США по личной просьбе президента Трумэна. Дело в том, что у этого русского парня была уникальная энцефалограмма, свидетельствовавшая о его незаурядных ментальных способностях (что подтверждалось и тем, что в учебных боях он справлялся с тремя-четырьмя не самым слабыми «кобрами», вгоняя их в ментальный нокаут). Поразмыслив, советская разведка пришла к выводу, что иметь такого человека в США, в самой гуще событий, связанных с испытаниями и совершенствованием нового и пока ещё малознакомого оружия, совсем нелишне, и просьба Трумэна была удовлетворена. Официально подполковник Евстигнеев числился «мастером-наставником» и выполнял его обязанности, обучая американских операторов и обеспечивая их взаимодействие с новыми группами «соловьёв-разбойников», время от времени прибывавших в Америку для участия в боевых действиях на Тихом океане. А полёт над Скалистыми горами, в котором Владимиру было предложено принять участие, был особым.

Американские учёные тоже умели мыслить нестандартно. «Излучатель – он не только оружие», эта простая мысль пришла в голову не одному Бехтереву. США строили огромный флот дирижаблей (на вооружение поступали новые воздушные корабли типа «Скайшарк»), и учёные ломали голову над увеличением энерговооружённости этих дирижаблей. Появилась идея покрыть всю поверхность дирижабля пластинами солнечных батарей и заменить его пожароопасные бензиновые двигатели электродвигателями. Идея была хорошей – возрастала устойчивость воздушного корабля к воздействию «миязак», для моторов и для излучателей можно было использовать единую энергосистему с перераспределением мощности. Мешало одно «но»: коэффициент полезного действии солнечных батарей был невелик, что сводило на нет все их преимущества. И возникла мысль «помочь» солнечным батареям мыслеполем, чтобы откорректировать процесс генерирования энергии. Для этого понадобился толковый ментальщик – так на борту «скайшарка» появился подполковник Евстигнеев.

Четыре дирижабля кружили в небе шесть часов, и всё это время Владимир усердно «поливал» своим излучателем тройку «подопытных», зримо представляя всё происходящее в их энергоблоках. И, кажется, не зря: по сообщениям со всех трёх «акул», КПД их солнечных батарей возрос почти на порядок. Что и требовалось доказать…

Американский боевой дирижабль типа «Скайшарк», 1946 год

– Сэр, радио с флагмана: «Благодарю за отличную работу. Возвращаемся».

«Ну вот, – подумал Евстигнеев, – дело сделано. Дальше американцы справятся и без меня. А я по возвращении буду просить хотя бы отпуск: хочу домой, к родным березкам…».

…Он ещё не знал, что вернуться домой ему уже не суждено. Ведомство генерала Донована получило приказ любым способом убедить (или заставить) русского лейтенант-колонела Владимира Евстигнеева навсегда остаться в США. Если же все попытки добиться этого окажутся тщетными, тем же приказом разрешалось (и даже предписывалось) принять в отношении «соловья-разбойника» любые меры «для пресечения утечки ценной информации, попадание которой в СССР нежелательно». Самолёты падают и сами по себе, корабли тонут и без помощи противника, а на улицах американских городов, несмотря на военное время и на все усилия полиции, попадаются иногда грабители-убийцы. А с другой стороны, внешней разведке Советского Союза стало известно о повышенном интересе, проявленном янки к Евстигнееву, и куратору «добровольцев-операторов», направляемых в США, было приказано «безжалостно, вплоть до физического уничтожения, пресекать любые колебания отдельных нестойких товарищей, склонных соблазниться буржуазными посулами». Насчёт «отвечаете головой» в приказе сказано не было, но это подразумевалось – другой меры ответственности попросту не существовало. Владимир Евстигнеев попал между двух жерновов, грозивших стереть его в порошок, – когда сталкиваются интересы двух великих держав, судьба и жизнь одного человека, пусть даже незаурядного, становится ничтожно малой величиной…

Пискнул отметчик обнаружителя. Излучатель Уэбстера работал в поисковом режиме – войну никто не отменял, а то, что японцев выбили с североамериканского континента, ещё не означало, что их самолёты зареклись вторгаться в воздушное пространство США.

– Под нами, в облаках, что-то есть, – пробормотал Фрэнки. – Хм, что бы это могло быть? Неужели…

Он не договорил: из облаков крылатым демоном вырвался японский дальний тяжёлый бомбардировщик «фугаки», шестимоторный ужас американских городов.

* * *

Случай – это псевдоним Бога, когда он не хочет подписаться своим собственным именем.

(Анатоль Франс)

«Четыре боевых дирижабля, – подумал Миязака, – восемь излучателей».

«Великий мангуст» холодно и спокойно оценивал ситуацию. Если бы он был полон сил, а не растратился на грандиозный мыслеудар под каменную кожу планеты, воздушная эскадра янки не представляла бы для него особой опасности. Он играючи расправился бы с одним дирижаблем, одолел бы два и выстоял против трёх (и даже четырёх). Но сейчас, когда он ещё не восстановился в полной мере… Тамеичи впору было пожалеть о том, что он не взял с собой хотя бы одного помощника из мангустов-асов, но Миязака об этом не жалел. Разрушитель, одним движением мысли обрекающий на гибель целый континент, ни с кем не должен делиться славой (лётчики не в счёт, они всего лишь возничие его боевой колесницы). И он сам справится с нелепой случайностью, столкнувшей над облаками одинокий «фугаки» и четыре «скайшарка».

Учёный-самурай не переоценивал свои силы. Самое разумное, казалось бы, – это немедленно отвернуть и отрываться, его самолёт гораздо быстроходнее дирижабля. Всё так, но враг слишком близко – бомбардировщик будет находиться под «огнём» восьми «кобр» по меньшей мере несколько минут (не поможет и уход в облака, они не преграда ментальному полю, пронзающему стальную броню, толщу воды и сотни метров гранита). Гайкокудзины накроют его нейтральным излучением – это самый простой способ реализовать численное превосходство, – и Тамеичи не был уверен, что продержится достаточно долго. Самурай не должен обманывать самого себя: бледнолицые заглушат двигатели его самолёта и генератор питания «миязаки», и всё будет кончено…

Все эти мысли промелькнули в его сознании в считанные секунды, кристаллизуясь в единственно правильное решение. Атаковать – он куда быстрее сблизится с дирижаблями, чем выйдет из радиуса действия их излучателей. Достаточно сбить или вывести из строя одну-две «акулы», и путь свободен: побеждает тот, кто нападает, а не бежит. У мангуста есть ещё силы, чтобы перекусить змеиную шею…

Бомбардировщик G10N1 развивает скорость до тринадцати километров в минуту, и те несколько миль, которые разделяли его и тройку американских дирижаблей, он преодолел одним рывком, не дав противнику времени пристреляться. Двадцатимиллиметровые пушки не работали в мареве, поставленном обеими сторонами, но шестимоторник имел и другое оружие, предназначенное специально для боя с аэростатами.

Огромный самолёт чуть дрогнул. Гидроцилиндры привели в вертикальное положение восьмиметровые стальные «когти», прижатые к фюзеляжу у основания крыльев. Точнее, это были не совсем когти: бомбардировщик обнажил пару слегка изогнутых гигантских клинков, развёрнутых режущими кромками вперёд. «Гора Фудзи»[92]92
  «Фугаки» в переводе с японского означает «Гора Фудзи»


[Закрыть] оскалила клыки…

Громадная туша американского дирижабля закрыла полнеба. Воздушный корабль не мог ни уйти, ни уклониться – он попытался защититься.

Навстречу надвигавшемуся «фугаки» с борта «скайшарка» ударили залпом четыре пневматические катапульты, размещённые попарно – одна над другой – в оконечностях корпуса дирижабля. Выброшенные ими стрелы расходились, растягивая широкое полотнище двухсотметровой сети, сплетённой из железной проволоки – тонкой, но достаточно прочной для того, чтобы раскромсать дюраль плоскостей и фюзеляжа самолёта, летящего на большой скорости[93]93
  Такими сетями, прозванными «противоабордажными», боевые дирижабли американских ВВС были оснащены весной 1946 года для зашиты от таранных атак японских истребителей.


[Закрыть].

Командир бомбардировщика среагировал моментально. «Фугаки» сделал небольшую горку, сеть прошла под самолётом, и острые лезвия «мечей» рассекли желёзную паутину как бритва дамскую вуаль. А в следующее мгновение саблекрылая машина вспорола кривыми клинками округлую спину дирижабля.

Таранный удар «когтями» – сложный маневр, особенно если его выполняет самолёт с размахом крыльев шестьдесят три метра. Но лётчики, выделенные для участия в операции «Поцелуй богини», были пилотами высочайшего класса. «Мечи» вошли в тело флагманского корабля американской воздушной эскадры на глубину до пяти метров, вскрывая обшивку и с треском раздирая внутренности дирижабля. По-змеиному шипел гелий, вырывавшийся из располосованных газовых отсеков, ломались шпангоуты, и блестящими искрами разлетались во все стороны осколки раскрошенных пластин солнечных батарей.

Флагманский корабль янки пошёл вниз, медленно разваливаясь на две половины как исполинская сарделька, надрезанная ножом. Два уцелевших «скайшарка» шарахнулись от японского крылатого демона; ментальный натиск американцев ослаб, и тут вдруг Тамеичи Миязаке показалось, что его с размаху ударили по лицу.

Он почувствовал во рту солёный вкус крови. Физически удара не было – кровь пошла из губы, прокушенной от напряжения, – но учёный-самурай понял, что операторы четвёртого дирижабля (по крайней мере, один из них) – противник, достойный уважения. Нужно убить эту «небесную акулу», и можно спокойно уходить (а заодно и прикончить последних янки, не знающих, с кем они связались).

– Атакуй дальнего! – прорычал «великий мангуст», и бомбардировщик развернулся в сторону дирижабля, державшегося особняком.

Счёт пошел на секунды.

Владимир Евстигнеев тоже ощутил чудовищную силу врага. Краем глаза он заметил, как стремительно побледнел Фрэнк, сидевший за пультом второго ствола спаренной «кобры-дубль», – жизнерадостное лицо Уэбстера приобрело землистый оттенок.

Японец давил – опытный «соловей-разбойник» никогда ещё не сталкивался с такой ментальной мощью. Натиск мангуста напоминал напор бешеной вьюги, сбивающей с ног и не дающей дышать (довелось когда-то мальчишке Володьке испытать такое), но надо было идти вперёд, к огням спасительного жилья, и нельзя было падать, потому что иначе к утру ты превратишься в окоченелый труп, занесённый снегом.

Фрэнки захрипел и обмяк. Голова его запрокинулась, из ноздрей потекли две струйки крови. Тяжесть, давившая теперь уже одного только Владимира, плющила, норовя размазать его по сидению операторского кресла. А «фугаки» быстро приближался, и на его изогнутых когтях радостно танцевали яркие солнечные блики.

Выверенная ментальная защита подполковника Евстигнеева ломалась, как кустарник под ногами прущего вперёд носорога – «соловей-разбойник» не мог пересилить мыслеполе «великого мангуста». Времени на эксперименты уже не оставалось – враг был совсем рядом, – и Владимир, подчиняясь какому-то внезапному наитию, ударил «точечным» лучом, целясь в двухъярусную кабину японского тяжёлого бомбардировщика – в сознания сидевших в ней людей, отчаянно надеясь хоть на миг подчинить их разумы своей воле.

Кольчугу не разрубить мечом, но её можно проткнуть стилетом. Тамеичи Миязаку окатило внезапное умиротворение. «Зачем всё это? – подумал он. – Война, кровь, смерть, разрушение… Зачем, когда в синем небе летят белые журавли, а зелёные листья сакуры тихо шелестят под тёплым ветром?». Это блаженное состояние длилось недолго; всего через пару секунд создатель «оружия богов» понял, что с ним происходит, и резким движением мысли стряхнул опутавший его морок, но эти секунды решили исход боя.

Пилоты «фугаки» тоже поддались гипнозу «соловья-разбойника». Крылатая машина провалилась вниз (не намного, на каких-то двадцать метров) и всей своей стотонной массой под острым углом врезалась в борт «скайшарка».

Самолёт вошёл в тело дирижабля плотно, как входит в тело кита гарпун, брошенный умелой рукой. Шесть пропеллеров «фугаки» перемалывали потроха воздушного корабля, ломая переборки и размётывая рваные клочья обшивки и обломки каркаса, густо заляпанные разбрызганными человеческими останками. А потом вспыхнуло пламя горящего бензина – и «миязака», и обе «кобры» отключились, и привычные законы физики вступили в свои права.

Изуродованное нечто – утративший свою обтекаемую форму дирижабль с торчащим из него хвостом огромного самолёта – камнем падало вниз. Внутри это нелепой конструкции ещё жили и дышали уцелевшие люди, но жить им всем оставалось уже недолго: только до удара о землю.

Когда «фугаки» столкнулся со «скайшарком», Миязака слетел со своего кресла. Он сильно ударился о стенку кабины, но сознания не потерял и попытался встать на ноги. И не смог: завалившийся набок массивный излучатель придавил учёного-самурая.

Ноздри «великого мангуста» защекотал запах дыма. «Пожар, – отстранённо подумал создатель «оружия богов». – Да, пожар, кремниевый пожар, Пламя Дракона… Я должен его погасить, сейчас, немедленно, потому что больше никто не сможет этого сделать… Мне надо встать и запустить излучатель, иначе… Но я не могу встать: на меня давит страшная тяжесть машины, изобретённой мною самим…».

Сознание безумного гения, человека по имени Тамеичи Миязака погасло.

А внизу, под километровым слоем камня, неудержимо разгорался кремниевый пожар – кровоточащая язва, разъедавшая земную твердь…