Текст книги "Нерожденный"

 
Приходит день, приходит час,
Приходит миг, приходит срок —
И рвётся связь.
Кипит гранит, пылает лёд,
И легкий пух сбивает с ног —
Что за напасть?
И даже тоненькую нить
Не в состоянье разрубить
Стальной клинок![80]80
  Песня Волшебника из к/ф «Обыкновенное чудо».


[Закрыть]
 

Английская эскадра отошла к Цейлону и дальше, к берегам Африки; американские вооружённые силы на Тихом океане торопливо отступали, и отступление это походило на паническое бегство: все привычные и хорошо знакомые средства ведения войны оказались бессильными перед материализованной разрушительной волей, извергаемой излучателями Тамеичи Миязака. В обиход входило ненаучное, но понятное и ужасающее словосочетание «боевая магия» – как ещё объяснить то, что проделывали самураи своими «миязаками»? Да, учёные уже могли – в общих чертах – понять, с чем они столкнулись, но от этого было не легче: защиты от японского «оружия богов» не существовало.

Американские субмарины, продолжавшие охоту на японские транспорты, ещё какое-то время держались, но дошла очередь и до них. «Миязаки» оказались не только оружием, но и действенным средством обнаружения: обычные локаторы по сравнению с ними были не более чем факелом по сравнению с лучом прожектора. За одну лишь неделю августа погибло одиннадцать американских субмарин – «плотность потерь», скрупулёзно подсчитанная в штабе Тихоокеанского флота, в сорок раз превысила среднестатистическую: за четыре года войны на Тихом океане погибли пятьдесят две американские подводные лодки (ноль целых три десятых лодки в неделю). А что происходило с лодками (по крайней мере, с некоторыми из них), обнаруженными «миязаками» японских лёгких крейсеров, сопровождавших конвои, стало ясно из донесения капитана 3-го ранга Мортона, командира подводной лодки «Тенч», которой повезло – она уцелела.

«На глубине шестидесяти ярдов мы потеряли управление, – сообщил Мортон. – Вся электрика взбесилась: отказали электромоторы, скисло управление гидравликой, перестали перекладываться горизонтальные рули. Субмарина начала проваливаться, не помогло даже экстренное – вручную – продувание балластных цистерн. К счастью, глубины в этом районе были небольшими: на глубине ста семидесяти ярдов мы легли на грунт и лежали там тихо, как покойники, пока не затих шум винтов японских кораблей. Прошло десять часов; в отсеках стало трудно дышать, аварийное освещение еле теплилось. И тогда мы попробовали включить электродвигатели и всплыть, и это нам удалось: японцы со своими «заклинанием дьявола» ушли, сочтя, что с нами покончено. Вероятно, другим нашим лодкам, попавшим под удар «миязак», повезло меньше: потеряв управление, они провалились ниже предельной глубины погружения, после чего давление воды взломало их прочные корпуса надёжнее глубинных бомб».

Спасением для американцев (или хотя бы отсрочкой исполнения приговора) стали огромные просторы Тихого океана и относительная малочисленность японского военного и транспортного флота – четыре года жестоких боёв ослабили боевую мощь империи Ямато, а японская промышленность не могла восполнить потери в считанные месяцы. Не могла она и насытить в сжатые сроки армию и флот десятками тысяч боевых излучателей всех калибров, а главное – новое оружие требовало немалого мастерства и особой подготовки операторов: диапазон воздействия «миязак» непрерывно расширялся, но асов, умеющих работать во всём доступном спектре частот, можно было посчитать по пальцам. Выражение «талант воина» тоже обрело новый смысл – ведь даже обычным снайпером может стать далеко не каждый.

Тем не менее, маятник «войны без правил» приближался к Гавайским островам с неотвратимостью секиры палача – похоже, его не могли остановить ни боевые газы, ни даже атомные бомбы.

* * *

То, что Гавайям не избежать японского удара, американскому командованию было ясно: не захватив Гавайи, самураи не могли продвигаться дальше на восток. Американцы не надеялись удержать острова – «миязаки», судя по всему, проломят любую оборону, – но надо было выиграть время: не может такого быть, чтобы на японские излучатели не нашлась управа, учёные непременно что-нибудь придумают. Стараясь не поддаваться панике (а это было очень непросто), генералы US Army пытались прикинуть, каким будет бой, когда всё и вся простреляно «миязаками», когда отказывают винтовки, не взрываются снаряды и не работают моторы – военные оставались военными. «Если на тебя идёт дьявол, – говорил Макартур, – прикинь, чем ты можешь вспороть ему брюхо. В конечном счёте, исход любого сражения решают солдаты в рукопашной: мы будем резаться с джапами штыками, будь я проклят!». Морские пехотинцы запасались газовыми гранатами, начинёнными дифосгеном, а в мастерских Пёрл-Харбора изготовляли из стальных полос арбалеты и короткие арбалетные стрелы. Американцы сдаваться не собирались: на предложение начать мирные переговоры, сделанное правительством Трумэна после бойни на атолле Улити, японцы ответили в том же духе, как ответили им янки в сорок втором, после сражения у Мидуэя: «Мы подпишем мир на борту нашего флагманского корабля, стоящего в Нью-Йоркской бухте». И гарнизон Оаху принял неравный бой, почти не надеясь на победу – надеяться на неё было трудно.

Сражение за Гавайи развёртывалось так, как и ожидалось: в небе повисли «фугаки», а к островам подошли линкоры и крейсера флота империи Ямато. Японское командование тщательно готовило захват островов и не допустило «мозаики»: операция с массированным применением «миязак» была сложной и многоэтапной, уровень умения сотен операторов, принимавших в ней участие, – разным, и если бы мангусты стали действовать кто во что горазд, как средневековые воины в беспорядочной свалке, где всё решает индивидуальная подготовка бойцов, сражение стало бы беспорядочным и неуправляемым. Образно говоря, генерал Ямасита и адмирал Курита выстроили своих мангустов: излучатели работали по команде в узких заданных диапазонах, и никакого «хвастовства» мастерством «ментального воина» не допускалось.

«Фугаки» накрыли острова конусом поля, в котором глохли двигатели и не работало огнестрельное оружие. Береговые батареи Оаху не встретили огнём приближавшийся флот вторжения, и самолёты не поднялись с взлётных полос аэродромов. Впрочем, самолётов этих было немного, всего около сотни: американцы отправили на материк большую часть боевых машин, не без основания полагая, что толку от них всё равно не будет. И половина самолётов стояла с пустыми топливными баками – Макартур опасался «огненной волны». Однако её не последовало: одно дело атаковать ясно различимый надводный корабль, чётко представляя себе всё происходящее, и совсем другое дело – бить вслепую, нащупывая замаскированные нефтехранилища и склады боеприпасов, укрытые в складках местности. Кроме того, к Оаху, к границе поля, уже приближались корабли флота вторжения, а «миязаки» не имели системы распознавания «свой-чужой». И самураи решили не рисковать: уровень владения «оружием богов» даже у лучших операторов-мангустов был ещё далёк от совершенства.

Японские крейсера подходили к Пёрл-Харбору в зловещем молчании, и в тягостном ожидании замирали сердца артиллеристов и морских пехотинцев, следивших за вражеской армадой: неужели джапсы так и не сделают ни единого выстрела? Этого не произошло: когда флот вторжения был в нескольких милях от Оаху, небо и океан вздрогнули от рёва десятков крупнокалиберных орудий.

Японцы применили тактику, проверенную у Филиппин и отработанную. «Фугаки», кружившие над Пёрл-Харбором, сняли поле и перенацелились на другие острова архипелага, занавесив их маревом. Оаху взяли под лучевую опеку линкоры и тяжёлые крейсера японцев, охватившие широкой полудугой побережье острова от мыса Барберс до мыса Даймонд Хэд – каждый из кораблей имел свой сектор воздействия, который перекрывался его бортовыми излучателями. Берег испятнали дымные султаны разрывов – выключив «миязаки», японцы развили максимальную скорострельность, торопясь выпустить как можно больше снарядов, пока противник не опомнился.

Берег ответил – янки опомнились быстро, и быстро пристрелялись. Высокие всплески окружили «Мусаси», а затем четырнадцатидюймовый снаряд ударил в крышу его носовой башни главного калибра и… с воющим гулом рикошетировал и упал в море, подняв фонтан сверкающих брызг. По команде адмирала Куриты мангусты вновь активировали поле.

Началась игра в «кошки-мышки» – игра, в которой все преимущества были на стороне атакующих. Японцы произвольно варьировали периодичность появления «окон» в поле и продолжительность их открытия; они знали наверняка, на каком участке побережья надо будет сосредоточить огонь башенных орудий через ближайшие пятнадцать-двадцать секунд. Американцам же приходилось подстраиваться и ловить момент – неудивительно, что стрельба их орудий была на порядок менее эффективной. И тогда с аэродромов Оаху, щедро изрытых воронками, взлетели уцелевшие самолёты, а из узкой горловины входа в гавань выскочила дюжина американских эсминцев.

Воздушная атака была безуспешной (на успех никто и не рассчитывал – самолёты должны были отвлечь и рассеять внимание противника, заставляя операторов излучателей заботиться и о ПВО флота вторжения), но у эскадренных миноносцев, несмотря на то, что они разворачивались для атаки под перекрёстным огнём, были кое-какие шансы. Эсминцы US Navy получили на вооружение электроторпеды, скопированные с трофейных немецких, – электромоторы не должны были сдохнуть в стандартном поле, рассчитанном на подавление двигателей парогазовых торпед. Правда, оставался ещё вопрос, сработают ли боеголовки, но это можно было проверить только в бою. Предполагалось, что торпеды всё-таки взорвутся – японцы непременно встретят атаку эсминцев огнём, следовательно, артиллерийских порох и тринитротолуол будут детонировать как положено. А не сработают торпеды – что ж, тогда остаётся старый добрый таранный удар, который не отменил и двадцатый век со всеми его техническими наворотами. Эсминцы шли на таран, как в античные времена, подгоняемые не стонущими от натуги гребцами, а табунами условных коней, бьющих сотнями тысяч копыт в лопатки бешено вращавшихся турбин. «Гайкокудзины хотят красиво умереть, – проговорил адмирал Курита, глядя на атакующие эсминцы. – Пусть будет так: храбрым воинам нельзя отказывать в подобной чести».

Таранный удар

Японцы встретили атаку ураганным огнём. И всё-таки, зафиксировав пуски торпед, они снова включили гасящее поле: японские адмиралы не хотели рисковать. Электроторпеды прошли мёртвую зону, однако три стальные рыбины, нашедшие борта японских кораблей, не взорвались – «миязаки» осечек не давали. «Стронг», «Эванс» и «Боул» были потоплены ещё на подходе, ещё три эсминца отвернули, получив повреждения, но остальные дорвались до боевых порядков флота вторжения. «Дрекслер», проскочив между крейсерами «Судзуя» и «Кумано», врезался в борт японского танкодесантного корабля, проломив сталь и вспоров обшивку. Японец накренился, черпая воду, но и победителю пришлось несладко. Эсминцы двадцатого века – не греческие триеры и не римские триремы, специально предназначенные для таранного боя; носовая часть «Дрекслера» была непоправимо изуродована, он потерял ход и начал зарываться носом. А затем из дымовой завесы выдвинулся форштевень тяжёлого крейсера «Тикума» и разрубил хрупкий корпус эсминца.

Японцы приняли таранный бой, в котором их более крупные тяжёлые корабли имели явное преимущество – линейный корабль «Хьюга» при столкновении на сходящихся курсах переломил своей бронированной носовой оконечностью эсминец «Шеннон» как спичку. Эсминец «Битти» сцепился бортами с лёгким крейсером «Сакава», и начался абордажный бой в лучших традициях флибустьеров, с распарыванием животов ножами и проламыванием черепов тяжёлыми подручными предметами вроде брусьев и железных ломов. Однако этот бой продолжался недолго: опасаясь, что американцы захватят излучатель «Сакавы», японцы сняли поле и смели с палуб обоих кораблей орущую, стонущую и лязгающую железом толпу длинными очередями строенных зенитных автоматов, не разбираясь, где свой, где чужой.

…Раздвигая носами плавающие обломки и не обращая вниманиям на цеплявшихся за них людей, десантные суда флота вторжения двинулись к судорожно огрызавшемуся берегу. А навстречу им потекли косматые облака ядовитых газов, выброшенных пневматическими газомётами, наскоро сконструированными в торпедных мастерских Пёрл-Харбора на основе стрельбовых механизмов торпедных аппаратов.

Газовая атака не стала для японцев неожиданностью – со времени налёта «троянских коней» янки на Токио не прошло и месяца. Угловатые коробки десантных барж продолжали двигаться к берегу в клубах ядовитого тумана, только люди в их стальных утробах утратили человеческий облик. Лица имперских солдат скрылись за хоботясто-пучеглазыми личинами противогазов – казалось, на Оаху наступает орда злобных пришельцев из неведомых миров, порождённых больной фантазией очередного сочинителя, жаждущего развлечь скучающую и пресыщенную публику. Потери десанта от химического оружия были ничтожными: куда больше людей – сотни и тысячи – погибло на улицах Гонолулу, куда переменившийся ветер погнал газовое облако. Мирное население оказалось беззащитным – как всегда.

Железные чудища в полном молчании – всё побережье было перекрыто полем узкого диапазона частот, блокирующим огнестрельное оружие, но не мешавшим работе двигателей внутреннего сгорания, – достигли мелководья. С грохотом откинулись аппарели, и по ним на берег с рычанием поползли японские лёгкие танки, расплёскивая воду и разбрасывая песок. Их пушки и пулемёты бездействовали, но в ближнем бою штык и даже арбалетная стрела – слабое оружие против подвижной брони. А за танками с криком «Банзай!» густыми цепями бросились в атаку воины микадо.

Самураи недооценили противника. Кто-то надоумил морских пехотинцев US Army вооружиться американским аналогом знаменитого «коктейля Молотова» в ассортименте, и из полуразрушенных окопов, из-за камней и из-за кустов в японские танки полетели бутылки с зажигательной смесью, исправно вспыхивавшей и жарко горевшей. «Ха-Го» и «Чи-Ха»[81]81
  «Ха-Го» – японский лёгкий танк времён Второй Мировой войны, «Чи-Ха» – средний (по японской классификации), хотя по весу его также можно считать лёгким танком.


[Закрыть] горели чадно и смрадно, истекая удушливым чёрным дымом; морпехи пошли в контратаку, и на золотистом песке Эва Бич закипела по-звериному жестокая схватка: падая под ударами японских штыков, янки остервенело резали самураев ножами, перерубая шейные позвонки.

Голова японского солдата, насажённая на железный штырь на подбитом японском танке

Весь берег превратился в полосу кровавой липкой грязи, отвратно чавкавшей под ногами сражавшихся. Десантников оттесняли к воде; в район высадки спешно выдвигались, лязгая гусеницами, американские «стюарты» и «шерманы», и тогда в ответ на отчаянные радиопризывы о помощи, подаваемые частями первого эшелона, японцы сняли завесу поля, и на берег снова обрушился смерч артиллерийского огня. Восьми– и четырнадцатидюймовые снаряды разрушали окопы, разносили блиндажи и размётывали в клочья человеческие тела; под градом снарядов 127-мм скорострелок американские танки вспыхивали один за другим – их расстреливали прямой наводкой, – а с десантных судов ударили пулемёты, прокладывая кровавые просеки в рядах морских пехотинцев, распалённых боём, опьяневших от пролитой крови и начисто позабывших о какой-то там цивилизованности.

Игра в «кошки-мышки» возобновилась, но в этой игре кошка всегда выигрывает – мышка будет съедена (если, конечно, не сбежит, что маловероятно). Бой переломился – самураи наступали, продвигаясь в глубь Оаху и умело используя преимущество, даваемое им «миязаками»: пушки, пулемёты и двигатели оживали только тогда, когда это было выгодно японцам, и замолкали, когда это было им невыгодно. Они обтекали узлы сопротивления, а с пулемётно-артиллерийскими дотами поступали очень просто: заглушив оружие защитников укрепления, подбирались вплотную, заливали бункер огнемётной смесью, выключали поле и швыряли в амбразуру горящий факел. И странным образом вдоль всего берега Оаху то вспыхивали ярко, то слегка дымились, то вновь загорались подбитые танки обеих сторон – в полном соответствии с диапазоном частот, используемых операторами-мангустами. А на остров уже высаживался второй эшелон японской армии вторжения – отборные дивизии, готовившиеся оборонять метрополию, но перешедшие теперь в наступление и жаждавшие крови бледнолицых.

К вечеру 2 сентября 1945 гола организованное сопротивление US Army на Оаху было сломлено. Способность любой армии сражаться имеет свой предел, за которым или бегство, или плен, или смерть. Выбор невелик: бежать с острова, окружённого императорским флотом, американцам было некуда, а умирать за президента Соединённых Штатов Америки они не спешили. И солдаты Макартура начали сдаваться в плен, несмотря на леденящие душу рассказы о самурайских зверствах, – для человека западной цивилизации, для его образа мышления, смерть отложенная (пусть даже очень вероятная и отложенная ненадолго) всегда предпочтительней смерти немедленной. Ночью в окрестностях Гонолулу, на пирсах Пёрл-Харбора, на аэродромах Оаху ещё шли бои, отчаянные и безнадёжные для защитников острова, но уже на следующий день японцы стали прочёсывать остров, вылавливая жалкие кучки американских солдат, прятавшихся по лесам и в пещерах горного массива Кулау.

Захват остальных островов Гавайского архипелага – Ланаи, Молокаи, Кахоолаве, Мауи, Ниихау и Большого острова – не составил для японцев особого труда: большая часть американских войск, оборонявших Гавайские острова, была сосредоточена на Оаху, где она и была разгромлена – частично уничтожена, частично взята в плен[82]82
  Из стотысячного (с учётом флотских частей) гарнизона Гавайских островов на Оаху погибло около 30 тыс. американских солдат и офицеров, более 50 тыс. были взяты в плен. Потери японцев убитыми и ранеными составили свыше 20 тыс. человек.


[Закрыть].

Все корабли, стоявшие в Жемчужной Гавани, – эсминцы, сторожевики, катера, буксиры – погибли: одни были потоплены японцами, другие взорваны самими американцами во избежание захвата. Несколько десятков эскортных кораблей и небольших транспортов с других островов покинули атакованный архипелаг: набитые солдатами и беженцами, они пытались спастись. Удалось это очень немногим: за ними рьяно охотились японские корабли и самолёты. Не «фугаки», нет: японцы имели всего лишь несколько десятков этих гигантских машин и считали слишком расточительным использовать их для атак одиночных корветов, малотоннажных транспортов и парусных шхун. Уходившие на восток корабли добивали «джуди» и «джиллы» палубной авиации адмирала Озавы: добивали по старинке, торпедами и авиабомбами, словно никаких «миязак» не существовало в природе.

А на Оаху началась резня: японцы, раздражённые отчаянным сопротивлением янки и понесёнными потерями, казнили пленных американцев, отрубая им головы самурайскими мечами.

Казнь пленного американца

На Гавайи, в райский уголок с тёплым морем, шелестом пальм и ласковым климатом, вломилось тёмное средневековье с его полным презрением к человеческой жизни: и к своей, и к чужой…

Глава шестнадцатая. Завоеватели мира

В храме было полутемно, и солнечные лучи, проникавшие в распахнутые оконные проёмы, казались световыми клинками, вонзавшимися в деревянные плитки пола. В центре зала, положив ладони на колени, сидел на пятках человек в чёрном кимоно с вышитым на спине золотистым драконом. А перед ним рядами сидели люди в белых кимоно с чёрными поясами – много людей, готовых слушать человека в чёрном: человека, изрекавшего волю духов-ками и богов синто – в этом не сомневался никто из присутствующих в зале храма.

– Внемлите, – произнёс человек в чёрном. Он говорил негромко, но в благоговейной тишине его голос был слышен отчётливо. – Вы – мангусты, вы – избранные, вам надлежит свершить деяние, достойное богов. Вы исправите вывих Пути, допущенный людьми по их неразумению, под соблазном тёмных сил бытия. Вы измените мир, и он станет таким, каким он и должен быть по замыслу его сотворивших. Кто вы?

– Мы – мангусты, – прошелестело в полутёмном храмовом зале. – Мы – избранные.

– Мир погряз в алчности, – продолжал человек в кимоно с жёлтым драконом. – Его пожирают золотые змеи, порождённые цивилизацией гайкокудзинов, цивилизацией белых людей. Золотые змеи обвивают людей своими кольцами, шёлковыми, но смертельными, и впрыскивают яд, который кружит головы бледнолицым и заставляет их верить, что счастье – это когда всё можно купить: и честь воина, и дружбу мужчины, и любовь женщины. Золотые змеи расползаются по всему миру – кто может их остановить?

– Мангусты… Мангусты… Мангусты…

– Да, мангусты, – человек в чёрном кивнул, кивнул медленно и величественно. – Вы, мангусты, вы, избранные, вы истребите золотых змей, истребите их всех! Но золотые змеи гнездятся в душах и в сердцах, и поэтому нам, детям Аматерасу, придётся истребить всех бледнолицых: белая раса, ступившая на путь порока, обречена. Она должна быть уничтожена – только так мы сможем спасти этот мир от яда золотых змей. Вы, мангусты, готовы спасти мир?

– Готовы… Готовы… Готовы…

– У вас в руках будет совершеннейшее оружие – оружие богов, которое вы обрушите на змеиные головы. Но змеи будут жалить, и многим из вас суждено умереть. Вы, мангусты, готовы умереть, сражаясь?

– Готовы… Готовы… Готовы…

– Отточите ваш разум – он будет подобен мечу самурая. Погасите ненужные мысли, смирите ненужные чувства. Проникните в суть вещей, и нанесите змеям смертельный удар – незримый, бесшумный и неотразимый. Вы – воины, которым доверено оружие богов!

– Мы – воины, которым доверено оружие богов…

– Очистите ваше сознание, и откройте дорогу пониманию. Удар Меча Богини подобен приёму айкидо: прежде чем его нанести, его надо понять. Слейтесь с сутью вещей – только тогда вы сможете стать истинными Воинами Духа. Осознайте своё предназначение, воины-мангусты! Вы можете это сделать!

– Мы можем… можем… можем…

– Идите, и готовьтесь сражаться, убивать и умирать. Чтобы в этом мире жили люди – настоящие люди, не отравленные ядом золотых змей, – змеи должны умереть: все, и змеи, и змеёныши. Идите, воины-самураи, воины-мангусты. Я сказал главное – остальное расскажут вам ваши наставники-сэнсеи, уже испытавшие в бою оружие богов.

Оставшись один, человек в чёрном кимоно ещё какое-то время сидел в расслабленной позе. Потом встал, вышел из храма и, закрыв глаза, поднял лицо к небу, подставляя его солнечным лучам и порывам ветра, пахнущего морем. Тихо шелестела листва, еле слышно журчал ручей в саду камней. Постояв так несколько минут, человек встряхнулся и глубоко вздохнул. Посмотрел на каменную статую неведомого зверя, сидевшего на задних лапах, еле заметно усмехнулся и пошёл переодеваться в повседневный костюм. Человека ждали дела – много дел.

Тамеичи Миязака одинаково хорошо чувствовал себя и в ипостаси учёного-физика, и в ипостаси духовного наставника – Того-Кто-Указует-Путь.

* * *

В японском Генеральном штабе практически не было разногласий по вопросам «Кто основной противник?» и «Куда должен быть направлен главный удар?» – четыре года войны на Тихом океане дали ответы на эти вопросы. Советский Союз рассматривался Японией как противник второстепенный, и даже впечатляющая победа русских армий над фашистской Германией не изменила точку зрения генералов империи Ямато. Русский Тихоокеанский флот был гораздо слабее Императорского флота, даже поредевшего и потрепанного, и, по мнению японских адмиралов, не представлял собой серьёзной угрозы интересам Японии на Тихом океане, её коммуникациям и островам метрополии. Не опасались самураи и русской авиации дальнего действия, тем более что с появлением «миязак» гипотетическая угроза налётов советских бомбардировщиков на японские города была сведена на нет – самолётам не пробить «щит богини». Активные же действия против России с целью захвата Приамурья, Приморья и даже всей Сибири японский генералитет не интересовали: что в итоге можно приобрести? Заснеженную непроходимую тайгу? Сибирь – край богатый, но её природные богатства надо ещё разведать и освоить, что потребует немало времени и сил. «Наступать на север, – заявил начальник имперского Генштаба генерал Умэдзу Ёсидзиро, – это всё равно что стричь кошку: визгу много, шерсти мало». К тому же у кошки имелись когти: помнили японцы Хасан и Халхин-Гол, и не переоценивали боеспособность своих сухопутных войск.

Наступление советских войск в Маньчжурии в июле 1945 встревожило самураев, но после того, как оно было остановлено излучателями, генералы империи Ямато успокоились: могучие русские танки и знаменитые «катюши» оказались бессильными перед «миязаками». Раздавались призывы «покарать северных гайкокудзинов» и «смести их, как ядовитых мух с ветки сакуры», однако это были эмоции, и не более того. Расчёты показали, что разгромить полуторамиллионную советскую армию, рассредоточенную на тысячи километров, с той же лёгкостью, с какой удалось расправиться с американским флотом на атолле Улити, не получится. На суше излучатели, в конечном счёте, сводили дело к рукопашной, а для победы в таком сражении требовался серьёзный перевес – и количественный, и качественный (число бойцов, их подготовка и оружие, безотказно убивавшее в «мареве»). Тактика применения «миязак» на суше в ходе крупномасштабной войсковой операции не была ещё отработана, и в ходе боёв приходилось считаться с риском захвата излучателей хорошо организованным и умелым противником, чего нельзя было допустить ни в коем случае.

Взвесив все «за» и «против», японское командование приняло решение продолжать наступление на восток, имевшее целью полный разгром Соединённых Штатов Америки и ликвидацию главного соперника империи Ямато в борьбе за мировое господство. Северные варвары подождут – дойдёт и до них очередь. И Квантунская армия замерла и зарылась в землю, одевшись бетоном пограничных укрепрайонов и ощетинившись излучателями, число которых неуклонно увеличивалась.

Однако на территории Китая боевые действия продолжались, приобретая всё больший размах и ожесточённость. Японцы шаг за шагом теснили армии Чан Кайши и Мао Цзэдуна, заливая кровью целые районы Китая. То, что творилась на территории многострадальной страны, захваченной самураями, напоминало времена нашествий безжалостных кочевников, некогда опустошавших Поднебесную. По течению Хуанхэ и Янцзы плыли, покачиваясь на волнах, тысячи и тысячи изувеченных трупов; самураи резали пленных и мирных жителей, остервенело насиловали женщин, закапывали людей живыми в землю, складывали пирамиды из отсечённых голов. Безудержная жестокость победителей не была для них самоцелью – по примеру Чингисхана, японцы сеяли страх, чтобы никому и в голову не пришло противиться новым завоевателям Азии, «вождям с островов». Самураи отнюдь не стремились уничтожить всех китайцев: по «нормам» средневековья, японцам нужны были не только земли, но и рабы, данники, наложницы и… воины-азиаты, которых не жалко бросить на убой в первых рядах – рецепт, проверенный веками. Заполучив сверхоружие, самураи воспряли духом: идея «Великой Азии» и господства желтой расы над всем миром из области мечтаний перешла в область реально возможного, и японский часовой на Великой Китайской стене ощущал себя частицей могучей силы, которой назначено править не только Азией, но и всей планетой.

Японский часовой на Великой Китайской стене

Кромсая кровоточащее тело Китая, японцы забирались и на территорию Советского Союза. Их мобильные отряды, оснащённые передвижными «миязаками», совершали рейды в Даурию, уничтожая русские таёжные посёлки. Цель этих набегов была всё той же – посеять страх, парализующий и обессиливающий: северные гайкокудзины должны знать, что их ждёт, и смириться с неизбежным. И люди уходили подальше от границы, бросая насиженные места, и матери пугали детей страшным зверем по имени «мангуст»…

* * *

Страх, расползавшийся по всей Юго-Восточной Азии, катился приливной волной и по просторам Тихого океана: империя Ямато снова наступала, наступала быстро и победоносно. Прошло всего неделя после падения Оаху, и стотысячная американская армия на Марианах капитулировала. Японская эскадра подошла к Сайпану и предъявила защитникам острова ультиматум: «Сдавайтесь, или мы сожжём вас заживо, всех до одного». Это был блеф чистой воды – при всей своей мощи на такое «миязаки» не были способны (во всяком случае, пока), – но целая серия сокрушительных поражений сломила дух янки, и войска генерала Холланда Смита сложили оружие. Справедливости ради следует отметить, что самураи не перебили тут же поголовно всех пленных – Японии требовались рабочие руки. Зато с обессилевшими рабами сыновья Аматерасу не церемонились, приканчивая их на месте. Счёт американских военнопленных, погибших под штыками и катанами победителей, шёл на тысячи, и генерал Смит, попавший в плен вместе со своими солдатами, обратился к японскому генералу Тадамити Курибаяси с просьбой проявить человечность по отношению к пленным воинам армии США.

«Вы не воины, – ответил ему Курибаяси, глядя на американца глазами голодного хищника, – вы рабы, не нашедшие в себе мужества умереть с честью на поле битвы. И не вам, бледнолицые, говорить о человечности: вы всегда считали нас, азиатов, низшей расой и убивали нас веками, а совсем недавно вы, цивилизованные и гуманные, сожгли в Токио двести тысяч мирных жителей, стариков, детей и женщин, сбросив на них вашу сверхбомбу. Теперь пришёл наш черёд, и мы будем обращаться с вами так же, как вы обращались с нами: так, как вы этого заслуживаете». Смит посмотрел в глаза Курибаяси, в которых металось холодное злое пламя, и промолчал – что он мог сказать?

Японские войска продвигались к границам Индии. Австралия оказалась беззащитной – военная мощь США развеялась дымом, и теперь ничто не мешало японцам высадиться на северном и северо-восточном побережье Австралии. Флаги Страны Восходящего солнца взвивались над островами Полинезии – американцы отходили без боя, спешно эвакуировали свои гарнизоны или сдавались в плен, если отступать было уже некуда. Темпы наступления самураев сорок пятого года намного превосходили темпы их наступления года сорок второго – сыны Аматерасу почти не встречали сопротивления. Единственное, что хоть как-то мешало японцам в считанные недели подгрести под себя весь Тихий океан – это нехватка сил: у них попросту не хватало кораблей, самолётов и солдат, чтобы захватить и контролировать такую громадную территорию. Японцы ограничились созданием опорных баз в ключевых точках и не спешили ни развивать наступление на запад, ни высаживаться в Австралии, ни атаковать Камчатку, Северный Сахалин и Алеутские острова – осуществлять подобные операции было некем и нечем. Приоритетным считался удар по западному побережью Северной Америки – удар, который, по мнению генералов и адмиралов микадо, должен был решить исход войны. Опьянённые мощью боевых излучателей, самураи всерьёз планировали то, о чём не могли и подумать в начале войны – многосотттысячный десант в Америку, – и не отвлекались ни на что другое: ни на Австралию, ни на Индию, ни на Россию. «Крупную рыбу едят по кускам, – сказал адмирал Тоёда, – начиная с самого жирного».