Текст книги "Нерожденный"

Оборона зоны канала действительно располагала «кобрами» – японцы засекли их работу ещё на подходе, – но их было немного (всего несколько единиц), и предназначались они для отражения воздушных налётов, а не для ментального боя с сильным противником. В результате все «кобры» были быстро выведены из строя сосредоточенным ударом «миязак» – энергоблоки американских излучателей были заглушены, а затем подорваны мангустами.

Покончив со «змеями», японцы прочесали излучением берег, зажгли город Бальбоа – так, на всякий случай, – и подняли в небо гидропланы для корректировки огня по шлюзам. И вскоре стволы японских орудий выплеснули громадные полотнища пламени: линкоры вице-адмирала Нисимуры открыли огонь.

Шлюз Мирафлорес был полностью разрушен в течение сорока минут, Педро-Мигель продержался немногим дольше. Уничтожение обоих сооружений завершили пикирующие бомбардировщики с «Цукубы»: они окончательно доломали шлюзы и сообщили Нисимуре о потоках бурлящей воды, вырвавшихся из развороченных шлюзовых камер через взорванные ворота. Единственной потерей соединения стал эсминец «Судзуцуки», подорвавшийся на необнаруженной подводной мине. Японский адмирал с чувством выполненного долга лёг на курс отхода, оставляя позади пылающий берег, затянутый пеленой чёрного дыма.

Неприятности начались на выходе из Панамского залива. В небе над горизонтом были обнаружены серебристые объекты, опознанные как дирижабли. Воздушные корабли быстро приближались, а то, что обнаружены они были не радарами, а визуально, свидетельствовало о том, что дирижабли оснащены излучателями, и что намерения их далеко не дружественные (в последнем никто и не сомневался – дирижабли могли быть только вражескими, Япония не строила воздушных кораблей длиной в сотни метров). Дирижаблей было не менее сорока; они летели со скоростью около пятидесяти узлов, сокращая расстояние – бой был неизбежен.

Японские корабли закутались в завесу «нейтрального поля»: если атакует воздушный противник, первым дело надо умертвить его двигатели – это уже стало аксиомой. Кроме того, операторы-мангусты по плотности вражеского излучения определили, что излучателей на борту неприятельской воздушной эскадры не менее семидесяти, – скорее всего, каждый из дирижаблей был вооружён двумя «кобрами». Американцы имели четырёхкратный перевес по числу «ментальных стволов» – для мангустов бой обещал быть нелёгким, тем более что янки сразу же использовали не только «гасящие», но и «зажигательные» частоты.

Кинжальный удар мангустов смешал строй американских дирижаблей: некоторые (те, у кого заглохли моторы) отстали, другие, сумевшие защититься, вырвалась вперёд. «Кобры» из числа неопытных не успели вовремя среагировать, и несколько атакующих воздушных кораблей попали в сектора «обстрела» соседних. Один из них загорелся – вспыхнул бензин в двигателях на консолях бортового киля. На японских кораблях ожидали взрыва, но взрыва не произошло: газовые отсеки дирижаблей были заполнены не водородом, а гелием.

Американский военный дирижабль

Янки быстро учились, и воздушной эскадрой командовал толковый офицер. Поняв, что нахрапом самураев не взять, он отдал команду задавить японцев нейтральным полем, рассчитывая использовать свой численный перевес – «кобры» тоже умели делать выводы из плотности вражеского излучения и могли оценить, сколько на кораблях Нисимуры «миязак». Американцы сузили сектора излучения – японские линкоры были видны как на ладони, и не было никакой необходимости заливать всё вокруг сплошными потоками ментального поля.

Хороший боец никогда не переоценивает свои возможности. Операторы-мангусты были отличными бойцами: они (и в первую очередь их координатор, капитан 1-го ранга Ёгучи, находивший на «Ямато») быстро поняли, что в прямом противостоянии сил их шансы на победу невелики. Четыре к одному – соотношение неблагоприятное; пресс гасящего поля янки передавит защитное поле японцев, начнутся перебои в энергетике, а потом… И японцы резко «сменили знак» излучения, нейтрализуя поле «кобр» и превращая небо над кораблями Нисимуры в пространство, где действуют привычные физические законы.

Торопливо загрохотали зенитные орудия, выплёвывая снаряд за снарядом. Самураи не обольщались: они знали, что подавляющее большинство выпущенных снарядов не взорвётся, «завязнув» в нейтральном поле американских излучателей. Но даже простая пятидюймовая стальная болванка насквозь прошьёт газовый отсек дирижабля, а медлительные воздушные гиганты были хорошими мишенями. А с палубы «Цукубы» один за другим взлетали «зеро» и «джуди», поддержанные «позитивным» полем «миязак»: самолёт – это не артиллерийский снаряд, его можно сопровождать излучением.

«Парализованные» японские самолёты падали в море, но остальные продолжали атаку и прорывались к дирижаблям, стреляя из пушек и пулемётов. Отказывало оружие, и тогда пилоты микадо бестрепетно таранили воздушные корабли, вспарывая оболочки и сокрушая рёбра каркасов. Разодранные тела дирижаблей падали в океан, подбитые корабли снижались, истекая гелием из продырявленных отсеков. У мангустов были острые зубы, и кусаться они умели…

«Кобры» огрызались. Они размазали поле, вынужденно снизив его напряжённость и перейдя от «прицельного огня» к «стрельбе по площадям». Координация действий у «кобр» оставляла желать лучшего – операторы янки ещё не научились ударять как одна рука, – но среди них были способные ментальные бойцы: они не только защищались, но и атаковали. И главной целью ответного удара американцев стал японский авианосец.

Наносящий удар сам становится уязвимым – это правило применимо и к ментальным поединкам. На «Цукубе» взорвался топливопровод; авианосец загорелся – картина, хорошо знакомая японским морякам, прошедшим всю войну. Оба излучателя авианосца вышли из строя, и Нисимура приказал крейсеру «Могами» оказать помощь горящему кораблю, тем самым ослабив ударную мощь своего соединения ещё на две «миязаки». Тяжёлый крейсер «Хагуро» окутался клубами пара – кто-то из «кобр» неплохо разбирался в термодинамике и удачным «попаданием» разрушил его котлы, – лёгкий крейсер «Тама» обесточился: «кобры» добросовестно изучали обстоятельства «великого короткого замыкания» в Сиэтле. Командир воздушной эскадры янки догадывался, что управление боем осуществляется с «Ямато», но японский флагманский корабль был прикрыт плотным защитным полем, пробить которое не так просто. Американская армада понесла серьёзные потери – более трети дирижаблей были уничтожены или выведены из строя, – и янки, несколько раз попытавшись поразить «Ямато» и не добившись успеха, переключились на другие корабли адмирала Нисимуры, резонно рассудив, что выход из строя любого линкора или крейсера заметно ослабит общую мощь японской эскадры.

Противники стоили друг друга. Исход боя был неясен (скорее всего, результат был бы ничейным), но в это время над океаном, поблескивая в лучах вечернего солнца, появилось ещё около двадцати американских боевых дирижаблей[89]89
  Идея постройки воздушного флота, малоуязвимого для «мёртвого поля», появилась у янки ещё весной 1945 года, вскоре после дебюта «миязак» у Филиппин, и, несмотря на скепсис адмиралов, иронически вопрошавших «Может, нам надо пополнять флот парусниками?», пришлась по вкусу американскому командованию. В ноябре 1945 года около сотни дирижаблей были переброшены в Мексику – оттуда, находясь в относительной безопасности от налётов «фугаки», они намеревались очистить прибрежные воды Калифорнии от японских кораблей и судов. Этот воздушный флот и был брошен против соединения Нисимуры.


[Закрыть] – численный перевес янки, несмотря на потери, стал шестикратным.

Соотношение сил изменилось не в пользу самураев. Израсходовав поднятые в воздух самолеты и потеряв авианосец, мангусты могли только защищаться – любое ослабление нейтрального поля при попытке контратаковать приводило к его пробитию, невзирая на мастерство операторов «миязак». Но одной лишь обороной битвы и войны не выигрываются – рано или поздно силовой перевес янки должен был сломать японскую защиту. Спасти корабли Нисимуры могла только ночь, но до её наступления надо было ещё продержаться.

Через сорок пять минут взорвался «Фусо». Сдетонировали снаряды в погребе третьей башни главного калибра, и взрыв расколол линейный корабль на две части, некоторое время ещё державшиеся на плаву. А затем загорелся «Ямасиро» – «кобры» сумели поджечь танки с топливом. Линкор заполыхал от носа до кормы, и всем было ясно, что корабль обречён. На «Ямато» несколько раз гас свет и вспыхивали пожары; американские операторы мимоходом сожгли эсминцы «Асасимо», «Касуми» и «Хамакадзе», лёгкий крейсер «Кисо» потерял ход. Ответными ударами мангусты вывели из строя около дюжины дирижаблей, но поражение казалось уже неминуемым – самураям оставалось только умереть с честью.

От полного разгрома (и от харакири) Нисимуру и Ёгучи спасла погода. Усилившийся ветер начал сносить дирижабли – они отставали, теряя боевой контакт, а затем потрепанное японское соединение укрыла спасительная темнота.

* * *

– А ведь великий англичанин Уэллс был прав, – сказал Тамеичи Миязака, положив на стол донесение о сражении у берегов Центральной Америки. – Война в воздухе… Но люди не птицы, они живут на твёрдой земле: об этом не стоит забывать…

– Вы о чём, Миязака-сан? – спросил Синъитиро Томонага, отрываясь от своих бумаг.

Учёный-самурай не ответил – он о чём-то напряжённо думал.

* * *

– Я обеспокоен. Враги империи Ямато получили оружие, равное нашему, – ход войны внушает опасения.

– Ваше Величество, оснований для беспокойства нет. Гайкокудзины всего лишь идут по нашим следам – мы их опережаем. И скоро я нанесу им такой удар, который заставит их содрогнуться от ужаса. Обещаю вам, Ваше Величество.

Глаза человека, стоявшего перед императором, казались чёрными дырами в ничто, где нет ни жизни, нм света, ни движения. «Он гений или безумец? – подумал микадо. – Или, быть может, посланец богов?». Он почувствовал леденящий холод, но не мог позволить себе потерять лицо и произнёс, сохраняя внешнее спокойствие:

– Я надеюсь на вас, Миязака-сан.

Глава восемнадцатая. Безумный гений, или гениальный безумец

…К весне 1946 года японцы были выбиты с американского континента; русские войска разгромили Квантунскую армию, очистили от противника Манчжурию, взяли Порт-Артур и вошли в Корею.

(Дальневосточная война 1945–1946 гг.)

Заходящее солнце бросало багровые блики на темнеющие сопки и окрашивало море в зловещий красный цвет – казалось, что японский крейсер «Аоба», полузатонувший у самого берега, истекает кровью.

Полузатопленный японский тяжёлый крейсер «Аоба». Порт-Артур, 1946 год

– Порт-Артур, – негромко произнёс Курчатов. – Вот мы и вернулись, прошло чуть больше сорока лет.

– Да, Игорь Васильевич, – согласился Бехтерев. – А картина символичная, – он кивнул на закат, – немало здесь пролилось русской крови, ох, немало… А сколько её ещё прольётся, одному богу известно.

– Бог-то бог, но и сам не будь плох. От нас с вами, Пётр Владимирович, во многом зависит, чтобы кровушки русской пролилось как можно меньше. И не только русской…

Нейрофизиолог понял, что имел в виду Курчатов. В феврале Гарри Трумэн предложил Сталину план скорейшего разгрома империи Ямато, план простой и чудовищный. Президент Соединённых Штатов Америки предложил обрушить на японские города всю американскую боевую химию, выбрав целью масштабных газовых атак исключительно мирное население. «Жители городов Японии, – с циничной прямотой говорилось в меморандуме, – не имеют достаточной защиты от нервно-паралитических и нарывных газов. Миллионы жертв заставят самураев сложить оружие и спасут жизни миллионов советских и американских солдат». А для реализации этого гуманистического плана американцы просили разрешения разместить на советских дальневосточных аэродромах тысячи дирижаблей и новейших стратегических бомбардировщиков Б-35 «летающее крыло», способных нести не только химическое, но и атомное оружие, а также боевые излучатели с достаточно мощным энергоблоком.

Американцы хитрили. Президента нисколько не волновала гибель миллионов русских парней (скорее наоборот), но расчёты показывали, что повторное американское наступление через Тихий океан потребует не меньше года, а за это время русский медведь, оказавшийся неожиданно прытким, влезет в Японию всеми четырьмя лапами, и рявкнет белоголовому американскому орлу: «А ну кыш, ворона облезлая, нечего тебе здесь делать!». Красный флаг взвился над Берлином, а если он взовьётся ещё и над Токио… Китай (и Корею) США уже потеряли – Мао Цзэдун уверенно брал верх над Чан Кайши, – и потеря ещё и Японии ставила больший и жирный крест на всех азиатских планах янки, политических и экономических. А вот если победа будет достигнута американским оружием, впечатляющим своей мощью не только врагов, но и союзников (смотрите и запоминайте!), тут уже можно с полным правом претендовать на солидный кусок шкуры убиенного жёлтого дракона.

Ещё до начала переговоров с Советами янки попробовали сами впечатлить самураев. Американская субмарина, оборудованная «коброй» для противодействия противолодочным «миязакам», скрытно доставила в Токийский залив атомный заряд, который был подорван часовым механизмом. Радиоактивная волна, поднятая взрывом, смыла тысячи домов и убила десятки тысяч людей, но город не был полностью разрушен. Эффект оказался меньшим, чем ожидалось, и к тому же японцы в отместку опустошили Чикаго – сорок «фугаки» прорвали его ПВО и сожгли город, ударив по «слабым точкам». Для массированных химических атак по Японии американцам нужны были русские аэродромы – «короткое плечо», – и Трумэн обратился к Сталину.

Русский ответ сильно разочаровал заокеанских стратегов. «Мы воины, а не палачи, – сказали медведи. – Мы не бомбили немецкие города для убийства тысяч мирных жителей («в отличие от вас» сказано не было, но оно явно подразумевалось), и не будем соучастниками массовых убийств». «Но мы имеем на это право! – возражал генерал Арнольд. – Мы должны отомстить за всё, что сделали японцы на американской земле!». И услышал в ответ: «Мы не занимались геноцидом немцев, хотя имели на это полное право после всего, что натворили они на советской территории. Японские женщины и дети не отвечают за деяния японской военщины – суд карает самого преступника, а не его сородичей». «Высаживаясь в Японии, – убеждал генерал Маршалл, – вы потеряете сотни тысяч мужчин, сыновей и мужей ваших женщин и отцов ваших детей. Неужели их жизни для вас менее ценны, чем жизни каких-то азиатских ублюдков, отцы которых хотят истребить всю белую расу?». «Умирать в бою – это право и обязанность мужчин, – ответили русские, – у женщин другие права и обязанности». «Нецивилизованные варвары, – зло прошипел Трумэн по завершении переговоров, получив категорический отказ, – они ничем не лучше японцев. Господь проявил несправедливость, даровав этим дикарям супероружие». О своих словах, сказанных на банкете в Белом доме в честь русских «соловьёв-разбойников», президент Соединенных Штатов Америки почему-то не вспоминал…

Советское командование понимало всю сложность такой грандиозной операции, как десант на Японские острова. Именно поэтому многие учёные-разработчики «мыслеоружия» (в том числе и Курчатов) были направлены на Дальний Восток, в район военных действий: спектр воздействия «миязак» и «эсэров» непрерывно расширялся, требуя незамедлительного совершенствования их наступательных и оборонительных возможностей. А у Бехтерева и его помощников была ещё и другая задача: в ходе ментальных боёв в Маньчжурии военные медики встретились с новым видом ранений, названным «психотронный ожог головного мозга». Такие ранения получали «надорвавшиеся» операторы излучателей, встретившиеся в бою с мангустами, и никто не знал, как их лечить.

– Вы правы, – задумчиво произнёс Бехтерев. – Войну надо кончать, и кончать малой кровью. И я сделаю для этого всё, что смогу…

Курчатов знал, о чём думает его сподвижник. Учёные-физики рассуждали просто: излучатели позволяют корректировать (причём в любую сторону) любые физико-химические процессы (хочешь – зажигай, хочешь – гаси), а Бехтерев был первым, кто задумался над принципиально иным их использованием. Было замечено, что операторы лучевых установок с течением времени приобретают способности, несвойственные людям – вплоть до чтения чужих мыслей. Скорее всего, человеческий мозг, усиленный техническим приспособлением, постепенно сам по себе становится способным на кое-какие объективные действия – похоже, работала неведомая обратная связь, пробуждавшая и активировавшая скрытые возможности человека, о которых толком никто ничего не знал. А толчком к нестандартному решению нейрофизиолога послужила история с пленным мангустом, случившаяся ещё зимой, в январе сорок шестого.

Операторы «миязак» были ценнейшими пленными – захватить их живыми удавалось крайне редко, обычно они (даже если не срабатывал самоликвидатор установки) успевали покончить с собой. В боя под Мукденом был пленён капитан 1-го ранга Идзичи – этот «зверь матёрый» был взят в плен в бессознательном состоянии после того, как он в течение часа вёл ментальный бой с пятью «соловьями» и двоих из них вывел из строя. Участники захвата и их командир уже вертели дырки под ордена, но не тут-то было. Ночью оклемавшийся мангуст бесследно исчёз, испарился как дым из запертой камеры, охраняемой по высшему разряду. И никто ничего не видел: был человек – и нет его. Виновникам ЧП грозили очень большие неприятности, но Бехтереву по косвенным намёкам, полученным в ходе дотошного допроса охранников, удалось установить, что японец использовал сильнейший гипноз, отшибавший память и превращавший человека в безвольную куклу – его выпустили и тут же забыли об этом. Японский Вольф Мессинг проделал это без каких-либо технических приспособлений – при пленении его тщательно обыскали, – следовательно, он сам по себе являлся оружием, пусть даже оружием «малого калибра» и «ближнего радиуса действия». О подобных трюках никто раньше ничего не слышал, значит, предположил Бехтерев, способности капитана 1-го ранга Идзичи были не врождёнными, а приобретёнными в процессе длительного общения с боевым излучателем.

Этот случай очень заинтересовал учёных (и не только учёных), тем более что среди «соловьёв-разбойников» тоже обнаружились кое-какие «ходячие феномены»: кто-то видел карты партнёров при игре, кто-то удивительными образом выходил сухим из воды в любых ситуациях – начальство почему-то проявляло к нему непонятную снисходительность. Люди-гипнотизёры – это находка для любой секретной службы, но Бехтерев мыслил шире. А идея его была очень простой: если человек способен с глазу на глаз действовать на сознание другого человека, то что он сможет проделать, сидя за излучателем? А если этих излучателей будет сто или тысяча? Кто сказал, что невозможно сломить волю целой страны, в данном случае – волю Японии к сопротивлению? И «предохранитель» тут не помешает: оператор «эсэра» никого не убивает, он всего лишь «ретранслирует» свою уверенность в победе СССР – ему самому это никоим образом не повредит. Практически бескровный выигрыш войны, без жертв и разрушений – от такой перспективы захватывало дух…

Вечерний сумрак медленно растворял очертания сопок. Потянуло холодом – прилетел ветер с моря.

– Да, Пётр Владимирович, – Курчатов покосился на Бехтерева, смотревшего на порт-артурский рейд, – я вас понимаю. Массированная психоатака, которая накроет всю Японию, – это самое лучшее применение нашим аппаратам и самый лучший способ закончить войну нашей победой. Да только не получится, вот ведь какая незадача… Боевых излучателей мы понаделаем, их исполнительная часть немногим сложнее детекторного радиоприёмника, а «хоровое пение» тысяч установок – это вопрос чисто организационно-тактический и вполне решаемый: корабли, самолёты, дирижабли и так далее. Но где вы возьмёте людей? Да, у нас есть талантливые операторы, и даже очень талантливые, но вам-то нужны «обострённые», способные внушать! Сколько таких «медиумов» вам удалось найти за два месяца? Троих?

– Четверых.

– Вот видите. Не доказано, что работа на излучателе активирует скрытые способности любого человека: я лично склонен считать, что выявляются самородки, число которых очень невелико. А для психоатаки логова мангустов потребуются сотни и сотни операторов экстра-класса, которых у нас нет, и вряд ли появятся в ближайшее время. Факты – вещь упрямая.

– Вероятно, вы правы, – Бехтерев тяжело вздохнул. – Логово мангустов… Кстати, вам известно, откуда взялось такое название?

– В общих чертах.

– Я вам расскажу, я этот вопрос изучал. Наш оппонент, Тамеичи Миязака, – личность многогранная, чёрт бы его с кашей съел. Он не только отец «оружия богов», как называют японцы свои излучатели, но и основоположник некоей социальной теории. Согласно этой теории, западная цивилизация, цивилизация белых людей, являет собой тупик социальной эволюции. Апофеоз алчности, культ денег на уровне религии, и персонификацией этого культа являются золотые змеи, душащие людей и отравляющие их своим ядом, такой вот символ в чисто восточном стиле. А мангусты – они истребляют змей, то есть спасают весь род людской, причём весьма радикальным способом: истреблению подлежит вся белая раса, отравленная ядом упомянутых золотых пресмыкающихся. Каково, а? Уж не знаю, насколько правящая в Японии военная клика разделяет взгляды Миязаки, но его теория пришлась ей по вкусу. Во-первых, она обосновывает притязания Японии на мировое господство; во-вторых, постулирует незыблемую власть военного сословия, как это было в средние века, причём не только в Японии. А в-третьих… Большая часть населения Юго-Восточной Азии прозябает в страшной нищете, и если миллионам этих людей сказать, кто в этом виноват, они пойдут в бой, не щадя никого, в том числе и самих себя. Вспомните, Игорь Васильевич, – Бехтерев понизил голос, – у нас ведь тоже было что-то подобное. Весь мир насилья мы разрушим… И японцы этот мир разрушают, и они его разрушат, если их не остановить.

– Мангусты, говорите, – произнёс Курчатов. – Знаете, я тут недавно слышал песню, кто-то из наших бойцов пел её под гитару. Песня вроде немудрёная, но ваш рассказ мне её напомнил. И были в той песне такие слова:

 
«Змеи, змеи кругом, будь им пусто!» —
Человек в исступленьи кричал
И позвал на подмогу мангуста,
Чтобы, значит, мангуст выручал
 
 
И мангусты взялись за работу,
Не щадя ни себя, ни родных
Выходили они на охоту
Без отгулов и без выходных
 

– А потом вдруг всё переменилось: человек начал истреблять мангустов, вроде бы ни с того ни с сего. А дело-то было в том, что:

 
Это вовсе не дивное диво:
Раньше были полезны – и вдруг
Оказалось, что слишком ретиво
Истребляли мангусты гадюк
 
 
Вот за это им вышла награда
От расчетливых наших людей
Видно, люди не могут без яда,
Ну, а значит, не могут без змей»[90]90
  В нашей Реальности эту песню написал Владимир Высоцкий в 1971 году


[Закрыть]
 

Бехтерев молча слушал, и в наступившей темноте Курчатов не видел выражения его лица.

– Люди не могут без яда, а значит, не могут без змей… – тихо сказал нейрофизиолог. – Верно подмечено… Вот только никто до сих пор так и не сумел выделить из яда «золотых змей» ни эликсира бессмертия, ни снадобья всеобщего счастья. Может быть, – он поднял голову, и глаза его заблестели, – это получится у нас, Игорь Васильевич? Излучатели наши – они ведь не только оружие. Это волшебная палочка, способная переделать мир! Мы сможем управлять любыми физическими процессами, дать людям изобилие и здоровье, открыть им дорогу к звёздам! Это же всесилие, власть над природой, неужели вы этого не понимаете? И наступит светлое будущее, будущее Человека, вооружённого своим Разумом. Осуществится вековая мечта человечества, и люди станут другими: такими, какими они и должны быть.

– Не всё так просто, Пётр Владимирович. Мечты – да, мечтать нужно, без мечты люди перестанут быть людьми, но сегодня у нас с вами только одна задача: свернуть шею жёлтому дракону вместе со всеми его мангустами. Я не люблю змей любой окраски – неприятные они существа, – но я не хочу, чтобы меня и всех нас загрызли эти бешеные японские зверьки. И поэтому логово мангустов придётся брать, и если понадобится, брать простыми мечами. Времени у нас мало – кто его знает, что ещё удумает этот наш японский безумный гений или гениальный безумец, что в общем-то одно и то же.

– Да. Этому Василиску Премудрому надо снести голову с плеч, потому что не так он ею пользуется. Однако пойдёмте, Игорь Васильевич: холодно становится, и наша охрана по кустам уже, поди, все причиндалы себе поморозила.

* * *

Участок земли – неправильный прямоугольник размерами четыре на пять метров – осел мягко и почти бесшумно, с лёгким шорохом провалившись на метр. Яма-вмятина, возникшая на ровном месте, напоминала гигантский след – казалось, невидимый исполин, шагавший огромными шагами, оставил в маленьком уютном садике в предместье Токио отпечаток своей тяжёлой стопы. Стопа титана обладала каменной твёрдостью: под тонким слоем дёрна с травой и цветами залегал сплошной гранит, смявшийся под незримой пятой с такой же лёгкостью, с какой армейский сапог давит раскисшую глину. Но странное дело – гранит подался под великаньей ногой, но на дне ямы не сломалась ни одна травинка, и не помялся ни один нежный лепесток распустившихся синих ирисов. А между зелёных стеблей поползли вверх тонкие струйки дыма, словно под землёй что-то горело, как торф на болоте.

Таинственный след существовал недолго. Он появился между двумя прудами – гигант растоптал перешеек, – и вскоре тонкие стенки ямы (там, где она примыкала к этим прудам) рухнули. Вода хлынула внутрь провала; зашипел пар – похоже, дно ямы было горячим. Но если там и был какой-то огонь, он недолго сопротивлялся водяному потоку, затопившему «след титана»: через минуту пруды сомкнулись, образовав единое целое. Яма исчезла – о ней напоминал только травяной сор, кружившийся в крошечных водоворотах, да мелкая рябь на поверхности воды.

Тамеичи Миязака вышел из транса, обесточил излучатель, посидел в расслабленной позе, возвращаясь к привычному мироощущению, и вытер лоб тыльной стороной ладони. Такого напряжения создатель «оружия богов» не испытывал никогда – ни во время первых опытов, ни при демонстрации модели военным в феврале сорок пятого, когда он облил себя бензином и заблокировал его горение, ни потом, осваивая всё новые и новые возможности боевых излучателей и обучая мангустов. И всё-таки – всё-таки он своего добился…

Подойдя к пруду, учёный-самурай долго смотрел на его поверхность, потом присел на корточки и окунул ладонь в воду. Вода была холодной (температуру фиксировали приборы, но воспалённому сознанию Тамеичи требовался ритуал). Подземный огонь погас – учёный в этом нисколько не сомневался, и показания измерительной аппаратуры ему были не нужны.

«Итак, Пламя Дракона мне подвластно, – подумал Миязака. – Всё получилось так, как я рассчитал: и размеры провала, и его очертания, и глубина, и продолжительность реакции горения, и время её прекращения. Я доказал – прежде всего сам себе – принципиальную возможность осуществления моего замысла: я поджёг и погасил, разрушил и затопил. Есть только одно «но»: сделанное мною – это предел человеческих возможностей (во всяком случае, пока). А самое важное – масштаб. Периметр провала должен измеряться не метрами, а тысячами километров, и глубина его должна быть не метр, а хотя бы километр. Но всё дело в том, что реакция требует непрерывной подпитки энергией, причём в таком количестве, какое не смогут обеспечить все электростанции всей планеты. Тогда, и только тогда Пламя сожжёт земную кору там, где я его разожгу, и разверзнет под ногами наших врагов огненный ад. Тупик? Нет! Я знаю, где взять эту энергию, мне нужно только понять, как её взять. Мне надо проникнуть в суть этого явления, и я это сделаю».

Ночью он долго не мог заснуть, а когда заснул…

…Облака, облака, облака… Облака жёлтого кипящего огня… Дракон… Чёрное, чёрное, чёрное небо… Звёзды, звёзды, звёзды, где живут боги… Вечный котёл творения и разрушения, рождения и умирания… Содержания кремния в земной коре – около тридцати процентов… Кремний стабилен, но его можно сделать нестабильным, и тогда вспыхнет кремниевый пожар, в который, если вовремя его не остановить, втянется вся литосфера планеты… Пламя Дракона… Я могу его разжечь, но у меня не хватить сил раздуть огонь… Энергия… Энергия творения и разрушения, бурлящая в утробах звёзд и насыщающая межзвёздную пустоту… Энергия – форма существования материи… Материи… Эйнштейн: энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света… В одном грамме вещества дремлет энергия атомной бомбы… Дефект массы… Энергия и вещество непрерывно переходят друг в друга – грохочущий водопад, заставляющий жмуриться крохотные искорки разума, трепещущие в ужасе перед небытием… Игры богов – и людей, сумевших встать вровень с богами… Энергия Вселенной – свободная энергия Мироздания… Она везде, она рядом, надо только протянуть руку – и разум… Разум, разум, разум… Протянуть разум… И тогда…

Тамеичи Миязака, учёный-самурай, безумный гений, проснулся как от толчка и долго смотрел в темноту, наполненную ночными заоконными шорохами. Осознание пришло во сне: теперь он понял всё, что хотел понять, и знал всё, что хотел узнать.

* * *

– Удар будет смертелен и неотразим. Прицельная точка – южная часть Скалистых гор в Америке. Под землёй, на глубине около одного километра, я инициирую цепную реакцию атомов кремния – я разожгу «кремниевый пожар», который начнёт распространяться вширь и вглубь. Расчётная зона поражения – средняя часть североамериканского континента между канадской и мексиканской границами, то есть вся территория США. Через двенадцать дней подземный пожар охватит всю эту зону, после чего земная кора над очагом горения осядет на глубину одного километра. В образовавшуюся котловину хлынут волны Атлантического и Тихого океанов и заполнят её в считанные часы. Соединённые Штаты Америки перестанут существовать как географическое понятие.

– А вода погасит Пламя Дракона… – задумчиво произнёс император.

– Да, Ваше Величество. Во всех поставленных мною опытах так и происходило.

На самом деле Тамеичи Миязака не был абсолютно уверен в том, что грандиозный подконтинентальный пожар будет потушен океанскими волнами. Существовала вероятность (теоретическая, конечно же) продолжения горения гранитных пластов и под морским дном, которым станут США. Одно дело опыты с их небольшими масштабами, и совсем другое дело – Пламя Дракона во всём своём ужасающем величии, когда горит слой камня толщиной в несколько сотен метров. Но Миязака был уверен в своих силах: если подземный огонь не погаснет, он его погасит – для этого нужно всего лишь прервать энергетическую подпитку реакции, и сделать это можно из любой точки земного шара. И непрогоревший гранит снова станет мёртвым камнем, а не тлеющим пороховым погребом.

Но Тамеичи Миязака не стал вдаваться в детали. Генералам они были не нужны – им было достаточно сказанного, и глаза самураев горели от боевого азарта. А микадо – Миязака уловил некую осторожность в словах и жестах Хирохито: император колебался, не решаясь одобрить уничтожение целой страны с десятками миллионов людей, и наверняка ухватился бы за любую возможность отложить принятие такого страшного решения. Самурай не может обмануть своего сюзерена, но самурай может промолчать, если сюзерен не задал ему прямой вопрос, требующий прямого ответа. И Миязака промолчал.