Текст книги "Клуб Знаменитых Капитанов"

– Что вы предлагаете? – спросил Немо. – Изменить курс? Вернуться в Торонто?..

– А затем, услыхав крик петуха – «свистать всех наверх»? Объявить тревогу? И занять свои места на книжных полках?.. Так, что ли?.. И вернуться ни с чем?.. – довольно сердито высказал свое мнение Грэй.

– Итак, перед нами стоит вопрос: продолжать поиски «Синей птицы» или же круто изменить курс и возвратиться в библиотеку. Надо принять решение, капитаны!.. – твердо сказал капитан корвета «Коршун».

Капитан Немо в глубоком раздумье глядел в круглое стекло иллюминатора. Беспросветная молочная мгла окутала море.

* * *

Корабль-призрак «Синяя птица» вынырнул из тумана…

О нем в свое время английская страховая компания «Ллойд» скупо известила: пропал без вести. Предварительно перед этим сообщением в главном зале один раз ударили в корабельный колокол. Это означало – скверные вести. Два удара в колокол – хорошие вести. Три раза били в колокол в том случае, когда было установлено, что судно погибло и компания будет выплачивать страховую премию.

Председатель общества восседал в резном кресле за массивным столом. Кресло и квадратный стол были изготовлены из дубового руля фрегата «Лютин» с тридцатью пушками на борту. Фрегат с грузом золота погиб во время жестокого шторма у залива Зюдерзее. Из-за неудачного поворота оверштаг судно было выброшено на мель, а затем разбито вдребезги северо-восточным ветром.

Под сводами огромного зала страховой компании «Ллойд» прозвучал один удар в корабельный колокол. Судовладельцы, агенты пароходных компаний, жены моряков с детьми замерли в ожидании… Какой же корабль постигла трагическая участь?.. Глашатай в плаще скорбно объявил: «Синяя птица»!..

Раздался женский вопль… В наступившей суматохе только писец, постаревший на этой службе, бесстрастно заносил название погибшего корабля в «Книгу кораблекрушений».

Судно было навечно записано в Красную книгу «Ллойда» в сафьяновом переплете пурпурного цвета. В эту книгу заносились названия судов, пропавших без вести.

Тайна окутывала этот парусник и на суше, и на море, как непроницаемый туман, так часто блуждающий в районе постоянных свиданий Лабрадорского течения с Гольфстримом.

Злополучное судно десятки лет бесцельно носилось по морям и океанам, подгоняемое ветрами, циклонами, течениями… А в этот час «Синяя птица» то пропадала в тумане, то неожиданно возникала, как призрак, и казалась игрой воспаленного воображения…

Но не было ни видения, ни игры воображения, ни призрака. Бриг «Синяя птица» скрипел, скрежетал, трещал, стонал, гнил, но не сдавался океану – все терпел и продолжал свое плавание без всякой цели и смысла, напоминая старинную легенду о «Летучем голландце». Бриг пугал суеверных моряков, неожиданно появляясь из-за айсбергов, то проплывая среди клочьев тумана, то мелькнув при вспышке молнии во время грозового шторма.

Правда, на капитанском мостике корабля нельзя было увидеть капитана Ван Страатена. Но у страха глаза велики, и Мюнхаузена могли в тумане принять за зловещего голландца, обреченного на вечные скитания по морям.

Сейчас капитанский мостик пустовал. Штурвальное колесо медленно вертелось по часовой стрелке, затем бешено закрутилось в обратную сторону…

От резкого толчка Карл свалился на днище трюма. Как пригодился ему фонарь, найденный в кубрике!.. Желтоватый огонек тускло освещал трюм, оставляя в темноте угловые отсеки.

Тщательное обследование трюма «Синей птицы» ничего не прояснило. Барону удалось собрать немного зерен бобов какао в истлевшем мешке… К своему удивлению, он обнаружил под трапом ящик с фейерверками, неизвестно почему оказавшийся на «Синей птице». Это было все, что нашлось в трюме.

Поднявшись по деревянному трапу, Мюнхаузен взглянул в «бычий глаз» – глухой, не открывающийся иллюминатор, вделанный в палубу, но ничего не увидел, кроме рваного марселя на обломанной мачте.

«Может быть, судно было нагружено мешками с бобами какао? – подумал он. – А возможно…» Десятки самых различных догадок возникали в его голове, но ответа на них не было.

Чем больше Мюнхаузен обследовал корабль, тем загадочнее становилось его прошлое… Судьба команды… Груза…

Обыск камбуза кое-что принес поборнику истины. Он нашел несколько галет, консервную банку бобов, остатки рома в пузатой бутылке зеленого стекла. Кое-какие продукты еще остались в соломенной корзине – подарок директора цирка «Атлантос». Несколько дней можно было продержаться. А потом что?..

Барона очень обрадовал винчестер, найденный в каюте капитана. Заржавленное ружье можно было почистить, смазать… Хуже было другое – всего один и к тому же отсыревший патрон.

В каюте капитана стояла печка, сделанная из железной бочки. Труба была выведена в разбитый иллюминатор. Мюнхаузен собрал обломки деревянной рубки, разбитой штормом, затопил печь, развесил на веревке промокший камзол, чулки, рубашку с кружевными манжетами, придвинул ботфорты поближе к печурке. А на железном листе уже подсушивались бобы какао и единственный патрон.

На медном кольце под потолком покачивалась лампа-фонарь.

Попытки прочесть вахтенный журнал «Синей птицы» не увенчались успехом. Мюнхаузен подобрал его на заплесневевшем полу. Вероятно, морская вода, хлеставшая в разбитые иллюминаторы, разъела чернила на истлевших страницах журнала.

Барон помешал бобы какао на железном листе и взял патрон, боясь оставлять его на раскаленной печке.

Мысли беспорядочно путались в его голове. Он думал не только о себе… Встревоженное воображение рисовало ему жуткую картину гибели галиота «Секрет» во время шторма. Поборник истины гнал прочь от себя эти мрачные мысли, но они не оставляли его и мучительно сверлили мозг…

«Неужели Клуб знаменитых капитанов пошел на дно океана?.. А вдруг этой ночью была написана последняя страница, трагически заканчивающая его славную тридцатилетнюю историю?..»

В то же время Мюнхаузен задавал себе другой вопрос: «Какой же все-таки сюрприз мог подготовить Артур Грэй в порту Торонто?.. Цирк «Атлантос»?.. Мистер Томас?.. «Синяя птица»?» – все смешалось в какой-то беспорядочный клубок…

От камзола, чулок и рубашки с кружевными манжетами поднимался пар. Дрова разгорелись в железной печурке. Мысли о будущем все больше и больше овладевали одиноким путешественником. Но оно было более туманное и непроницаемое, чем молочная мгла, покрывшая белым саваном корабль-призрак.

Барон беспокойно прислушивался к зловещим скрипам. Отовсюду доносилось хлопанье дверей. Лязгала о борт якорная цепь, а вернее – обрывок цепи без якоря, давно покоившегося на дне. Подозрительно трещали мачты. Скрежетала обшивка корабля. Временами судно сотрясалось от ударов плавучих льдин.

Подбросив щепок в печку, Мюнхаузен разогрел замерзшие чернила в позеленевшей бронзовой чернильнице с альбатросом на крышке, очинил гусиное перо, достал из кармана камзола записную книжку, затем снял с медного кольца на потолке лампу-фонарь, поставил ее на стол и расположился в кресле под красочной репродукцией с картины «Гибель Помпеи».

Наконец, отрешившись от мрачной картины, барон вырвал несколько чистых листков из записной книжки, решительно опустил перо в чернильницу и, нахмурив брови, задумался, глядя на огонек лампы-фонаря… Вскоре заскрипело гусиное перо: «Я пишу на борту корабля-призрака «Синяя птица», в ночь на 17 сентября… Где-то в северных широтах. Координаты неизвестны. Дует норд-ост. Плавучие льды. Айсберги. Положение отчаянное. Спасения ждать не от кого. Остается уповать на чудо. Итак, в ожидании чуда я, нижеподписавшийся, Карл Фридрих Иероним Мюнхаузен, находясь еще пока в здравом рассудке, принял решение тотчас приступить к своим правдивым запискам на борту «Синей птицы», не теряя времени. Я попытаюсь, ничего не утаивая, а также и ничего не прибавляя, увековечить все то, что произойдет со мною в последнем акте трагедии о бароне фон Мюнхаузене ауф Боденвёрдер – под черный траурный занавес!

Побаиваясь, что рукопись, повествующая о последних днях, а возможно, и часах моей жизни, пойдет на дно вместе с «Синей птицей» или сгорит во время пожара от удара молнии, я буду отправлять листы моих новых мемуаров с бутылочной почтой моряков. Поэтому я обращаюсь ко всем людям земного шара! Тот, кто выловит в океане, в море или у берега пузатую бутылку из зеленого стекла от ямайского рома, запечатанную сургучом с оттиском моего фамильного герба, пусть вскроет бутылку, а потом, где бы он ни находился, отправится в Москву, разыщет в районе порта Химки школьную библиотеку, где работает бодрая старушка под кодовым названием «Мария Петровна» и ее помощница девица «Катюша». И в этой библиотеке незаметно спрячет мои мемуары.

Я настоятельно прошу вас, улучить удобный момент, днем или ночью, подойти к глобусу, который стоит на круглом столе, найти на нем Карибское море, разыскать там остров Ямайку и нажать пальцем на эту географическую точку. Не удивляйтесь тому, что произойдет далее. Из глобуса донесутся позывные Клуба знаменитых капитанов – мелодия песенки: «В шорохе мышином, в скрипе половиц медленно и чинно сходим со страниц». А затем точно по линии экватора глобус раскроется ровно настолько, чтобы можно было просунуть руку и положить туда мои мемуары, извлеченные из почтовой бутылки с сургучом.

Этот глобус – секретный сейф клуба. Я надеюсь, что вы никогда и никому не раскроете тайны глобуса из нашей кают-компании.

На этом я позволю себе закончить свое предуведомление».

Затем барон, почистив гусиное перо и взяв новый листок бумаги, написал заглавие крупными буквами с затейливыми завитушками:

Мемуары Карла Фридриха Иеронима Мюнхаузена,

начатые им в злополучную ночь на 17 сентября,

где-то в северных широтах,

на борту корабля-призрака «Синяя птица».

С правой стороны листка неутомимый поборник истины приписал: «Я посвящаю эти записки почти с того света – Эриху Распэ». И подписался своим полным титулом.

После чего он задумался, походил по каюте, остановился у треснувшего зеркала в деревянной раме и долго всматривался в свое изображение, увековеченное великим Густавом Доре. Сейчас, конечно, оно было не так красочно и нарядно, как всегда. Косичка была не припудрена, на ногах не красовались лакированные ботфорты с серебряными шпорами. А кружевная рубашка, камзол и чулки сушились на веревке. Лицо осунулось, но все же на Карла глядел вечно молодой старик, седой юноша!.. Но что там не говори и как не петушись, а двести пятьдесят лет – это возраст!

С этими мыслями барон уселся в кресло, обмакнул гусиное перо и продолжал начатые им записки.

«Всему на свете приходит свой конец. Кто знает, что со мной произойдет здесь завтра? Даже сегодня? Через час? А может быть, и через несколько минут?.. Итак, начинаю. Корабль, на который я попал…»

* * *

В музее «Летучего голландца» царило молчание.

Возвращаться или продолжать плавание в поисках кораблей-призраков?.. Так был поставлен вопрос Артуром Грэем. Знаменитые капитаны не привыкли бросать дело на полпути, но барометр падал, погода отнюдь не благоприятствовала поискам судов, пропавших без вести.

Конечно, если бы они знали, что совсем неподалеку находился Мюнхаузен, по которому был дан погребальный салют; если бы даже капитаны могли предположить, что он сейчас пребывает на борту «Синей птицы», – о возвращении в библиотеку не могло быть речи.

На борту «Летучего голландца» били бы в судовой колокол, пронзительно выла бы сирена. А сигнальные ракеты беспрерывно разрывались в воздухе.

Но было тихо. Негромко переговаривались капитаны, вспоминая разные истории о кораблях-призраках, уклоняясь от главного вопроса… Правда, думая о нем, но еще не принимая ответственного решения…

– Можно считать, что нам не повезло в эту ночь, – безнадежно протянул Робинзон Крузо. – И вряд ли мы встретим какое-либо подходящее судно… Если бы знать, где они, эти корабли без команды…

– Слыхали ли вы о паруснике «Уайр Серджент»?.. – спросил Артур Грэй. – Это судно было замечено в Гибралтарском проливе. Без экипажа. Корабль-призрак за восемнадцать месяцев дрейфа прошел 6000 миль.

– С дьяволом за штурвалом? – усмехнулся капитан Немо.

– Нет. Вместо дьявола тут поработали морские течения.

– Но это еще не рекорд, – вмешался в разговор капитан корвета «Коршун». – Американская шхуна «Уайт» была брошена командой в заливе Делавэр. Потом ее видели у побережья Ирландии, в Атлантике. Через некоторое время ее заметили у Гебридских островов… Шхуна поставила новый рекорд дрейфа без экипажа – 8000 миль за десять месяцев!

– А я слыхал от старых моряков о китобойном судне «Надежда», – вспомнил Лемюэль Гулливер. – Говорят, оно дрейфовало в Антарктике семнадцать лет!

– Но бывали такие истории на морях, в которых не замешаны ни ветры, ни течения, ни штормы, – задумался Артур Грэй, глядя на картину «Гибель «Синей птицы»…

 
В час, когда все сумерками скрыто.
Оживают в памяти моей
Призраки покинутых, забытых.
Призраки погибших кораблей!.. —
 

невольно вспомнились капитану галиота «Секрет» слова старинной морской песни…

* * *

«Синяя птица» дрейфовала среди плавучих льдин. Течение погнало корабль-призрак в длинный коридор между айсбергами. Судно казалось не больше табачного киоска, приютившегося у высотного здания. Ледяные горы сдвигались все ближе и ближе… Коридор между ними становился уже… Еще мгновенье, и «Синяя птица» была бы раздавлена и погребена вместе с Мюнхаузеном…

Но в последние секунды корабль чудом выскочил из ледяного саркофага. Айсберги сомкнулись, сокрушая друг друга с оглушительным грохотом. Из каюты выскочил испуганный поборник истины с пузатой бутылкой… Его не так встревожили айсберги, не угрожавшие сейчас «Синей птице», как мачты, реи, ванты, палуба и даже штурвальное колесо, покрытые льдом. Судно зарывалось носом в волну, вода шумно заливала палубу и, подмерзая, оставляла корочки льда.

Начиналось обледенение корабля, превращавшее его в плавучий гроб. Барон кинул за борт почтовую бутылку, запечатанную сургучом с оттиском своего фамильного герба. Очередная глава мемуаров отчалила в неизвестность…

Кто знает – выловит ли ее какой-нибудь моряк или случайно подберет на морском берегу озорной мальчишка?.. А быть может, «почтовый голубь моряков» будет проглочен прожорливой акулой?.. А что если пузатую бутылку от ямайского рома вдребезги разобьет прибой о прибрежные скалы?..

Но не это волновало Мюнхаузена. Он думал о другом… Обледенение судна грозило скорой и неизбежной гибелью. Дорога была каждая минута. Карл Фридрих Иероним лихорадочно орудовал топором, скалывая лед с палубы… Но что может сделать один человек, когда команда – весь экипаж не могут справиться с этим бедствием в высоких широтах. Ледяные порывы норд-веста срывали серую пену с гребней длинных волн и несли водяную пыль, обмерзавшую на такелаже, на бортах и на палубе.

Изнемогая от усталости, поняв безнадежность своих усилий, барон бросил топор. «Бесполезно…» – подумал он и поплелся в каюту.

На плавучей льдине прогуливался белый медведь. Поборник истины заметил его и, боясь вспугнуть, пополз по ледяной палубе за ружьем.

«Жир… шкура… мясо…» – все это беспорядочно теснилось в его голове, но, когда он уже появился с винчестером, льдину с медведем отнесло настолько далеко, что стрелять было рискованно и… можно было лишиться последнего патрона. Нужно было выждать более благоприятный момент.

Мюнхаузен занял позицию на баке, поеживаясь от холода, дул на окоченевшие пальцы и растирал их, чтобы вернее нажать на курок.

В просвете между клочьями тумана показалось какое-то судно с четырехугольными парусами. Карл уже хотел было выстрелить, но на всякий случай, вытащив из кармана камзола подзорную трубу, навел ее и обомлел…

На корме было выжжено название судна – «Летучий голландец».

Легендарная шхуна промелькнула и тотчас растаяла в мглистом тумане… Хотя Мюнхаузен и не был суеверным человеком, но в его трагическом положении любой моряк если бы не испугался, то во всяком случае задумался.

«Летучий голландец»… Вряд ли барон при всей своей безудержной фантазии мог вообразить, что на этом корабле-призраке находились его друзья… Но мало того, на борту «Летучего голландца» шел жаркий спор: продолжать ли плавание и поиски судов, пропавших без вести?..

Решение этого вопроса могло благоприятно или же пагубно отразиться на судьбе поборника истины.

Артур Грэй, постучав председательским молотком из черного дерева, встал и обратился к своим друзьям:

– Капитаны! Ночь на исходе. К сожалению, наше плавание на этот раз было не столь успешно, как трагично. Мы потеряли во время шторма своего друга Карла Фридриха Иеронима Мюнхаузена. Нам не удалось встретить ни одного корабля-призрака! Мы в эту ночь не вырвали у океана ни одной тайны. Барометр падает. Туман сгущается. И скоро Наступит рассвет. Мы дали слово старому боцману Жану Ригалю, сторожу музея, вернуть судно до первого крика петухов. И мы должны сдержать свое капитанское слово. Я предлагаю вернуться в порт Торонто и оттуда взять курс к причалу нашей библиотеки.

– Вернуться с пустыми руками? – пылко возразил Дик Сэнд.

– Дорогой Дик, стоит ли снова начинать спор? – учтиво произнес капитан Немо. – Давайте голосовать!..

– Кто за то, чтобы вернуться в Торонто и взять курс на книжные полки? – твердо и ясно поставил вопрос Артур Грэй. – Прошу поднять руки.

Все подняли руки, кроме Дика Сэнда.

– Один голос против шести… – подвел итог капитан галиота «Секрет».

И вскоре «Летучий голландец», так напугавший Мюнхаузена, уходил под всеми парусами курсом крутой бейдевинд левого галса.

* * *

Последние щепки догорали в железной печурке. Карл Фридрих Иероним, обмакнув гусиное перо в чернильницу, писал: «…Неужели легенда о «Летучем голландце» – не легенда?! Где я его встретил? Координаты неизвестны. Я не знаю ни широты, ни долготы, на которой дрейфует «Синяя птица» – корабль-призрак. Мне пока еще не удалось раскрыть его тайну. Но я думаю…»

Мюнхаузен надолго задумался. Огонь в печке погас. Становилось холоднее. Изо рта шел пар.

«…Сентября семнадцатого числа… Огонь в печке погас. Судно обледенело. Надежды на спасение нет…»

Поборник истины не знал, что записка такого же содержания в деревянной рамке висела рядом со спасательным кругом с надписью «Синяя птица» в музее морских катастроф на борту «Летучего голландца».

Страшный удар потряс судно. Мюнхаузен свалился с кресла. Чернильница полетела со стола, заливая фиолетовыми чернилами пол.

Подводная ледяная глыба айсберга пробила днище судна.

Барон выскочил из каюты, кинулся на палубу и, услыхав шум в трюме, быстро спустился по трапу вниз… Вода, хлынувшая в пробоину, заполнила трюм «Синей птицы»… «Конец!..» – подумал невольный пассажир корабля-призрака, поднимаясь на обледеневшую палубу… окинул взглядом опустевшие кильблоки, на которых когда-то дожидались рокового часа спасательные шлюпки. И, видимо, дождались!.. Но когда?.. Где?.. При каких обстоятельствах?.. Удалось ли кому-либо из экипажа «Синей птицы» спастись?..

Мюнхаузен вернулся в каюту. Кенкет – масляная свеча на кронштейне с противовесом, привинченная к внутренней переборке, несмотря на качку, всегда оставалась в вертикальном положении, благодаря шарниру. Догорало масло. Огонек синел.

Карл Фридрих Иероним поднял с пола чернильницу, заглянул в нее и бросил в сторону гусиное перо.

Пошарив по карманам камзола, он нашел огрызок карандаша, вырвал из записной книжки несколько чистых листков и начал писать, не обращая внимания на глухой рокот, доносившийся из трюма.

Пожалуй, таким мы его еще не видели. Он мужественно принимал последние удары судьбы. Сейчас перед нами сидел знаменитый капитан Мюнхаузен, по праву занимавший свое место в кают-компании клуба – более трех десятилетий!..

Не теряя присутствия духа, он дописывал заключительные страницы своих мемуаров.

«Прощайте, друзья! Моя звезда гаснет, но тот, кто знаком с астрономией и физикой, знает, что свет померкнувшей звезды еще идет и идет сотни, а то и тысячи лет. Я хочу, чтобы мои коллеги по клубу знали, что последнее судно, которое я видел в океане, был «Летучий голландец»…»

В трюме «Синей птицы» шумела вода, хлынувшая в пробоину от удара айсберга.

Приписав еще несколько строчек, барон запечатал пузатую бутылку, торопясь вышел из каюты, бросил ее за борт и поднялся по трапу на капитанский мостик корабля-призрака с медными, позеленевшими от времени накладными буквами на корме: «Синяя птица».

Сейчас это судно медленно погружалось в воду…

Недолго думая, Мюнхаузен кинулся в каюту. И снова его карандаш побежал по бумаге.

«…«Синяя птица» шла на дно. Я не покидал своего места на капитанском мостике. Как вдруг небо над обледеневшим судном вспыхнуло всеми цветами радуги. В воздухе закрутились сотни огненных шаров. Взорвавшись, они рассыпались разноцветным дождем, мириадами искр, миллионами звездочек… И весь этот небывалый карнавальный салют из сотен фейерверков чудесно освещал вашего Карла Фридриха Иеронима у обледеневшего штурвала то синим, то оранжевым, то зеленым, то красным заревом.

Мачты, реи, ванты, покрытые льдом, сверкают в огнях. Судно идет на дно. Единственный свидетель моей гибели – белый медведь на плавучей льдине».

Еще один удар потряс корабль, налетевший на подводную глыбу айсберга. Мюнхаузена вместе с креслом кинуло в угол каюты. Он дополз до стола, поднялся и стоя записал последние слова в своих мемуарах по-итальянски: «Finita la commedia (представление окончено)». Барон поспешно поставил свою подпись, свернул листки в трубочку, опустил их в третью бутылку от ямайского рома, а затем, растопив в печке на тлеющих угольках сургучную палочку, залил пробку и припечатал своим перстнем с фамильным гербом.

«Как будто все… – подумал он. – Теперь можно давать занавес в траурном обрамлении. И на нем – я! Вышит разноцветным шелком. Верхом на ядре!..»

Даже здесь, в гибельный час, Мюнхаузен остался верен своей натуре. Этот генерал от фантазии ничуть не сомневался ни в одной строчке мемуаров. Так Карл Фридрих Иероним представлял себе последние мгновения своей удивительной жизни.

Именно таким, под треск и разрывы карнавальных огней на капитанском мостике обледеневшего судна, он хотел остаться в памяти друзей и миллионов юных поклонников.

Из трюма доносился зловещий рокот воды…

* * *

«Летучий голландец» шел курсом крутой бакштаг левого галса. В «вороньем гнезде» на марсе находился Дик Сэнд, зорко наблюдая за плавучими льдинами и жемчужно-сероватыми айсбергами.

– Курс 80 градусов! – отдал команду Артур Грэй.

– Есть курс 80 градусов! – отозвался Василий Федорович и, приведя судно на заданный курс, доложил: – На румбе 80 градусов!

– Так держать!

– Есть так держать!

На подветренной стороне стояли Лемюэль Гулливер и Робинзон Крузо. Они смотрели, как Тартарен хлопотал вокруг пушки на вращающейся установке.

– Изумительно! – восторженно крикнул толстяк. – Я берусь с такой пушкой разделаться с любыми пиратами…

Но он не успел договорить, так как с марса раздался звонкий голос Дика:

– По правому борту… корабль-призрак!..

Тартарен с разинутым ртом, затаив дыхание, глядел, как из-за айсберга выплывала обледеневшая шхуна…

– «Синяя птица»… – прошептал Немо, глядя в подзорную трубу, и передал ее капитану галиота «Секрет».

– Не может быть! – воскликнул Грэй и, торопливо взяв трубу, приставил ее к глазу. – «Синяя птица», капитаны!.. Тайна плывет к нам в руки!..

Тартарен, Гулливер и Робинзон Крузо поспешно поднялись на капитанский мостик.

– Позвольте мне… – взволнованно потребовал Тартарен. – У меня самое острое зрение… Спросите любого тарасконца! Жителя Сахары!.. Обитателя Альп!..

Он выхватил трубу у Грэя и прищурил правый глаз.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил капитан корвета «Коршун».

– По обледеневшей палубе бродит белый медведь… С горящим факелом в лапе… – пробормотал Тартарен.

– Вы с ума сошли!.. У вас галлюцинация!.. – усомнился капитан «Секрета».

– Не верите? Убедитесь сами! – высокомерно ответил оскорбленный Тартарен, сердито сунув подзорную трубу в руки Грэя.

Из «вороньего гнезда» донесся крик Дика Сэнда:

– Капитаны!.. На палубе… белый медведь… с факелом в лапе!..

– Ну что – галлюцинация?! – воскликнул Тартарен.

– Лево руля!.. – отдал команду Артур Грэй.

– Есть лево руля!..

– Обойти айсберг на расстоянии шести кабельтов!..

– Есть обойти айсберг на расстоянии шести кабельтов! – отозвался Василий Федорович.

«Летучий голландец» начал свой маневр, чтобы не напороться на подводную часть ледяной горы, а затем, обогнув айсберг, пойти на сближение с «Синей птицей».

Корабль-призрак исчез из поля видимости…

Знаменитые капитаны терялись в догадках. Океан преподнес им еще одну тайну: белый медведь с факелом в лапе?..

«Летучий голландец» шел курсом острый фордевинд правым галсом, обходя айсберг левым бортом…

Ледяная гора высотой с тридцатиэтажный дом разделяла два судна, поблескивая лимонным цветом в лучах луны, выкатившейся из-за темных облаков.

Белый медведь поднялся по трапу на задних лапах, вступил на капитанский мостик и сунул горящий факел в ящик с фейерверками…

А когда «Летучий голландец» оставил за кормой айсберг, то капитаны увидели, что белый медведь сбросил с себя шкуру, и перед остолбеневшими от крайнего изумления членами клуба около штурвального колеса стоял Мюнхаузен.

В этот момент огромный ящик, из которого доносилось шипение, как будто там находились тысячи змей, взорвался. С оглушительным треском взлетели в ночное небо бесчисленные фейерверки. Тысячи огоньков. Мириады искр. Множество синих, оранжевых, зеленых, красных звездочек крутились над «Синей птицей». С пистолетными выстрелами лопались в воздухе вертящиеся шары, неожиданно брызнувшие разноцветным дождем.

В ослепительном свете, озаряемый радужными огнями, на капитанском мостике стоял Карл Фридрих Иероним в рваном камзоле, из рукавов торчали манжеты с кружевными обрывками. На ногах все еще сверкали лакированные ботфорты с серебряными шпорами.

Барон стоял на шкуре белого медведя, опираясь на эфес шпаги.

Обледеневший корабль медленно погружался в воду, хлынувшую уже сквозь бортовые шпигаты на палубу.

Только теперь стало ясно, что капитан брига «Леденец», описывая на последних страницах плавающих мемуаров свою гибель, не фантазировал. Все было им так и задумано в назидание потомству на долгую память о себе.

Жизнь Карла Фридриха Иеронима поистине была феерическим представлением с фантастическими аттракционами.

Его друзья в эту минуту были так поражены неожиданным появлением самого Мюнхаузена, да еще в такой необычайной обстановке, что оцепенели. И опомнились от потрясения, когда Дик Сэнд неистово крикнул из «вороньего гнезда» на марсе:

– Ракету! Ракету!

– Сирену! – прошептал Тартарен.

– Бейте в колокол! – распорядился Немо.

– Шлюпку на воду! – отдал команду Грэй.

Гулливер выстрелил из ракетницы. Зеленая ракета разорвалась в воздухе. Капитан корвета «Коршун» ударил в судовой колокол. Завыла сирена…

Не прошло и десяти минут, как окоченевшего Мюнхаузена спустили с борта тонущего корабля-призрака в шлюпку. Осипшим голосом он невнятно пробормотал:

– И как говорится в романах – продолжение следует…

Больше от него ничего не удалось услышать, так как он тут же потерял сознание.

«Синяя птица» скрылась навсегда в пучине, не оставив даже масляного пятна на воде.

* * *

В музее «Летучего голландца» на диване лежал Карл Фридрих Иероним. Его ноги были укутаны шотландским пледом Тартарена.

Любимец Тараскона, как завороженный, глядел на поборника истины, жадно уплетавшего яичницу с ветчиной. На подносе кроме сковороды стояла бутылка ямайского рома и стакан горячего чая в старинном подстаканнике.

Толстяк, кое-как поместившийся на краю дивана, поддерживал поднос с едой, изредка смахивая слезинки.

– Чай, чай!.. – восторженно прошептал Мюнхаузен, прихлебывая живительный напиток.

– Индийский, – с удовольствием заметил капитан Немо.

– Ну, дальше, дальше… Рассказывайте!.. – просил Тартарен, дрожа от нетерпения.

– Я устал, поймите… Я хочу спать!

– Еще один вопрос. Только один, дорогой Карлуша, – умоляюще произнес тарасконец. – Мне что-то не верится… Неужели это возможно?.. Дельфин, как вы его назвали – мистер Томас? – восклицает «О'кэй!» – И покоритель Альп громко рассмеялся: – Все это… не умещается в моем сознании!..

– Ничего удивительного, Тартарен. Мозг дельфина, если хотите знать, по своим размерам и по сложности превосходит мозг человека. А что касается непосредственно моего морского друга – звезды цирка «Атлантос» мистера Томаса, могу вас заверить: его уму и таланту могли бы позавидовать некоторые мои знакомые, – не без сарказма закончил барон.

– Вы на что намекаете? – запальчиво произнес уязвленный любимец Тараскона.

– Я просто сообщаю о новейших научных изысканиях. Ваше здоровье!.. – Карл Фридрих Иероним, улыбаясь, поднял рюмку…

– Учитывая состояние вашего здоровья, Карл, не буду спорить. Готов со всем согласиться, но дельфин говорил по-английски, а вы как раз этого языка и не знаете. Как же вы разговаривали? Не понимаю.

– У меня был переводчик!.. – не задумываясь, выпалил барон.

– В океане? Вы же были верхом на дельфине! Откуда взялся переводчик?

– Имя этого переводчика – моя дружба с дельфином!..

– Браво, Мюнхаузен!.. – весело сказал Дик Сэнд.

– Я еще не договорил… Мне приходилось много раз наблюдать, когда люди разговаривают на одном языке и не могут понять друг друга!..

– Достопочтенный коллега, – любезно начал Лемюэль Гулливер. – Вы, как мне кажется, еще далеко не все рассказали нам о своем пребывании на борту корабля-призрака. «Синяя птица» пошла на дно. Неужели же тайна этого парусника навсегда погребена в океане?.. Может быть, вы, находясь на борту…

– Собственно говоря, – перебил его Мюнхаузен, – мне нечего вам больше рассказывать. Все изложено в моих мемуарах «С того света». В трех почтовых бутылках от ямайского рома. Вот… точно в таких, как эта… – указал он на пузатую бутылку зеленого стекла и, подняв ее с подноса, с удовольствием подлил себе в чай порцию рома.

– Да, но ваши мемуары плавают в океане, – возразил Артур Грэй.

– До поры до времени! – веско заявил барон. – Могу вам по дружбе сказать: в мои мемуары вкралась только одна ошибка. Я написал: «Единственным свидетелем моей гибели был белый медведь на плавучей льдине». В эти роковые минуты его не было. Медведь был замечен мною раньше… Первый раз он был далеко. Я не мог рискнуть своим единственным патроном. Но во второй раз мне удалось сразить его метким выстрелом. И у меня возник такой план спасения: покинуть борт «Синей птицы», погружающейся в пучину, затем перебраться на попутную льдину, укрыться от холода в шкуре белого медведя, и дрейфовать с надеждой встретить рыбачье судно. Но покинуть борт корабля-призрака я не смог. Вблизи не было льдины, а добраться до нее вплавь в ледяной воде не представлялось возможности. Оставалось одно: погибнуть так, как было описано мною на последней странице мемуаров. – И сладко зевнув, добавил: – Ныне плавающих мемуаров вашего старинного друга… Карла… Фридриха… Иеронима…