Текст книги "Художественный монизм Александра Солженицына"

6. Слово – интонация – смысл. Особенности фонетической стилизации

В интонированной прозе Солженицына наиболее полно проявляются характеры героев. Манера речи более значима, более соответствует душевному состоянию, чем её логика.

Солженицын не отказывается от потенциала психологического живописания героя, предоставляемого возможностью передачи его звучащей речи. В начале рассказа «Матренин двор» возникает идея о восстановлении русского языка. Когда герой-рассказчик ищет себе «укрывище», он полагается на названия деревень: «Ветром успокоения потянуло на меня от этих названий. Они обещали мне кондовую Россию» (с. 114); «от одного названия веселела душа» (с. 112). Но сейчас эти названия забыли и дали новые. «Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски составить такое!», – восклицает герой-рассказчик. Речь («акустический эквивалент эмоции») – первое, что дает возможность герою-рассказчику оценить встреченного им человека: «Меня поразила ее речь. Она не говорила, а напевала умильно, и слова ее были те самые, за которыми потянула меня тоска из Азии» (с. 114). Авторский голос отмечает, что доброжелательные слова Матрены начинались «каким-то низким мурчанием, как у бабушек в сказках» (с. 118). Каким образом звучит речь, таким оказывается и внутреннее намерение человека. Наставляющая Матрену жена председателя колхоза говорит «раздельно»: «Та – ак <…> Товарищ Григорьева! Надо будет завтра ехать навоз возить» (с. 122). «Чужой властный голос крикнет» (с. 136), сообщая Игнатичу трагическую весть о гибели Матрены. Стремление выразить в художественной речи все нюансы звучания голоса отражено в активном использовании писателем идеофонов – «муркнуть», «буркнуть» и звукоподражания, представленного преимущественно элементами фонетического контрапунктирования: у-гм, м-да, у-уу, а-а-а, ху-гу-у, у-у, ай-ай, м-м-мм, у-гу, ммм-мда, ай-яй-яй, э-э-э, о-о, ой-йо-йо, ха-га…

У Солженицына индивидуализирована речь и второстепенных персонажей. Особенно точно художник передает национальное своеобразие речи бригадира Тюрина из «Одного дня…»: «нэ людын, а стукачив» (с. 46); «посыдымо, погриемось…, письля обеда тоже будэтэ ложить» (с. 47); «дви, чотыри, шисть» (с. 49); «або раствора не выстаче», «четырнайцать», «ни нема ще бригады» (с. 50); «визмить», «отдасьтэ», «ще одного не поставимо» (с. 59). В редакции 1978 года Солженицын последовательно заменяет переднемягкое «е» на твердое «э», хотя подобная точность уже представляет определенные трудности для читательского восприятия.

Вершины своего мастерства в фонетической стилизации Солженицын достигает в финале рассказа «Матренин двор». Средствами орфографии передается звучание причитаний на поминках по Матрене. Здесь отмечены и ласкательные формы, и обилие частиц и междометий, и характерное для причта повторение союзов. Сами плачи – запечатленный образец народного языка: «Ах, нянькя-нянькя! Ах, лелька-лелька! И ты ж наша единственная! И жила бы ты тихо-мирно! Ах, тетанька-тетанька! И как же ты себя не берегла! И наверно, теперь они на нас обиделись! И родимая ты ж наша, и вина твоя вся! И горница тут ни при чем…» (с. 141).

7. Закон «лексического расширения»

«Читая Солженицына, все время чувствуешь особую свежесть, часто необычность и меткую силу богатого своеобразием языка», – отмечал Р. Плетнев, сравнивая художественную речь писателя с глубоководным озером9898
  Плетнев Р. Указ. соч. – С. 83.


[Закрыть]. Метафора очень верная, так как ни «закон экономии», ни подчеркнутый стилевой аскетизм Солженицына не обедняют его языка, потому что параллельно действует принцип так называемого «лексического расширения».

«Я стараюсь во всех книгах производить лексическое расширение… Я стараюсь употреблять слова вот отсюда. Они совсем близки к употреблению, к границам области, они все понятны … это законное расширение», – говорил Солженицын в беседе со студентами-славистами в Цюрихском университете (Х, 488). Итогом многолетних упражнений Солженицына со «Словарем живого великорусского языка» В. Даля «для своих литературных нужд и языковой гимнастики»9999
  Солженицын А. Вступительная статья к Русскому словарю языкового расширения // Русская речь. – 1990. – № 3. – С. 42.


[Закрыть] стал «Русский словарь языкового расширения». «Вся эта работа в целом, – признавался писатель, – помогла мне воссоздать в себе ощущение глубины и широты русского языка». Поиски Солженицыным «нутряной» России привели к появлению лингвистической концепции, подробно изложенной в статьях «Не обычай дегтем щи белить, на то сметана» (1965), «Некоторых грамматических соображениях» (1983) и во вступительном слове к «Русскому словарю языкового расширения».

Вслед за французскими просветителями – Руссо, Гердером – Солженицын стремится восстановить утраченную языком силу, считая наиболее поэтичным молодой язык, не обремененный одеревенелыми традициями и безликими штампами. Шарль Нодье, на традицию которого непосредственно указывает писатель, сформулировал правило, согласно которому «могучие умы во всякой стареющей словесности заняты поисками архаизмов, призванных влить в литературу свежую кровь»100100
  Нодье Ш. Читайте старые книги. – М., 1989. – Т. I. – С. 21.


[Закрыть]. Солженицын повторяет идеи Нодье, когда говорит о том, что «лучший способ обогащения языка – это восстановление прежде накопленного, а потом утерянного богатства».101101
  Солженицын А. Вступительная статья… – С. 43.


[Закрыть]

Показательно участие Солженицына в развернувшейся в 1965 году на страницах «Литературной газеты» полемике о стиле советской литературы. В статье «Не обычай дегтем щи белить, на то сметана» Солженицын опирается и на лингвистические взгляды В. Даля, изложенные в работе «Полтора слова о русском языке». Даль полагал, что есть один путь развития русского языка – «язык простонародный. Русские выражения, русский склад языка остались только в народе; в образованном обществе и на письме наш язык измололся уже до пошлой и бесцветной речи, которую можно перекладывать, от слова до слова, на любой европейский язык»102102
  Даль В. И. Полтора слова о русском языке // Даль В. И. Собр. соч. – СПб., 1897. – Т. 10. – С. 545–546.


[Закрыть]. Солженицын описывает близкие недуги современного русского языка: «Наша письменная речь еще с петровских времен то от насильственной властной ломки, то под перьями образованного сословия, думавшего по-французски, то от резвости переводчика, то от торопливости пишущего, знающих цену мысли и времени, но ни слову, пострадала: и в своем словарном запасе, и в грамматическом строе, и, самое главное, в складе» (Х, 468).

Солженицын вступил в резкую полемику с академиком В. В. Виноградовым103103
  Виноградов В. Заметки о стилистике современной советской литературы // Лит. газ. – 1965. – 19 окт.


[Закрыть], выступившим с критикой «шелковисто-лазоревого» стиля и диалектно-натуралистического построения диалогов в произведениях писателей-деревенщиков, в первую очередь В. Шукшина. Здесь возникает идея не только о необходимости отбора русских слов – «это далеко не русская речь». «Много важней русский склад – русское построение фразы» (Х, 470). Так в представлении писателя проблема «осторожного словарного расширения» постепенно выходила за границы художественной литературы и письменного языка в область речи устной, сближаясь с концепциями русских пуристов. Пуризм Солженицына связан с неприятием тех изменений в языке, которые произошли в советское время: переизбытка неологизмов, техницизмов, варваризмов – «нахлына международной волны».

Положительное проявление языкового пуризма художника выразилось в искренней заботе о сохранении самобытного русского языка, своеобразной национальной языковой культуры в опасных условиях возросшей в начале 1960-х годов языковой экспансии. Пуризм Солженицына, став закономерным итогом его стилевой теории, носит традиционный эстетико-идеологический характер, то есть обусловлен прежде всего художественным вкусом – «личным языковым чутьем».

8. Диалектное слово и художественный текст. Стилевой синкретизм

Язык рассказов Солженицына – открытие для послевоенной советской литературы. Ранее ей были известны лишь робкие попытки использования некодифицированной лексики в произведениях Ф. Абрамова, С. Антонова, К. Паустовского и др. «Матренин двор» с его узорчатым диалектно-просторечным разнообразием стал отправной точкой в развитии стилевого направления деревенской прозы. Солженицын, безусловно, основание школы, один из лучших представителей которой, Виктор Астафьев, признавался: «Все мы вышли из «Матрениного двора»104104
  Астафьев В. Солженицын. Дорога домой // Комсомольская правда. – 1989. – 25 окт.


[Закрыть].

Мастерство Солженицына-стилиста начинается с борьбы с идеологизацией и космополитизмом языка. В новеллистике 1960-х годов, а также в «Двучастных рассказах» Солженицын использует приемы стилизации как намеренного построения художественного повествования в соответствии с принципами организации языкового материала, присущего народной языковой среде. Во-первых, стилизация Солженицына народно-разговорная: в ней активизируются фонетические, лексико-фразеологические и синтаксические особенности устной речи. Во-вторых, это стилизация на грани народно-разговорной, социально-речевой и нормативно-литературной, в которой актуализируются диалектно-просторечные, жаргонные элементы языка и одновременно происходит метафоризация предметно-понятийной лексики народной языковой стихии. Таким образом, Солженицын значительно расширил возможности использования некодифицированной лексики, прежде всего табуированной, не только в рамках речи героя, но и в слове автора. Истощение словарного запаса Солженицын связывает именно с «неспособностью … нетерпеливых авторов … выискивать и привлекать достойные русские слова» (Х, 463). Поэтому концепция словарного расширения затрагивает и ту часть повествовательной структуры, которая относится в том числе к слову автора. Приемы и цели использования некодифицированной лексики в слове автора и героя различны. В устах автора диалектизм может утратить свою узко-территориальную языковую прикрепленность и в процессе переосмысления приобрести новое метафорическое значение.

В рассказе «Матренин двор» практически отсутствует образная народная лексика. Солженицын усложняет себе художественную задачу, отказываясь от ассоциирующей способности народного слова, позволяющей использовать множество готовых образов. В его прозе отсутствует сильное влияние всяких надындивидуальных стилей, свойственных, например, «крестьянской» литературе начала XX в. Прозаический стиль Солженицына крайне индивидуализирован и возникает в результате самостоятельного движения писателя навстречу народной языковой стихии, в которой он находит оригинальные, прежде неиспользованные в литературе образцы народного слова и подвергает их творческой обработке.

Солженицын избегает штампов как литературного, так и образно-народного языка. Лексическое расширение осуществляется и семантически – путем метафоризации архаизма или диалектизма, использования их в целях художественной выразительности. В рассказе «Матренин двор» писатель подбирает два ранее почти не встречавшихся эпитета, характеризующих Россию: «Мне хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России…» (с. 112); «Ветром успокоения потянуло на меня от этих названий. Они обещали мне кондовую Россию» (с. 114). Здесь актуализируется второстепенное значение просторечия. У слова «нутряной» – переносно-просторечное, «выражающий внутренние духовные переживания», и жаргонно-театральное, «основанный на непосредственном переживании, вдохновении»105105
  Словарь современного русского литературного языка. – М., 1958. – Т. 7. – Стб. 1455.


[Закрыть]. У слова «кондовый» – переносное, «старинный, иконописный»106106
  Там же. – Т. 5. – Стб. 1282.


[Закрыть]. При этом лексические единицы «нутряной» и «кондовый» широко представлены в русских диалектах в самых натуралистических значениях: нутряной жир, кондовая сосна. Мастерство стилиста позволяет Солженицыну использовать эти слова в метафорическом значении в окружении родственных им диалектных образований, сохраняющих народное предметное значение. Благодаря этому художественная речь, с одной стороны, обретает внешнюю целокупность, а с другой – становится выразительно насыщенной, что также позволяет избежать какого-либо стилевого разнобоя.

Большинство диалектных образований из рассказа «Матренин двор» относится к разряду собственно-лексических или словарных. То есть Солженицын преднамеренно затрудняет возможность вживления этих слов в общее лексическое пространство художественного текста. Известно, что словарные диалектизмы отличаются от нормативных лексических единиц редким значением, которое неизвестно читателю, а потому усложняет понимание. Прояснить его позволяет контекст высказывания или ситуация употребления: «побывалошному кипели с сеном в межень, с Петрова до Ильина» (с. 122), межень – месяц июль, когда вода в реке имеет низкий уровень, средолетье107107
  При установлении значения некодифицированной лексики использовались следующие справочники: «Словарь живого великорусского языка» В. И. Даля, «Словарь современного русского литературного языка» (в 17 томах), «Словарь русских народных говоров» (27 вып.).


[Закрыть]; «с мешка травы получалось подсохшего сена – навильник» (с. 122), навильник – охапка сена, поддетая на вилы, вершина стога; «старела в ней [избе] беспритульная Матрена» (с. 132), беспритульный – не имеющий крова; «налили каждому на самое дно миски – медовой сыты» (с. 144), сыта – вода, подслащенная медом, разварной мед на воде.

Использование некодифицированной лексики создает перед художником некоторые изобразительные трудности. Ему должны быть известны особенности локального функционирования каждой лексической единицы, иначе художественного просчета не избежать. У части критиков Солженицына сложилось предвзятое мнение о том, что писатель очень мало работал с живым, взятым из жизни, народным словом, а пользовался исключительно словарем Даля. Писатель В. Максимов вообще отказывал Солженицыну в его первенстве среди деревенщиков, так как представители деревенской прозы «не нуждались в помощи Даля – слова диктует им сама окружающая их языковая стихия»108108
  Год Солженицына [На анкету отвечает В. Максимов] // Лит. газ. – 1991. – 19 июня.


[Закрыть]. С таким мнением связано и следующее заблуждение, высказанное в ходе дискуссии о творчестве Солженицына на страницах «Литературной газеты» (1991): «…конструировать почти всю словесную ткань своих книг из вымерших архаизмов и неподъемных словосочетаний – это вернейший способ авторских самопохорон…»109109
  Там же.


[Закрыть]. И. Грекова полагает, что «славянизмы и неославянизмы, в изобилии встречающиеся в прозе Солженицына, утяжеляют эту прозу, делают ее трудночитаемой». Но сам Солженицын часто восставал в грамматических трудах против отвлеченных и многосложных церковнославянизмов и никогда не настаивал на полной реализации концепции, изложенной в «Русском словаре языкового расширения»: не предлагал заменить бакенбарды «бокоушами», балясы «обносом», балансир «покаченем» в обыденной речи.

Пуризм Солженицына не является ортодоксальным, напротив, – это свидетельство демократизации языка, реформирования художественной речи, в которой архаизм, если он не служит средством стилизации для передачи колорита изображаемой эпохи, нов – «неологичен». Архаизм с точки зрения художественного вкуса Солженицына – не пережиток старины: он звучит в художественной речи гораздо свежее самых распространенных современных слов и выражений, ставших штампами, обезличивающими язык. Архаистический новояз в рассказах Солженицына становится главным средством борьбы с космополитизмом современного русского языка, инструментом индивидуализации художественного стиля. Уже существует значительных объемов собрание «особенных» слов у Солженицына, составленное V. Carpovich110110
  Carpovich Vera. Solzhenitsyn’s Peculiar Vocabulary. – New York, 1976.


[Закрыть].

Критикой 1960-х эта особенность стиля рассказов Солженицына воспринималась крайне односторонне, в основном как свойство формы и идеологический недостаток. «Сама манера мыслить у главного героя рассказа [ «Один день…». – В. К.], сам лексический строй раздумий Ивана Денисовича местами отдает архаистичностью … героев Лескова или Мельникова-Печерского»111111
  Чапчахов Ф. Номера и люди // Дон. – 1963. – № 1. – С. 158.


[Закрыть]. Своеобразие использования архаизмов Солженицыным, когда почти не встречается предметно-понятийная устаревшая лексика, а в основном воспроизводится то, что вслед за В. Далем писатель называет «складом» или «ладом» – «свойством языка для сочетания слов» (Х. 469), придает стилю художника особую новизну. Речь идет о старых принципах грамматики в образовании наречий и предлогов: вдомек, вразбежь, вполсыта, вприседь, глаголов и отглагольных существительных: убывь, награмоздка, узвать, перемкнуть и т. д.

Ощущением языкового «лада» окрашено и восприятие окружающего мира героями рассказов Солженицына, например Матрены: «Исполнял Шаляпин русские песни, Матрена стояла, слушала и проговорила решительно:

– Чудно поют, не по-нашему. …Еще послушала. Сжала губы:

– Не. Не так. Ладу не нашего, и голосом балует» (с. 127).

В двучастном рассказе «Абрикосовое варенье» изображен советский классик. В его уста вкладывается следующее представление о языке: «Да вот иногда из современной читательской глуби выплывет письмо с первозданным языком <…> Только ухо, не забитое книжностью, может такое подсказать. Да и какая лексика, пальчики оближешь: «нашел себе прибывалище», «втужались в работу», «поддержу нет», «стал совсем бесчулый»… А подает человек подобные речевые повороты – надо их подхватывать, подхватывать…

– Вы – отвечаете таким? – спросил Василий Киприанович.

– Да что ж отвечать, не в ответе дело. Дело – в языковой находке» (№ 10, 34). Язык рассказов Солженицына не является вымышленным, но это и не обыкновенная «языковая находка». Существо стиля заключено совсем не в употреблении редкого слова, а в том, с какой целью и каким образом оно проникает в художественную речь. Нужно чувствовать, «какой именно способ выражения каждой фразы выбрать». Для понимания этой «оголенной, нутряной речи» с ее «дымящейся новизной» необходимо слышать само слово, знать источники, приводящие его в движение, нужно окунуться в саму языковую среду – изучить ее, взаимодействуя с ней. Этим Солженицын занимается всю свою жизнь, никогда не расставаясь с блокнотом, в который заносятся примеры живой простонародной речи.

В языке Солженицына встречается множество неологизмов, не отмеченных Далем, тем самым писатель продолжает традицию прозаиков начала XX века, оказавших на него существенное влияние в области стиля – Е. Замятина, М. Цветаевой, К. Федина. Солженицын не допускает безосновательного смешения стилей литературной и устной речи. Он находит такие коренные русские слова, которые близки общедоступному пласту языка и без труда входят в его средний слой.

Ж. Нива полагает, что большинство диалектизмов в рассказе «Матренин двор» рязанского происхождения, хотя действие в нем разворачивается в д. Мильцево Курловского (ныне Гусь-Хрустального) района Владимирской области. Однако исследование более ста просторечных и диалектных образований из рассказа показало, что словник его некодифицированной лексики представляет собой смесь языковых элементов как восточной группы говоров южнорусских наречий, к которым относится Рязанская область, так и владимиро-поволжской группы говоров среднерусского наречия, в которую входит Владимирская область. Идентификация некодифицированной лексики проводилась по выпускам «Словаря русских народных говоров» под редакцией П. Филина. Из этнографических, то есть наиболее территориально ограниченных диалектизмов рассказа «Матренин двор», «Словарь… говоров» восемь отмечает с пометой «влад.»: «балаболка» – пустой человек, «вытока» – домашняя тканая поделка, «вязаночка» – вязаные обшивки, оборки, кружева, «животы» – домашние животные, богатство, «затомошиться» – засуетиться, «иззаботиться» – измучиться в заботе, «картовь» – картофель, «молонья» – молния; семь с пометой «ряз.»: «менело тараканов» – становилось меньше, «навильник» – вершина стога, «беспритульный» – не имеющий крова, «мешалась Матрена» – утрачивала ясность мысли, «бывалоча» – раньше, «затомошиться», «молонья».

На уровне фонетической стилизации обнаруживается та же закономерность. В плаче по Матрене отражены факты ассимилятивно-диссимилятивного яканья с ассимилятивным смягчением «к» после мягкого согласного, что характерно для рязанских южнорусских диалектов: «Ах, нянькя-нянькя!» (с. 141). В словах «порция» – порча и «трогацать» – трогаться видны следы цоканья. Это архаичные образования, сохраняющие пережитки прежнего неразличения аффрикат, свойственного большинству русских говоров.

Л. Копелев полагал, что активность диалектной лексики в рассказе «Матренин двор» связана со стилевым физиологизмом повествования. «Матренин двор» показался ему «хорошим „физиологическим очерком“ в традициях народников, Глеба Успенского … слишком много нарочитых слов и словечек не из настоящей народной жизни, а из Даля, из книжек о фольклоре»112112
  Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве. – М., 1990. – С. 76.


[Закрыть]. Нарушая территориальную соотнесенность диалектизмов, Солженицын выходит за границы дагерротипической прозы, но не в ущерб адекватному воссозданию реальности. Влияние рязанских говоров ощутимо исключительно в речи героя-рассказчика, в которой происходит характерная для стиля Солженицына лексическая типизация. Речь остальных героев произведения создается со строгой ориентацией на использование владимирских говоров. Таким образом, Солженицын предельно точен в подборе диалектных лексических средств.

В «Матренином дворе» отражены многие этнографические реалии быта главной героини: названия жилых и хозяйственных построек и их частей – «мосты», «горница», «подклеть», «обвершка», «чело», «завертка» и т. д., предметов домашнего обихода и утвари – «четверть», «вязаночка», «вытока» и т. д. Но если такая лексика только создает определенный крестьянский колорит, то другие просторечия применяются Солженицыным для портретно-психологической характеристики персонажей: «Немного выдравшись из колотной своей житенки, стала Матрена повнимательней слушать и мое радио» (с. 126); «И в эту жизнь, густую заботами, еще врывалась временами тяжелая немочь. Матрена валилась и сутки-двое лежала пластом» (с. 124) и т. д.

Но и сам народный «склад» взволнованной, прерывистой речи Матрены передает ее внутреннее состояние. Следует обратить внимание на то, что образ главной героини возникает постепенно: по меткому замечанию героя-рассказчика, Матрена «выходит» к нему из полутьмы, «как бы идя за своими словами» (с. 130). Она сохраняет в неприкосновенности насыщенную поговорками и пословицами речь: «Теперича я зуб наложила, Игнатич, знаю, где брать, – говорила она о торфе. – Ну и местечко, любота одна» (с. 123); «говорят у нас: умная выходит после Покрова, а дура после Петрова» (с. 131); «Незнайка на печи лежит, а знайку на веревочке ведут…» (с. 138). Не признает Матрена, речь которой «начинается каким-то низким теплым мурчанием» (с. 118), технического «новояза», называя «радиоточку» «разведкой». И, «действительно, выходил он [приемник] из глухой избы – разведкой» (с. 126), – соглашается герой-рассказчик с меткостью языкового мышления Матрены, проникнутого ироничной народной этимологией. В речи Матрены развертывается заложенное в слово народное представление о явлениях жизни:» – Порция во мне! – убежденно кивала и сейчас Матрена. – Возили меня к монашенке одной бывшей лечиться, она меня на кашель наводила – ждала, что порция из меня лягушкой выбросится. Ну, не выбросилась…» (с. 132).

В выборе эпитетов, характеризующих Матрену, Солженицын следует за эстетикой народного языка. Они основываются не столько на реальном, сколько на вневременном, вечном. Такой эпитет называет героя на «сшибке» двух его состояний – внешнего и внутреннего одновременно. Это способствует глубине психологических прорисовок: «просветленная, всем довольная» (с. 120); «растепленная, с пеленой слезы в неярких своих глазах» (с. 127); «беспритульная Матрена» (с. 132); «Матрена ходила как потерянная» (с. 134) и т. д. В использовании подобных эпитетов ощутима тенденция к устранению границ между стилями языка. Для Солженицына не существует заранее сниженной и высокой лексики. Такому стилю свойственна уникальная равнозначность, равновеликость слова, независимо от его стилистической окраски.

Всякое простонародное слово в прозе Солженицына равноценно потенциальным возможностям слова литературного. Обусловлено это тем, что сам принцип стилизации обязывает художника следовать правилам одной, имитируемой, языковой среды, что снимает проблему стилевой оппозиции, с которой сталкивается всякий писатель. Во-вторых, законы и принципы работы с нормативным словом Солженицын использует в художественной обработке слова некодифицированного. Возникает синкретизм или многоплановость: многостильность слова предполагает единство, нерасчлененность разной стилевой окраски элементов языка в художественной речи. Одни и те же слова («нутряной», «кондовый», «беспритульный» и т. д.), оставаясь диалектными по форме, по смыслу реализуют литературно-художественную метафору. Стилистически сниженная лексика обладает огромной энергией, понятийной насыщенностью не меньшей, чем литературное слово. Благодаря ее использованию достигается жизненность создаваемых образов, их поразительная глубина.