Текст книги "Ленин В. И. Избранное"

Полемика с анархистами:

«Если политическая борьба рабочего класса, – писал Маркс, высмеивая анархистов с их отрицанием политики, – принимает революционные формы, если рабочие на место диктатуры буржуазии ставят свою революционную диктатуру, то они совершают ужасное преступление оскорбления принципов, ибо для удовлетворения своих жалких, грубых потребностей дня, для того, чтобы сломать сопротивление буржуазии, рабочие придают государству революционную и преходящую форму, вместо того, чтобы сложить оружие и отменить государство…»

У нас так и произошло – сложили оружие и отменили государство.

Вот против какой «отмены» государства восставал исключительно Маркс, опровергая анархистов! ‹…›

…отмирающее государство на известной ступени его отмирания можно назвать неполитическим государством.

Функции государства постепенно передаются людям, которые не являются чиновниками.

Письмо Энгельса к Бебелю, писанное в марте 1875 года:

«…Свободное народное государство превратилось в свободное государство. По грамматическому смыслу этих слов, свободное государство есть такое, в котором государство свободно по отношению к своим гражданам, т. е. государство с деспотическим правительством».

Иными словами, оно творит с этими гражданами все, что хочет. Так у нас и получилось после 1961 года. Появилось «народное государство», которое стало свободным по отношению к своим гражданам и повело нас к капитализму. По диалектике получилось прехождение, переход от бытия в ничто. Социалистическая экономика стала постепенно уходить. Получается, целых тридцать лет ломали социализм… Какая крепкая все-таки была система!

Бебель ответил Энгельсу письмом от 21 сентября 1875 г., в котором он писал, между прочим, что «вполне согласен» с его суждением о проекте программы… ‹…› Но если взять брошюру Бебеля «Наши цели», то мы встретим в ней совершенно неверные рассуждения о государстве: «Государство должно быть превращено из основанного на классовом господстве государства в народное государство».

Нам кажется, это неприятие диктатуры пролетариата. Этим объясняется такое отношение к рабочему классу. До Маркса можно было расценивать подобные рассуждения как поиски истины. Но когда уже Маркс написал об этом, и Энгельс написал, а Бебель все равно иное повторяет, это уже не поиски истины – это ревизионизм.

У нас таких «искателей» оказалось много. Кто додумался до этого «народного государства»? Кто тот преступник, который записал его в проект программы партии? Выражаясь суровым революционным языком, «найдем и шлепнем!» Однако Хрущева не шлепнули – его сняли. Но потом пришел Брежнев и снова пошел тем же путем.

Нам иногда приходится беседовать с людьми, которые двадцать лет находились в системе партийного обучения. На вопрос: «Какие работы Ленина вы прочитали?» – они отвечают: «Никакие!» К сожалению, это была общая картина. Плохая привычка: есть первое лицо, оно скажет, примет решение, а мы проголосуем на съезде и будем выполнять. Своей головы у нас нет, думать не будем. Так, к сожалению, устроены люди. Хотя ведь именно тем они и отличаются от животных, что имеют разум. А тот, кто Ленина в наше время еще не прочитал, тот остается неразумным! Он не понимает общества, в котором живет. Между тем, ничего заумного в сочинениях Ленина нет – у него все изложено популярно, в том числе и величайшие истины марксизма.

«Критика проекта Эрфуртской программы»:

Критика проекта Эрфуртской программы, посланная Энгельсом Каутскому 29 июня 1891 года и опубликованная только десять лет спустя в «Neue Zeit», ‹…› посвящена, главным образом, именно критике оппортунистических воззрений социал-демократии в вопросах государственного устройства. ‹…›

«…Если мы от акционерных обществ переходим к трестам, которые подчиняют себе и монополизируют целые отрасли промышленности, то тут прекращается не только частное производство, но и отсутствие планомерности».

Здесь взято самое основное в теоретической оценке новейшего капитализма, т. е. империализма, именно, что капитализм превращается в монополистический капитализм. Последнее приходится подчеркнуть, ибо самой распространенной ошибкой является буржуазно-реформистское утверждение, будто монополистический или государственно-монополистический капитализм уже не есть капитализм, уже может быть назван «государственным социализмом» и тому подобное. Полной планомерности, конечно, тресты не давали, не дают до сих пор и не могут дать. Но поскольку они дают планомерность, поскольку магнаты капитала наперед учитывают размеры производства в национальном или даже интернациональном масштабе, поскольку они его планомерно регулируют, мы остаемся все же при капитализме, хотя и в новой его стадии, но несомненно при капитализме. «Близость» такого капитализма к социализму должна быть для действительных представителей пролетариата доводом за близость, легкость, осуществимость, неотложность социалистической революции, а вовсе не доводом за то, чтобы терпимо относиться к отрицанию этой революции и к подкрашиванью капитализма, чем занимаются все реформисты.

Если такие, как Каутский, еще в то время говорили о «народном государстве», то люди, которые завели об этом речь на XXII Съезде КПСС, являются просто новой версией предателей коммунизма. Это не что-то новое, а старый обветшалый хлам. И этот хлам пропустили люди, совершенно неграмотные политически.

«…Подобная политика может лишь, в конце концов, привести партию на ложный путь. На первый план выдвигают общие, абстрактные политические вопросы и таким образом прикрывают ближайшие конкретные вопросы, которые сами собою становятся в порядок дня при первых же крупных событиях, при первом политическом кризисе. Что может выйти из этого, кроме того, что партия внезапно в решающий момент окажется беспомощной, что по решающим вопросам в ней господствует неясность и отсутствие единства, потому что эти вопросы никогда не обсуждались…

Это забвение великих, коренных соображений из-за минутных интересов дня, эта погоня за минутными успехами и борьба из-за них без учета дальнейших последствий, это принесение будущего движения в жертву настоящему – может быть, происходит и из-за “честных” мотивов. Но это есть оппортунизм и остается оппортунизмом, а “честный” оппортунизм, пожалуй, опаснее всех других…

Если что не подлежит никакому сомнению, так это то, что наша партия и рабочий класс могут прийти к господству только при такой политической форме, как демократическая республика». ‹…›

Энгельс, как и Маркс, отстаивает, с точки зрения пролетариата и пролетарской революции, демократический централизм, единую и нераздельную республику. Федеративную республику он рассматривает либо как исключение и помеху развитию, либо как переход от монархии к централистической республике, как «шаг вперед» при известных особых условиях. И среди этих особых условий выдвигается национальный вопрос. ‹…›

Централизм для Энгельса нисколько не исключает такого широкого местного самоуправления, которое, при добровольном отстаивании «коммунами» и областями единства государства, устраняет всякий бюрократизм и всякое «командование» сверху безусловно.

«…Итак, единая республика, – пишет Энгельс, развивая программные взгляды марксизма на государство, – но не в смысле теперешней французской республики, которая представляет из себя не больше, чем основанную в 1798 году империю без императора. С 1792 по 1798 год каждый французский департамент, каждая община… пользовались полным самоуправлением по американскому образцу, и это должны иметь и мы. Как следует организовать самоуправление и как можно обойтись без бюрократии, это показала и доказала нам Америка и первая французская республика, а теперь еще показывают Канада, Австралия и другие английские колонии». ‹…›

Крайне важно отметить, что Энгельс с фактами в руках, на самом точном примере, опровергает чрезвычайно распространенный – особенно среди мелкобуржуазной демократии – предрассудок, будто федеративная республика означает непременно больше свободы, чем централистическая. Это неверно.

Далее идет «Предисловие 1891 года к “Гражданской войне” Маркса».

Во Франции, отмечает Энгельс, после каждой революции рабочие бывали вооружены; «поэтому для буржуа, находившихся у государственного кормила, первой заповедью было разоружение рабочих». ‹…›

Итог опыта буржуазных революций столь же краткий, сколь выразительный. Суть дела – между прочим, и по вопросу о государстве (есть ли оружие у угнетенного класса?) – схвачена здесь замечательно.

При свершении нашей революции эти уроки были учтены. У нас была рабочая милиция, рабочая гвардия, а немецкие войска встретила уже новая Красная армия.

Вот какие уроки выдвигал на первый план Энгельс:

«Коммуна должна была с самого начала признать, что рабочий класс, придя к господству, не может дальше хозяйничать со старой государственной машиной; что рабочий класс, дабы не потерять снова своего только что завоеванного господства, должен, с одной стороны, устранить всю старую, доселе употреблявшуюся против него, машину угнетения, а с другой стороны, должен обеспечить себя против своих собственных депутатов и чиновников, объявляя их всех, без всякого исключения, сменяемыми в любое время…»

Энгельс подчеркивает еще и еще раз, что не только в монархии, но и в демократической республике государство остается государством, т. е. сохраняет свою основную отличительную черту: превращать должностных лиц, «слуг общества», органы его в господ над ним. ‹…›

«Коммуна применила два безошибочных средства. Во-первых, она назначала на все должности, по управлению, по суду, по народному просвещению, лиц, выбранных всеобщим избирательным правом, и притом ввела право отзывать этих выборных в любое время по решению их избирателей. А во-вторых, она платила всем должностным лицам, как высшим, так и низшим, лишь такую плату, которую получали другие рабочие». ‹…›

Развитие демократии до конца, изыскание форм такого развития, испытание их практикой и т. д., все это есть одна из составных задач борьбы за социальную революцию. Отдельно взятый, никакой демократизм не даст социализма, но в жизни демократизм никогда не будет «взят отдельно», а будет «взят вместе», оказывать свое влияние и на экономику, подталкивать ее преобразование, подвергаться влиянию экономического развития и т. д. ‹…›

Еще два замечания: 1) Если Энгельс говорит, что при демократической республике «ничуть не меньше», чем при монархии, государство остается «машиной для угнетения одного класса другим», то это вовсе не значит, чтобы форма угнетения была для пролетариата безразлична, как «учат» иные анархисты. ‹…›

2) Почему только новое поколение в состоянии будет совсем выкинуть вон весь этот хлам государственности, – этот вопрос связан с вопросом о преодолении демократии, к которому мы и переходим.

Преодоление демократии:

Энгельсу пришлось высказаться об этом в связи с вопросом о научной неправильности названия «социал-демократ».

В последнее время среди определенных товарищей активизировались дискуссии о так называемой «демократизации диктатуры пролетариата». Хотя диктатура пролетариата, как известно, в миллион раз демократичнее любой буржуазной диктатуры.

Демократия не тождественна с подчинением меньшинства большинству. Демократия есть признающее подчинение меньшинства большинству государство, т. е. организация для систематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другою.

Господствующему классу не так уж и трудно собрать большинство. В его руках вся экономическая мощь.

Но, стремясь к социализму, мы убеждены, что он будет перерастать в коммунизм, а в связи с этим будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения.

Чтобы подчеркнуть этот элемент привычки, Энгельс и говорит о новом поколении, «выросшем в новых, свободных общественных условиях, которое окажется в состоянии совершенно выкинуть вон весь этот хлам государственности», – всякой государственности, в том числе и демократически-республиканской государственности.

Далее – «Экономические основы отмирания государства». Здесь цитаты из «Критики Готской программы».

Ближайшее рассмотрение показывает, что взгляды Маркса и Энгельса на государство и его отмирание вполне совпадают, а приведенное выражение Маркса относится именно к этой отмирающей государственности. ‹…›

На основании каких же данных можно ставить вопрос о будущем развитии будущего коммунизма?

На основании того, что он происходит из капитализма, исторически развивается из капитализма, является результатом действий такой общественной силы, которая рождена капитализмом. У Маркса нет ни тени попыток сочинять утопии, по-пустому гадать насчет того, чего знать нельзя. ‹…›

«…несмотря на пестрое разнообразие их форм, различные государства различных цивилизованных стран имеют между собой то общее, что они стоят на почве современного буржуазного общества, более или менее капиталистически развитого. У них есть поэтому некоторые общие существенные признаки. В этом смысле можно говорить о “современной государственности” в противоположность тому будущему, когда отомрет теперешний ее корень, буржуазное общество.

Вопрос ставится затем так: какому превращению подвергнется государственность в коммунистическом обществе? Другими словами: какие общественные функции останутся тогда, аналогичные теперешним государственным функциям?» ‹…›

…исторически, несомненно, должна быть особая стадия или особый этап перехода от капитализма к коммунизму.

Мы должны иметь в виду три этапа. Первый – переходный этап к коммунизму; появляется неполный коммунизм, еще незрелый, с отпечатками старого строя. Второй этап – социализм. Третий – полный коммунизм.

«…Между капиталистическим и коммунистическим обществом, – продолжает Маркс, – лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата…» ‹…›

Развитие вперед, т. е. к коммунизму, идет через диктатуру пролетариата и иначе идти не может, ибо сломить сопротивление эксплуататоров-капиталистов больше некому и иным путем нельзя. ‹…›

Демократия для гигантского большинства народа и подавление силой, т. е. исключение из демократии, эксплуататоров, угнетателей народа, – вот каково видоизменение демократии при переходе от капитализма к коммунизму.

Кто не работает, тот не ест. Демократия при диктатуре пролетариата – только для трудящихся.

…люди постепенно привыкнут к соблюдению элементарных, веками известных, тысячелетиями повторявшихся во всех прописях, правил общежития, к соблюдению их без насилия, без принуждения, без подчинения, без особого аппарата для принуждения, который называется государством.

Выражение «государство отмирает» выбрано очень удачно, ибо оно указывает и на постепенность процесса и на стихийность его. ‹…›

Итак: в капиталистическом обществе мы имеем демократию урезанную, убогую, фальшивую, демократию только для богатых, для меньшинства. Диктатура пролетариата, период перехода к коммунизму, впервые даст демократию для народа, для большинства, наряду с необходимым подавлением меньшинства, эксплуататоров. Коммунизм один только в состоянии дать демократию действительно полную, и чем она полнее, тем скорее она станет ненужной, отомрет сама собою. ‹…›

Маркс, не пускаясь в утопии, определил подробнее то, что можно теперь определить относительно этого будущего, именно: различие низшей и высшей фазы (ступени, этапа) коммунистического общества.

Раздел «Первая фаза коммунистического общества»

Вот это коммунистическое общество, которое только что вышло на свет божий из недр капитализма, которое носит во всех отношениях отпечаток старого общества, Маркс и называет «первой» или низшей фазой коммунистического общества.

Да, социализмом он это не называл. Он называл это «коммунизмом в первой фазе».

«Равное право» – говорит Маркс – мы здесь действительно имеем, но это еще «буржуазное право», которое, как и всякое право, предполагает неравенство. Всякое право есть применение одинакового масштаба к различным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу; и потому «равное право» есть нарушение равенства и несправедливость. В самом деле, каждый получает, отработав равную с другим долю общественного труда, – равную долю общественного продукта (за указанными вычетами).

А между тем отдельные люди не равны: один сильнее, другой слабее; один женат, другой нет, у одного больше детей, у другого меньше, и т. д. ‹…›

«Чтобы избежать всего этого, право, вместо того, чтобы быть равным, должно бы быть неравным…»

Справедливости и равенства, следовательно, первая фаза коммунизма дать еще не может: различия в богатстве останутся и различия несправедливые, но невозможна будет эксплуатация человека человеком, ибо нельзя захватить средства производства, фабрики, машины, землю и прочее в частную собственность. ‹…›

Но государство еще не отмерло совсем, ибо остается охрана «буржуазного права», освящающего фактическое неравенство. Для полного отмирания государства нужен полный коммунизм.

Виктор Иванович Галко, кандидат экономических наук, сделал расчеты, сколько мы получали при социализме в СССР через общественные фонды и сколько – по труду. В общественные фонды попадали самые дорогостоящие услуги: жилье, образование, медицина… Так вот, 51 % благ поступали работникам через общественные фонды, и 49 % составляло распределение по труду.

Маркс продолжает:

«…На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, – лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: “Каждый по способностям, каждому по потребностям”».

Люди, которые где-либо услышали это положение Маркса, как правило, акцентируют внимание на второй части этого утверждения, а не на первой – «Каждый по способностям». А ведь получается, что если каждый не будет давать по способностям, то нельзя будет распределять по потребностям. Пока все будут приберегать для себя, никакого распределения по потребности быть не может.

В первой своей фазе, на первой своей ступени коммунизм не может еще быть экономически вполне зрелым, вполне свободным от традиций или следов капитализма. Отсюда такое интересное явление, как сохранение «узкого горизонта буржуазного права» – при коммунизме в его первой фазе. Буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права.

Выходит, что не только при коммунизме остается в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство – без буржуазии!

Тут напрямую указано: мы должны постепенно превращать государство, которое еще сохраняет неравенство, в государство, которое обеспечит полное равенство, – и тогда оно отомрет. А места «общенародному государству» тут нет совершенно, даже намека на него!

Демократия есть форма государства, одна из его разновидностей. И, следовательно, она представляет из себя, как и всякое государство, организованное, систематическое применение насилия к людям. Это с одной стороны. Но, с другой стороны, она означает формальное признание равенства между гражданами, равного права всех на определение устройства государства и управление им. ‹…›

Демократия означает равенство. ‹…› Но демократия означает только формальное равенство. И тотчас вслед за осуществлением равенства всех членов общества по отношению к владению средствами производства, т. е. равенства труда, равенства заработной платы, пред человечеством неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше, от формального равенства к фактическому, т. е. к осуществлению правила: «каждый по способностям, каждому по потребностям».

Распределение как таковое является не самым главным. Главным является производство.

Учет и контроль – вот главное, что требуется для «налажения», для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. ‹…›

Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы.

Но эта «фабричная» дисциплина, которую победивший капиталистов, свергнувший эксплуататоров пролетариат распространит на все общество, никоим образом не является ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только ступенькой, необходимой для радикальной чистки общества от гнусности и мерзостей капиталистической эксплуатации и для дальнейшего движения вперед.

Эту дисциплину и должно обеспечивать государство диктатуры пролетариата.

Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать «бюрократом».

У нас для этого имелись все условия, когда были Советы.

Послесловие к первому изданию:

Настоящая брошюра написана в августе и сентябре 1917 года. Мною был уже составлен план следующей, седьмой, главы: «Опыт русских революций 1905 и 1917 годов». Но, кроме заглавия, я не успел написать из этой главы ни строчки: «помешал» политический кризис, канун октябрьской революции 1917 года. Такой «помехе» можно только радоваться. Но второй выпуск брошюры (посвященный «Опыту русских революций 1905 и 1917 годов»), пожалуй, придется отложить надолго; приятнее и полезнее «опыт революции» проделывать, чем о нем писать.

Петроград. 30 ноября 1917 года.

Какой же вывод мы сделаем из всего вышеизложенного? А вывод простой: произошло чудовищное извращение марксизма, и виноваты в этом хрущевцы – люди, которые за всем этим наблюдали, пропустили опасность. Не потому, что они были плохими людьми, а потому, что не изучали теоретические основы. Поэтому давайте хоть сейчас ознакомимся с тем, что было давным-давно написано – и так досадно извращено.

* * *

Взглянем на те труды, что Ленин положил в основание своей книги «Государство и революция»[132]132
  Ленин В.И. Полное собрание сочинений: в 55 т. Т. 33. М., 1974. С. 123–307.


[Закрыть]. Увидим, какая огромная работа была проделана. Ленин изучил все, что Маркс и Энгельс написали о государстве. Поэтому работа «Государство и революция» получилась своеобразным «цветком» с мощными «корнями». В конспектах Ленина можно проследить ход его мыслительной деятельности: что́ он подчеркивал в трудах Маркса и Энгельса, что́ считал наиболее важным.

Главная проблема, которая волновала Ленина, – как удержать завоеванную власть. С этой проблемой столкнулись коммунисты Советского Союза после смерти Сталина. Выяснилось, что, кроме текущих задач, есть проблема сохранения власти – и она очень сложная. С этой точки зрения некоторые проведенные преобразования лучше было бы и не делать. Например, преобразование Советов, которые шли по фабрикам и заводам, в территориальные округа. Лениным было записано в партийной программе, что основной избирательной единицей и основной ячейкой государства является не территориальный округ, а завод, фабрика.

Некоторые товарищи противопоставляют эти два принципа как диаметрально противоположные: дескать, то был отход от ленинской теории. Это не совсем так. С 1936 года хотя и поменяли этот принцип, но выдвижение кандидатов все же происходило производственными коллективами. Какой бы силой партия ни обладала, никто не мог выдвинуть кандидата: нужно было завоевать доверие именно на производстве. И разрушил это только Горбачев, когда стало возможным выдвижение кандидатов от любой общественной организации.

Ленина очень волновали проблемы сохранения пролетарского государства. Мы обязательно уделим этому пункту внимание. Взять власть – это, конечно, хорошо. Но было бы еще неплохо правильно пользоваться ею и уметь удержать ее. Этому, кстати, посвящена специальная статья «Удержат ли большевики государственную власть?». Как теперь нам известно, тогда им удалось удержать власть, а потом… а потом уже были не большевики: они стали меньшевиками и не удержали ее.

В последнем предисловии к новому немецкому изданию «Коммунистического Манифеста» Маркс и Энгельс писали:

«…Коммуна доказала, что “рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей”…» ‹…›

Очень важно суждение Mapкса (12.IV.1871) о причинах возможного поражения Коммуны: «Если они» (парижские рабочие) «“окажутся побежденными, виной будет не что иное, как их “великодушие”. Надо было сейчас же идти на Версаль… Момент был упущен из-за совестливости. Не хотели начинать гражданской войны, как будто бы… Тьер… не начал ее уже. Вторая ошибка: Центральный комитет слишком рано сложил свои полномочия, чтобы уступить место Коммуне. Опять-таки благодаря “честности”, доведенной до мнительности”».

Видимо, излишне формально отнеслись к делу, поэтому и проиграли.

Думается, это можно обозначить термином робость. С одной стороны, рабочие – революционный класс, а с другой стороны, Ленин отмечал, что рабочие еще робеют, не понимают, что они и есть передовой класс. Если будешь робеть, то тебя изобьют, а то и вовсе убьют. Это показали дальнейшие события. Тут уж, как говорится, кто кого. Либо вы быстро и решительно подавите любое сопротивление и обойдетесь небольшими жертвами, либо проиграете.

«…парламентарная республика оказалась в своей борьбе против революции вынужденной усилить, вместе с мерами репрессии, средства и централизацию правительственной власти. Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого огромного государственного здания, как главную добычу при своей победе».

Идея в том, чтобы именно сломать. А сломать – не значит разрушить, это значит на все ключевые посты посадить абсолютно надежных членов партии, настроенных максимально решительно. Они и будут контролировать действия всех чиновников. Нужно немедленно расставаться со всеми, кто будет действовать не в интересах рабочего класса. Государственная машина должна стать иной по содержанию. Это и значит «сломать». Там, где принимаются решения, должны быть совершенно проверенные люди. Которые, как говорил Ленин, ни слова не скажут против совести, не побоятся никакой борьбы для достижения поставленной цели. Вот так решается вопрос необходимого «слома».

И именно вопрос об этом «разрушении», о «ломке», «разбитии» и замалчивают систематически и оппортунисты и каутскианцы!!! ‹…›

«Подобная политика может лишь, в конце концов, привести партию на ложный путь. На первый план выдвигают общие, абстрактные политические вопросы и таким образом прикрывают ближайшие конкретные вопросы, которые сами собою становятся в порядок дня при первых же крупных событиях, при первом политическом кризисе. Что может выйти из этого, кроме того, что партия внезапно в решающий момент окажется беспомощной, что по решающим вопросам в ней господствует неясность и отсутствие единства, потому что эти вопросы никогда не обсуждались…»

Поэтому Ленин начал рассматривать эти вопросы еще до взятия власти. До того, как начался решительный бой. Иначе получается несуразица: вы ввязались в бой, а самые важные вопросы у вас не решены – и вы вдруг сядете и будете думать, что́ делать. Это недопустимо! Вот в 1961 году вся партия отмолчалась.

«Это забвение великих, коренных соображений из-за минутных интересов дня, эта погоня за минутными успехами и борьба из-за них без учета дальнейших последствий, это принесение будущего движения в жертву настоящему – может быть, происходит и из-за “честных” мотивов. Но это есть оппортунизм и остается оппортунизмом, а “честный” оппортунизм, пожалуй, опаснее всех других…»

Иногда кажется, что оппортунизм – это все-таки не ревизионизм, ведь он же не подвергает переделке основы марксизма и даже делает что-то полезное… Но оппортунисты не делают главного, коренного, основного. И это главное, коренное, основное погибает, и вместе с ним погибает вся государственная система.

По поводу церкви и государства Энгельс пишет:

«Полное отделение церкви от государства. Ко всем религиозным обществам без исключения государство относится как к частным объединениям. Они лишаются всякой поддержки из государственных средств и всякого влияния на государственные школы».

Сейчас мы видим, что все происходит наоборот. Отметим кстати, что подобное требование – не пролетарское, а буржуазное. Еще Великая французская революция отделила школу от церкви и церковь от государства.

Читатель может вопросить: что же тогда получается – у нас сейчас у власти монархисты? Ответим: реакционеры. Они начали пятиться назад, докатились до капитализма и стали пятиться дальше – по отношению к тогдашней передовой французской буржуазии. Так что они, получается, дважды реакционеры. В самом деле, ну как такое возможно: сделали военный корабль, и тут же является батюшка его освящать! Что ж, «бог поможет»? Забавно, как некоторые наши современники изображают Сталинградскую битву: с иконами облетели Москву три раза – и по этой линии произошло окружение. Непонятным в таком случае остается одно: почему же сразу вокруг Чечни не облетели вместо того, чтобы десять лет с ней воевать? Или, скажем, вокруг Сирии? Не додумались? Кто-то может ответить: надо еще больше приближаться к церкви, больше уважать ее, прибегать к ней во всех своих делах. Вот вы, уважаемые читатели, прежде чем приступить к чтению нашей книги, помолились?

Чем объединить, связать общины? Ничем, говорят анархисты. Бюрократией и военной кастой, говорит (и делает) буржуазия. Союзом, организацией вооруженных рабочих, ‹…› говорит марксизм.

Советы рабочих депутатов – это организация вооруженных рабочих. Если нет силы, то это не государство.