Текст книги "Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 2"

Посткоммунистическая Россия в постиндустриальном мире: проблемы догоняющего развития[108]108
  Опубликовано в: Вопросы экономики. 2002. № 7.


[Закрыть]

Осуществление базовых рыночных преобразований и завершение посткоммунистической трансформации ставят на повестку дня вопрос о существе и характере дальнейшего развития России, о стратегических целях экономической политики страны. Тем самым мы фактически подходим, наконец, к пресловутому (и порядком дискредитированному) вопросу о национальной идее после падения коммунизма. Ведь само по себе преодоление наследия коммунизма не может рассматриваться как стратегическая цель развития. Решение задач посткоммунистического развития является лишь предпосылкой, позволяющей сконцентрировать внимание общества на стратегических целях. И если для стран Центральной и Восточной Европы такая цель с самого начала была достаточно очевидной – превращение в органичную часть объединенной Европы, вступление в европейские (и вообще западные) институты – ЕС, НАТО, ВТО, ОЭСР, то принципиальные ориентиры трансформации России до последнего времени оставались предметом не только дискуссий, но и острой политической борьбы.

В 1980-1990-е годы Россия столкнулась с системным кризисом, охватившим все сферы жизни – экономику, политику, идеологию. По существу, в стране одновременно протекало несколько хотя и взаимосвязанных, но все же существенно различающихся кризисных процессов. Россия прошла через длительный макроэкономический кризис, через системную трансформацию коммунистических институтов в институты рыночной демократии. Процессы трансформации происходили в форме полномасштабной социальной революции, т. е. сопровождались сломом институтов государственной власти, которая на время потеряла контроль за развитием ситуации в стране[109]109
  Подробнее см.: May В. Экономико-политические итоги 2001 года и перспективы устойчивого экономического роста // Вопросы экономики. 2002. № 1 (наст, издание: Т. 4. С. 504–531).


[Закрыть].

Однако эти подвижки при всей их важности лишь «обволакивали» более глубокие процессы, с которыми столкнулась страна и которые привели к ее кризису. В последней трети минувшего столетия перед Советским Союзом в полный рост встали проблемы кризиса индустриального общества. Как показывает опыт западных стран 1970-х годов, преодоление порога между индустриальным и постиндустриальным обществами сопровождается тяжелыми структурным и макроэкономическим кризисами. СССР благодаря выгодной внешнеэкономической конъюнктуре смог отсрочить начало структурной адаптации, но тем болезненнее она оказалась тогда, когда стала абсолютно неизбежной. Структурный кризис советской хозяйственной системы, который в полной мере выразился в масштабном спаде уже российской экономики, стал проявлением тех же процессов, которые на Западе происходили на полтора-два десятилетия раньше [110]110
  Подробнее см.: Bauman Z. A Post-Modern Revolution? // From a One-Party State to Democracy. Amsterdam: Rodopi, 1993; Rosser J., Rosser M. Schumpeterian Evolutionary Dynamics and the Collapse of Soviet-Block Socialism I I Review of Political Economy. 1997. Vol. 9. № 2.


[Закрыть].

Благоприятная конъюнктура цен на энергоносители не только позволила несколько отсрочить начало структурной адаптации советского общества, но и стала фактором его дестабилизации. СССР попытался совершить рывок, не отставать от трансформировавшегося Запада. Но этот рывок в технологиях не был подкреплен адаптацией институтов, что привело к взрыву системы.

Отправной точкой для нашего анализа является достаточно очевидный тезис о том, что в последней трети XX века СССР столкнулся с кризисом индустриальной системы и в настоящее время перед Россией стоит задача продвижения в направлении постиндустриального общества. Поскольку же имеет место существенное технологическое и экономическое отставание России от наиболее передовых стран (что измеряется показателями среднедушевого ВВП или производительности труда), то перед нами со всей остротой встает проблема преодоления этого разрыва, или догоняющего развития.

Таким образом, на рубеже XX–XXI веков Россия столкнулась с вызовами, схожими с теми, которые стояли перед ней на рубеже XIX–XX веков. Впрочем, в отличие от ситуации столетней давности в настоящее время поднимается вопрос не о догоняющей индустриализации[111]111
  Вопросам догоняющего развития посвящена обширная литература, причем в определенные периоды XX века они привлекали повышенное внимание исследователей. Однако до настоящего времени практически все работы были посвящены проблемам индустриализации традиционных (аграрных) обществ. Подробнее см.: Нуреев Р. Экономика развития: модели становления рыночной экономики. M.: Инфра-М, 2001.


[Закрыть], а о догоняющей постиндустриализации. Именно в этом состоит ключевая долгосрочная проблема развития российского общества. И именно решение задачи сокращения и преодоления отставания от наиболее развитых стран мира может и должно стать центральной идеей, объединяющей общество, его элиту и различные группы интересов.

Мы должны с самого начала ограничить объект нашего исследования проблемами специфики догоняющего развития в индустриальном и постиндустриальном мире. Хотя термин «догоняющее развитие» не вполне удачен. Он неточно отражает характер задач, которые должна решать страна. Экономическая история свидетельствует, что преодоление отставания, выход на передовые экономические рубежи требует не прохождения всех стадий технического прогресса, характерных для развитых стран, но социально-экономического прорыва, основанного на усвоении и переработке накопленного развитыми странами технологического, социального, организационного опыта[112]112
  См.: Perez С., Soete L. Catching-up in Technology // Technical Change and Economic Theory / G. Dosi et al. (eds.). L.; N. Y.: Pinter, 1988.


[Закрыть]. Строго говоря, точнее обсуждать не догоняющее развитие, а стратегию прорыва. Однако менее всего здесь хотелось бы начинать терминологическую дискуссию. Поэтому будем использовать более или менее устоявшийся термин, принимая во внимание его неточность.

Догоняющее развитие имеет смысл лишь в связи с социально-экономической отсталостью. Тем самым необходима хотя бы краткая характеристика этого феномена. Отсталость следует анализировать только в историческом контексте. Причем историзм этого понятия определяется, по крайней мере, тремя аспектами.

Во-первых, социально-экономическое отставание можно рассматривать лишь применительно к эпохе экономического роста, т. е. примерно с конца XVI века. Разумеется, и применительно к более ранним эпохам можно было говорить о более высоком или менее высоком уровне развития того или иного народа (государства), однако в условиях общей стабильности и отсутствия сколько-нибудь значимых социально-экономических или технологических изменений на протяжении длительного времени (измеряемого столетиями) проблема преодоления отсталости решалась достаточно легко – путем простого восприятия достижений более развитого народа менее развитым. Ведущую роль в этом играли завоевания, причем их направленность существенного значения не имела: римляне многое заимствовали у завоеванной ими Греции, а затем передали свою культуру варварам.

И совсем по-другому стоит задача, когда имеет место экономический рост, изменяющий условия жизни практически каждого поколения людей. Здесь догоняющая страна должна не просто развиваться, но развиваться быстрее передовой. Кроме того, недостаточно просто воспринимать и адаптировать достижения последней, поскольку такой путь в лучшем случае позволит не увеличивать разрыв, но искать и находить способы (институты, механизмы), неизвестные более развитой стране. В этом состоит первое правило догоняющего развития – нельзя просто следовать путем наиболее развитой страны.

Во-вторых, проблема отставания возникла лишь на определенном этапе роста, когда произошла дифференциация отраслей и стало ясно, что разные сектора экономики вносят неодинаковый вклад в укрепление экономической (следовательно, и политической, и военной) мощи данной страны. Это не было очевидным до XIX века. Для А. Смита проблема отставания выступает лишь как количественная, но не структурная. Как известно, А. Смит не видел особой роли промышленности; для него приоритетной отраслью было сельское хозяйство. И это неудивительно, потому что в его эпоху именно аграрные монархии являли собой образцы наиболее сильных и процветающих государств. Поэтому А. Смит считал необходимым проводить такую экономическую политику, которая обеспечивала бы развитие в каждой стране тех секторов, где есть сравнительные преимущества в международном разделении труда. Именно максимально эффективное раскрытие внутренних ресурсов страны представлялось ему главным условием благополучного развития. Эти рекомендации были, таким образом, практически полностью лишены структурного компонента, тех или иных отраслевых приоритетов. Лишь XIX век продемонстрировал, что проблема отставания является в значительной мере структурной, т. е. предполагает выделение передовых отраслей и секторов на данной фазе экономического развития. Отсюда следует второй урок: догоняющее развитие всегда предполагает проведение глубоких структурных реформ.

В-третьих, характеристики отставания существенно различаются на разных этапах технологического развития. Понятие передовой и отсталой отрасли меняется по мере развития общества. Одна и та же отрасль может из важнейшей предпосылки роста становиться его тормозом (классическим примером является история угольной промышленности). Но в самом общем виде здесь имеет смысл говорить о различии между пониманием отсталости в индустриальном обществе (в сравнении с традиционным) и в постиндустриальном обществе (в сравнении с индустриальным). Именно поэтому возможно превращение не только отсталой страны в передовую, но и передовой страны в отсталую.

Отставание страны может характеризоваться как количественными, так и качественными индикаторами, причем исключительно важна их взаимосвязь. Наиболее общими количественными характеристиками уровня социально-экономического развития являются, естественно, показатели среднедушевого ВВП – его абсолютный уровень и темпы роста.

Впрочем, среднедушевой ВВП – это не только количественный, но синтетический качественный показатель. Достигнутые уровни ВВП отражают определенные этапы в развитии данной страны и ее хозяйства, поскольку однотипные страны характеризуются сопоставимым уровнем среднедушевого ВВП. Можно выделить несколько интервалов, каждому из которых соответствует определенный уровень социально-экономического развития: аграрная монархия; индустриальное общество с доминированием промышленности и авторитарными тенденциями в политической жизни; современная рыночная демократия с преобладанием постиндустриальных черт. Бывают и исключения[113]113
  Об исключениях (страны Персидского залива) подробнее см.: Huntington S. The Third Wave. Norman; L.: University of Oklahoma Press, 1991.


[Закрыть], но анализ данных исторической статистики показывает, что при прочих равных условиях сопоставимые уровни среднедушевого ВВП (разумеется, с учетом ППС) свидетельствуют о принципиальной схожести их социально-экономических и политических структур. Нетрудно заметить, что здесь отчетливо выделяются три группы стран: с уровнем среднедушевого ВВП ниже 1,5 тыс. долл., 2–6 тыс. и выше 10 тыс. долл., причем в странах с уровнем ВВП 1,3–1,5 тыс. и 5–6 тыс. долл, на душу населения, как правило, наблюдаются интенсивные трансформационные процессы[114]114
  См.: Maddison А. Monitoring the World Economy 1820–1992. R: OECD, 1995.


[Закрыть].

Отставание может характеризоваться нахождением ВВП страны в более низком по сравнению с наиболее развитыми (передовыми) странами интервале: по уровню экономического, социального и политического развития страна существенно отстает от передового уровня данной эпохи. В то же время наблюдается значительный разброс в рамках каждого их этих интервалов (особенно верхнего). Однако количественные расхождения стран, находящихся в одном и том же верхнем интервале, не говорят однозначно о превосходстве одной страны над другой: здесь если и имеет смысл говорить о задачах догоняющего развития, то преимущественно с точки зрения преодоления количественного и в меньшей степени качественного (структурного) разрыва. В рамках одного интервала могут происходить различные подвижки и перегруппировки, однако они необязательно отражают существенные качественные сдвиги. Важно лишь, чтобы темпы роста этих стран оставались сопоставимыми друг с другом в среднесрочном периоде.

Чисто количественные изменения в показателях уровня экономического развития (включая ВВП) нельзя абсолютизировать еще и потому, что серьезные структурные сдвиги могут сопровождаться падением производства. Напротив, рост объемов производства, даже некоторое ускорение темпов роста может происходить и в условиях начинающегося экономического кризиса. Примером может служить опыт позднего СССР: в 1970-е годы количественные показатели роста были хотя и невысокими, но выглядели вполне прилично на фоне стагфляции в западном мире, а после провозглашения политики «ускорения» темпы роста в 1987–1988 годах даже несколько увеличились[115]115
  Cm.: Hanson Ph. From Stagnation to Catastroika: Commentaries on the Soviet Economy, 1983–1991. N. Y.: Praeger, 1992.


[Закрыть]. Однако, несмотря на статистическое «благополучие», углублялось качественное отставание от Запада, нарастал системный кризис советского коммунизма[116]116
  Вообще количественный рост без адекватных структурных сдвигов не такое уж редкое явление. Можно привести множество примеров – от Франции XVIII века до современной Белоруссии.


[Закрыть].

Для характеристики происходящих в стране процессов (преодоления или сокращения разрыва) могут также использоваться специфические для данной фазы социально-экономического развития индикаторы. Скажем, для периода ранней индустриализации показательными являются количество промышленных предприятий и число занятых на них, применение машин. В эпоху зрелого индустриального общества (когда главным фактором роста эффективности производства была экономия на масштабах) важными индикаторами выступали концентрация капитала и труда, насыщение производства машинами и механизмами, уровень производства угля, чугуна, стали, цемента (в абсолютном выражении и на душу населения). Напротив, в современном раннем постиндустриальном обществе высокий уровень концентрации отраслей, являвшихся предметом гордости индустриальной эпохи, оказывается уже тяжелым бременем (как экономическим, так и социальным), а на передний план выходят показатели, характеризующие развитие высоких технологий, темпы обновления производства, уровень развития социальной сферы (особенно образования и здравоохранения) и вообще сферы услуг.

Историческая условность понятия «социально-экономическая отсталость» определяет необходимость конкретного историко-экономического подхода к решению проблем ее преодоления. Достаточно очевидным является наличие нескольких существенно различающихся типов растущей экономики и нескольких исторически обусловленных типов догоняющего развития. Выделим пять типов развития и соответственно пять групп задач, стоявших перед правительствами разных стран.

Во-первых, формирование общих предпосылок экономического роста, переход от стабильной экономики к растущей. Сюда же относятся и факторы, обусловливающие начало процессов индустриализации.

Во-вторых, догоняющее развитие в условиях индустриализации. Речь идет о тех странах, которые вступили на путь индустриализации значительно позже, чем страны-пионеры (Англия, Бельгия), и перед которыми стояли задачи преодоления разрыва в уровнях развития со странами-пионерами. Классическими примерами таких стран являются Германия и Россия, а также отчасти Франция и США.

В-третьих, переход от индустриального общества к постиндустриальному. Кризис индустриальной системы – уже довольно хорошо изученный феномен, однако проблемы постиндустриализма до сих пор остаются в большей мере предметом исследования историков и политологов (точнее, футурологов), а не экономистов.

В-четвертых, догоняющее развитие традиционных обществ в условиях постиндустриальных вызовов. Данный феномен присущ странам, которые выходят из традиционной (преимущественно аграрной) социально-экономической системы, прежде всего странам Юго-Восточной Азии – Южной Корее, Тайваню и др.

В-пятых, догоняющее развитие индустриальной страны, столкнувшейся с постиндустриальными вызовами. Пока такие примеры единичны, если вообще можно говорить о них как о реальных примерах. Но именно к этой категории относится современная Россия. Зрелое индустриальное общество существовало в основном в странах с развитыми демократиями, которые были более восприимчивы к технологическим вызовам времени и в которых кризис индустриальной системы протекал относительно синхронно[117]117
  Естественно, о синхронизации здесь можно говорить со значительной долей условности. Очевиден разрыв между США, Германией, Великобританией, Скандинавией, с одной стороны, и Южной Европой (Италия, Испания, Португалия, Греция) – с другой.


[Закрыть]. Позади остался коммунистический мир, причем с учетом резко возросшей динамики изменений задержка даже в два десятилетия привела к значительному разрыву между посткоммунистическими странами и постиндустриальными пионерами.

Существует ряд специфических факторов, затрудняющих анализ догоняющего развития применительно к постиндустриальному миру

Первое. Постиндустриальное общество находится только в процессе своего становления. Его основные, конституирующие черты еще не проявились в полной мере. Пока даже трудно определенно сказать, в какой мере современное общество несет в себе постиндустриальные признаки. Ведь достаточно полное представление об индустриальном капитализме мы получили лишь к началу XX столетия, а отнюдь не на рубеже XVIII–XIX веков, когда новая система отношений только формировалась. Хотя, конечно, работы Т. Мальтуса, Д. Рикардо и К. Маркса, анализировавших именно это общество, представляли несомненный интерес и оказали существенное влияние на дальнейшее развитие экономической мысли. Разумеется, сейчас нет недостатка в сочинениях, посвященных анализу феномена постиндустриализма, однако сама по себе начальная фаза существования этой системы задает жесткие (и очень узкие!) рамки для обобщений[118]118
  О крайней ограниченности наших представлений о новой системе общественной жизни свидетельствует и сам факт отсутствия у нее собственного (позитивного) устоявшегося названия. Пока ее преимущественно называют, противопоставляя предшествующей системе, постиндустриальной, постэкономической. «Позитивные» названия хотя и выделились (типа «информационное общество» или «network society»), но до сих пор не стали общепринятыми.


[Закрыть].

Второе. Ситуация усугубляется отсутствием вообще какого бы то ни было опыта догоняющего развития в постиндустриальном мире. Иными словами, отсутствует сам феномен, который мы намерены анализировать. Все наиболее успешные примеры догоняющего развития (в том числе за последние пятьдесят лет) относятся к принципиально иному классу проблем – к трансформации традиционных обществ в индустриальные. Более того, как показывают события последнего десятилетия, пример их индустриального скачка вовсе не гарантирует им успешную адаптацию к вызовам постиндустриальной эпохи. Быстрый рост Японии и стран Юго-Восточной Азии натолкнулся к началу 1990-х годов на серьезные препятствия, связанные как раз с ограниченностью индустриальной модели роста и их неспособностью (во всяком случае пока) перейти в постиндустриальную систему координат. Можно предположить, что с проблемами такого же рода столкнется позднее и быстро растущий в настоящее время Китай.

Между тем анализ догоняющего развития должен опираться на значительный практический опыт. Работы А. Гершенкрона, содержащие наиболее развернутый и убедительный анализ догоняющей индустриализации[119]119
  См.: Gerschenkron А. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of Essays. Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 1962; Idem. Continuity in History and other Essays. Cambridge, Mass.: The Belknap Press, 1968; Idem. Europe in the Russian Mirror. Four Lectures in Economic History. Cambridge: Cambridge University Press, 1970.


[Закрыть], стали возможны только благодаря сравнительным исследованиям конкретных примеров из экономической истории (прежде всего Германии и России). Большинство других работ на эту тему, предлагающих более общие, универсалистские подходы к проблемам догоняющего развития, были написаны уже после выхода в свет трудов А. Гершенкрона[120]120
  Cm.: Abramovitz M. Thinking about Growth. Cambridge: Cambridge University Press, 1989; Technical Change and Economic Theory / G. Dosi et al. (eds.). L.; N. Y.: Pinter, 1988; Technology and Development in the Third Industrial Revolution / C. Cooper, R. Kaplinsky (eds.). L.: Frank Cass, 1989; Shin J.-S. The Economics of the Latecomers: Catching-up, Technology Transfer and Institutions in Germany, Japan and South Korea. L.; N. Y.: Routledge, 1996.


[Закрыть].

Третье. Сама специфика постиндустриальной системы (в той мере, в какой мы в настоящее время знакомы с ней) приносит дополнительные аналитические трудности. Важнейшей характеристикой этой системы является очевидное усиление неопределенности всех параметров жизнедеятельности общества. Это связано с двумя особенностями постиндустриального общества, радикально отличающими его от общества индустриального. Во-первых, происходит резкое увеличение динамизма технологической жизни, что обусловливает столь же резкое сужение временных горизонтов экономического и технологического прогноза. Во-вторых, можно говорить о практически безграничном росте потребностей и соответственно о резком расширении возможностей их удовлетворения (как в ресурсном, так и в технологическом отношении). Все это многократно увеличивает масштабы экономики и одновременно резко индивидуализирует (можно сказать, приватизирует) ее – как потребности, так и технологические решения становятся все более индивидуальными[121]121
  «По некоторым оценкам, современное массовое производство в развитых странах составляет уже не более трети всей продукции, остальное приходится на мелкосерийные изделия (от 10 до 2000 штук), ориентированные на вкусы того или иного контингента покупателей, причем значительно сокращается цикл изготовления» (Хорос В. Постиндустриализм – испытание на прочность // Глобальное сообщество: новая система координат (подходы к проблеме). СПб.: Алетейя, 2000. С. 170).


[Закрыть], что и обусловливает повышение общего уровня неопределенности.

Динамизм предполагает отказ от отраслевых приоритетов, устанавливаемых и поддерживаемых государством. Проблема здесь состоит не в общей неэффективности государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, а в изменении самих принципов функционирования экономической системы. Если в индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 30–50 лет и при достижении их действительно войти в число передовых стран (что и сделали в свое время сперва Германия, а потом Япония и СССР), то теперь приоритеты быстро меняются. Скажем, можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, но к моменту их успешного осуществления выяснится, что мир ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о существовании которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался. Поэтому главными в наступающую постиндустриальную эпоху являются не «железки» (пусть даже из области пресловутого «хай-тека»), а информационные потоки. Злоупотребление государства пресловутым стратегическим планированием есть «пагубная самонадеянность» (если использовать выражение Ф. Хайека) и может привести лишь к консервации отставания.

Тем самым проблема выявления сравнительных преимуществ страны становится гораздо более значимой, чем в условиях индустриализации. Вновь, как и на ранних стадиях современного экономического роста, необходимо отказаться от заранее заданных и предопределенных секторов прорыва и ориентироваться на выявление тех факторов, которые наиболее значимы для данной страны при данных обстоятельствах.

Индивидуализация обусловливает важность децентрализации. Если для индустриального общества важнейшей характеристикой была экономия на масштабах, то в постиндустриальном мире роль ее сокращается. Разумеется, там, где остается массовое типовое производство, сохраняется и экономия на масштабах, сохраняется и роль крупнейших централизованных фирм. Но по мере того как на первый план выходят наука и возможности ее практического применения в экономической и социальной жизни, снижается и возможность экономии на масштабах, а за этим и созидательный потенциал централизации. Крах советского строя в значительной мере был связан с тем, что основанная на централизованном принятии решений система оказалась в принципе неспособной решить задачу «превращения науки в непосредственную производительную силу общества», хотя об этом с 1970-х годов постоянно говорилось на съездах КПСС[122]122
  Пророчески звучат сегодня слова, написанные в середине 1960-х годов специалистом по кибернетическим системам (и опубликованные в открытой советский печати!): «Система с централизованным управлением отличается большой жесткостью структуры, отсутствием пластичности вследствие того, что приспособление ее к изменениям, как случайным (флуктуации), так и выражающим эволюцию самой системы и окружающей среды, происходит не в отдельных частях системы, а лишь в центральном пункте управления. Централизованное управление позволяет долгое время осуществлять стабилизацию системы, подавляя как флуктуации, так и эволюционные изменения в отдельных частях системы, не перестраивая ее. Но в конечном счете это может оказаться роковым для системы, так как противоречия между неизменной структурой системы и изменениями, связанными с эволюцией, вырастают до глобальных размеров и требуют такой радикальной и резкой перестройки, какая уже невозможна в рамках данной структуры и приводит к ее разрушению (то есть переходу к качественно новой структуре)» (Лернер А. Начала кибернетики. М.: Наука, 1967. С. 287).


[Закрыть].

Трудности и ограничения, налагаемые сегодняшним состоянием знания (точнее, незнания) природы постиндустриального общества, не следует, впрочем, рассматривать как аргументы в пользу отказа от его изучения или признания принципиальной невозможности проведения государством какой-либо осмысленной политики догоняющего роста. Мы лишь считаем необходимым подчеркнуть, что на нынешнем начальном этапе формирования новой экономической и технологической системы экономисты и политики должны особенно осторожно относиться к собственным представлениям, как и к рекомендациям. Пожалуй, можно быть уверенным только в одном: сегодняшние рассуждения и выкладки, какими бы обоснованными они нам не представлялись, в конечном счете (при достижении постиндустриальным обществом состояния зрелости) будут казаться весьма наивными.