Текст книги "Народы и личности в истории. Том 1"

Бернадот – в гуще сражений, дружит с генералом Марсо, «львом французской армии». Его и самого называют «богом войны». Однако он не отличается хвастовством и самомнением иных военных, готовых «одним полком» штурмовать Фермопилы. Все обратили внимание на то, что генерал никогда не посылает солдат в бой, очертя голову, не изучив тщательно обстановку. Бернадот лучше помедлит, всё взвесит и десять раз обдумает. Его личное мужество бесспорно. Однако, быть может, главное достоинство командующего в том, насколько он умеет беречь жизнь своих солдат и офицеров. За это его любили больше, чем за громкие победы. Не знаю как для кого, а для меня его прозвище «генерал-плебей» звучит как высшая награда и признание. Знакомство его с Бонапартом было трудным для обоих. Видимо, у них схожие темпераменты. Уровень подготовки войск Бонапарт оценил высоко (и не ошибся). В битвах его солдаты, как и Бернадот, на высоте. Будущий император, хотя и видел в нем соперника, но высоко ценил «гасконского генерал-майора» (тот был родом из Гасконии).

Политические интриги привели к тому, что Бернадота назначают послом в Вену. Начало его дипломатической акции было не очень удачным. Посол повел себя, подобно д`Артаньяну, с гасконским пылом и страстью. Он вывесил трехцветный французский флаг, которые разъяренные венцы сожгли. Женитьба на Дезире Клари ввела его в семейство Бонапарта. В 1799 г. его назначают военным министром. И хотя в этой должности он пробыл недолго, он немало сделал для Франции, говоря: «родившись, так сказать, на войне, воспитанный войною за свободу, я чувствовал, что сам вырастаю среди опасностей и побед».

Особую роль в его судьбе сыграл эпизод, когда войска Бернадота, форсировав Эльбу, захватили гнездо Гогенцоллернов – Бранденбург. Тут-то ему в плен и сдались воевавшие в армии Блюхера 1,5 тысячи шведов. Бернадот любезно обошелся с их командиром (Г. Мернером) и его солдатами. Вскоре о благородном французском маршале «узнала вся Швеция». Несмотря на сложные отношения с Наполеоном, тот после Тильзита все же жалует Бернадота (князя Понте-Корво) обширными владениями на территории Польши, Ганновера и т. п. Наполеон, несмотря на все свои недостатки, умел ценить талант своих сподвижников. Говорят, он высоко ценил способности князя, восклицая: «Что за голова!»

Битва в ущелье Дьявола.

В 1810 году сейм шведского риксдага в г. Эребру единогласно голосует за кандидатуру Бернадота в качестве наследника бездетного Карла XIII. Приехав в Швецию, он вышел из католической и принял лютеранскую веру. История распорядилась так, что ему придется трижды сражаться с наполеоновскими маршалами (Гросбеерн, Денневиц, Лейпциг). Он и тут ведет себя осторожно, говоря адьютанту российского императора Александра I о своем нежелании «проливать французскую кровь». Вместо битв с Наполеоном он (в 1814 г.) предпочел напасть на Данию и вынудил ту «уступить» Швеции Норвегию. Бернадот вздумал унаследовать «бесхозную» корону Франции после отречения Наполеона. С этой целью он прибыл в Париж, где возмущенные французы встретили его криками: «Прочь, изменник! Прочь, вероломный!» Об императоре он скажет (после его триумфальных «Ста дней»): «Наполеон – величайший полководец всех времен, самый великий человек из всех когда-либо живших на земле людей, человек более великий, чем Ганнибал, чем Цезарь и даже чем Моисей». Как бы там ни было, а Бернадот оставил по себе добрую память у народа Швеции и в качестве короля Карла XIV Юхана. В старости он вспоминал о днях героической молодости с грустной улыбкой: «Я тот, кто был когда-то маршалом Франции, а теперь всего лишь король Швеции».[646]646
  Егоров А. А. Маршалы Наполеона. Ростов-на-Дону, 1998, с. 77, 81.


[Закрыть]

Среди маршалов были разные люди. Вот, скажем, Л. Даву (1770–1823), герцог Ауэрштедтский, проконсул Наполеона в Германии, палач Гамбурга, победивший пруссаков в 1806 г. и получивший прозвище «железного маршала». Он принадлежал к известной фамилии. Любовь к истории и современной философии сделали из него ярого республиканца. Как потомок старинного дворянского рода оказался в рядах противников своего сословия? Во-первых, он презирал старое дворянство. Во-вторых, любил родину, и сословная гордость не могла занять в его сердце места отечества. Он твердо встал на позиции служения революции. Противникам из аристократического стана он сказал: «Так вы хотите войны? Хорошо, мы будем сражаться; но на вас падет стыд, а для меня останется слава и честь… Я защищаю свое отечество». В то же время он не желал принимать участия и в «узаконенной расправе» над якобинцами («Должны ли мы быть подвержены тирании любого рода, вроде тирании комитета или клуба?» – писал он своему другу в начале 1794 г.). Поэтому ушел на год в отставку. Затем его восстановили в должности. Началась карьера при Наполеоне. Далеко не все в нем вызывало симпатию среди окружающих. По словам Мармона, он «сам себя назначил шпиком императора и каждый день лично являлся к нему с докладами». Тот называл маршала «сущим мамлюком», афиширующим Наполеону преданность. Маршал бывал порой жесток. Во время обороны Гамбурга (1813–1814), «вершины его воинской славы», он изгнал из города тысячи бедняков в злую декабрьскую стужу (и этим сохранил запасы продовольствия для армии), провел реквизиции в Гамбургском банке и т. д. После возвращения роялистов он пишет письмо маршалу Сен-Сиру (военному министру короля), прося, чтобы все проскрипционные меры правительства против военных, служивших Наполеону во время «Ста дней», были обращены против него. Он просил об этом наказании как о «милости».

Замечательной и колоритной личностью был маршал Мишель Ней (1769–1815). Родом он из семьи простого бочара. Закончил католический коллеж. В детских играх был заводилой («маленьким Александром Великим»), что, видимо, и предопределило его судьбу… Ней записался в армию добровольцем. Революция открыла перед ним дорогу. Как скажет один из роялистских авторов, в предводители французских войск были поставлены адвокаты, купцы, сержанты, капралы. Одним словом, армия республики становилась подлинно народной. О нем же можно было с полным правом сказать, что он «имел существование свое от революции» (а я вспоминаю иных генералов и маршалов, что, строго говоря, также получили «существование своё от революции», Великой Октябрьской революции, но предали её дело).

Это был честный и храбрый воин. Обратим внимание на одну из инструкций, составленных Неем для своих солдат и офицеров: «Нашим солдатам обязаны объяснять причину каждой войны. Только в случае вражеского нападения мы вправе ожидать проявления чудес доблести. Несправедливая война в высшей степени противна французскому характеру». Знаю, что такого рода война противна и русскому характеру. После того, как Ней стал маршалом (император восстановил это звание, существовавшее во Франции с XI в., но отмененное революцией), он ничуть не возгордился. Он помнил дни, когда две буханки хлеба на столе казались ему куда более ценной добычей, чем маршальские звезды. И все же в нем жил тайный якобинец. Он терпеть не мог верховной власти. Как вспоминала одна современница, «всякая власть казалась ему тяжела», и даже власть императора доставляла беспокойство. Наполеон это ощущал, как-то упомянув о крамоле Нея: «Если бы я должен был умереть от руки маршала, я готов бы держать пари, что это было бы от его руки». И все же никто иной как Ней поведет в битве при Ватерлоо в последнюю атаку «последней армии Наполеона» пять тысяч ветеранов… Впереди в пешем строю, с обнаженной саблей в руке идет Ней! Под ним в бою убито 5 лошадей. Маршал призывает офицеров и солдат «лечь до последнего»! После поражения ему предложат бежать в Швейцарию или в Америку. Однако «храбрейший из храбрых» не предаст родину, не захочет пятнать свою честь. Его арестуют. Нея судила палата пэров. Когда адвокат предложил ему отказаться от родины (и тем самым спасти жизнь), он воскликнул: «Я – француз, и умру французом!» Ней не стал на колени, не позволил завязать глаза. Залп – и маршал упал. Комендант молвил: «Вот великий урок, как надо умирать!»[647]647
  Егоров А. А. Маршалы Франции. Ростов-на-Дону, 1998, с. 274, 319.


[Закрыть]

Среди маршалов своей храбростью выделялся и А. Массена (1758–1817). Наполеон называл его «любимое дитя победы». Тот был очень решителен, храбр, неустрашим, честолюбив, воинственен и упрям. А еще он очень любил две вещи – «славу и деньги» (Бурьенн). Император сумел дать ему то и другое. Свои знаменитые победы он одержал при Риволи, Цюрихе, Генуе и Эслинге. Однако сам Массена с завистью говорил, что он «отдал бы все за один швейцарский поход Суворова». Конечно же, позором стали его огромные хищения в армии. Наполеон пишет брату Жозефу в 1806 г., узнав о чудовищных поборах и грабежах Массены: «Массена ни на что не годится… Он хороший солдат, но он не думает ни о чем, кроме денег; только этим и определяется его поведение и это то единственное, что побуждает его действовать, даже тогда, когда я нахожусь с ним рядом. Поначалу он довольствовался небольшими суммами, но теперь и десятки миллионов неспособны удовлетворить его алчность». В другом письме Жозефу, отмечая, что Массена и Сен-Сир стащили 6 миллионов 400 тысяч франков (последний стал военным министром после реставрации монархии), Наполеон потребовал вернуть деньги: «Если он этого не сделает, я направлю в Падую военную комиссию для расследования, так как такого рода грабительство нетерпимо. Заставлять солдат голодать и не платить им жалованья под тем предлогом, что предназначенные для этого суммы денег являются подарком, сделанным ему провинцией, чересчур опрометчиво». Не опрометчиво, а подло. За такие дела маршалов и генералов надо расстреливать перед строем!

Как не вспомнить И. Мюрата (1767–1815), потрясавшего товарищей отчаянной храбростью, а сердца женщин – ослепительной фигурой и мундирами! Наполеон говорил, что никогда не видел человека храбрее, решительнее и блистательнее его во время кавалерийских атак. Кентавр с мечом архангела… Наполеон сказал о Мюрате: «Мюрат имел совершенно отличный характер. Он поступил ко мне всем, чем был впоследствии. Он любил, могу даже сказать, обожал меня. В присутствии моем он благоговел и всегда готов был пасть к ногам моим. Мне не следовало удалять его от себя: без меня он ничего не значил, а находясь при мне, был правою моею рукою. Стоило мне только приказать, и Мюрат вмиг опрокидывал 4 или 5 тыс. человек в данном направлении; но предоставленный самому себе, он терял всю свою энергию и рассудительность. Не понимаю, как такой храбрец мог иногда трусить. Мюрат был храбр только в виду неприятеля, и тогда он, может быть, превосходил храбростью всех на свете… В поле был он настоящим рыцарем или Дон-Кихотом; в кабинете – хвастуном без ума и решительности. Но первый был благороднее по характеру, великодушен и откровенен». Наполеон жалел, что не взял его в дело Ватерлоо.[648]648
  Егоров А. А. Маршалы Франции. Ростов-на-Дону, 1998, с. 125, 375.


[Закрыть] Вряд ли его спас бы даже и Мюрат.

Если во главе неправедного дела стоит и человек большого таланта, у него нет ни единого шанса на победу. Сколько сил, энергии, мужества, средств, жизней отдала Франция на наполеоновскую авантюру! И что же?! Все кончилось тут, у Ватерлоо. С. Цвейг в новелле «Невозвратимое мгновение. (Ватерлоо, 18 июня 1815 года)» писал, что причина катастрофы Наполеона – нерешительность маршала Груши. Тот не пришел на помощь Наполеону в решающую минуту: «Одну секунду думает Груши, и эта секунда решает его судьбу, судьбу Наполеона и всего мира. Она предопределяет, эта единственная секунда на ферме в Вальгейме, весь ход девятнадцатого века… Если бы у Груши хватило мужества, если бы он посмел ослушаться приказа, если бы он поверил в себя и в явную, насущную необходимость – Франция была бы спасена…»[649]649
  Цвейг С. Избранные произведения в 2-х томах. Т. 1. М., 1957, с. 501.


[Закрыть] Ничего подобного. Победи Наполеон в битве, неизбежно наступил бы час иного «ватерлоо». Его все равно низвергли бы, а народы понесли бы больше жертв!

Наполеон, словно яркая комета, однажды пронесшаяся по небу, привлек внимание миллионов. Великая Отечественная война 1812 года показала, что русский народ непобедим и могуч, и готов прийти на помощь Европе. В «Походных записках артиллериста» современник так оценил итоги завоевательных походов французского императора: «Как страшный ураган убийственным вихрем ниспровергает все существующее на земле, так Наполеон пробежал со своей ратью пространство тысячи верст, от Немана до Москвы и обратно, со всеми ужасами гибельной войны, со всеми бедствиями человечества, истребившими великие силы Франции, вооружение целой Европы и положившими начало сокрушению его колоссального могущества. В шесть месяцев исчезли все его обширные предприятия… и только следы поражений, следы пламени и гибели указали путь на всем пространстве, по которому пробежал этот гений, истребитель человечества. Ежели Европа стонала под тяжким игом власти своего завоевателя и ежели ныне она наслаждается бытием своим в прежнем порядке вещей, то этим обязана, конечно, России: пожар Москвы, эта беспримерная жертва любви народа к отечеству, осветила надежду спасения в узнице. Гигант был потрясен в своем могуществе».[650]650
  Гарин Ф. А. Изгнание Наполеона. М., 1948, с. 613.


[Закрыть]

Стендаль утверждал, что Наполеон, отправляясь в Россию, постоянно и весело напевал слова из арии, которую он слышал в превосходном исполнении Порто (в «Molinara»):[651]651
  «Мельничиха» (итал.); Стендаль. Собрание сочинений в 12-ти томах. Т. 5, М., 1978, с. 6.


[Закрыть]

Si batte nel mio cuore

L`inchiostro e la farina?[652]652
  Стать ли мне чернильной крысой
  Иль мельником мне стать? (итал.)


[Закрыть]

Если бы к тому времени Чайковский написал «Щелкунчика», Наполеону следовало бы выбрать одну из вариаций на эту тему, где «король крыс» был побежден отважным солдатом.

Что скрыто за его жизнью? Вопросом этим задавался и Гете. Он говорил: «Наполеон отправился на поиски Добродетели, но, не найдя ее, обрел Могущество». Пустые, лживые слова. Не добродетели искал тиран, а безграничной власти. И не могущество обрел он, а бессилие, позор, заточение и смерть. Ныне его имя славят апологеты. Э. Радзинский (в мечтах о русском Наполеоне) пытается уверить, что из всех вояк и диктаторов этот, якобы, завоевал «целый свет одною любовью». Опять «двойная бухгалтерия». Российского диктатора И. Сталина они стараются втоптать в прах, а «цивилизатора» Наполеона готовы воспеть! Впрочем, русский писатель А. Зиновьев отдал XIX век Наполеону, а век XX – И. Сталину.

Последствия его походов таковы. В результате их были сокрушены около 250 средневековых, небольших государств, герцогств, княжеств в Европе (в Германии). После этого осталось около 40 государственных образований. Наполеон заметно очистил Авгиевы конюшни Европы от «монархического наследия». Это способствовало буржуазному прогрессу, большей свободе международных и экономических связей. Наполеон провел ряд важных реформ, создал Французский банк, укрепил франк и т. д. История распорядилась так, что ему была уготована судьба полководца, а затем уж реформатора (хотя заслуги его и в этой области все-таки немалые). Сам Наполеон, принимая от Лапласа посвящение в виде «Небесной Механики», восхищаясь ее «совершенной ясностью», кажется, искренне заметил: «Вот для меня новый случай пожалеть, что, увлеченный силой обстоятельств, я пошел по иному, столь далекому от науки, пути».[653]653
  Блистательный Наполеон. // Мережковский Д. С. Наполеон-человек. М., 1995, с. 239–241.


[Закрыть] Карлейль прав, сказав: «Придет время, когда сам Наполеон будет лучше известен своими законами, нежели своими битвами, а победа при Ватерлоо окажется менее значительным событием, чем открытие Института механики». Создатель знаменитого «Кодекса Наполеона» (находясь в заточении на острове Св. Елены) и сам утверждал: «Моя истинная слава не в сорока сражениях, выигранных мною; Ватерлоо их все зачеркнуло. Но не будет и не может быть забыт Гражданский кодекс». Все это так. Кодекс Наполеона действует в большинстве европейских стран и по сей день. Жаль, что светлые мысли посетили его в изгнании, после того, как он огнем и мечом прошел по городам и весям. Пусть уж лучше вожди открывают научные институты, а не кровавые сражения.

Кодекса чести и гуманизма Наполеон так и не сумел обрести в своем сердце. О народе в конституции он забыл. Знаменателен его ответ Констану. Он спросил перед Ватерлоо: «Как писать конституцию?» Тот с сарказмом изрек: «Пишите кратко и непонятно». В отношении парламентариев он высказался вполне откровенно (в беседе с Меттернихом накануне похода в Россию): «Законодательный корпус послушен мне, осталось лишь класть себе в карман ключ от зала заседаний. Франция еще меньше годится для демократии, чем другие страны… Поэтому, вернувшись, я превращу Сенат и Государственный совет в верхнюю и нижнюю палаты, депутатов большей частью буду назначать сам. В палатах будут сидеть подлинные народные представители – сплошь опытные деловые люди и никаких пустомель-фантазеров. Тогда Франция получит разумное управление и при бездеятельном монархе – ибо грядут и такие – и обычного воспитания, какое дается принцам, станет вполне достаточно».[654]654
  Эмиль Людвиг. Наполеон. М., 1998, с. 367.


[Закрыть]

Гражданский кодекс Наполеона действует в большинстве европейских стран и по сей день.

На закате жизни, после возвращения с Эльбы (1815), император, якобы, желал примирения с Европою и с народом, говорил, что не хочет завоеваний, не хочет власти одной партии, и что начал, якобы, прислушиваться к советам оппозиции. Он заявил: «Я сын народа: и хочу то, чего хочет он, я готов слушать его волю». Похоже, Наполеон понял, что для создания мировой империи у Франции нет сил («Для этого нужно двадцать лет и два миллиона…»). Однако его раскаяния запоздали. Он уже принес миллион на алтарь Молоха. И вот израненной и обескровленной стране он обещает мир, говорит, что состарился и жаждет быть «императором земледельцев, плебеев Франции». Уверяет, что его девизом станут слова «Все – нации, все для Франции». Будут публичные прения и ответственные министры. Отменяется цензура. Однако декретом от 10 апреля 1815 г. он самолично пересмотрел конституцию и учредил наследственную палату пэров, видя в ней узду для народа Франции. Нет, нет, тираны не меняются. Только их гибель несколько примиряет нас с фактом их существования.

По сравнению с ничтожествами во власти Наполеон сочетал ум и решительность. Однако непомерное честолюбие и цинизм погубили в нем его лучшие начала. Хорошо знавшие его говорили, что он всегда был полон лицемерия и фальши. Гонкур имел право написать о нем в «Дневнике»: «Все фальшиво, все ложь, все реклама у этого человека, замечательного актера, у которого, по словам Сегюра, никакая страсть не бывала бескорыстной».[655]655
  Эдмон де Гонкур, Жюль де Гонкур. Дневник. Т. 1. М., 1964, с. 212.


[Закрыть] Были ли у него обычные человеческие слабости? Вероятно, как и у всех других людей. Бонапарту не чужды были любовные страсти. Ж. Сименон говорил: «Мне отвратителен Наполеон. После одного из сражений, где погибло 30 тысяч французских солдат, он пишет жене послание: «Все это ничто по сравнению с тем, что завтра я буду в твоих объятиях»… Но в признании воина нет ничего неестественного или тем более постыдного. Любовь к женщине часто заставляет мужчин терять голову. Так, он писал из Италии жене, Жозефине Богарне, прекрасной креолке, сменившей постель казненного мужа на ложе правителя Барраса, а затем доставшейся в качестве «трофея» и Наполеону. Так вот, диктатор угрожает ей участью Дездемоны. В другом письме (к Карно) Бонапарт восклицал: «Я в отчаянии, моя жена не едет. У нее наверняка есть любовник, он-то и удерживает ее в Париже. Проклинаю всех баб!» В его словах ощущается та же слепая ярость командира, что и в одном из его приказов по армии, когда он решил, было, изгнать из нее всех шлюх, коварно разоружавших его славных солдат своими прелестями: «Если через 24 часа после зачтения этого приказа в армии будут обнаружены женщины, не имеющие соответствующего разрешения, их следует вымазать черной краской и выставить на два часа на всеобщее обозрение».[656]656
  Людвиг Э. Наполеон. М., 1998, с. 69, 80.


[Закрыть] Однако, став императором, он быстро растерял и свое «целомудрие», и былые «мавританские страсти» к Жозефине.

Перед смертью он размышлял уже об ином: как оценит его история. Врагов немало, но Наполеон был уверен, что им не удастся сокрушить его пьедестал. «Они будут грызть гранит», – уверял Наполеон. И все же какова самооценка императором его собственной жизни и деяний? «Пусть стараются урезывать, безобразить, коверкать мои поступки, все-таки трудно будет совершенно уничтожить меня, – писал он. – Историк Франции все-таки будет рассказывать, что происходило во время империи, и будет вынужден выделить некоторую часть подвигов на мою долю, и это ему почти не представит труда: факты говорят сами за себя, блестят, как солнце. Я убил чудовище анархии, прояснил хаос. Я обуздал революцию, облагородил нацию и утвердил силу верховной власти. Я возбудил соревнование, награждал все роды заслуг и отодвинул пределы славы. Все это чего-нибудь стоит! На каком пункте станут нападать на меня, которого не мог бы защитить историк? Станут ли бранить мои намерения? Он объяснит их. Мой деспотизм? Историк докажет, что он был необходим по обстоятельствам. Скажут ли, что я стеснял свободу? Он докажет, что вольность, анархия, великие беспорядки стучались к нам в дверь. Обвинят ли меня в страсти к войне? Он докажет, что всегда на меня нападали. Или в стремлении к всемирной монархии? Он покажет, что оно произошло от стечения неожиданных обстоятельств, что сами враги мои привели меня к нему. Наконец, обвинят ли мое честолюбие? А! Историк найдет во мне много честолюбия, но самого великого, самого высокого! Я хотел утвердить царство ума и дать простор всем человеческим способностям. И тут историк должен будет пожалеть, что такое честолюбие осталось неудовлетворенным!.. Вот, в немногих словах, вся моя история!»[657]657
  Вернет Г. История Наполеона. М., 1997, с. 593.


[Закрыть]

Уверенность императора в абсолютной беспринципности и угодливости историков не лишена, конечно же, основания. Но не до такой же степени! Есть историки иного типа, что, подобно Ж. Мишле, «всем сердцем с народом», а не с царями, императорами, президентами, тиранами. Они воздадут им по заслугам. Впрочем, нашлись во Франции люди трезвого ума, каковым был писатель-романтик А. Ламартин (1790–1869), автор «Истории жирондистов». Позже он так скажет о Наполеоне (правда, уже после возвращения того с Эльбы): «Нужны призма славы и иллюзия фанатизма для того, чтобы видеть в его лице того времени тот идеал духовной красоты и врожденного царственного величия, который впоследствии придали его лицу мрамор и бронза… Его впавшие глаза беспокойно следили за народом и войсками. Его рот улыбался механически толпе, в то время как мысли, очевидно, были где-то далеко».[658]658
  Козловский Л. С. Наполеон и романтизм. // Отечественная война и Русское общество. Под ред. А. К. Дживилегова, С. П. Мельгунова, В. И. Пичета. Т. 6. М., 1912, с. 157–158.


[Закрыть]

Таков этот «властитель дум» многих европейцев конца XVIII-начала XIX вв. По сути своих поступков Наполеон ничем не отличался от демономаньяков средних веков, изуверов инквизиции или разбойников НАТО. Микроб зла уживался в нем с микробом цинизма. Франция отдала миллионы жизней. Ради чего? Завоевание мира? Наполеон желал, чтобы Франция правила всем светом. Однако как можно «править всем светом», уничтожая безжалостно народы! Тот, кто мечтал о власти над целым миром, обрел в качестве пристанища черную скалу острова Св. Елены. В день его рождения и гибели небо осветила яркая комета. Судьба его предначертана. Она действительно подобна падучей звезде, о которой писал Беранже:

 
Зловещий блеск, душа моя!
Временщика звезда скатилась;
С концом земного бытия
И слава имени затмилась…
Уже врагами бюст разбит,
И раб кумир во прах свергает!..
Смотри, смотри: звезда летит,
Летит, летит и исчезает![659]659
  Французские стихи в переводе русских поэтов XIX–XX вв. М., 1973, с. 359.


[Закрыть]
 

Яркой «звездой» буржуазной эпохи был и Талейран… Знатный род Шарля Талейрана (1754–1838) (отец – князь Шале, граф Перигор, воспитатель дофина) во многом определил его судьбу. Талейран получил образование в известных учебных заведениях Франции (коллеж д`Аркур, семинария Сен-Сюльпис, Сорбонна). Предполагалось, что он станет священником, но вышло иначе. «Зачем учиться в семинарии, – писал он, – если хочешь быть министром финансов». Уже на исходе жизни он признался: «Вся моя молодость была посвящена профессии, для которой я не был рожден». Тем не менее, в возрасте 34 лет, благодаря покровительству короля, Талейран получил сан епископа (и 52 тыс. ливров дохода в год). Головокружительная и блестящая карьера лишь начиналась. В течение многих лет Талейран будет возглавлять дипломатическую службу Франции: он – министр иностранных дел во времена Директории, в период Консульства и империи Наполеона, а затем при Людовике XVIII.

Во времена, когда быстро меняется политическая обстановка, общество порой «нуждается» в циниках и проходимцах высочайшей пробы. К таким особам, бесспорно, он и принадлежал. Один из богатейших людей в Европе. Талейрана называли «великим магистром ордена взяточников». В уме дипломату, тем не менее, не откажешь. Наполеон называл его «самым большим лжецом века», но это не мешало императору использовать ловкого вельможу. Он и сегодня наверняка пришелся бы ко двору иных правителей. Один из самых ловких политиков, каких только знала мировая история. Ведь удержался на такой должности при разных строях! Novus rex, novus lex! («Новый царь – новый порядок!»). Вряд ли какому-либо из министров иностранных дел в Европе удастся повторить его карьеру. Он обладал разносторонними талантами, умом, трудолюбием (масса документов составлено лично им). Заслуги его на дипломатической ниве не столь очевидны, хотя он и не скупился на саморекламу: «Конкордат, Амьенский мир, политическая организация Италии, швейцарское посредничество, первые попытки восстановления федеральной германской системы свидетельствуют о деятельности, мудрости и влиянии администрации, которую я создал и которой я руководил». Он очень искусно вел дипломатические переговоры и беседы. Наполеона однажды спросил Талейрана: «Вы король беседы в Европе. Каким же секретом вы владеете?» Тот ответил: «Когда вы ведете войну, вы всегда выбираете ваши поля сражений?.. И я выбираю почву для беседы. Я соглашусь только с тем, о чем я могу что-либо сказать. Я ничего не отвечаю… В общем, я не позволю задавать себе вопросы никому, за исключением вас. Если же от меня требуют ответов, то это именно я и подсказал вопросы». При этом он был довольно жестким человеком и требовал от подчиненных работоспособности и лояльности. В отношении свободы мнений Талейран занимал вполне «демократическую позицию», говоря: «Я прощаю людям, которые не разделяют моего мнения; я не прощаю им, если они имеют своё».[660]660
  Борисов Ю. В. Шарль Морис Талейран. М., 1989, с. 12–13, 155, 156, 310.


[Закрыть]

Что же касается собственно политических пристрастий, он ревностно отстаивал интересы Франции (и Австрии) против России. В ответ на упрек Наполеона – «Вы всегда австриец» – признавал: «Отчасти, Ваше Величество, но правильнее было бы сказать, что я никогда не бываю русским и всегда остаюсь французом». Талейран ничуть не заблуждался в отношении морального облика «обожаемого патрона», сказав о Наполеоне: «Этот человеческий дьявол смеется над всеми; он изображает нам свои страсти, и они у него действительно есть». В свою очередь и Наполеон видел в его лице великого мастера двойной игры, говоря о Талейране: «Он – единственный, кто меня понимает». В хитрости, коварстве, проницательности ему не откажешь.

После того как будущий крах Наполеона обозначился, он повел скрытую игру против «хозяина», взвесив все «за» и «против». Возможно, этим объясняется и его признание русскому царю в Эрфурте. Во время секретной беседы он заявил Александру: «Государь, для чего вы сюда приехали? Вы должны спасти Европу, а вы в этом успеете, только если будете сопротивляться Наполеону. Французский народ – цивилизован, французский же государь – не цивилизован; русский государь – цивилизован, а русский народ не цивилизован; следовательно, русский государь должен быть союзником французского народа».

На деле это означало лишь одно – предательство. Талейран показал всем своим тогдашним и будущим «коллегам», как можно выгодно и ловко торговать секретами и интересами своей родной страны. Наполеон перед всем своим двором кричал: «Вы вор, мерзавец, бесчестный человек! Вы не верите в Бога, вы всю вашу жизнь нарушали все ваши обязанности, вы всех обманывали, всех предавали, для вас нет ничего святого, вы бы продали вашего родного отца!.. Почему я вас еще не повесил на решетке Карусельской площади? Но есть, есть еще для этого достаточно времени! Вы – грязь в шелковых чулках!»

Что же Талейран? Направился к австрийскому послу, в стан противника, прямо предложив свое сотрудничество. Меттерних писал в Вену: министр «снял передо мною всякую маску», заявив о готовности «вступить в прямые сношения с Австрией» и намекнул: что цена за его «услуги» – несколько сот тысяч франков.[661]661
  Тарле Е. В. Талейран. М., 1962, с. 88, 94, 96.


[Закрыть] Впоследствии иные попытаются обелить поступок Талейрана, ссылаясь при этом чуть ли не на царя Давида, говоря: мол, и сам министр иностранных дел считал, что нет ничего на белом свете, что можно назвать «предательством». Поскольку все в жизни меняется, то и предательство, дескать, лишь вопрос времени и места. То, что уже не существует в реальной жизни или фактически отмерло (монархия, Наполеон, империя или что-то еще), не есть объект предательства… Только для достойного человека Родина всегда остается родиной, а предатель, хоть он и министр – всегда предатель, какие «козыри» не доставай!

Знаем и мы министров иностранных дел, которые сделали «своей профессией» служение и преданность иностранным дворам и державам. Их подлость и двуличие оценены там по достоинству. Такой политик – бесценная находка для Запада. Эти люди следуют словам одного из героев Бальзака (Вотрена): «Принципов нет, а есть события; законов нет – есть обстоятельства». Его кредо выражено в словах: «Дипломатия – наука о коварстве и двуличии».

 
Предатель, циник, интриган,
Князь подлецов, мошенник века,
Вор из воров, Земли прореха
Таков бессмертный Талейран…[662]662
  авт. – В. Б. Миронов.


[Закрыть]
 

Разумеется, есть естественная и закономерная перемена взглядов. Это – дело житейское. Как говорил Бальзак, не меняются лишь дураки и покойники. Но в случае с Талейраном (а шире – и «талейранизмом» как явлением) мы имеем дело не с тем, «с какой девицей идти под венец», и уж тем более не с идейной эволюцией человека, а с циничным и гадким актом алчной корысти, продажности. Исходя из такой философии, можно оправдать и измену родине. Ведь буржуа в принципе чужды любые отеческие привязанности («дым родного пепелища»). Действия Талейрана, которого иные считают и ныне чуть ли не величайшим гением европейской политики, Александр I оценил кратко, но выразительно: «Какие мошенники».

«Тайлеран – человек о шести головах». Карикатура 1815 года. На надписях – здравицы в честь дворян, свободы, Конвента, первого консула, императора, Людовика XVIII, Карла X, Луи-Филиппа I.

Но и в сугубо профессиональной области этот министр иностранных дел оставил печальное наследие, будучи марионеткой Наполеона. Читаем у Шатобриана: «Деятельность Талейрана на поприще дипломатическом доказывает его относительную посредственность: вы не сможете назвать ни одного сколько-нибудь значительного его достижения. При Бонапарте он только и делал, что исполнял императорские приказы; на его счету нет ни одних важных переговоров, которые бы он провел на свой страх и риск; когда же ему представлялась возможность поступать по собственному усмотрению, он упускал все удобные случаи и губил все, к чему прикасался… Стараниями господина де Талейрана мы вовсе лишились границ: стоит нам проиграть сражение в Монсе или в Кобленсе, и через неделю вражеская кавалерия окажется под стенами Парижа».[663]663
  Шатобриан Ф. Р. Замогильные мысли. М., 1995, с. 573–574.


[Закрыть] На его же совести – и расстрел герцога Энгиенского.