Текст книги "Мезалийцы"

IX

Прошло чуть больше месяца с тех пор как мезалийцы высадились на Хироне. За это время произошло много необычного. К примеру, мои рабочие дни изменились до неузнаваемости: сидячий режим программиста пришлось променять на роль древнегреческого бога Аполлона в странном спектакле для аборигенов, напоминающем реалити-шоу с элементами маскарада. И что самое удивительное: я не только освоился со своей новой ролью, но даже полюбил её.

Все мы, кто вошёл в пантеон и не только – жили на второй базе, на вершине хиронской горы Олимп. Соответственно на этой вершине была подготовлена площадка, куда приземлился межзвёздный корабль. Площадка была почти квадратной, размерами 500 на 500 метров. Вдоль её границ, по всему периметру, стараниями наших инженеров была возведена замкнутая стена из каменных колонн, высотой в 50 метров. Практически каждый проём между колоннами был герметично закрыт толстым стеклом, только в трёх местах проходы закрывались воздухонепроницаемым силовым полем, способным по команде смыкаться, и размыкаться. Такие силовые поля были организованы там, где колонны отступали друг от друга значительно для образования ворот, в которые могли вылетать наши мобильные транспортные средства.

Сверху над олимпийской базой, окольцованной колоннадой, развернулся прозрачный купол силового поля, защищая внутреннюю область от атмосферных осадков и прочих погодных аномалий. Но самое главное, позволяя создавать, и поддерживать внутри заданный температурный и воздушный режим. Издали нагорная база напоминала закрытую стеклом гигантскую ротонду, под кровом которой вокруг космического корабля был разбит дивный сад из представителей местной флоры. А также вкраплениями в этом саду размещались небольшие сооружения на подобие фуршетниц с винтовыми лестницами вокруг центрального несущего остова. Такие многоярусные комплексы позволяли максимально эффективно использовать пространство под защитным куполом.

Проснувшись за полчаса до рассвета, сделав утренние процедуры, одевшись и прихватив с собой всё необходимое, я вышел из каюты. Проследовав к выходу из космического корабля, очутился под огромным куполом силового поля, простёртым над базой, едва заметным своей энергетической напряжённостью. Кругом в предрассветном полумраке иссиня зеленели, растопырив широкие листья полутораметровые кустарники; между ними высокой травою тянулись вверх тонкие изумрудные нити, увенчанные белёсыми пушистыми головками одуванчиков. Кое-где пестрели огромные цветы, раза в три больше самых больших земных цветков Раффлезий Арнольди. Только местные гиганты не были хищниками, их широкие и мясистые лепестки навешивались синими двухметровыми шатрами над жёлтой сердцевиной, другие же крайние фиолетовые лепестки, напротив, отгибались к земле. Тут и там работали поливочные установки, в сумерках туманными фонтанами разбрызгивая влагу над рукотворным раем. Также в нагорный сад были завезены родные опылители и «обихаживатели» растений, так что в предрассветном воздухе оживал звон и стрекот насекомых.

Ближе к границам базы разместились так называемые здания фуршетницы. Они в основном предназначались для производственной и научной деятельности, и стены на этажах были из стекла, отчего снаружи удавалось разглядеть, чем заняты внутри инженеры. Рядом с вратами базы стояла одна из таких фуршетниц, в которой находился автопарк из антигравитационных автомобилей.

Поднявшись по винтовой лестнице на второй ярус автопарка, я встретил там инженера Хапсалана, который технически поддерживал мой специальный транспорт в полной «боевой» готовности. Специальный, потому что для меня был оборудован весьма фееричный аппарат. Дабы развить представление у хиронцев о том, что я, Аполлон – бог солнца, и каждое утро вместе с восходом светила, снисхожу в храм, выстроенный в мою честь у подножия горы. Для подкрепления этой легенды, мой летательный аппарат, едва вынырнув через арочные врата олимпийской базы, тут же на сверхзвуковых скоростях взмывал вертикально вверх на высоту сорока километров. И оттуда при помощи бортовой навигации, ювелирно точно нацеливался на место приземления – в центральное отверстие купола храма Аполлона. Включив специальное световое сопровождение, я ослепительной яркой точкой, появившейся откуда-то из запредельного неба, вместе с началом восхода солнца и ознаменовав рассвет, под восторженные возгласы здешнего племени хиронцев, степенно спускался внутрь своего святилища.

Таким же образом практически каждое наше действие, совершаемое на виду у хиронцев, было театрализовано, и продумано до мелочей. А что касается храма Аполлона, то рядом с большим хиронских поселением, на скалистом подножии Олимпа, нами был выстроен целый храмовый комплекс, в стиле Акрополя, отчего он получил идентичное название.

Перед самым моим прилётом, свой храм покидала одна из лунных богинь, их смены чередовались. Но и я работал не ежедневно. В этом плане всё было весьма просто, и выглядело достоверно. В определённые дни, названные мной выходными, я пребывал на олимпийской базе, куда редко долетал какой-нибудь смелый хиронец. Так что я спокойно мог отдыхать, не боясь разоблачения, о риске которого меня незамедлительно оповещали. Для хиронцев же стало в порядке вещей, что какой-то восход солнца знаменуется моим «осеняющим нисхождением», а какой-то происходит без него. Но именно эта мелкая «незакономерность», подтолкнула хиронцев самих додумать причину, из-за чего впоследствии я был посвящён во все интриги Совета, и что, в сущности, предоставило нам ту долгожданную возможность заполучить чёрный ритуальный конус.

X

Вот как в Акрополе проходил мой день. Прилетев в храм, я оказывался в священной комнате. Комната была обставлена и оборудована по высоким мезалийским стандартам: как-то четыре мета пуфа – эдаких универсальных мебельных единицы, способных трансформироваться в кровать, кресло, диван, или несколько объединённых стульев. Встроенные в стены и потолок крестообразные электронные проекторы умели в любом месте пространства создавать голограммы, либо фотонные-компьютеры. Также в стене находился встроенный шкаф-стеллаж, с трансформируемыми перегородками из силовых полей.

Священная комната размещалась в глубине храма, и хиронцам воспрещалось в неё заходить. Обычно там я занимался всяческими делами, и дожидался прихода своего служителя. Как раз сегодня я разрабатывал солнечный календарь, и придумывал, как его доступно объяснить храмовнику, начертанием символов на световом столе в большом колонном зале. Написание светом – это была моя «божественная» особенность – прерогатива Аполлона. И каждый из богов пользовался своим способом начертания символов на псевдо-древнегреческом языке, разработанном Зевсом и Посейдоном при поддержке специалистов с Земли для цивилизации хиронцев.

Все мы здесь буквально сочиняли науки, адаптируя их к первобытным жителям планеты. Не давая им свои знания в чистом виде, преподавали только небольшой спектр наук, которыми обладали древние греки. Часто эти знания являлись не более чем вымыслом и фантазией, но даже такие, они прививали хиронцам систему ценностей, образ мышления и творческий поиск. Однако, несмотря на имеющуюся готовую древнегреческую философию, мы всё равно переделывали её на свой технократический лад. Советом было велено: во что бы то не стало изживать мистические представления из аборигенских умов.

Итак, я вышел из священной комнаты в большой колонный зал и, подойдя к световому столу, принялся рисовать геометрические выводы, оставляемые на столе в виде светящихся фигур и символов. После этого служитель храма должен был воспринять начертанное мной знание, и передать его остальным поселенцам, или «подрядить» кого-то из соплеменников для высечения солнечного календаря в камне.

Через некоторое время по высокому потолку храма забегали солнечные зайчики. Это означало только одно – служитель пересёк лазерную черту на подступе к храму. И я уже был готов его встретить.

Служителя звали Гу. Он, разумеется, являлся хиронцем. И как любой другой хиронец имел человеческий рост, худосочное, жилистое телосложение, с розоватой кожей, одетый в жёлтую тогу, сделанную из листьев местных растений. Лицо его напоминало человеческое, с довольно милыми для нашего восприятия чертами. А за спиной торчали алые перепончатые крылья.

Гу сносно владел псевдо-древнегреческим, и хорошо умел говорить на нём – мне попался весьма сообразительный абориген, и поэтому мы неплохо понимали друг друга. А когда, к примеру, я оказывался среди его собратьев, то Гу непременно становился моим личным переводчиком.

Обменявшись приветствиями со служителем, я стал объяснять ему, из скольких солнечных дней состоит год на Хироне. И, начертив на световом столе упрощённую схему солнечного календаря, я прервал лекцию, увидев, что Гу хочет о чём-то спросить:

– О, Аполлон, расскажи мне о хранилище артефактов? Народ обвиняет меня в сокрытии от него этого священного места.

Признаться, для меня оказался неожиданным вопрос Гу, но поскольку «богам» воспрещалось на глазах хиронцев выражать изумление и удивление, то едва сдержав гримасу «замешательства», я выразил озабоченность:

– Что говорит народ о хранилище артефактов, и как узнал о его существовании?

Храмовник немного замешкался с ответом, видимо подбирая слова, а может и смутившись собственной просьбы:

– О, Аполлон, позвольте пойти за мной в поселение, и спросить об этом у самого народа.

И я согласился следовать за служителем, посчитав вопрос о некоем хранилище исключительным. Хотя после возведения верхнего города – Акрополя, «богам» предписывалось сокращать встречи с хиронцами за его пределами.

Выйдя из храма вместе с Гу, мы оказались на предгорной возвышенности. У Олимпа имелось множество скалистых и холмистых подступов, и потому храмы Акрополя были рассредоточены по ним. Недалеко от Акрополя, восточнее и чуть выше виднелись пещеры хиронских жрецов. Мы с Гу стали спускаться по узкой предгорной тропе на равнину, где расположилось обширное хиронское поселение. Справа от меня находился холм с храмом трёх лун и храмом Геры. Слева зеленели холмы со святилищами Посейдона и Ареса. На самом же высоком предгорье возвышалось большое святилище Зевса, а за ним в тени, буквально вытесанный в горе – храм Аида.

Миновав узкую скалистую тропу, мы пробирались пологим спуском, покрытым редкой растительностью. Тут и там журчали ручьи и небольшие речушки, через которые Гу легко перемахивал на своих крыльях. Для «богов» же, как для представителей бескрылого человечества, мезалийские инженеры выстроили мосты, у одного из которых на пути в поселение аборигенов нам повстречалось двое хиронских жрецов, направлявшихся в сторону пещер.

И вот впереди развернулась большая река, за которой копошились крохотные крылатые люди, и всюду зеленели маленькими почками на плоской и бесконечной ветке земли их причудливые жилища. Через реку тянулся широкий, почти прозрачный мост, для видимости подсвеченный белыми матовыми тонами, созданный из силового поля наподобие купола олимпийской базы.

Служитель моего храма, Гу, летел рядом, не решаясь ступать на прозрачный мост. А я по твёрдой поверхности силового поля шёл через широкую реку к поселению хиронцев. Маленькие почки домов и люди становились всё больше по мере приближения к ним. Когда же я добрался примерно до середины реки, то, жители хиронской деревни заметили нас с Гу.

Ах, да совсем забыл сказать, что для большего сходства с богом солнца, моё и без того серебрящееся на солнце тело, облегал специальный светящийся костюм, озаряющий всё вокруг мягким золотистым светом. Так что я чувствовал себя прямо-таки супер героем из детских комиксов. Ну а для жителей, к которым вёл меня Гу, имя моё сегодня было отчего-то самым нашумевшим.

Завидя моё сияние, хиронцы как по мановению волшебной палочки, скопом высыпали на берег. Вышли из жилищ, отложили занятия, и столпились у самой реки, наблюдая, как я иду к ним. Но немое лицезрение продолжалось недолго. Вскоре какая-то группа хиронцев отделилась от остальных, и полетела ко мне навстречу, а большинство оставшихся на берегу принялись подпрыгивать, ритуально взмахивая крыльями и выкрикивая непонятные торжественные возгласы. Пожалуй, впервые меня в поселении хиронцев встречали с такими почестями, достойными какого-нибудь мифического героя, или бога. А я, естественно, был смущён данным ажиотажем и многочисленными прославлениями, но медленно и с настороженностью продолжил идти навстречу поселенцам.

Группа встречающих хиронцев остановилась на мосту в паре метров от меня, и поклонилась. У каждого в руке было по ветке с тлеющими листьями, источающими приятный аромат. Жрецы как из кадил, обдали меня дымом этих ветвей, и жестами поманили за собой в поселение. Хиронцы на берегу уже не голосили, и не прыгали, а молча ждали. И дальнейшая дорога по мосту прошла без разговоров, я даже не стал спрашивать Гу, что значат все эти церемонии.

Когда я сошёл с моста на берег, жители поселения по команде жрецов стали расступаться передо мной, образуя живой коридор в направлении ближайших мегалитов. Как уже отмечал, неподалеку от каждого хиронского селения имелись такие культовые сооружения, вот и рядом с деревней у Олимпа, было своё место религиозного поклонения, которое находилось в километре справа от моста. Жрецы шли впереди, показывая путь вдоль берега. Слева от меня стояли яйце-подобные хижины аборигенов, сплошь покрытые длинными зелёными листьями, а справа текла река, за ней вдали белели храмы Акрополя, и в небесный свод упиралась высокая гора.

Живой коридор из хиронцев скоро закончился, и когда наша небольшая группа приблизилась к мегалитам, то я остался в окружении одних только жрецов. Позади кучковались хижины, однако их обитателей не было видно, скорей всего они спрятались внутри домов, или упорхали по своим делам.

Вдруг, словно из неоткуда появившись, предо мной предстал жрец с тем самым чёрным каменным конусом, при помощи которого они совершали обряды. Жрец держал этот довольно большой по размерам камень в своих руках, и ничуть при этом не утруждался. Вполне возможно, что конус был полым, или каким-нибудь низкоплотным. Так близко с этим предметом ещё не сталкивался, и теперь меня взяло сомнение, что он сделан из гранита, и вообще из какого-либо камня, скорее из очень необычного, не встречающегося в природе в естественном состоянии материала.

Держа конус в руках, жрец несколько раз поднял его к солнцу, выкрикнув что-то на своём «тарабарском». Как минимум Гу, который по-прежнему был рядом, мог в этот момент оказать для меня услугу, переведя всё, что говорит этот обрадованный непонятно чему хиронец. Жрец закончил возносить хвалу небесам, и обратился ко мне, конус при этом отдал другому жрецу. Как только «тарабарская» речь полилась в мой адрес, я тут же призвал на помощь Гу. При этом мне невольно хотелось улыбаться в ответ говорящему жрецу, ведь настроение его казалось отнюдь не агрессивным, и всё что он произносил, уже на интуитивном уровне мне нравилось, словно, закончив возносить хвалу небесам, жрец продолжил воздавать её мне, только в менее громкой форме. Создавалось впечатление, будто хиронец благодарен мне за само своё существование, ведь он едва сдерживался, чтобы не обнять и не расцеловать меня, как своего спасителя. Мне лишь оставалось смущённо улыбаться в ответ, вернее смущённо про себя, а так я внимал похвалам с видом, словно их действительно достоин.

Как только жрец мегалитов (назовём его так для разнообразия) закончил очень длинное хвалебное предложение, Гу попытался перевести всё сказанное в ёмкой и не менее содержательной форме. В принципе ему это удалось, поскольку я стал понимать в общих чертах смысл происходящего.

Как выяснилось, хиронцы были мне благодарны за то, что якобы в дни, когда я не предвещаю восход солнца в храме Аполлона, а такие дни и в самом деле случаются, для меня они оказываются выходными. То для хиронцев с весьма богатым воображением, в такие дни я будто бы освещаю, или точнее сказать посещаю мир духов, и создаю в тамошнем метафизическом хранилище различные магические артефакты.

Вот уж правда, подумал я, «чёрт кроется в мелочах», а ведь никто из наших и предположить не мог, что такая мелочь, как выходной день, может навести столько шума. Другими словами, хиронцы явились большими фантазёрами, поскольку смогли на пустом месте придумать шутку и сами же над ней посмеяться. А может быть, данный ход событий и эта новая странная идея кому-то выгодны? Во всяком случае, инцидент с моим «приближением» к мегалитам не остался не замеченным начальством. Свидетелем моего торжественного приёма оказался сам Зевс, хотя по дороге к священным камням я его не видел. А он, получается, всё время скрывался за рядами окраинных хижин, ближайших к месту поклонения, и сейчас решил показаться из-за укрытия.

Он направился прямиком ко мне. Для поражения впечатления хиронцев, Зевс был в дредноуте. В таком специальном роботизированном костюме, как какая-нибудь кабина автомобиля, человек в ней размещался вертикально, и управлял изнутри всеми движениями и процессами этого большого и мощного робота-дредноута. А ещё голос Зевса при помощи преобразователей и динамиков костюма звучал очень впечатляюще: повелительно и властно. Было трудно не прислушаться к тому, о чём вещал этот бог-воплоти. И даже хиронцы, которые не понимали на псевдо-древнегреческом, преклонялись и трепетали при звуках этого величественного голоса.

Завидя Зевса, все жрецы и главный из них, ещё минуту назад самозабвенно восхвалявшие меня, внезапно стали разлетаться по разным сторонам, в том числе покинул меня и Гу. И когда Зевс подошёл ко мне, то вокруг нас с ним в пределах видимости не осталось ни одной живой души. Только слева, где рисовались хижины хиронского поселения, то и дело мелькали чьи-нибудь крылья.

Подойдя ко мне на расстояние вытянутой руки, Зевс выглядел внушительно. В своём супер-оснащённом дредноуте он был раза в два выше и крупнее меня. Тогда как моё тело облегал только серебристый костюм, со скрытыми в ткани разноплановыми миниатюрными гаджетами. Вблизи голос Зевса звучал ещё более величественно, и, несмотря на то, что вокруг нас не было ни одного хиронца, босс всё равно оставил включенным свой звуковой преобразователь.

– Галлий, объясни мне, что здесь сейчас произошло? – Речь его, как и подобает положению начальника, звучала властно, но даже через все наложения звукомодуляторов, мне в его голосе слышались ноты неподдельного любопытства.

– Если честно, босс, я тоже ошарашен их нынешним поведениям. Всё что понял из лепетаний жреца и перевода моего служителя – это то, что они приняли меня за создателя тех самых чёрных конусов, которые хиронцы используют в молитвенных ритуалах. Но опять же, возможно, я упустил из внимания какой-нибудь нюанс. Если вы…

– Погоди, то есть они связали тебя со своей религией, и с этими неуловимыми конусами, которые безуспешно пытаются найти наши исследователи?

– Скорей всего так оно и есть – ответил я Зевсу с искренним недоумением.

– Ну а как-нибудь они обосновали свой вывод?

– Дело в том, что мне самому показалось странным и малоподходящим то обстоятельство, которое побудило их на такое убеждение. Гу, служитель моего храма, сообщил, что их жрецы, а теперь уже и всё поселение считает так: дескать, когда я не появляюсь в своём храме в Акрополе, то посещаю мир их духов, и создаю там артефакты, в частности чёрные конусы, которые затем каким-то образом попадают в руки их жрецов.

– Действительно странное объяснение для такого громкого самообмана… – с подозрением посмотрел на меня Зевс. Но я, прервав его размышления, решил договорить свою предыдущую мысль:

– Я вот что хотел предложить, если вы позволите, я бы мог подробнее расспросить обо всём своего храмовника Гу?

– Да, пожалуй, это будет весьма кстати… Но тебе следует сегодня явиться на Совет – видимо придётся тебя посвятить в наши вопросы, касающиеся этих хиронских ритуалов. Поэтому жди вскоре уведомление и пропуск на Совет.

Зевс больше не стал расспрашивать меня о «торжественном» инциденте, скорей всего, настоящий допрос предстоял позже на Совете. Включив антигравитационные двигатели на своём дредноуте, босс полетел прямиком на Олимп. Я же решил разыскать своего храмовника в поселении – странно, но до сих пор я даже не задавался вопросом: в случае чего, где мне его искать. Вышло так, что в один прекрасный день, когда Акрополь у подножия Олимпа был достроен, и в нём все назначенные боги заняли свои храмы, то Зевс с Посейдоном подвели ко мне Гу, и сообщили, что он отныне мой храмовник. Конечно же, начальство прежде поработало с мозгом Гу, специальным устройством записав в подкорку к нему нашу стандартную систему понятий и визуальных образов, основываясь на которых Гу уже мог обучаться созданному для общения с хиронцами псевдо-древнегреческому языку, и нужно отдать ему должное – он осваивал язык довольно быстро.