Текст книги "Закулисье российской истории. Завещание Ельцина и другие смутные события нашей страны"

Почему возвращается диссидентство

[32]32
  По материалам передачи от 25 октября 2009 года.
  В обсуждении приняли участие Валерия Новодворская, правозащитник, журналист и историк, Глеб Павловский, президент Фонда эффективной политики, политолог, и Александр Подрабинек, журналист и правозащитник.


[Закрыть]

Вопрос: что такое диссидент и кто сейчас является диссидентом?

Мнение по этому вопросу Валерии Новодворской, правозащитника, журналиста и историка:

Я – классический диссидент, причем с 1968 года я статус не меняю. Что такое диссидент? Это враг власти, плохой или нелегитимной, или такой, как наша, и плохой и нелегитимной одновременно. Диссидент не может сотрудничать с этой властью даже для спасения жизни других людей. Никакие причины, никакие мотивы, никакие побуждения не могут снять этот запрет «несотрудничества».

При этом диссидент на определенной стадии развития диктатуры, развития автократии уже не может работать политиком – даже оппозиционным. То есть он не может участвовать в структурах, институтах, выборных органах режима, потому что это тоже означает сотрудничество. Бывают диссиденты двух сортов: просто диссидент и диссидент-прогрессор. Диссидент-прогрессор – это тот диссидент, который преимущественно апеллирует к народу, пытается его просветить, собрать под святое знамя. Например, Хельсинкская группа господина Орлова этим не занималась когда-то – может быть, у него времени не хватило. А вот я – классический диссидент-прогрессор, а это уже близко к сопротивлению.

Довольно редко диссидентское движение смешивалось с сопротивлением по одной простой причине. Я на этом сильно прокалывалась, и меня многие классические диссиденты за это осудили, и, наверное, правильно сделали: если ты подписываешь какие-то документы, если ты официально известен властям как диссидент, то за тобой идет «наружка». Если ты одновременно пытаешься участвовать в движении сопротивления, то есть, скажем, листовки распространяешь, то садишься не только ты, но и все люди, которые с тобой связаны, – потому что просто за тобой идут, и невозможно их переиграть, хотя я и пыталась. Движение сопротивления очень сложно сочетается с диссидентством.

Мнение по этому вопросу Глеба Павловского, президента Фонда эффективной политики, политолога:

Есть русское хорошее слово – «инакомыслящий». Диссиденты появились в религиозном контексте, религиозные инакомыслящие – первоначально. Вообще-то говоря, в России и в СССР до появления слова «диссидент» уже было слово «инакомыслящий», и оно, по-моему, не нуждается в замене. Инакомыслие – это то, что иногда требует идти достаточно далеко в противостоянии, потому что при попытке помешать мне мыслить, как я нахожу нужным, я вхожу в режим жесткого противостояния. Но к режиму оно на самом деле бывает ортогонально. Приведу пример такого известного человека, как Варлам Шаламов. Есть очень известный его рассказ, где он и вертухаи стоят перед найденной человечиной, – застукали людоеда. И он говорит, что он впервые почувствовал себя по одну сторону с теми, кто его сторожит. Естественно, для этого надо оказаться перед лицом людоеда или Гитлера. Думаю, что в этом смысле диссидентом был, например, в 1999 году Путин, перед лицом Басаева, а сегодня, поскольку нет таких жестких противостояний, то инакомыслие это более безопасно. Но я себя сегодня не могу называть «инакомыслящим». Я не диссидент, я был диссидентом.

Мнение по этому вопросу Александра Подрабинека, правозащитника и журналиста:

Я перефразирую Бродского и скажу, что если Путин – диссидент, то я – кагэбэшник. Потому что, с моей точки зрения, это совершенно немыслимо: «Путин-диссидент». А если говорить серьезно, то я себе представляю, что диссидент – это инакомыслящий, активно действующий во времена тоталитаризма, которому реально угрожают репрессии по политическим мотивам. И если эту дефиницию применять к сегодняшнему положению дел, то я не диссидент. Я – журналист, который пишет немножко не в струю. Конечно, появляется какое-то дежавю диссидентское – то слежка, то травля, которая была очень похожа на то, что было в советских газетах, но я бы не сказал, что наступили диссидентские времена. Мы, во-первых, еще достаточно свободно говорим. Кто хочет говорить, говорит. И мы за это не очень сильно рискуем. Все-таки широких политических репрессий, которые были в советские годы или во времена социализма, у нас нет. Поэтому я себя сегодня диссидентом не ощущаю.

Возможно, диссиденты – это не оппозиционеры.

В том смысле, что системная оппозиция избирается так или иначе во всякие органы власти – в Федеральное Собрание, в региональные парламенты.

Но если говорить об оппозиции несистемной? Например, «Солидарность», «лимоновцы» – они диссиденты?

Мнение по этому вопросу Валерии Новодворской:

Здесь нам придется провести маленькую классификацию – такую же, как Егор Гайдар проводил относительно революций. Революция – это не просто конец света, когда меняются все институты, меняется власть. Это такая процедура, которая убирает, пусть пыльно и шумно, но препятствия на пути прогресса. Доктрина «лимоновцев» ни в коей мере не рассчитана на то, чтобы убирать препятствия на пути к прогрессу. Она рассчитана на четкий регресс: на то, чтобы убрать все препятствия на пути регресса. Поэтому крайне левые вообще не входят в это определение. Диссидент – так, как это выработалось в советское время, – это сторонник либеральных ценностей, это сторонник смягчения режима, сторонник всяческих свобод, сторонник рыночной экономики. Вот пусть это так и остается. Когда я проводила свои избирательные кампании, мне были абсолютно безразличны потребности народа и его запросы. Я знаю, что народ прежде всего нуждается в свободе, в том, чтобы нормально выстроить власть. А унитазы, зеленые насаждения – это уже потом. Но результаты, естественно, были такие, что я никуда не попала. Но я и не рассчитывала никуда попасть. Я могу сказать, что из всех депутатов Госдумы, которых я знаю, на определение классического диссидента подходит только один – Константин Боровой. Ковалев Сергей Адамович – это очень сложная политическая конструкция. Он мог быть и хорошим правозащитником, и хорошим оппозиционером, и хорошим диссидентом. То есть он умел и то, и другое, и третье. Но надо отдать ему должное: он вовремя понял, какие наступили времена. Это означает, что наши враги стали умнее. Они прекрасно просчитывают рейтинги, они знают, что народ за нами не идет. Зачем нас тащить в Лефортово? Когда понадобится, они просто застрелят, как это было с Сергеем Юшенковым, с Анной Политковской, – сейчас другая мера пресечения. Мы просто на это еще не наработали – на такой вариант. А что касается реальных политиков, они вынуждены иногда скрывать свои лучшие мысли и побуждения, дабы не потерять преференции электората. Это ужасно.

Итак, многие советские диссиденты были либерально настроены. Но после того, что произошло в 1991 году, вдруг обнаружилось, что советские диссиденты – это достаточно политически и идейно разнородные люди. Ведь были, например, совершенно не либеральные украинские и грузинские националисты. Но при этом диссиденты в большинстве своем не считали себя политиками. Они защищали свои права на инакомыслие, защищали интеллектуальную, культурную сложность общества. Но это не были защитники той или иной политической платформы.

Кстати, покойный Александр Гинзбург никогда не называл себя диссидентом – он говорил, что был журналистом. Он действовал строго в рамках советской конституции – был же и такой подход. И далеко не все диссиденты были либералами. Были почвенники, славянофилы, были большие дискуссии, и до чего только не доходило иногда на этих дискуссиях. Не все были и западниками. Диссидентов объединяло то, что они мыслили иначе, чем предписывал официоз, и они рисковали за свою деятельность поплатиться свободой.

И сейчас рискуют. Например, вся мировая пресса сейчас пишет о том, как представители прокремлевского движения «Наши» преследуют Александра Подрабинека. Куча исков, прокуратура, допросы…

В 1977–1978 гг. его приглашали, уговаривали уехать из страны, давали время на то, чтобы он уехал.

И только потом, когда он отказался, его отправили в ссылку. А сейчас людей просто убивают. Последняя история: ингушский правозащитник Макшарип Аушев погиб 25 октября 2009 года. Это реальная история сегодняшнего дня. Получается, суть не изменилась, а методы стали еще страшнее, чем советские, – потому что тогда не убивали.

С другой стороны, сейчас вроде бы существует в определенной степени свобода слова, в определенной степени свобода политической деятельности. Сейчас существуют демократические институции, которых не было при СССР и быть не могло. А что касается убийств, то и тогда тоже убивали. Многие погибли в лагерях и в тюрьмах. 22 июня 1980 года был принудительно выслан из СССР Владимир Борисов, а на следующий день в автомобильной катастрофе погибла его супруга Ирина Каплун. Многие тогда сочли, что эта автокатастрофа была подстроена КГБ. За границей тоже убивали.

У чекистов методы остаются всегда теми же самыми. Иногда они ведут себя мягче, иногда жестче – это зависит от ситуации, от политической ситуации, от того, что им в голову придет. Но в целом технология давления та же самая. Хотя отчасти режим стал несравненно мягче и несравненно свободнее, чем это было в советское время.

Но при этом еще совсем недавно существовали выборы губернаторов, существовал кандидат «против всех», была кое-какая свободная региональная пресса. Все это методически теперь уничтожается. Это говорит о том, что политический вектор сейчас – это вектор Советского Союза. Мы возвращаемся в прошлое.

А раз так, то должно возрождаться и диссидентство. Что для этого нужно? Что, режим должен быть более жестким? Каковы вообще условия, необходимые и достаточные для того, чтобы то инакомыслие, которое существует, переходило бы в полноценное диссидентство?

Мнение по этому вопросу Глеба Павловского:

Думаю, что этой чертой является морально-ощутимая степень угрозы, угрозы базовым ценностям, угрозы этой самой человеческой сложности, сложности личности.

В диссидентстве было огромное разнообразие в позициях, но при этом с готовностью одни защищали других, ничуть не солидаризируясь с их позициями. Защищали вот эту самую сложность. Базовые ценности? Например, невозможно себе представить в советском самиздате нападок на ветеранов войны. Вы их просто там не найдете. Это было исключено. Люди, которые избавили мир от гестапо, были вне критики в принципе. Хотя тогда многие из них были вполне активны политически и реально работали в репрессивных органах. Вот это очень важно – диссидентство защищало сложность советского общества. Прочь все разногласия, если есть угроза России. Ради России мы были готовы отложить любые разногласия – когда надо спасать страну. И когда снова возникает угроза такой черты, снова инакомыслие переходит в диссидентство.

Мнение по этому вопросу Александра Подрабинека:

Условия для возникновения диссидентства сложатся тогда, когда власть перейдет к систематическим репрессиям против тех, кто думает и говорит иначе, чем предписано официозом. К систематическим. Когда заработает репрессивная машина. А сегодня – это не машина, это отдельные случаи, политическое безобразие. Диссиденты появятся тогда, когда общественно значимое количество людей осознает себя диссидентами. Не просто один, два или три диссидента, а когда это станет общественно значимым явлением. Вот тогда это будет означать, что диссидентское движение возобновилось и мы опять в СССР.

Мнение по этому вопросу Валерии Новодворской:

Мы живем в 2009 году. Сегодня диссидент по определению должен быть антисоветчиком, потому что путаться в трех соснах «социализма с человеческим лицом» было возможно при Дубчеке, но не сегодня. Хорошенького понемножку – сегодня такая путаница уже невозможна, сегодня мы все антисоветчики. И чтобы было совсем просто, черта легла между нами и властью 11 декабря 1994 года, когда танки перешли границу Чечни. Потом Ельцин ее спрятал – наступил Хасавюрт. Но сейчас у нас этих черт уже много: раскулачивание бизнеса, дело Ходорковского, свобода СМИ. Оставили одну радиостанцию, один журнал «Нью Таймс», одну газету – «Новую». Как пишет наш любимый Сорокин: чтобы в глазах не мелькало – всего по одному. Дикая жестокость власти – вернулись политические убийства. Еще одна черта – грузинская война, возвращение советского колониализма, возвращение агрессивной советской политики, попытка воссоздания СССР. А еще ресталинизация. Эти черты лежат повсюду. Почему их не замечают? Потому что это совершенно иная жизнь и иной статус. А у нас люди до последней возможности цепляются за некий «статус-кво», за возможность сидеть в Общественной палате, за возможность получать деньги. Это личный выбор каждого.

Важный вопрос: а как должны строиться отношения власти с диссидентами? Понятно, что демократическая культура требует всех видов общения – диалога, сотрудничества. Не бывает инакомыслия, полностью изолированного от диалога с властью. И любая власть вынуждена, даже если она сама уклоняется от диалога, разговаривать с инакомыслящими.

Слушателям «Эха Москвы» был задан вопрос: «Что в интересах власти – преследовать диссидентов или вести с ними диалог?» В результате за то, что власть должна в своих же интересах власти вести диалог с диссидентами, проголосовало 58,5 % ответивших, а 41,5 % посчитали, что в интересах власти преследовать диссидентов.

Мнение по этому вопросу Валерии Новодворской:

Власть стала очень умной, и что такое этот диалог? Это рыбная ловля. Власть забрасывает ряд удочек с наживкой, и червяка этого очень многие люди, которые могут считаться вполне порядочными, заглатывают.

А власть получает ситуацию в стране, при которой с ней сотрудничают и ведут диалог порядочные люди. Значит, эта власть не конченая (сигнал на Запад), значит, с этой властью можно найти общий язык (сигнал народу). Хотя единственное, что нужно было бы делать, – это оставить эту власть в жесткой изоляции. К сожалению, это уже не 1991 год, чтобы вести народ к полному отказу от этой власти. И все ловятся. Всех ловят и получают свое. А на самом деле это так же нелепо, как если бы партизаны стали договариваться с местным отделением гестапо, при этом продолжая устраивать свои акции. Это в голове не укладывается.

Итак, в интересах сегодняшней власти преследовать и даже уничтожать диссидентов, и в эту сторону и развивается вся ситуация. Гораздо интереснее другой вопрос – надо ли диссидентам сотрудничать с властью? Раньше люди умирали в тюрьмах, но не шли на компромиссы с совестью. Но что следует делать сегодняшним диссидентам? А завтрашним?

Мнение по этому вопросу Александра Подрабинека:

Я считаю, что неправильно прогибаться перед ними, перед властью нельзя прогибаться ни в коем случае. Кроме того, что это неприлично, это еще и смертельно опасно. Потому что ты теряешь не только личность, ты можешь потерять и жизнь на этом. Диссидентство – это нравственная позиция. Но сегодня в России еще есть какое-то подобие политической деятельности, и сегодня еще не наступили диссидентские времена. Когда диссидентские времена наступят, тогда не останется ничего другого, как быть честным перед самим собой.

Мнение по этому вопросу Глеба Павловского:

Инакомыслие в СССР точно хотело изменить социальную атмосферу. Оно не занималось очисткой собственной совести, люди просто бы обиделись, если бы услышали тогда это. Они боролись за перемены, за реальные перемены, так что не надо здесь лицемерия – мы боролись за реальные перемены, мы просто считали, что они возможны неполитическим путем, и это было ошибкой. Это было ошибкой, в отличие от стран Восточной Европы, где уровень политического участия диссидентов был значительно выше нашего.

Чиновники и коррупция: победа будет за ними?

[33]33
  По материалам передачи от 6 декабря 2009 года.
  В обсуждении приняли участие политик Борис Немцов и председатель Национального антикоррупционного комитета (НАК) Кирилл Кабанов.


[Закрыть]

Всем известно, что ситуация с коррупцией в России складывается катастрофическая. При этом Борис Немцов, известный российский политик, недавно был осужден одним из московских судов за клевету в адрес семьи Лужкова-Батуриной. «Клевета» с его стороны заключалась в разоблачении ряда явно коррупционных сделок Лужкова и его семьи.

Мнение по этому вопросу Бориса Немцова, политика, члена Бюро федерального политсовета Объединенного демократического движения «Солидарность», сопредседателя партии народной свободы «За Россию без произвола и коррупции»:

В Москве есть легендарный монумент «Рабочий и колхозница». Это фантастический памятник, который был создан еще в 30-е годы Мухиной и демонстрировался в Париже. Все это хорошо, но памятник за 70 лет обветшал, его надо было ремонтировать, приводить в божеский вид, и тогда Лужков и тендерный комитет Москвы год назад, а именно в новогодний вечер 31 декабря, объявили тендер на реконструкцию. Тендер был удивительным образом в ночь перед Новым годом объявлен, и выяснилось, что стартовая цена на реконструкцию была астрономической – 2 миллиарда 400 млн рублей. Участницей этого тендера, как вы догадываетесь, стала жена Лужкова Елена Батурина. Абсолютно, видимо, по чистой случайности. Она в январе 2009 года подала заявку через свою компанию, которая называется «Стратегия» («Стратегия» входит в империю «Интеко», а это ее главный бизнес). И вы удивитесь – будучи единственной участницей, она выиграла этот конкурс!

Первое беспредельное хамство состоит в том, что она выиграла этот конкурс, но контракт вскоре был увеличен на 500 миллионов рублей – до 2 миллиардов 900 млн рублей. Практически это сто миллионов долларов, чтобы люди могли представить масштаб. Но вообще, когда тендер объявляется, цена должна понижаться. А тут беспрецедентный случай – она вдруг повысилась аж на 500 миллионов. Да за такие деньги памятник можно было бы из золота отлить. На эти деньги можно было бы построить сто тысяч квадратных метров жилья для москвичей. На этих ста тысячах квадратных метров можно было расселить, поселить и улучшить жилищные условия для полутора-двух тысяч семей москвичей. Можно было к Новому году всем пенсионерам Москвы выдать новогодний подарок в размере 1200 рублей на каждого пенсионера. Но Лужков через тендерный комитет отдал сто миллионов долларов на реконструкцию этого памятника своей жене Батуриной.

Другой пример: памятник Царю Освободителю рядом с храмом Христа Спасителя. Его сделал скульптор Рукавишников. Он отлит из бронзы, на частные деньги наших предпринимателей. Эта бронзовая скульптура обошлась в один миллион долларов. Подготовительные работы, инженерная инфраструктура и т. д. – тоже в один миллион. Таким образом, замечательный памятник Царю Освободителю установлен за сумму два миллиона долларов. А в случае с «Рабочим и колхозницей» только реконструкция – сто миллионов долларов. Это пример абсолютного беспредела, грубейшего нарушения ряда важнейших федеральных законов.

Но главное нарушение не это. Главное – нарушение закона о госслужбе. Ведь очевиден лобовой конфликт интересов, когда муж Батуриной по фамилии Лужков создает тендерный комитет, и при этом стоимость работ завышена раз в пятьдесят как минимум.

Еще один пример: В. В. Путин подписал постановление о сносе Центрального дома художников на Крымском валу. Это вообще скандальная история. Интеллигенция, москвичи, художники – все возмущались попытками Лужкова снести ЦДХ, и долгие годы шла эта битва, и вдруг Путин, видимо, порадовавшись за итоги выборов в Москве, тихо подписывает постановление о его сносе.

На место ЦДХ должны были построить какое-то феноменальное здание, и все опять делалось под Елену Батурину. Собственно, почему московский народ этим так возмущался? Опять наглым образом было проигнорировано мнение образованных людей, интеллигенции. И опять под Новый год все происходило, когда уже ближе к праздникам, когда народу уже не до этого.

Или, например, пожар в клубе «Хромая лошадь» в Перми (кстати, подобные истории у нас происходят раз в год) с большим количеством жертв. Что, туда не заглядывали инспектора пожарной охраны? Заглядывали. Как им закрывали глаза? Понятно, деньгами. Это называется «низовая коррупция»: покупаются инспектора, которые не выносят никаких решений. А цена этого – сто человеческих жизней. Это точно такая же история, как была с двумя самолетами, где террористки-смертницы прошли на борт за полторы тысячи рублей. Результат: двести с лишним человеческих жизней.

Господин Шойгу говорит исключительно об ответственности бизнеса, что нужно ужесточать ответственность, нужно сажать, возвращать те контрольные полномочия, которые отобрали в рамках либерализации законодательства. Но почему-то никто не говорит о том, что по крайней мере равную ответственность должны нести контролирующие органы, которые на все закрывали глаза в течение многих лет.

То же самое – авария на Саяно-Шушенской ГЭС. На сегодняшний день там нет ни одного арестованного, и при этом выявлены факты, что деньги там списывались на ремонт гигантские – многомиллионные, многомиллиардные. Списывались и расхищались.

Мнение по этому вопросу Бориса Немцова:

Я работал губернатором, правда, это было давно. И в правительстве работал. Я более или менее понимаю, как это все устроено. Дело в том, что нынешняя власть опирается не на общество, а на бюрократию. Очевидно, что ответственность за подобные вещи несет МЧС, лично Шойгу, несут, естественно, представители МЧС по Пермскому краю и пожарники, которые входят в эту систему. Очевидно, что это коррупционное ведомство. Очевидно, что для того чтобы получить разрешение на открытие клуба, ресторана, бара, чего угодно, – известны прейскуранты, «черные» прайс-листы. Они хорошо известны повсеместно – и в Москве, и в Перми, и где угодно. Очевидно, что хозяева, чтобы только к ним пожарники не приходили, готовы заплатить эти деньги. Я считаю, что это особенность нынешнего режима: он всегда будет искать крайних и всегда будет защищать чиновников, которые являются основой строя. Второй момент: общество абсолютно отстранено от решения этой проблемы, поскольку никакой общественной дискуссии на эту тему быть не может.

А еще в России горели дома престарелых. Они горели на Кубани, в Ставрополе, в Республике Коми. И что? Хоть один работник МЧС за этот системный кошмар был наказан? Конечно нет. Они же «непотопляемые».

На Саяно-Шушенской ГЭС 75 человек погибло, но ничего не понятно ни с уголовным делом, ни с привлечением виновных к ответственности. А парламентская комиссия вообще рассматривала вопрос в закрытом режиме – даже не пустили общественность, чтобы люди не знали, что они там рассматривали. Сейчас по Перми – четыре арестованных. Понятно, что они виноваты, – безусловно. Но семь лет эксплуатации ночного клуба, где применялись горючие токсичные пластики, – это полный беспредел. И все это – под надзором МЧС и пожарных.

За последние годы в России создана фантастическая питательная среда для коррупции, а итогом этого стала массовая гибель людей. Коррупция – это не то, что из бюджета воруют деньги или дают взятки. Нет. Коррупция стала опасна для жизни в России. И это очень важный вывод.

Питательной средой для коррупции является крайняя закрытость, замкнутость власти – и это заслуга лично В. В. Путина.

Второе – отсутствие политической конкуренции, когда ни один из серьезных случаев не может быть по-настоящему расследован.

Третье: цензура в СМИ. И естественно – полная профанация выборов, а точнее, уничтожение самого института выборов. Кроме того, продажность судов, подчиненность их исполнительной власти. В судах сейчас правды не найти. Таким образом, приходится признать, что смерть людей связана непосредственно с тем, что насквозь гнилая коррумпированная власть будет защищать себя, выгораживая своих чиновников до последнего. И пока эта конкретная «элита» будет при власти, общество коррупцию победить не сможет.

Мнение по этому вопросу Кирилла Кабанова, председателя Национального антикоррупционного комитета:

Коррупция – самый доходный рынок в России. Это 300 миллиардов долларов в год. Это рынок, который на почве отсутствия идеологии госслужбы, реальной идеологии, поглотил все. Спускается план, и его нужно исполнять – хороший он или плохой. Но исполнять его некому. Общество отодвинуто, общество есть «никто», а те с удостоверениями не будут этот план исполнять, поскольку они зарабатывают 300 миллиардов долларов в год.

Примерно год назад президент Медведев объявил непримиримую борьбу с коррупцией. И что? Кто в России реально заинтересован в борьбе с коррупцией?

И есть ли результаты?

Мнение по этому вопросу Кирилла Кабанова:

В этом заинтересовано общество, гражданин. Гражданин хочет, чтобы государство исполняло свои основные функции – обеспечивало его безопасность, нормальное правосудие, социальные пакеты. Но это теоретически общество должно быть заинтересовано. Общество у нас наблюдает. В законе о противодействии коррупции есть очень много ссылок на общественный контроль. Люди начинают спрашивать – что такое общественный контроль? Так вот – есть форма парламентского контроля, есть форма контроля через СМИ. Но что сейчас происходит со СМИ? Есть прямые заявления о преступлениях, но все говорят, что нет юридического механизма, чтобы расследовать эти заявления. Дальше. Понимает ли Д. А. Медведев, что есть реальная угроза со стороны коррупции? Да, понимает. Понимает это и Путин. Перестала работать вертикаль. Потому что если раньше была лояльность, сейчас – коррумпированные корпорации внутри этой вертикали.

Межведомственные группы занимаются рейдерством, и что самое интересное – в эти группы обязательно входят силовики. То есть те самые люди, которые должны защищать закон. Но самое главное – есть доминанта одной службы – ФСБ. И эта доминанта простирается на все: на суды, прокуратуру, на любые кадровые назначения. В России любые назначения происходят теперь за деньги, причем цены растут. Скоро даже дворников будут назначать за деньги, потому что они сидят на зарплате. Кстати, так и назначают, по большому счету – они просто откаты дают за свои должности.

Слушателям «Эха Москвы» был задан вопрос: «Год назад президент Медведев объявил войну коррупции, но дало ли это какой-то результат?» Ответы на этот вопрос распределились следующим образом: 95 % проголосовавших считают, что коррупции за год стало больше, и лишь 5 % считают, что коррупции стало меньше.

Президент вводит правовые нормы по борьбе с коррупцией. Он ввел закон, ввел определение. Кстати, это определение расширил Верховный суд, ввел туда «кумовство», «протекционизм». И дальше что?

А дальше – за годы правления Путина-Медведева коррупция только росла, и народ это интуитивно чувствует. Есть такой индекс восприятия коррупции (CPI), составленный экспертами международной организации Transparency International. Он измеряет уровень коррупции в 180 странах мира, и Россия в этом списке находится на позорнейшем 146-м месте. Кстати, вместе с Украиной.

Был проведен опрос, который обнаружил, что 48 % компаний страны за последний год столкнулись с откатами и вымогательством. Это каждая вторая компания.

Россия находится среди самых отсталых африканских стран по этому показателю, рядом Нигер, Сьерра-Леоне, Зимбабве. И это позорище с каждым годом только усугубляется. Причина в том, что отстроена абсолютно коррупционная система, основанная на кастовости, несменяемости, кумовстве, закрытости, на отсутствии свободы СМИ, независимых судов и т. д.

Мнение по этому вопросу Бориса Немцова:

Что посеешь, то и пожнешь. Они сами создали эту систему. И если мы эту систему не демонтируем, то коррупция будет генерировать саму себя. Дальше: уже сложился путинский «Кодекс чести коррупционера», пять заповедей коррупционера при Путине стали доминантой жизни любого чиновника – мэра Москвы, губернатора Нижнего Новгорода и т. д. Какие пять заповедей? Первая: находясь при должности – обогащайся. Второе: будь лоялен начальству, а то снимут и возбудят уголовное дело. Третье: уничтожай прессу, потому что тебя могут разоблачить. Четвертое: уничтожай политических конкурентов, потому что можешь оказаться вне власти и сядешь.

И пятое: уничтожай бизнес-конкурентов, потому что иначе мало заработаешь. Эти заповеди нигде не опубликованы – я их сформулировал, но они действуют на 100 % по отношению к каждому чиновнику путинской коррумпированной вертикали. И здесь рецепта борьбы с коррупцией, в этой путинской гнилой системе, не существует, кроме одного: с ней надо распрощаться.

Но готова ли Россия платить за коррупцию не только кошельками, но и жизнями?

Мнение по этому вопросу Кирилла Кабанова:

Готова. Скажу так – действует простая формула: какой народ, такая и власть. Все замечательно. Вот был раунд переговоров в Дохе по антикоррупционной конвенции ООН, и Россия не ратифицировала 20-ю статью. Там дано определение незаконного обогащения. Смысл этой статьи простой: есть у тебя официальные доходы заявленные, а все, что свыше этих доходов, – это незаконное обогащение. То есть надо понимать: когда борются с коррупцией, должен быть результат. У нас этого результата нет. Мы как бы боремся, а пункт 20-й нам говорит, что мы непонятно с чем боремся.

Получается, Россия не взяла на себя обязательство бороться с незаконным обогащением чиновников.

А руководители страны говорят: еще не время. И что это означает? Что еще недостаточно наворовали?

Мнение по этому вопросу Кирилла Кабанова:

Нет, просто во вкус вошли. Воровать начали намного раньше, даже до 2000 года, но просто там была политическая конкуренция, поэтому могли посадить министра юстиции, могли привлечь к ответственности генпрокурора. Если говорить коротко, встреча в Дохе – это встреча стран, которые должны были разработать регламенты проверки. И тут наши чиновники, как всегда, попали пальцем в небо. Кстати, Америка тоже не ратифицировала Конвенцию ООН против коррупции. А европейские страны ее в основном приняли. Мы же приняли так называемый мягкий вариант. «Жесткий» – это полная открытость для общественности, а «мягкий» – проверка проводится по тем данным, которые мы предоставляем сами. Президент сказал, что он запросил, почему случилась такая история. Но дело в том, что это важное событие, а чиновники не информируют президента. Для него это была новость.

В Москве Борис Немцов столкнулся с тем, что суд защитил «честное имя» Лужкова и его супруги Елены Батуриной. Вернее, не совсем так. Действительно, довольно долго шло заседание Замоскворецкого суда, и Лужков требовал опровергнуть в докладе Немцова «Лужков. Итоги» шесть фрагментов. Так вот, московский суд по пяти требованиям Лужкова отказал. Кстати, по каким? Лужков требовал, чтобы был опровергнут тезис о том, что коррупция в Москве перестала быть проблемой, а стала системой. Судья отклонил требование Лужкова. Лужков требовал, чтобы был опровергнут тезис о том, что Лужков подписывал постановления в пользу своей жены Батуриной и предоставлял ей льготы в строительном бизнесе. Суд отклонил и это. Лужков требовал, чтобы был опровергнут тезис о том, что коммунальные тарифы растут стремительными темпами из-за коррупции и монополизации. Лужков требовал, чтобы был опровергнут тезис об ухудшении экологической ситуации в Москве. Но судья отклонил эти требования Лужкова. Суд признал, что Немцов должен из 45 страниц своего доклада, в котором огромное количество цифр и фактов о коррупции в Москве, опровергнуть всего два предложения. Первое предложение: «Для многих москвичей давно не секрет, что коррупцией пронизаны все уровни московской власти». Второе предложение: «Нам очевидно, что тлетворный для московских чиновников пример – Лужков и его жена».