Текст книги "Закулисье российской истории. Завещание Ельцина и другие смутные события нашей страны"

Наверное, сейчас нужна прорывная идея, но какая она может быть? Коррупция? Социальная защита? Или, если нет тренда, ничем народ не зацепить?

Невозможно заполонить все своими идеями, если на них нет спроса. Другое дело, что спрос на новые идеи в России постепенно появляется. Люди все-таки начинают искать ответы на волнующие их вопросы. На самом деле и власть нынешняя им постепенно надоедает. Это происходит с любой властью, а в условиях нарастающего социально-экономического кризиса эти тенденции только нарастают. И в таких условиях очень важно пытаться идти на контакт, ведь люди на самом деле слушают, когда к ним обращаются.

А может быть, тогда надо создавать оппозицию не вокруг идей, программ, а вокруг каких-то людей? Может быть, есть некая личность, которая своей харизмой, умом, интеллектом сможет сплотить вокруг себя разрозненную оппозицию?

Мнение по этому вопросу Ирины Хакамады:

Сейчас в России такой личности нет. Потому что личности рождаются в определенной среде, а этой среды нет. Нет ни СМИ, ни возможности регистрировать свои партии, очень трусливый бизнес… Это вам не Украина, потому что страна сырьевая, люди привыкли лежать под большим прессом монополий, боятся всего. Режим стоит на страхе – во всех нефтяных странах он всегда стоял на страхе. Но с другой стороны, они не могут возрастать, эти личности, потому что не произошла смена политической элиты.

А оппозиция – это тоже часть элиты, и там тоже не происходит смены поколений. Может быть, это связано со снобизмом и фанаберией лидеров? «Яблоко» же из-за этого начинает разваливаться. Яшин и так и эдак. Нет – секта. Как были секты, так и остались.

И вторая проблема, почему лидеры не рождаются в оппозиции, – потому что либералы и оппозиционеры внутри своих партий такие же вожди и диктаторы: у них есть аппарат, который им вылизывает все на свете. У них есть контрольный пакет акций, то есть имеются какие-то инвесторы, которые дают кому-то одному деньги, и он с этими деньгами давит всех на свете. И все перед ним лизоблюдствуют, потому что от него зависит – дадут денег на проект или не дадут. Все стало очень по-коммерчески. И самокритики у оппозиции тоже нет. Только критика других. Но надо критиковать себя, тогда сразу понравишься людям.

Мнение по этому вопросу Гарри Каспарова:

Что касается личностей, то 20 лет назад, если мы говорим про появление той оппозиции, и бизнеса-то никакого не было, и цензура была пожестче, и возможности собираться, организовываться – тоже были не самыми обещающими. Тем не менее была иная ситуация, которая позволяла сформировать как оппозиционные организации, так и оппозиционных лидеров. На самом деле в России только сейчас складывается оппозиция. Оппозиции в России не было. И еще раз – не про либеральную оппозицию мы говорим, а именно про оппозицию в целом. Нет никакой оппозиции. Что Зюганов, что Рогозин, что Жириновский – это все производные от одной кремлевской машины. Туда же входят Чубайс и иже с ними. Все это прошлое, это система, которая сложилась в начале 90-х годов, когда мы действительно упустили возможность построить открытое свободное общество с нормально функционирующей рыночной экономикой. Сейчас ситуация, на мой взгляд, меняется. Потому что режим, который сложился, он фактически уже прекратил свое существование. Потому что тандемократия – это переходный период к чему-то иному. И начинает появляться оппозиция. И слева, и у национал-патриотов что-то происходит. Вот этот политический бульон, в котором что-то появится, уже начинает вариться.

Так может быть, дело не столько в лидерах, сколько в том бульоне, который сейчас начинает вариться? Можно провести соответствующую аналогию с 1988–1989 гг. История, конечно, не повторяется. Но ясно, что режим сегодня гораздо жестче и может пойти на гораздо более резкие шаги, чем могли позволить себе Горбачев и ГКЧП в конце 80-х.

Если вспомнить конец 80-х – начало 90-х гг., все тогда сплотились вокруг Ельцина. Все-таки появилась фигура, которая консолидировала всю очень разношерстную оппозицию. Но почему ею стал именно Ельцин, ведь были же и Гавриил Попов, и Юрий Афанасьев, и Анатолий Собчак?

Тогда произошел раскол советской элиты. А это значит, что, даже не отдавая себе в этом отчет, в оппозиции произошла попытка поставить на власть, сотрудничать с властью – с «хорошей» частью власти.

А еще Ельцин стал лидером всей этой очень пестрой оппозиции потому, что он был в центре этого процесса. Потому что его поддерживали не только те, кто симпатизировал Попову, Собчаку, Афанасьеву, а и те, кто поддерживал Лужкова. А он был фигурой от наиболее продвинутой динамичной части номенклатуры, и она тоже хотела перемен.

Сейчас же идут споры: правильно ли сделал Никита Белых, что поехал губернатором в Киров? Правильно ли делает масса других очень порядочных и уважаемых людей, что работают в Институте современного развития, во главе которого стоит Медведев?

Есть и другая часть оппозиции, которую очень четко персонифицирует Гарри Кимович Каспаров, – это принципиальная жесткая оппозиция, неприятие режима, того, что он делает, это уличные акции протеста и т. д.

Может быть, обе стратегии в данной ситуации нужны и обе стратегии ведут к успеху?

Мнение по этому вопросу Ирины Хакамады:

Никита Белых может проводить рыночные идеи, может даже пытаться делать прозрачной власть, но все-таки он входит в единую вертикаль власти. Мария Гайдар продолжает работать на «Эхе Москвы» и претендует быть вице-губернатором. Если ее утвердят, придется вкалывать с утра до вечера.

И кстати, надо будет еще доказать, что умеешь управлять. Потому что политика на выборах – это одна история, а с утра до вечера бумажки, приказы, совещания, снижение налогов – все это очень сложно. Главное – дисциплина. Что же касается «Правого дела» – это все продолжение той же традиции: постсоветский вариант, не хотим быть маргиналами, не хотим на улицу, хотим договориться с властью.

Мнение по этому вопросу Гарри Каспарова:

Не настоящие они просто: Белых едет в Киров, Рогозин едет в НАТО – это же деморализует сторонников. Они договариваются с властью – вот и все. Это и есть сегодня наша самая большая проблема – надо восстановить доверие людей к оппозиции. Ведь они были уверены 20 лет назад, что Афанасьев и Собчак не будут договариваться. Это очень важно. И в Ельцина верили, что он не будет договариваться. Это очень важно – была вера. Люди должны верить в лидера, в то, что их не продадут за какие-то коврижки, за какие-то временные свои собственные выгоды. То, что делают сейчас, это на самом деле продолжение той же самой линии на получение собственных тактических выгод. А все потенциальные избиратели и сторонники должны понимать, что оппозиция борется за реальные перемены, что у оппозиции есть какой-то план, а главное – что это не для того, чтобы как-то на ближайшем повороте договориться с Кремлем и что-то для себя лично выжать.

Но по факту, можно ли сейчас взвесить, какая стратегия приносит больше пользы с точки зрения модернизации страны – стратегия Белых или стратегия Каспарова? Что более эффективно?

Или вопрос стоит однозначно: продолжение курса на договоренность с властью, на попытку инкорпорироваться в вертикаль власти, наносит ущерб делу оппозиции? Ведь люди видят все и считают, что это все «понарошку», все для того, чтобы самому договориться с властью.

Кстати, о людях. О народе. Все говорят о верхах, о расколе элиты, о лидерах, а народ-то почему безмолвствует?

У среднего класса все понятно: у его представителей еще не сформировалась психология активных действий. Они могут быть недовольны, могут все осознавать, но они пассивны. Но этот консервативный средний класс – это и есть опора либералов. Поэтому для действий нужно, чтобы что-то произошло в обществе, чтобы этот средний класс потерял все.

Если взять исторические параллели, то после таких потрясений, как в 1991 году, всегда наступает полоса реакции – люди устают от перемен. Огромные перемены, страна развалилась, жизненный уклад стал другой – люди инстинктивно ищут возможность остановиться и получить какую-то стабильность.

И она пришла, это всегда бывает. Кстати, если посмотрим по датам – это почти зеркально. Великая французская революция, пик революции, и потом – Наполеон у власти. А здесь пришел Путин. Люди ищут какую-то стабильность, и она появляется. А люди помнят перемены и с чем они ассоциируются – с хаосом. Но сейчас на самом деле происходит новый важный поворот: люди начинают осознавать, что эта стабильность очень иллюзорная. И не надо никого критиковать. Народ не безмолвствует. Просто люди четко понимают, что они хотят. В 1989–1991 гг. они хотели перемен. И никто не требовал ответа, что будет потом. Просто режим сгнил, и надо было его менять. Но сейчас другие времена. Не просто: давайте сменим эту власть. Пусть Путин – это плохо, но что будет вместо него? То есть в отличие от того, что было 20 лет назад, люди задают очень много конкретных вопросов той же оппозиции.

Страна выросла, люди стали думать и взвешивать. Более того, в 1989–1990 гг. среднего класса вообще не было, и это очень важное различие с сегодняшним днем.

Безусловно, в стране демографический и социальный состав изменился. Но сейчас задаются вопросами не только представители среднего класса. В любой аудитории вопрос: а что будет вместо этого? Люди ведут содержательные споры: нужна ли нам президентская или парламентская республика. То есть уже надо серьезно обсуждать постпутинский период. Просто так – убрали и заменили – это уже не пройдет.

«Левада-центр» говорит, что потребуется полтора года для того, чтобы изменился общественный тренд – от стабильности к переменам. Все это, безусловно, напрямую зависит от социально-экономического положения, от развития текущего кризиса. Если деньги начнут кончаться к концу этого года (что очень возможно), то тренды совпадут, если говорить о росте общественной активности и том самом потенциальном расколе элит.

А люди – они просто умеют очень хорошо считать.

Мнение по этому вопросу Гарри Каспарова:

Безусловно, в России в течение ближайших года-полутора появятся дееспособные оппозиционные организации разных идеологических направлений.

И это даст возможность на самом деле строить новое политическое пространство. Потому что не бывает пространство только либеральным или только левым. Очень важно, чтобы была оппозиция, готовая к открытой нормальной конкуренции, то есть допускающая то, что и оппоненты могут победить на выборах.

Мнение по этому вопросу Ирины Хакамады:

Оппозиция, конечно, будет формироваться, и чем длиннее будет кризис, тем быстрее. Очень разная оппозиция. И главную скрипку здесь сыграет не либеральная оппозиция. А вот изменится ли тренд? Думаю – нет.

* * *

В пушкинском «Борисе Годунове» народ молчит в ужасе, и молчание это содержательнее любых слов. Изменение одной строки – и смена целой картины мира: первоначально на слова «Кричите, “Да здравствует Димитрий” народ ответствовал: «Да здравствует царь Димитрий Иванович», и только при издании трагедии в 1831 году появилась эта заключительная, столь известная ремарка: «Народ безмолвствует». Ремарка, пропитанная карамзинским пониманием этих слов, – безмолвие не как знак народной покорности, смирения и непротивления. Напротив – молчание народа как угроза тиранической власти. Народное безмолвствование продолжалось и следующие четыре века в России – с некоторыми исключениями, но исключениями порой страшными и кровавыми. И не случайно, что сегодня для красного словца иногда вспоминают другую пушкинскую цитату – про «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», ведь после безмолствования он и появляется.

Политическое завещание Бориса Ельцина – что в конверте?

[28]28
  По материалам передачи от 3 мая 2009 года.
  В обсуждении приняли участие политолог Святослав Каспэ и политик, сопредседатель партии «Правое дело» Леонид Гозман.


[Закрыть]

Когда Б. Н. Ельцин уходил, все это помнят, он бросил такую фразу: «Берегите Россию». Собственно, это единственное, что мы услышали от Ельцина, но вот какое политическое завещание он вложил в эту фразу?

Ответить на этот вопрос трудно, но, наверное, можно попытаться понять, что все мы должны из этой фразы извлечь. Конечно, то политическое сообщество, которое возникло на руинах СССР, было далеко от совершенства. И оно все еще мучительно пытается самоопределиться. Но для Ельцина именно оно и было полноценной Россией. Потому что до сих пор многие отказывают ей в праве так называться. Есть даже такое словцо «Эрэфия». И многим кажется, что нужно что-то еще: то ли земли «пооткусывать» у соседей, то ли вообще соседей обратно загнать в общий дом, то ли американцам «ежа в штаны запустить», – вот тогда это будет Россия. А вот для Ельцина было однозначно ясно, что то, что выжило, – это и есть Россия. Что нужно не заниматься реставрацией советского прошлого, а хранить, беречь и совершенствовать то, что возникло в результате революции конца 80-х – начала 90-х гг.

Мнение по этому вопросу Леонида Гозмана, сопредседателя партии «Правое дело»:

Ельцин был одним из создателей новой России, он к ней относился как к своему ребенку, он ее любил. Любил несовершенную, такой, какая она была. Он не хотел вместо нее сделать что-то другое. А если говорить о завещании, то я, если бы вскрывал этот конверт, ожидал бы увидеть там три слова: «свобода, демократия и мир». Для Бориса Николаевича, как мне кажется, очень важной ценностью был гражданский мир. И он выполнял тяжелейшую, удивительнейшую задачу – он был лидером революции, он был лидером фантастических по масштабу преобразований и он пытался эти преобразования провести мирно. И мне кажется, что когда он отступал, когда шел на компромиссы, он это делал прежде всего потому, что ему казалось, что дальше нельзя, дальше что-то может взорваться. И он ради этого отступал.

Безусловным наследием ельцинской эпохи является некий набор свобод. Кстати сказать, свобод, невиданных для России. Но возникает вопрос: почему эти свободы, если судить по «нулевым» годам, оказались невостребованными и даже ущемленными заново? Может быть, Ельцин обогнал свое время? Может быть, Россия была еще не готова к такой степени свободы? Может, он поторопился?

Мнение по этому поводу Святослава Каспэ, политолога, заместителя директора фонда «Российский общественно-политический центр»:

Не думаю, что Ельцин поторопился. Кстати, давайте для справедливости отметим, что тот взрыв свободы, который имел место, должен по справедливости отождествляться с именами двух людей – Горбачева и Ельцина. Это – трагическая пара, конечно, но началось все одним, а продолжилось другим. Что касается того, почему эти свободы начали вызывать отторжение, мы же знаем, что свобода – это довольно страшно, это довольно некомфортное психическое состояние. Естественно, когда человек оказывается выброшенным в это пространство свободы, многие из людей, по крайней мере, начинают испытывать надежду: а может, комфортнее как-то по-другому прожить. Я думаю, что практически все постреволюционные общества проходили через такое качание маятника – от опьянения свободой к откату от нее. Но как правило, маятник потом снова двигался в сторону свободы, пока не останавливался на органичной для этого общества точке. И я думаю, что мы все время должны помнить, что времени прошло очень мало. Всего 16 лет – это очень мало.

Нелепо предполагать, что после того ХХ века, который устроила себе Россия, она могла бы быстро остановить это «качание маятника» и зафиксироваться в некоей точке оптимума. Для этого потребуется еще много времени.

Сейчас же, если посмотреть вокруг, становится противно. Но у России в будущем все будет в порядке. Она вернется к свободе, к демократическим институтам. Просто потому, что нет другого пути. Это и начальство многое тоже понимает. Если в стране не будет политической конкуренции (а она в первую очередь была уничтожена), Россия никогда не будет конкурентоспособна в мире, не выйдет из кризиса.

Постреволюционная стабилизация в любой стране – что в Мексике, что в Китае, что во Франции, – означает некоторое «подмораживание», некоторый откат. Это всегда какой-то Термидор. Но обычно он не очень долгий. А в России на него наложились аномально высокие цены на нефть, которые позволили команде Термидора углублять свои идеи, укрепляться. Но подавляющее большинство общества, которое даже сегодня верит рассказам о «лихих 90-х», совершенно не готово вернуться ни в какую диктатуру.

Больше десяти лет в России говорят о некоей необратимости демократических реформ. Еще в 1996 году, после победы Ельцина, говорили, что теперь все необратимо, дороги назад нет. Когда Ельцин уходил, тоже говорили – все необратимо. Борис Николаевич был в этом уверен. Но как оказалось, очень многое из старого вернулось.

Мнение по этому вопросу Леонида Гозмана:

Многое вернулось, а многое не вернулось и не вернется никогда. И советской власти – всего этого монстра коммунистического – точно больше никогда не будет. Хотя, конечно, далеко не все получилось – просто завидно, когда смотришь на других. На Польшу какую-нибудь…

В других странах сохранилась и укрепилась политическая конкуренция. Она никуда не уходила после того, как рухнул СССР. А в России она, к сожалению, пропала. Но экономическая база демократии осталась, и, что очень важно, остались личные свободы. Сегодня никто не запрещает говорить и писать то, что думаешь.

В одном из интервью в 2006 году Бориса Николаевича спросили, что он считает своим главным достижением. И он ответил: «Коммунизм не вернется». И это действительно главное, и это можно рассматривать как его завещание, потому что это актуально для нас сегодня. Для Ельцина была очень важна резкая грань между тем, что было, и тем, что стало. У нас сейчас эту грань стало принято размывать. У нас стало принято тащить из советского прошлого все, что можно, причем из разных соображений. Кто-то искренне верит в коммунизм (есть же коммунисты на этом свете). Кто-то занимается циничной торговлей ностальгией – это все еще хорошо продаваемый товар. Кто-то использует это для манипуляций теми, кто ведется на ностальгию. И это действительно опасно – не потому, что есть угроза реставрации коммунизма – ее на самом деле нет. Потому что эта атмосфера как раз легитимизирует «свинцовые мерзости», потому что в ней забывается то, во имя каких ценностей создавалась российская демократия и с чем боролись ее создатели. А они боролись против тотальной несвободы нескольких поколений, они боролись за ценности свободы. А то, что происходит сейчас, когда все валят «в одну кашу», Ельцину бы не понравилось, потому что он четко видел разницу между тем и другим.

Когда Ельцин перестал быть президентом, он молчал. Он уже был больным старым человеком. К тому же он был изолирован от новой элиты. Он был чужд этой новой генерации, и если молчал, значит, у него были на то основания.

А может быть, Путин – это и есть наследие Ельцина?

В самом деле, Путин, а потом Медведев наследовали президентский пост. Но являются ли они политическими наследниками Ельцина? Или Путин «переломил» ельцинское устройство России?

Прежде всего совершенно бесспорно, что вся та политическая реальность, в которой мы существуем до сих пор, – это реальность, сконструированная Ельциным и теми людьми, которые были рядом с ним в начале 90-х, которые работали с ним и помогали ему. В этом смысле эпоха Ельцина продолжается и не скоро закончится. Ни Путин, ни Медведев не являются сопоставимыми по масштабу их деяний конструкторами реальности. Другое дело, что это реальность свободная, она не раз и навсегда зафиксирована. В ней могут, как выяснилось, происходить разные вещи. В ней, как выяснилось, можно делать очень много, формально не меняя Конституцию. Хотя бы вот эта знаменитая «шутка» про то, что Совет Федерации «формируется». Вот он формируется. Соответственно, может формироваться как угодно, и это все будет формально в рамках Конституции. И эти постоянные манипуляции с порядком формирования Совета Федерации делались сознательно. Потому что тогда никто не знал, куда пойдет страна, и сознательно у этого механизма оставляли множество степеней свободы. Поэтому – да, все происходящее сейчас – это наследие эпохи Ельцина. Собственно, даже не наследие – эпоха Ельцина продолжается.

Мнение по этому вопросу Леонида Гозмана:

Мне кажется, что ответ на вопрос, являются ли они продолжателями великого дела Ельцина или наоборот – его разрушителями или отрицателями, определяется временным масштабом. Если мы смотрим на сегодняшний день, то, естественно, нам бьют в глаза те вещи, которые резко отличаются и становятся прямо противоположными. Например стилистика. Стилистика Ельцина – свободная. Не скажу, что это обязательно хорошо, бывало по-разному. Бывало и неловко за него – тоже бывало. Но у него была какая-то такая свобода, спонтанность, открытость. А тут – строем, «грудь четвертого справа», «парламент не место для дискуссий»… Или, допустим, посмотрите, как изменился юмор. При Борисе Николаевиче смеялись над начальством, выходила программа «Куклы». А сейчас смеются над страной. Есть популярная программа «Наша Russia», ее смотрят очень многие. Над кем там смеются? Над начальством? Нет, там смеются над простыми людьми. Там смеются над собственным народом, на самом деле.

И пусть это калька с британской передачи. Тут ведь важен контекст. Когда вся британская пресса переполнена критикой в адрес начальства, то эта передача – одно. А когда все тут святые, а смеются над каким-нибудь мужиком из-под Тамбова? Замечательно… Дожили…

Или посмотреть – выборы при Ельцине и выборы сейчас? Кажется, что все другое. Что они все предали, поломали. Но если посмотреть в более широком масштабе времени, то заложенное Борисом Николаевичем – черта с два это сломаешь. И он совершенно правильно сказал: «Коммунизм не вернется». Все мы живем в другой стране и никогда не вернемся в ТУ страну. ТА страна не вернется, к счастью, коммунизм не вернется никогда – ни в мировом масштабе, ни в масштабе одной страны, и это очень важно. Заложенная база демократических институтов – как их ни выхолащивай, но они остаются.

А на чем стоит вертикаль? Вертикаль стоит не на законе. Вертикаль стоит на телефонном праве, на авторитете, лояльности, страхе и т. д. Как только это исчезает, что останется? Останутся эти демократические институты. И вертикаль уже потихонечку слабеет и разлагается. И нервность начальства по поводу региональных выборов, нервность начальства по разным поводам – все это говорит о том, что есть понимание того, что тупая лояльность слабеет. Может быть, вместе с ценами на нефть…

Когда Ельцин уходил, он попросил прощения.

Он понимал, что ошибки у него были. Его идеализировать тоже не надо. Он был великий политик, великий человек, но он был человек, а не Господь Бог, и у него были ошибки, причем достаточно страшные.

Были у Ельцина и человеческие слабости, в частности, традиционная для России человеческая слабость, к сожалению. Но при этом он был великий человек, и счастлива наша страна, что он у нас был.

Слушателям «Эха Москвы» был задан вопрос: «Между ельцинской Россией и путинской Россией больше сходства или различий?» Голосование прошло достаточно активно, и 88,2 % ответивших посчитали, что между ельцинской и путинской Россией больше различий, а 11,8 % – что больше сходства.

Тут, как уже говорилось, все дело во временном отрезке. Понятно, что если два этих близких периода сравнивать, то действительно фокусируешься на том, что перед глазами. Но если мы действительно попытаемся поместить это даже не в исторический контекст, а в контекст одной человеческой жизни, в которую уместились и советские реалии, и нынешние, то будет понятно, где на самом деле был настоящий перелом, где произошла настоящая перемена.

Все мы очень чувствительны к изменениям. Когда что-то стабильно, какая-то часть жизни стабильна, то так вроде бы и должно быть. А вот любое изменение, особенно изменение к худшему, вызывает у нас очень сильную реакцию. Поэтому если собрать большой список всего того, чем ельцинское время стало отличаться от предыдущего времени, и туда включить все, в том числе нормальные магазины, нормальные машины, открытые границы и т. д., то получится длинный список, и вовсе не такой уж плохой. И если этот длинный список сделать, то окажется, что к худшему изменилась только небольшая часть этого списка. Но она, конечно, болезненна. А сегодня мы во многом вернулись во времена застоя. Как говорил Жванецкий: прочел одну газету, узнал, что пишут в остальных. К сожалению, это имеет место сегодня, и это жутко раздражает.

Но с другой стороны, а есть ли большой спрос на ТЕ свободы, на разные газеты, на неодинаковое телевидение? Последние 7–8 лет показали, что все это не очень востребованно.

Мнение по этому вопросу Леонида Гозмана:

Спрос есть. Прямой спрос на свободу есть в любом обществе, но все-таки у меньшинства. Он становится спросом большинства, когда идут какие-то очень большие потрясения. Религиозные войны, например, или просто войны, не дай бог, или революционные изменения. А в нормальной жизни человек читает свою газету (если вообще читает), смотрит свои новости по своему телевидению, ходит в свою церковь и к себе на работу. И все, его больше ничего не волнует. Но у нас есть очевидный спрос на освобождение от коррупции, на освобождение от власти бюрократии и всего этого бюрократического хамства. У нас есть огромный спрос на защищенную частную собственность и т. д. У нас просто не все понимают, насколько это связано со свободами. Ту же борьбу с коррупцией народ воспринимает не так, что нужна свобода печати, а что «нужно их всех сажать» – что это самый эффективный метод.

Спрос на политическую свободу – это такая штука, которая может очень долго быть почти незаметной, а потом, когда вдруг выяснится, что всего остального, что важно каждый день, иначе обеспечить невозможно, этот спрос растет взрывообразно.

Собственно, в России так и было. Собирались шесть-семь диссидентов на Пушкинской площади, требовали свободы и Конституции, и на них смотрели как на идиотов. А потом прошло несколько лет, и миллионы людей собирались в Москве и других городах.

И кричали: «Ельцин!» А теперь эти же люди его предают анафеме. Кстати, этой истории две тысячи лет. Она еще в Иерусалиме была.

Говорят, что при Ельцине было дозволено все и всем, сейчас же дозволено все, но не всем. А еще говорят, что Ельцин был человек спонтанный. Но он очень многое рассчитывал, и рассчитывал правильно. Люди, которые с ним работали, рассказывали, как он работал с документами: ему давали какие-то доклады, проекты, а он их возвращал со своей правкой. И он в любом документе, в любом проекте очень четко видел его политическую составляющую. Он вполне мог отметить и сказать: нет, это – возвращение коммунизма. А это хорошо, потому что это – в сторону свободы. Его огромное достоинство было в том, что он постоянно видел цель. Он был действительно великий политик: он чувствовал людей, он очень хорошо чувствовал свой народ. И его целью было сокрушение коммунизма и построение новой России. В каждом его решении эти приоритеты проявлялись. Следовательно, его спонтанность преувеличена. Он был живой человек, но при этом он был очень ответственный и целеустремленный человек.

Или вот такой вопрос: когда Ельцин выбирал Путина в качестве преемника, он выбирал того Путина, которого мы знаем, или какого-то другого Путина, которого знал в тот период Ельцин?

Мнение по этому вопросу Леонида Гозмана:

Никто никогда не может сказать, как будет эволюционировать человек. Поэтому, конечно, он выбирал того, кого знал. Но тут я хочу сказать вещь, которая, наверное, очень многим не понравится, но тем не менее я так думаю, поэтому я это скажу. Я думаю, что тот выбор, который сделал Борис Николаевич тогда, был выбором, может быть, даже единственно возможным. И поэтому – правильным. Притом что я очень критически отношусь к очень многому из того, что сделал Владимир Владимирович с нашей страной. Но если брать ту ситуацию, если вспомнить конец 1999 года, когда Примаков и Лужков просто стояли на пороге Кремля. Если говорить, что Путин – полковник КГБ, то Примаков – генерал. Вот разница между ними. Причем Путин все-таки из одного поколения, а Примаков – из поколения его родителей. Я знаю, кого я бы хотел видеть президентом своей страны, и это точно не Путин. Но если вспомнить конец 1999 года, если поставить себя на место Бориса Николаевича, куда ему было деваться? Я думаю, что другого выбора у него не было.

Наверное, Ельцин сам, когда брал власть в 1991 году, когда мы все его выбрали, рассчитывал, что в 1999 году будет немножко другая ситуация. Не та, которая была. И анализировать, какие его ошибки привели к этой ситуации, – это предмет другого разговора. Но важно то, что он не был Господом Богом. У него возникали обстоятельства, и часть этих обстоятельств он мог купировать, а часть – нет. И неизвестно, смог бы кто-то другой провести страну по такому сложному пути, добиться таких фантастических изменений с наименьшими потерями.

Мнение по этому поводу Святослава Каспэ:

А вот я как-то не заметил принципиальных перемен за эти годы в Путине. Думаю, что Ельцин выбирал его таким, каким он его знал. Думаю, что и мы его знаем примерно таким же. Просто не вижу оснований полагать обратное. Но действительно – в тех обстоятельствах места и времени, которые имели место в 1999 году, которые были, кстати говоря, не исключительно Борисом Николаевичем созданы, а возникли в его борьбе с обстоятельствами, с врагами, с собой и т. д., похоже, что другого варианта у него просто не было.

У Ельцина была альтернатива: Примаков или Лужков. И про них он точно знал все. Он искал и нашел Путина, а Путин – это лучше, чем Примаков и Лужков. Просто политика – это не выбор абсолютного добра, а меньшего из зол. Правда, как часто бывает в истории, меньшее из зол может быстро стать новым большим злом.