Текст книги "Кровавый лед Кронштадта. 1921 год"

 
Был в пехоте водоносом,
Теперь служит он матросом,
Пол-аршинный носит клеш
И твердит всегда: «даешь!»
 
 
А работать для него —
Хуже нету ничего.
Он с утра до ночи спит,
Ночью к бабе он спешит.
 

Описанный типаж имел отнюдь не только бытовой, а отчетливо выраженный социальный характер. Многочисленные приверженцы анархистов на флоте к 1920 году воспринимали все меры по укреплению дисциплины, как крен в сторону царской палочной дисциплины, а упразднение судовых комитетов, да еще проводимое в качестве мер по ликвидации отставания от Красной Армии (до сих пор Красный Флот считался передовым во всех вопросах), как потерю завоёванных революцией свобод. Возник также вопрос о потере матросами материальных благ, приобретенных ими в результате революции. И насаждение дисциплины, и сокращение норм снабжения воспринимались значительной частью матросской массы как игнорирование большевиками их революционных заслуг. Однако процесс ликвидации политических и экономических «революционных привилегий» матросов велся с позиций интересов революции, с позиций коммунистического равенства. Это особенно отражала вводимая с начала 1919 г. политика «военного коммунизма». Она болезненно воспринималась многими матросами, занимавшимися разного рода спекуляциями. Причем, матросы испытывали серьезный нравственный дискомфорт, поскольку интересы революции все же у них стояли во главе угла, но и своего хлебного бизнеса им тоже было жаль Большевистская печать начиная с 1919 года чутко реагировала на слухи о распространенности сочувствия матросов противникам большевиков, но все же вынуждена была констатировать факты, свидетельствующие о том, что среди матросов считать себя сочувствующими большевикам, стало не принято. Матросы, даже при знакомствах с «барышнями», считали выгодным подчеркивать свой небольшевизм, а при столкновениях мешочников с красноармейцами из заградотрядов могли принять сторону первых. Матросы могли демонстративно уйти с поста, где расстреливали арестованных офицеров. Такой случай произошел в Пензе. Тогда же образ матроса – сторонника Октября, и в тоже время не сторонника большевиков, стал подгоняться под образ «матроса-клешника». Этот матрос большевистской печатью в тот период рассматривался, как «пришлый» после Октябрьской революции элемент и противопоставлялся «сознательным матросам» образца 1917 года. Но дело было не в сроках службы. Молодые матросы на флоте в основном всегда шли за старослужащими. Они чувствовали неприязнь старослужащих к установленным большевиками порядкам, их накопившиеся обиды на власть и выражали протест этим порядкам вычурной «свободолюбивой» формой одежды, подчеркнутой аполитичностью и т. п. В свою очередь комиссары и коммунисты, боровшиеся за сознание матросской массы, чувствовали политическую подоплёку в поведении «клешников» и потому пытались подавить всякие проявления такого поведения. Но это скорее только подпитывало «клешничество», как чаще всего и бывает в результате применения насильственных мер в сфере морали. Комиссары, натолкнувшись в своих усилиях по повышению боеспособности флота на сопротивление команд в виде «клёшничества», а также не желая видеть причины военных неудач в собственной военной некомпетентности (что особенно проявилось в ходе декабрьской ревельской операции), стали склоняться к «переводу стрелок» недовольства на военспецов. Они стали меньше защищать их от команд, а иной раз и сами выдавать их командам в качестве ответственных за разного рода возникавшие текущие проблемы на флоте. При этом часть комиссаров отказывалась менять свою матросскую форму одежды, в то же время стала частично признавать недостатки в собственной средеi и использовать другие меры в целях отвода от себя матросского недовольства.

В результате к 1921 году весьма распространенным стал тип матроса со сложным обыденным сознанием, который был в реальности весьма далек от распространенных примитивных исторических схем «революционного матроса». Политические пристрастия при таком сознании в зависимости от складывающихся обстоятельств, могли проявляться в самом широком диапазоне: и в виде «ярого» коммуниста, и в виде ярого анархиста, и в виде ярого демократа, и даже в виде ярого белогвардейца (что вскоре особенно показал «мятеж Красной Горки»). Этот тип матроса имел уже опыт борьбы с большевизмом и готовность к этой борьбе в условиях красного террора. Но эта готовность ещё была далека до подлинного демократизма, проявленного в Кронштадтском восстании марта 1921 г. Она могла дойти до союза с белым движением (хотя здесь сразу возникали проблемы адаптации со средой, менее всех других способной принять прежние «революционные заслуги» матросов), но не вопреки революционной левацкой закваске, а благодаря ей, не вопреки участию в убийствах офицеров в Февральской революции и большевистском Октябре, а из-за этого участия. Этому типу близок тип, описанный З.Н. Гиппиус на примере знакомого ей матроса И. Пугачева: «Революционный деятель» в марте, над рассуждениями которого я умилялась, усмиритель апреля и июля, сметливый, хитрый, по сю пору верный нашей кухне (в том смысле, что любит забежать в неё похвастаться). Теперь он форменный мародёр самого ловкого типа. Шатался по всей России, по Украйне, даже залезал в Австрию, всегда был в «тех», кто побеждал, орудовал, прожженный на всём, спекулировал, продавал этих тем, а тех сызнова этим. Говорит без конца, по какой-то своей логике, целует у меня руку (как у «дамы»), ходит в богатейшей шубе, живет в 25 комнатах, ездит на своей лошади (когда не путешествует), притом клянется, что не «большевик» и не «коммунист», и я ему в этом верю». З.Н. Гиппиус здесь, конечно, пристрастна. В написанном портрете явный перебор насчет «25 комнат». Но антибольшевизм, как следствие левой революционности, в нем отражен. Примечательно, что З.Н. Гиппиус считала нарисовать портрет И. Пугачева более важным, чем свою знаменитую, подробно проанализированную во многих публикациях встречу в трамвае с А. Блоком, которую она привела «кстати» с анализом прошлого после описания встречи с матросом И. Пугачевым».

Ярким признаком матросского недовольства был массовый выход из РКП(б) в конце 1920 начале 1921 годов старослужащих матросов, особенно тех, кто, после отпусков вернулся в Кронштадт. Именно они и принесли из деревни массовое недовольство крестьян политикой большевиков и лозунг: «Советы без коммунистов». Совершенно неслучайно именно в начале 1921 года начался и массовый выход матросов из партии большевиков. Не помогли и так называемые «партийные недели», когда в большевики принимали, чуть лине коллективно. Например, на линкоре «Петропавловск» накануне мятежа число коммунистов едва достигало двух сотен человек из почти полуторатысячной команды. При этом настоящих идейных среди них было и того меньше. А ведь членство в партии предполагало им в ближайшем будущем, при демобилизации, хорошие должности и безбедную жизнь на родине. Но нем смотря на это матросы начали массово выбрасывать партийные билеты, которые по отзывам современников валялись прямо на улицах Кронштадта. Только в январе 1921 года из РКП(б) вышло 5 тысяч кронштадтских матросов. При этом количество большевиков в Кронштадте сократилось вдвое.

Глава вторая
Кронштадтская побудка

28 февраля 1921 года в Кронштадте на городском митинге 14 тысяч матросов и рабочих впервые открыто выступили против власти коммунистов, приняв резолюцию, которая требовала вернуть гражданские свободы, признать оппозиционные левые политические партии, а также провести новые выборы в Советы.

1 марта на Якорной площади Кронштадта снова собралось более 15 тысяч человек. На митинг прибыл председатель ВЦИК М.И. Калинин. Матросы встретили Калинина аплодисментами. Калинин уже знал, что вчера на собрании команды линкора «Петропавловск» была принята резолюция за перевыборы в Советы без коммунистов и за свободу торговли. Эту резолюцию поддержала команда линкора – «Севастополь» и весь гарнизон крепости.

Едва Калинин начал выступать с большевистских позиций, его сразу начали освистывать. Затем его под улюлюканье толпы его согнали с трибуны.

Из воспоминаний матроса В.С. Бусыгина: «Калинин «разошелся» и с кем-то поругался с трибуны! Он, видимо, был возбужден питерскими событиями. На митинге собрались и граждане города, и матросы с кораблей, и коммунисты. А условия для митинга на Якорной площади были не очень благоприятные: кто-то читал, кто-то говорил… Кузьмин призывал матросов к порядку, Калинин заявил: «С хлебом в стране плохо, так не вздумайте и вы требовать хлеба. А если…» Кто-то из гражданских крикнул: «Вы нам хлеба дайте!» И тогда Калинин, «комиссар по панике», не будучи проницательным политиком, истерически рявкнул: «Вы кро-о-ви хотите?.. Так кровь будет!» Такие фразы были неуместны. После своей речи Калинин спустился с трибуны, сел в санки и благополучно укатил на рысаке с женой обратно в Питер. Никто их не задерживал. После отъезда Калинина сложилась конфликтная ситуация. Люди были ошарашены такой речью. Тут кто-то предложил проект резолюции. Возглас: «Все за резолюцию?» Выкрики: «Все!» Резолюция была принята. Обсуждать ее было некогда. Площадь опустела… Все руководство, включая ЧК, организованно сбежало с острова в Ораниенбаум в первый же день неразберихи. События принимали трагический оборот».

Воспоминания матроса И.А. Ермолаева В конце февраля 1921 года в Кронштадт приехал Михаил Иванович Калинин, и 1 марта состоялся общегарнизонный митинг в манеже. Начался он около 10 утра. Открыв митинг, комиссар флота Кузьмин предоставил слово Калинину, которого весь манеж встретил бурными аплодисментами. Все ждали, что он хоть что-нибудь скажет о том, как намечается улучшить положение крестьян, а Калинин начал выступление с восхваления подвигов и заслуг кронштадтских моряков и солдат в революции, говорил о победах на фронтах гражданской войны, о достижениях Советской власти на хозяйственном фронте, о переживаемых страной трудностях. В зале манежа раздались громкие реплики: «Хватит красивых слов| Скажи лучше, когда покончите с продразверсткой? Когда снимете продотряды?» Выкрики с разных мест звучали внушительно. Оценив обстановку, Калинин, комиссар флота Кузьмин и председатель горсовета Васильев с трибуны обратились с предложением провести митинг раздельно среди моряков и среди красноармейцев, мотивируя тем, что манеж не вмещает всех желающих. Этот маневр масса не поддержала, моряки предложили перенести митинг на Якорную площадь, куда и двинулся народ. Для охраны митинга были вызваны два отряда с линейных кораблей «Севастополь» и «Петропавловск». Когда на трибуне появился Калинин, его и здесь встретили аплодисментами, ждали, что он скажет. Но, когда он опять стал говорить о заслугах моряков, о достижениях и трудностях Советской страны, снова раздались возгласы: «Хватит похвал! Скажи, когда отменят продразверстку? Когда перестанут душить мужика?» Калинин пытался как-то оправдать продразверстку, но тут на трибуну поднялся широкоплечий немолодой матрос и громко крикнул: «Хватит хвалебной болтовни! Вот наши требования: долой продразверстку, долой продотряды, даешь свободную торговлю, требуем свободного переизбрания Советов!» Дальше в шуме и выкриках трудно было что-нибудь разобрать в выступлении матроса. В ответ Калинин стал упрекать участников митинга, главным образом, моряков, в том, что они затевают рискованную игру против Советской власти, как азартные игроки, ставят на карту достижения своих предшественников. Затем пошли беспорядочные выступления, сопровождаемые выкриками, среди которых были и «Долой коммунистов!». К концу дня митинг закончился, и мы разошлись по своим частям».

Еще не закончился митинг на Якорной площади, а руководство Кронштадтом руководство Кронштадтом уже фактически перешло в руки заговорщиков. Центр мятежа находился тогда на «Петропавловске». Отсюда уже поступали распоряжения и приказы. К вечеру у Петроградских ворот (откуда шла по льду дорога в сторону Ораниенбаума) был выставлен караул матросов с «Петропавловска». П прежний караул был разогнан силой. Это была стратегическая точка города-крепости, ибо отсюда шла по льду дорога в сторону Ораниенбаума. Часть матросов хотела задержать М.И. Калинина в качестве заложника, но большинство выступили против этого. 1 марта была выпущена резолюция о поддержке рабочих Петрограда, с лозунгом «Вся власть Советам, а не коммунистам». Потребовали освобождения из заключения, всех представителей социалистических партий, проведения перевыборов Советов и, исключения из них всех коммунистов, предоставления свободы слова, собраний и союзов всем партиям, обеспечения свободы торговли, разрешения кустарного производства собственным трудом, разрешения крестьянам свободно пользоваться своей землёй и распоряжаться продуктами своего хозяйства, то есть ликвидации продовольственной диктатуры.

В своих воспоминаниях участник мятежа матрос И.А. Ермолаев впоследствии писал, что 2 марта в Кронштадте было сравнительно спокойно. К нашему удивлению, власти никаких репрессивных мер не принимали, а мы все с нетерпением ждали после отъезда Калинина на материк, какой отклик в стране вызвал митинг на Якорной площади, что ответит правительство на наши требования.

С утра 2 марта во всех частях, учреждениях и на кораблях Кронштадта происходили выборы представителей на делегатское собрание, которое должно было открыться в тот же день. Выборы вызвали споры и проходили бурно.

В час дня 2 марта в Инженерном училище собралось более 300 делегатов. Открывал делегатское собрание писарь с «Петропавловска» С.М. Петриченко. В президиум вошло пять человек, причем среди них не было ни одного коммуниста.

Первым выступил комиссар Балтфлота Н.Н. Кузьмин. Он сказал: «У нас, конечно, есть много недостатков, боль, причиненная войной, недостатки, которые есть следствие того, что крестьяне и рабочие не учились раньше управлять, им приходится наспех строить государственный аппарат. Но помните, что Кронштадт со всеми своими кораблями, с орудиями, как бы грозны они ни были, есть только точка на карте Советской России. Помните это, помните, что можно говорить о своих нуждах, о том, что там-то нужно исправить, но исправлять – не значит идти на восстание». Однако речь Кузьмина не нашла никакого понимания у делегатов. Тут же в зале Инженерного училища Н.Н. Кузьмин был арестован и его под конвоем направили на «Петропавловск».

Пробывший в тюрьме все 16 дней «третьей революции», Кузьмин впоследствии вспоминал: «В один прекрасный день явились, выстроили нас в шеренгу и говорят: «Снимайте сапоги, нам эти сапоги нужны на фронт». Мы сняли сапоги. Нам обещали дать рваные шинели, чтобы мы могли сшить себе лапти, но ни того, ни другого не прислали. У одного товарища были калоши, и мы по очереди путешествовали в калошах по тюрьме». А в это время Петриченко на очередном собрании «делегатов» объявил об «отобрании» обуви у заключенных как о крупном политическом мероприятии. Сборище анархиствующих «клешников», судя по сообщению мятежного «официоза», реагировало на это шумно: «Сообщение о реквизиции сапог у арестованных коммунистов в пользу красноармейцев было встречено громовыми аплодисментами и возгласами: «Правильно! Снять шубы!!!» На митинге был образован Временный Революционный комитет (Ревком) из 5 членов. Несколько позднее Ревком был увеличен до 15 человек. Председателем стал С.М. Петриченко. Ядро комитета составляли также старослужащие матросы с двух линкоров. О партийной принадлежности членов «ревкома» известно очень немного., т. к. большинство матросов не по одному разу переходили из одной партии в другу. Тогда это считалось обыденным делом. Сам С.М. Петриченко всегда симпатизировал анархистам и махновцам. Достоверным, безусловно, является и только что член Ревкома мастер Кронштадтского лесопильного завода В. Вальк был меньшевиком. Любопытно, что в члены Ревкома вошел «отец Сергий» (С.Т. Путилин) – «отец Сергий», бывший священник, отказавшийся от сана и работавший руководителем литературного кружка в Кронштадтском гарнизонном клубе. Весьма показательны и лозунги Кронштадта: «Власть Советам, а не партиям», «Да здравствует третья революция», «Долой контрреволюцию справа и слева». Относительно третьего лозунга демонстрировал отказ матросов от всех радикальных партий, как левых, так и правых. Провозгласив демократические принципы, матросы отныне не желали сходить с этого пути.

В тот же день были арестованы и доставлены на «Петропавловск» начальник Политуправления Э.И. Батис, комиссар бригады линейных кораблей А. Зосимов, комиссар крепости И. Новиков, вожак кронштадтских комсомольцев Е. Герасимов, многие комиссары частей и кораблей.

В первом же своем воззвании Ревком призвал большевиков: провести немедленные перевыборы Советов тайным голосованием, предоставить свободу слова для «анархистов и левых социалистических партий», ликвидировать политотделы, снять заградотряды, занимавшиеся пресечением торговли продуктами в обход государственной монополии, уравнять продпайки «для всех трудящихся, за исключением горячих цехов», освободить «политических заключенных социалистических партий», а также упразднить, т. н. «коммунистические боевых отряды». Заметим, что требования Ревкома были составлены обтекаемо и очень грамотно. Например, Ревом требует убрать заградотряды, а не свободу торговли, хотя суть требования одинакова. К вечеру вооруженные группы матросов заняли телеграф, телефон, редакцию и типографию «Известий Кронштадтского Совета» и другие учреждения города.

Следует сказать, кто коммунисты Кронштадта пытались дать отпор восставшим и как-то сорганизоваться. Попытку сопротивления возглавил начальник политотдела Кронштадтской морской базы В. Громов, который попытался собрать 2 марта всех коммунистов около штаба крепости. Это не удалось, т. к. вооруженные матросы заняли штаб. Тогда В. Громов решает собрать коммунистов в партийной школе Кронштадта, где имелась сильная ячейка из 80 членов партии. К ночи здесь собралась не менее полутора сотен коммунистов. Командование взял на себя Громов. Вооружившись, отряд ночью вышел на берег и, не встретив сопротивления, ушел в Ораниенбаум.

В первую же ночь с 1 на 2 марта Ревком произвел аресты оставшихся в Кронштадте активных коммунистов. Всего было арестовано было более 600 человек, включая комиссара Балтфолота Кузьмина. В Кронштадте пели новы частушки:

 
Всероссийская коммуна
Разорила нас дотла,
Коммунистов диктатура
Нас до ручки довела.
 
 
Подымайся, люд крестьянский!
Всходит новая заря —
Сбросим Троцкого оковы,
Сбросим Ленина царя!..
 

Известный конштадтский анархист Е. Ярчук так описал эти весенние надежды в следующих эмоциональных строках: «Был яркий солнечный день. Вся снежная пелена залива горела его лучами и, казалось, напоминала Кронштадту: продержись еще неделю, когда залив, взломав свои льды, унесет их в неведомую даль, то независимость могучего революционного очага была бы спасена».

Наибольшую активность в восстании с самого начала проявили команды двух линкоров «Петропавловск» и «Севастополь». К ним присоединились солдаты 560-го полка во главе с бывшим подпоручиком П.И. Красняковым. Кроме того, к восставшим примкнули: начальник артиллерии крепости, бывший генерал-майор А.Н. Козловский, начальник оперативного отдела крепости бывший подполковник Б.А. Арканников и еще около 20 офицеров.

Генерал-майор А. Н. Козловский в 1916 году

Однако большинство кронштадтцев, по-прежнему, держались достаточно пассивно. На фортах № 6 и «Тотлебен» гарнизоны вообще саботировали распоряжения Ревкома. Впрочем, противостоять восстанию тоже никто не стал. Матросы Революционного комитета не доверяли гарнизонам фортов, так на форт «Риф» было направлено – свыше 900 человек, на «Тотлебен» и «Обручев» по 400.

Ревком собрал на «Петропавловске» военный совет, в состав которого вошли бывшие офицеры Соловьянов, Арканников, Бурскер, бывший генерал Козловский и еще ряд лиц. Крепость и форты были разбиты на четыре боевых участка, разработан план мобилизации людских и материальных ресурсов, намечено взаимодействие сил и средств мятежной крепости. По окончании совещания Петриченко подписал, приказ о назначении Соловъянова начальником внутренней обороны крепости. собоа совещании 3 марта офицеры настойчиво предлагали решительные наступательные действия. В особенности важным они считали захват Ораниенбаума и Сестрорецка, где, как было известно, у кронштадцев имелись сочувствующие в воинских частях. Кроме того, в Ораниенбауме хранилось около 60 тыс. пудов муки, а запасы продовольствия в Кронштадте были ограниченны. Кроме этого, плацдармы на берегу Финского залива давал возможность непосредственного воздействия на Петроград. Это было единственно правильное в создавшейся ситуации решение. Однако лидеры восстания не решились, предпочитая засылать агитаторов. Но в данном случае члены Ревокома заколебались, понадеявшись надеялись на помощь извне, прежде всего, на рабочих Петрограда, проявив непростительную нерешительность и пассивность, а также определенную стихийность действий.

Из воспоминаний участника мятежа матроса И.А. Ермолаева: «5 марта на «Петропавловске» собрались представители всех воинских частей гарнизона. Помню выступление Петриченко. «Братва, – обратился он к собравшимся, – все вы прочитали, наверное, в газетах за 3 марта, что наши требования расценены как «контрреволюционный белогвардейский мятеж». Отсюда надо сделать вывод, что информация Михаила Иваныча Калинина не была объективной. По привычке посчитали, что, коли предъявлен протест против действий правительства, значит, это белогвардейщина и контрреволюция, несмотря на то, что революционные массы, преданные Советской власти, требуют облегчить уметь крестьянства. А объяснить протест проще всего действиями генералов, кадетов и прочих империалистов. Поскольку наши требования истолкованы как мятеж, надо было решить, что делать дальше». После короткого обмена мнениями совещание единогласно решило попытаться разрешить конфликт мирным путем и направить на материк для переговоров делегацию от гарнизона».

В первые дни матросы с линкоров пытались разагитировать матросов в Ораниенбауме. Кое-чего им удалось достичь, но большевики это дело быстро пресекли. В Ораниенбаум были переброшены армейские части. А агитаторов стали ловить. Так четыре делегата, во главе с членом Ревкома, матросом с линкора «Севастополь» Вершининым, вышли на встречу с матросами Оранинбаума, которая должна была состояться на льду Финского залива между Крошнтадтом и Ораниенбаумом. Но вместо переговоров безоружные делегаты были арестована, а впоследствии расстреляны.

Впоследствии Ревком активно пытался засылать своих агитаторов и в Петроград. Но максимум, чего они смогли добиться – не нескольких небольших судах матросы приняли резолюции в поддержку Кронштадта. В данном случае власть успела вовремя принять действенные контрмеры. В целом, попытка вынести восстание за пределы острова провалилась. Отказ от наступательной тактики, обрекал восставших на поражение.

Один из участников восстания, впоследствии вспоминал: «…Кронштадт оказался отрезанным от всего мира. Ни к нам никто не приходил, ни посланные от нас обратно не возвращались. Мы послали с литературой на берег до 200 человек, но никто из них не вернулся. Много же народу отпустить из крепости мы не могли».

* * *

Разумеется, что требования восставших не могли быть выполнены в условиях только, что закончившейся Гражданской войны и интервенции. Разумеется, что требования восставших не могли быть выполнены в условиях только, что закончившейся Гражданской войны и интервенции. Совершенно понятно, что с таким трудом захватившие и удержавшие власть в стране большевики никогда бы добровольно не согласились бы на главное требование кронштадцев – «Советы без коммунистов». Ведь коммунисты составляли тогда почти весь Госаппарат, костяк Красной Армии и командный состав РККА.

Очевидно, что любая попытка убрать большевиков из политической жизни в 1921 году мгновенно бы снова ввергла Россию в очередную Гражданскую войну, а затем и новую интервенцию.

Кроме этого, кронштадтцы, провозглашая свои лозунги и призывая к новой, коммунистической революции, абсолютно не задумывались на тем, кто именно будет брать власть, кто и как будет руководить страной, откуда взять продовольствие и т. д.

«Сознательной программы у восставших не было и по самой природе мелкой буржуазии быть не могло, – отмечал позднее Л. Троцкий. – Они сами не понимали ясно, что их отцам и братьям прежде всего нужна свободная торговля. Они были недовольны, возмущены, но выхода не знали. Более сознательные, т. е. правые элементы, действовавшие за кулисами, хотели реставрации буржуазного режима. Но они не говорили об этом вслух. "Левый" фланг хотел ликвидации дисциплины, "свободных советов" и лучшего пайка». Возможно не во всем, но в целом Троцкий был в данном случае прав.

Странным образом происходило и распространение мятежных настроений по Кронштадту и кораблям флота. Казалось бы, комиссары и чекисты должны были если не арестовать недовольных, то изолировать их от остальных матросов. Вместо этого комиссары сами приводили зачинщиков митингов на отказывавшиеся принимать их корабли. Более того, 28 февраля, когда требования кронштадтцев еще только начали обсуждать на кораблях и не было никакой ясности в том, руководит ли кто-либо недовольными матросами, в Петрограде приступили к арестам членов всех оппозиционных большевикам партий и движений.

Но самым странным оказалось другое обстоятельство. В Москве в эти же дни должен был открыться X съезд РКП(б), где собирались обсуждать вопрос о свободной торговле и изменениях в экономической политике. Если бы съезд открылся в намеченные сроки, повод для восстания в Кронштадте исчез бы сам собой. Но открытие съезда почему-то отложили… Все эти косвенные данные невольно наводят мысль, что и уничтожение Марской дивизии в 1920 году и провоцирование Кронштадта в 1921 являлись звеньями единой долгоходовой политической интриги, имевшей своей целью полную и окончательную зачистку России от революционных матросов.

Важная особенность, которую часто не замечают историки. В Кронштадтском восстании в последний раз проявилось влияние и авторитет анархистов, с которым солидаризировалось движение партийных большевистских низов против партийных верхов. При этом матросы не выступили от лица какой-то конкретной партии (даже анархистской) Они выступили исключительно от себя – от матросов! При этом именно идейный анархизм позволил в данном случае направить революционный потенциал большого числа призывников из махновских районов Украины не на разрушительные, а на созидательные демократические цели. Кронштадсткие события, в оценке причин которых, как проявления российского анархизма в стране, имелось совпадение взглядов, как вождей большевиков (называли «анархической мелкобуржуазной стихией»), так и многих белоэмигрантов (называли дальнейшей ступенью скатывания России к анархии), остались в истории как первой попыткой созидательной альтернативы и предупреждением коммунистическому строю, который сделал крен в сторону бюрократизма и тоталитаризма. При этом в практике кронштадских событий получил реальное подтверждение анархический идеал – анархия мать порядка.

Известно, что позднее чекист Я. Агранов признал, что «связи организаторов и вдохновителей этого восстания с контрреволюционными партиями и организациями, действующими на территории Советской России и за рубежом, …установить… не удалось». Показательна и реакция Ревкома на просьбу лидера эсеров В. Чернова разрешить ему въезд в Кронштадт. Разрешение на въезд, как и предложение Чернова, чтобы восстание проходило под флагом борьбы за Учредительное собрание, Ревком большинством голосов отклонил.

Известно, что генерал П.П. Врангель пытался через Финляндию вступить в контакт с восставшими кронштадтцами и даже предлагал отправить им в помощь донских казаков, расквартированных на острове Лемнос. Подобные заявления делали и другие деятели белой эмиграции, но кронштадтцы категорически отвергали любые попытки политических переговоров с силами контрреволюции. Для них это было немыслимо, и даже эсеры кронштадтским морякам казались слишком правыми. Когда находившийся в эмиграции лидер партии эсеров Виктор Чернов предложил им свою помощь, повстанцы от его услуг вежливо отказались. Матросы не считали себя противниками советской власти. Наоборот, они выдвинули лозунг «Власть Советам, а не партиям!» Иногда его ошибочно трактуют как призыв к «Советам без коммунистов», но такой формулировки не было. В 1951 году меньшевик Р. Абрамович, размышляя о тех событиях в эмигрантском журнале «Социалистический вестник», охарактеризовал их так: «Это было восстание против большевистской диктатуры самой части большевизма». Кронштадтские моряки утверждали, что боролись за настоящую власть Советов, но против большевистского комиссародержавия.

На предложение же некой группы контрреволюционных офицеров из Финляндии о помощи, якобы, ответили: «Оставайтесь, где вы есть! Для таких, как вы, у нас дела нет!»

Разуверившись за годы революции во всех союзниках, матросы теперь верили лишь себе.