Текст книги "Сонечка"

Владимир Васильев
Сонечка

© В. Васильев, текст, 2022

© Издательство «Наш мир», оформление, 2022

Тем, кто ушёл, кого я любил, посвящаю.

Своей компанией поехали на Кавказ погонять на горных лыжах. Всё было, как обычно: весь день на лыжах, а вечером собирались у печки, пили местное вино и горланили свои весёлые дурацкие песни. Но одна интересная встреча в этом году изменила моё мировоззрение.

Нас удивляла одна изящная пожилая женщина, которая лихо спускалась с гор. Экипировка у неё была крутая, австрийская. «Видимо, тётечка не из простых», – решили мы. Однажды на крутом вираже я с ней столкнулся. Мы оба упали в снег и стали чесать свои пострадавшие лбы. Она посмотрела на мои деревянные лыжи, засмеялась звонким детским смехом и спросила: «Откуда ты примчался, добрый молодец, на своих дровах?» «Из Москвы-матушки, матушка!» – в тон ей весело ответил я. «Ну, давай знакомиться! Софья Константиновна», – представилась она. «Филимон», – ответил я. Она достала из кармана визитку и протянула её мне. «Софья Константиновна Барановская. Козицкий переулок… – прочитал я и спросил: – А Козицкий переулок – это где?» «Ой, батенька, да ты и Москвы-то не знаешь. Из лимитчиков, что ли, будешь?»

«Почему это из лимитчиков? – обиделся я. Просто живу в Москве недавно, город знаю плохо» «А откуда приехал?» – спросила она. «Да из столицы южной республики обменялся на Москву». «Так это денег больших стоит. Мне эта тема хорошо известна. Сдаётся мне, дружок, что ты из аферистов». «То из лимитчиков, то из аферистов! – начал злиться я. – Да я простой советский инженер. Угрохал все свои деньги, залез в долги, вот так и очутился в Москве». «Ну, ты, парень, мне лапшу на уши-то не вешай. Я ведь воробей стрелянный, калач тёртый. Простой советский инженер на одну зарплату не поедет в горы. Видимо, у тебя, братец, как у марксизма, есть три источника?» – поинтересовалась она. «А вы, мадам, случайно, не из ОБХСС[1]1
  ОБХСС – отдел борьбы с хищением социалистической собственности.


[Закрыть]будете?» – дерзко спросил я. «А ты ершистый, не злись. Такие мне нравятся. Вернёшься в Москву, заходи. Ну, пока», – и она рванула с горы вниз.

Я как-то и забыл об этой встрече. Вдруг обнаружил её визитку в кармане. Сегодня решил нанести визит. Но не идти же с пустыми руками, а в магазинах шаром покати, пустые полки. В одном ларьке обнаружил конфеты-подушечки. Ну, полный финиш! Я же не к бабульке какой-то иду, а к даме. Залез под кровать, там стоял наш Н. З. крепких напитков. Взял бутылку дербентского коньяка, упаковал его в красивый пакет и уже собрался уходить, как жена сказала, что надо провожать родственника на Курский вокзал. Ну, хорошо, пойду к даме позже, благо была суббота.

Проводил родственника. Вижу, милиционеры несут какого-то мужика. Один милиционер оказался моим знакомым. Я поздоровался, он кивнул. Я подошёл ближе и вижу, несут они бездыханное тело великого кавказского поэта, певца гор. Я спросил знакомого, куда они несут гордость советской поэзии? Он засмеялся и говорит: «Приказано упаковать тело в ГАЗ-24 и прямиком на 27-й съезд нашей родной партии». Его коллеги дружно заржали. Я укоризненно сказал им: «Ребята, если вы будете так ржать, то уроните певца гор и тогда абзац нашей поэзии».

Чувствую, стал зазнаваться. У великого поэта и у меня общая симпатия к дербентскому коньяку. Но его любовь судя по его состоянию, гораздо крепче.

Как и говорила Соня, дом её легко найти. Повернул за «Елисеевский» и сразу нашёл его. Поднялся на нужный этаж, нажал кнопку звонка. Дверь открыла хозяйка в сером изящном платье, седая и красивая. «Ну, здравствуй, Филимон! Я знала, что ты сегодня придёшь. Раздевайся, проходи в квартиру». Квартира была огромной с красивой мебелью. «Филимон, садись в кресло или на диван, где тебе будет удобней. Смотри телевизор. Я через пять минут вернусь». «Кто же она, таинственная незнакомка? Может, вдова какого-то шишки? Нет, они все толстые и обрюзгшие». Вскоре вернулась хозяйка. Она прикатила сервировочный столик, на двух этажах которого стояло множество бутылок, бутылочек и графины с разными напитками. На десертных тарелочках закуски. «Ну, Софья Константиновна, полный восторг! В разгар антиалкогольной кампании у вас такое изобилие выпивки. Это может повлиять на наш моральный облик», – пошутил я. «Вот мы сейчас и дадим пьянству наш последний и решительный бой! Наливай!» «А с чего начнём, мадам?» «Как хочешь. Но я бы хотела, чтобы попробовал вишнёвку моего изготовления вон в том большом графине».

«Отлично, – сказал и разлил вишнёвку по бокалам. – Предлагаю выпить за здоровье хозяйки. Ура!» Чокнулись, выпили. После второго бокала вишнёвки Софья Константиновна сказала: «Слушай, Филимон, давай без церемоний будем на «ты» и по имени. Что я старуха, что ли, какая? Мне в прошлом году всего 90 лет стукнуло. Зови меня Софьей, Соней, как тебе будет угодно». «Ничего себе! Ей 90! Я не дал бы ей и 65-ти», – подумал я. Она засмеялась и сказала: «Эх, Филимоша, в 65 ко мне мальчики клеились. Вот так!» «Она читает мысли. Опасная женщина», – подумал я. «Да, не запаривайся, Филимон. Нормальная я бабка. Кстати, на, бери большие бутылки из-под кровати, тебе они пригодятся». «Откуда она это знает?» – подумал я. «Сорока на хвосте принесла, – сказала она и расхохоталась. – Если будешь хорошо себя вести, я покажу тебе несколько упражнений для развития интуиции, и через несколько лет ты будешь видеть людей насквозь, как Вовочкин папа в известном анекдоте». Я засмеялся: «Все, Сонечка, не запариваюсь, я расслабился».

«Вот и молодец, так и называй меня Сонечкой! Наливай чего-нибудь покрепче!» После чего-нибудь покрепче стало уютно и тепло на душе. Вспомнился Есенин: «Был вечер, задумчиво чудный, как дружья улыбка в лице». «Соня, – сказал я. – Ты для меня всегда будешь Сонечкой и никак иначе». «Ну, понятно! Это из серии «мне всё равно, а ей приятно». Не так ли?» «Да нет, это искренне, ты что, не веришь?» – обиделся я. «Конечно, верю и этим ты мне нравишься. Давай лучше повысим градус, наливай!» Выпили за мир во всём мире. Время было позднее, и я засобирался домой. «Спасибо, Сонечка, за чудесный вечер». Я поцеловал её руку. «Заходи, Филимон, в любое время. Я буду тебе всегда рада», – на прощание сказала она.

В центре города у меня были назначены две деловые встречи. Утренняя завершилась быстро, а до второй оставалось два часа. Как убить время? Зима. Холодно. Вспомнил о Сонечке. Позвонил и напросился в гости. «Филимон, заходи. Чай, кофе, коньяк?» «Спасибо, Сонечка, сегодня я не пью. Через два часа деловая встреча». «Ну, тогда давай ударим по кофейку. На днях люди Фиделя Кастро передали мне посылочку с чудесным кофе. Будем дегустировать». «Видно, у бабульки поехала крыша! Кофе! Люди Фиделя Кастро, – подумал я. – У бабульки с головой всё в порядке». «И вообще, не называй меня больше бабулькой, Лицемер! То Сонечка, Сонечка! И вдруг бабулька. Ну, ты и засранец!»

«Прости, Сонечка, я больше не буду. Поставь меня в угол». «Из угла ты давно вырос, а вот клизму поставила бы с удовольствием. Да, кстати, ещё в горах хотела спросить тебя: из какого сундука, из какого нафталина родители выкопали тебе имя?» «Ты, знаешь, Сонечка, я сам недавно узнал об этом. Оказывается, отец назвал меня именем своего любимого младшего брата, расстрелянного в 38-м году. Отец нам ничего об этом не рассказывал. Он был офицер советской армии и коммунист. О дяде я узнал после смерти отца от тёти из Питера. Она говорила, что её брат был «весёлый хулиган». «Буду в Питере, постараюсь больше узнать о твоём дяде», – пообещала она.

Аромат в квартире стоял великолепный. Такой кофе я не пил никогда. Да и вафли я такие не пробовал. Стало хорошо и тепло на душе… «Слушай, Сонечка, я второй раз в гостях у тебя и мне так хорошо. Или аура у тебя такая, либо флюиды ты какие излучаешь?» – спросил я. «Да я и сама задумываюсь часто над этим. Вот иногда заходишь в дом, где тебя любят и ждут, и тебе хорошо и приятно и душа твоя поёт. Любовь и искренность ощущается во всём этом. Эти люди на одной волне с тобой. И, мне кажется, при развитии современной науки и техники, вполне возможно, придумать такой прибор, который определял бы человека: кто есть кто. Установил бы такой прибор над входной дверью и индикатор бы показывал: это твой человек, с этим осторожней, а вот этого не пускай в свой дом никогда. А вот по поводу моих флюидов или ауры скажу тебе так: меня всегда любили дети, собаки и мужчины. Если вашего брата обмануть легко, то детей и собак не проведёшь. Они ближе к природе. Исходя из вышеизложенного напрашивается простой вывод: Я очень хорошая!» – и она засмеялась звонким детским смехом. «Филимон, что это всё обо мне, да обо мне? Расскажи о себе». Я задумался. «Ну что тугодум, давай о тебе расскажу я. Родился ты в многодетной семье. Тебе 42–43 года. Женат. Счастлив в браке. У вас один ребёнок, скорее всего, девочка. Образование высшее, но, скорее всего, закончил заочный либо вечерний факультет. Без вредных привычек. Не имел. Не владел. Не участвовал. Не привлекался. Всё верно?» «Всё в точку. А ты, Сонечка, не из цыганок ли будешь? Как догадалась?» «Да, элементарно, Ватсон, как-нибудь в другой раз расскажу. Беги на свою деловую встречу, а то опоздаешь». «Спасибо, Сонечка, за кофе и за всё. Ну, пока!»

Как-то позвонила Соня: «Филимоша, что-то ты давно не заходишь? Приходи как-нибудь вечером. Я тебя познакомлю с моим новым молодым другом». «Сонечка, я ужасно ревнивый. Зарэжу!» Сонечка засмеялась своим заразительным детским смехом: «Я думаю, вы друг другу понравитесь, и всё обойдётся без кровопролития». «Что за друг? Непонятно». Одел свой самый лучший костюм. Их у меня целых два. Хотел выпендриться перед Сониным новым дружком. Не идти же с пустыми руками, достал предпоследнюю бутылку коньяка. Взглянул на него печально: «И что за козёл придумал эту дурацкую антиалкогольную кампанию?!» Пошёл к Соне. Позвонил в дверь. За дверью раздался собачий лай. Я стал хохотать. «Так вот он какой, Сонин дружок». Сонечка открыла дверь. На пороге сидел английский кокер-спаниель бело-рыжего окраса. Он внимательно изучал меня. Я улыбнулся, подошёл к нему, нагнулся и произнёс: «Дай, Джим, на счастье лапу мне!» Пёс протянул лапу и лизнул меня в лицо. Сонечка радостно захлопала в ладоши.

«Он тебя признал. Он ведь не со всеми так. Я знала, что вы подружитесь».

«Сонечка, откуда у тебя это рыжее 8-е чудо света?» Сонечка засмеялась: «Его кличка действительно Рыжий. Ты угадал. В соседнем подъезде умер одинокий старик Марк Семёнович. Он по утрам, где-то в 5.30 выгуливал своего пса. А я каждый день в 6.00 одеваю кроссовки и бегаю по бульварам от 2-х до 5-ти километров в зависимости от погоды и самочувствия. Марк Семёнович был очень болен, и ему было тяжело выгуливать своего пса. А пёс молодой, ему 1,5–2 года, хочется порезвиться. И Марк Семёнович отпускал его со мной. И нам было весело бегать по бульварам. Сегодня сорок дней со дня смерти Марка Семёновича. Хороший человек был. Давай его помянем». Выпили по рюмке, помянули. Вдруг в дверь позвонили. Соня открыла.

Зашла высокая сухая старуха с морщинистым лицом. «Здорово, Штирлиц! Чего не звонишь, не заходишь? А у тебя молодой кавалер. Познакомь меня со своим чуваком. Я фуфырик принесла, на троих сейчас раздавим. Натали!» – представилась она и жеманно протянула мне руку для поцелуя. Я поцеловал руку. Рука была морщинистая и пахла табаком. «Брр, что за выпендрёж?!» – подумал я. «Натали, садись на диван, смотри телевизор. Мы с Филимоном на кухне что-нибудь организуем. На кухне я спросил Соню, что это за нахальная старуха Изергиль? Ей, наверное, лет 300. А лицо у неё как куриная жопа… «Фу, Филимон, как это грубо. Никакого воспитания». Я театрально встал на колено и произнёс: «Мадам, я был неправ. Мне не дают покоя угрызения совести. Я в смятении. Не знаю, как искупить свою вину!» Она засмеялась и сказала: «Да пошёл ты в жопу, дурачок, в куриную! Натали – моя самая близкая подруга. Она живёт в соседнем подъезде. Если бы ты знал, какой яркой красавицей она была. Настоящая светская львица. Мужчины были без ума от неё. В блокаду она потеряла всю свою семью. С тех пор она курит, как паровоз, и матерится как сапожник. Она знает 11 языков и всю жизнь и даже сейчас зарабатывает переводами. Она очень богатая и добрая. Соседки по подъезду её обожают. Ну, хватит трепаться, бездельник. Неси солёные огурчики, капусту, грибы. Я ещё нарежу сало с бородинским хлебом».

«Сонечка, ты так красиво рассказала о сале и бородинском хлебе, что у меня слюнки потекли. Да, я за сало с бородинским хлебом родину продам». Накрыли на стол, поставили рюмки. Натали пожаловалась: «Что-то, Сонька, у меня голова нынче болит». Соня посмотрела на меня и сказала: «Филимон, странно мне это. Девчонке всего 97 лет, а у неё, видите ли, голова болит. Сейчас хряпнем по рюмке и дурь из головы выйдет». Натали оказалась интересным собеседником, весёлой и остроумной. Вдруг она спросила: «А ты, Сонька, не рассказывала Филимону, как ты была на дне рождения у Демьяна Бедного?» И они обе стали хохотать.

Нахохотавшись вдоволь, Сонечка начала свой рассказ: «Апрель 18-го года. В стране разруха. Жрать нечего. Люди пухнут от голода. Вдруг я получаю приглашение на день рождения Демьяна Бедного. Мне вручили пропуск в Кремль на два лица». «Хитрожопый был этот пролетарский поэт, знал, что Сонька – ближайший соратник Дзержинского, а с такими на всякий случай дружить надо. А может, он к Соньке клинья подбивал? Она ведь всегда красотулечкой была», – перебила Натали. «Я хотела пойти с Маяковским, – продолжила Соня. – Но он прям позеленел от злости». «Сонька, да ты с ума сошла, чтоб я к этому бездарю и ничтожеству пошёл? Много чести!» Пошла одна. Я знала, что Вова вместе с Демьяном сочиняли агитплакаты за хорошие деньги. Ну и почему бы не пойти. «Да эти гении все с придурью, – вставила Натали.

«Пошла одна. Там была вся московская богема, все знаменитости: артисты, художники, музыканты, композиторы, поэты. Все худые, но прекрасно одетые. Я знала многих из них. Стол ломился от деликатесов. Пили шустовский коньяк, французское шампанское, которое мы, состоятельные люди, могли позволить себе до революции только на Новый год. Ну и набор вин был отменный. Видимо, над всем этим поработал профессионал. Артист из Большого что-то спел, какая-то дама прочитала стихи, но и их никто не слушал, все набросились на еду». И в разгар веселья кто-то из гостей спросил: «Демьян, а не придёт ли Владимир Ильич?» Демьян ответил, что накануне его приглашал, но Ленин сказал, что занят государственными делами. «Кстати, хорошо, что ты мне напомнил, попробую пригласить его ещё раз». Он покрутил ручку телефона и его соединили с Лениным: «Дорогой Владимир Ильич, я понимаю, что вы заняты государственными делами, но может быть, вы ко мне зайдёте? Я был бы очень рад». Не знаю, что ему говорил Ленин, но Демьян вдруг побледнел и заорал: «Убираем всё к чёртовой матери, через полчаса приедет Ленин. Глаша, Глаша!» Пришла неизвестная Глаша и все дружно стали убирать со стола. На стол поставили картошку в мундире, мне показалось, что она бутафорская, квашеную капусту, селёдку и четверть водки. Как и обещал, через полчаса приехал Ленин. Посмотрев на стол, он сказал: «Ну, Демьянушка, у вас на столе очень бедно. Такие знаменитые люди у тебя в гостях. Неужели в кремлёвском буфете не нашлось что-нибудь приличнее?» «Дорогой Владимир Ильич, я несказанно рад видеть вас на своём дне рождения. Нам всем от всей души хочется выпить с вами». «Спасибо, Демьян, только рюмку, не более того». Разлили водку. Ленин поднял рюмку: «Я хочу выпить за здоровье великого пролетарского поэта нашего дорогого Демьяна Бедного.

Посмотрите на этот стол. Он ведёт аскетический образ жизни…» После этих слов многие из присутствующих ладонью закрывали рты, чтобы смех не вырвался наружу. «Душа его изболелась за крестьянство и пролетариат. Многая лета нашему дорогому Демьяну!» Выпили, и Ленин уехал. Всё вернулось на круги своя, в смысле на стол. Веселье продолжалось до утра.

«Твари, сволочи!» – сказала Натали и заплакала. «Что с тобой, Натали?» – спросила Соня. Натали вытерла слёзы и сказала: «Из-за этих тварей вся моя семья вымерла в блокаду. Как сейчас стало известно, снабжение было нормальным, но не для всех в Питере и на Пискарёвке бы не лежало столько народу. Твари, эти большевики! А этот добренький Николай второй должен был их всех на фонарных столбах вешать! А они его детей расстреляли. Деток-то за что? И сейчас, блин, пришёл этот перестройщик! Ну, дайте нам хоть 50 лет передыху! То революция, то война, то перестройка! Когда эта херня кончится?! Сонька, тащи фуфырик! Зальём тоску!»

На следующий день я пришёл к Соне: «Сонечка, я тебя раскусил!» «Да, не ты раскусил, а Натали раскололась, любопытный ты мой». «Не любопытный, а любознательный», – поправил я. «Слушай, любознательный: возьми в чулане библиотечную лестницу, поставь её у этой антресоли и достань оттуда коричневый чемоданчик». Я достал и говорю: «У тебя, Сонечка, чемодан фильдеперсовый. С такими чемоданчиками в 50-е годы спортсмены ходили на тренировки». «Верно, говоришь. А он ещё мне дорог как память. Мне его Васильева, пловчиха, жена Васи Сталина, подарила. Красавица была». «Соня, а у тебя чулан забит журналами «Следственная практика». Дашь почитать?» «Да забери хоть всё. Мне эта макулатура больше не понадобится. Открывай чемоданчик». Чемодан был набит фотографиями. Она взяла первую фотографию, посмотрела и сказала: «Это я на море. Мне 17 лет». И она протянула фотографию мне. На фото Соня в закрытом купальнике, точёная фигура, необыкновенной красоты лицо. «Ну, дальше смотри сам, любознательный». Я взял следующую фотографию. На фото Соня фас и профиль, не хватает только надписи: «Wаnted». «Соня, а ты что, сидела, что ли?»

«Да нет, просто меня внедряли в банды, и нужна была такая легенда». «Сонечка, но тебя, такую утончённую я даже не могу представить в этой роли». Сонечка усмехнулась и сказала: «Ну, ты мне, в натуре, рога не мочи, начальник!» И запела приблатнённым голосом:

 
«Не гуляйте дешёвки на воле,
Приезжайте вы к нам в лагеря.
Вам на воле цена три копейки,
А у нас вам дадут три рубля!»
 

«Сонечка, гениально! Мне кажется, даже Станиславский сказал бы: «Верю». Взял следующую фотографию. На ней Соня в какой-то робе. «Сонечка, а это ты где?» – спросил я. Соня взяла фотографию и сказала: «Это я в австрийской тюрьме». «Сонечка, а ты, оказывается, рецидивистка. А при Сталине ты не сидела?» «Всех не пересажаешь, кому-то и работать надо». «В Европе пришлось посидеть и в гестапо пришлось побывать». «Сонечка, – перебил я её. – Они, наверное, тебя жестоко пытали?» – сочувственно спросил я. «Я тебя умоляю! – засмеялась она. – Я сидела в довольно уютной для тюрьмы камере. Еду мне приносили девушки-официантки в накрахмаленных фартучках. Утром обычно кашку и кофе с булочкой». «С чего бы это такой почёт, Сонечка?» – спросил я. «А они думали, что я английская шпионка и я их в этом не разуверяла». «А как ты оттуда вырвалась, Соня?» «Ну, это длинная история. Как-нибудь потом расскажу».

Соня научила меня не бояться высоких кабинетов, находить быстро контакты с людьми и многому другому, за что я ей благодарен. Это здорово помогло мне в жизни. Мне хотелось больше узнавать о Сониной жизни, но она была закрытой. Я усвоил Сонины уроки, стал пользоваться её же методами. Я спросил её: «Сонечка, а ты мне обещала рассказать, как ты вырвалась из гестапо?» «И что я тебе ответила, помнишь? Я сказала, что длинная история.

Не так-то ты и прост, Филимоша. Хитрец! Слушай историю покороче, как я получила срок при Брежневе: я была резидентом в одной из европейских стран. А в 63-м году меня вызывают в центр и по непонятным причинам отправляют на заслуженный отдых. Наверное, надо было блатных двигать, поэтому столько провалов было в последние годы. Там, где начинается блат, кончается профессионализм. Так вот, стала я персональной пенсионеркой. Со скуки занялась репетиторством, языки преподавала. Но это быстро мне наскучило. Не моё это! Занялась валютой и довольно успешно. Азарт. Замели меня. Светила статья до расстрела. Потом было закрытое судебное заседание. Я равнодушно и безучастно слушала. Никого не сдала. Судья дал мне последнее слово. Я отказывалась. Зачитали приговор: семь лет колонии поселения. Судья объявил судебное заседание закрытым. Все разошлись, забыв обо мне. Судья и девушка-секретарь собрали свои бумаги и собирались уходить. Я спросила судью: «Ваша честь, а как быть мне?» На что он ответил: «Идите домой. За вами через 2–3 дня зайдут. И я поняла, что этот фарс был утверждён кем-то сверху.

И действительно, через пару дней пришли два красавца в кожаных пальто. Один из них сказал: «Собирайтесь, сейчас поедем». Я спросила, как быть с квартирой и что можно взять с собой. Они ответили, что квартира будет опечатана и останется за мной пожизненно. А из вещей можно взять что угодно, но не более 2-х чемоданов. Была осень 64-го. Холодало. У грузин двойной праздник: сняли Хрущёва и «Динамо» Тбилиси стало чемпионом СССР по футболу. Я собрала вещи и одела свою самую любимую роскошную шубу. Сели в автомобиль и поехали в никуда. Проехали Тулу. Значит, едем на юг. Доехали до Орла и прямо в Орловский централ! Ба, знакомые места! Выделили довольно приличную камеру. Через несколько минут пришёл начальник тюрьмы. Представился. Довольно вежливый офицер. Мы с ним быстро нашли общий язык и минут через 10 стали друзьями. Он сказал мне: «Уважаемая, Софья Константиновна, я покажу в нашей тюрьме удивительное место, для вас это будет сюрпризом». «Наивный мальчик, – подумала я и сказала: – Я вам сейчас расскажу, какой сюрприз вы мне заготовили». Он ухмыльнулся и сказал: «Как говорится, угадайте с трёх раз». «Трёх раз мне не надо, я угадаю с первого!» «Ну, посмотрим», – ухмыльнулся он. «Вы покажете мне камеру, в которой сидел Феликс Дзержинский. Не так ли?» У него отвисла челюсть, он чуть не упал со стула. «Да-а-а! А как вы догадались?» «Наивный мальчик», – подумала я. В этом Централе ещё до революции я с товарищами навещала Феликса и носила ему передачи. А ночью слышу, зэки перестукиваются: «Что эта за краля такая нарисовалась? Начальник тюрьмы перед ней на цырлах ходит, уважаемая, дорогая, да по имени, да по отчеству». Через два дня приходит начальник и говорит: «Завтра рано утром вы от нас уедете. Я уже вас не застану. Мне было приятно знакомство с вами. Жаль только, что мы встретились не в лучшие для вас времена. Всего доброго, удачи вам!»

«Филимон, время позднее. Спать пора, уснул бычок…!» «Понял, Сонечка, не дурак! Но завтра вечером прихожу, ты мне всё расскажешь! Целую, спокойной ночи».

На следующий день после работы я примчался к Сонечке. Меня распирало любопытство. Соня меня ждала. Мы выпили чай. Соня сказала: «Усаживайся в кресле поудобней, будешь слушать бабушкины сказки. Так вот, утром меня вывели во двор. Во дворе стояли 11 мужчин зэков и чуть поодаль одна женщина. Подогнали автозак. Начальник конвоя обратился к зэкам: «Мужчины, есть ли претензии к администрации тюрьмы?» «Нет, начальник, поехали!» И обратился к нам, женщинам с тем же вопросом. «Ну что вы, нет, конечно!» – ответила я. И все, и конвой, и зэки повернулись в мою сторону и стали меня разглядывать. Мужчин посадили в большой отсек, а нас в маленький. Женщина оказалась Клавой, убившая своего мужа-алкаша, который всю жизнь издевался над ней и детьми. Говорили об этом спокойно, без сожаления. Детей, говорит, жалко, одна бабушка у них осталась. Как бы их в детский дом не отдали. Приехали на Орловский вокзал. Нас выгрузили. Мужчин посадили на корточки. Я с Клавой встала рядом. Вокруг нас конвой и овчарка, которая лаяла без остановки. Динамик на вокзале надрываясь, сообщал: «Поезд Москва – Харьков задерживается на 1 час 15 минут». Значит, едем в Харьков. Там, что ли, сидеть будем на Холодной горе?[2]2
  Холодная гора, район г. Харькова, где расположена тюрьма.


[Закрыть]Вокруг нас стала собираться толпа зевак. Они наблюдали сюрреалистическую картину: зэки в серых телогрейках и какая-то тётка в такой роскошной шубе, которую не видели большинство из них. «И зачем я её одела, дура!» Овчарка охрипла от лая. Я сказала парню-собаководу: «Парень, успокой собаку». Он промолчал, а собака продолжала лаять. Тогда я стала медленно подходить к овчарке. Солдатик истерично закричал: «Не подходите, разорвёт!» А я всё равно шла к собаке. Солдат-конвоир закричал: «Стой, стрелять буду!» На что я ему ответила: «Ты что, парень, инструкцию не учил? А предупредительный выстрел вверх? И вообще, оружие против женщин не применяют, а тем более в местах скопления людей. Опять, двойка!» Мужчины зэки одобрительно заржали. Я подошла к псу. Солдат-собаковод замер. Я потрепал его за холку, почесала его за ушами. Пёс высунул язык от удовольствия, лёг набок. Я почесала ему живот. Зеваки на вокзале захлопали. На это мне было всё равно.

Прибыли в Харьков. За мной приехал автомобиль с двумя искусствоведами в штатском. Мы с Клавой расцеловались, попрощались. Клава расплакалась.

Два красавчика привезли в моё поселение. Ну, просто рай. Я бы назвала моё поселение моё имение. Я никогда нигде так не отдыхала. Чистый воздух. Природа! А какая там рыбалка! Свежие газеты и журналы. Народ открытый и весёлый. С некоторыми до сих пор поддерживаю связь. Очень мне там понравилось, кухня отменная. Одно маленькое неудобство, в комендатуре отмечаться надо. А тут бац, амнистия на 9-е мая для участников войны. Это сладкое слово «свобода». Пришла в последний раз отмечаться в комендатуру и говорю: «Ну, ребята, мне у вас так понравилось, просто уезжать неохота. Можно я у вас ещё немного посижу?» – пошутила я, чем вызвала дружный смех офицеров. «Вы нам очень понравились, мадам, всегда рады вас видеть. Ждём снова с нетерпением», – шуткой ответил один из них. Так закончились 7 месяцев моей «каторги».

Однажды, сгорая от любопытства, спросил Соню: «Сонечка, я смотрел твои фотографии, ты молодая была такой красоткой. Наверное, мужчины ходили за тобой табунами и стрелялись из-за тебя на дуэлях?» Она посмотрела на меня и в её глазах выразилась такая вселенская печаль, мне показалось, что она заплачет. Она задумалась и долго ничего не говорила. Повисло тягостное молчание. «Филимон, – вдруг спросила она. – У тебя в роду не было священников?» «Нет. А почему ты спрашиваешь? Ну, да ладно. Считай, что это исповедь. Моя мама умерла, когда мне было 6 лет. Мой отец – военный топограф. Он объездил всю Россию. Однажды мама поехала с ним в Самарканд и там подцепила какую-то болезнь. Говорили, что это чёрная оспа. Я только помню, что она была очень красивой. Воспитывала меня папина сестра, тётя Аня. Она была вдовой генерала. Детей у неё своих не было, и всё своё неистраченное материнство она отдавала мне. Папа в каникулы брал меня с собой в экспедиции, что Аня не одобряла. Я облазила чуть ли не весь Памир и Тянь-Шань.

Мне нравилась походная жизнь. А тётя любила ездить со мной на Кавказ к Чёрному морю. Она была роскошной белокожей блондинкой и всегда лежала под огромным зонтом. Местные кавказцы пялились на неё, смотрели похотливыми глазами и, глотая слюни, восхищённо говорили:

«Вах, вах, вах!» Да и мальчишки там были приставучие. И вот однажды, мне было 17 лет, мальчишки на пляже стали ко мне приставать. Аня стала кричать на них, но их это не останавливало. И тут появился он, мой Костя, в купальном костюме, 2-х метровый богатырь с голубыми глазами. Он весело закричал: «А ну, прочь отсюда!» Один из пацанов послал его матом. Костя взял его, перевернул, снял трусы, шлёпнул его по мягкому месту и поставил на ноги. Рядом стоящие несколько кавказцев с угрожающим видом подошли к Косте и один из них сказал: «Ты что, малчик обыжаешь, ызвынысь, а то не хорошо будет». Костя схватился за живот и начал хохотать. Они опешили. Костя взял этого говоруна за брюки и рубашку, приподнял, раскрутился вместе с ним, как метатель молота, и зашвырнул его метров на 15 в песок и спокойно сказал: «Пошли вон отсюда!» Всю компанию как ветром сдуло. Аня захлопала в ладоши. «Константин», – представился он. «Анна Владимировна», – представилась тётя и протянула ему руку, которую он поцеловал и, повернувшись ко мне, широко улыбаясь, спросил: «А как зовут мадемуазель?» «Софья», – ответила я и покраснела. «А можно я вас охранять буду?» – спросил он. «Даже нужно!» – засмеявшись, ответила тётя. «А когда вы приходите на пляж?» – спросил он. «Как позавтракаем, так и приходим, часиков в 10». «Тогда до завтра.

Очень рад был с вами познакомиться». И, повернувшись ко мне, добавил: «И не только рад, а даже счастлив!» Я опять покраснела. Попрощался, повернулся и ушёл. «Ах, какой красавец. Ах, какой мужчина! Ну, просто былинный богатырь! Ну, признайся, Сонька, он тебе понравился?» «Аня, прекрати», – покраснев, сказала я. «Нет, я тебя бы за него отдала! А что? Это судьба! Папа Константин. Наш таинственный незнакомец тоже Константин. И родите вы мне маленького красавчика Константина третьего. Я его буду очень любить», – мечтательно улыбаясь, сказала тётя. «Аня, ну, прекрати!» – вновь покраснев, сказала я. «Дурочка ты у меня, Сонька. Будь я помоложе, сразу бы выскочила за него. Видела, как он на тебя смотрел? Он влюбился с первого взгляда, уж ты, поверь мне, старухе!» «Анечка, да какая ты старуха? Ты у меня просто красотулечка!» Мы расхохотались и поцеловались.

Каждый день, вплоть до нашего отъезда, с утра он приходил на пляж. Увидев меня, он озарялся радостной улыбкой. Плавал он отменно, и я плавала вместе с ним, а тётя, улыбаясь, наблюдала за нами. В последний день, выходя из воды, он поднял меня на руки и понёс к тётиному лежаку. Я обхватила его шею руками. Я утонула в его голубых глазах. Он улыбнулся и сказал: «Моя Афродита» и мне хотелось, чтобы он меня поцеловал. Я влюбилась».

Наше знакомство продолжилось и в Москве. Костя пригласил меня в театр. Аня стала одевать меня. Она была большая модница. Одевалась изящно и красиво. У неё было много подруг белошвеек. Да и сама она шила прекрасно и старалась, чтобы я была модно одетой. Повесила на меня свои лучшие драгоценности. За мной заехал Костя, и мы поехали в театр. Когда я вернулась из театра, Аня, сгорая от любопытства, стала расспрашивать меня, как всё происходило. Я ей сказала, что Костю знает вся Москва. Когда мы вошли в зал, мне показалось, что все зрители повернулись в нашу сторону. Многие кивали Косте, кто-то помахал рукой. А в антракте, когда мы прогуливались в фойе, дамы кивали ему или махали рукой и все смотрели на меня. Мне показалось, что с некоторыми из этих дам у него были близкие отношения. То же самое было и во втором антракте, когда мы пошли в буфет. Мне было очень неловко. «Ну а потом?» – сгорая от любопытства, спросила Аня. «Ну а потом он сделал мне предложение руки и сердца», – ответила я. «Ну а ты?» «Я сказала, что подумаю». «Молодец! Моя школа! – радостно сказала тётя. – Ну а то, что у него с кем-то были близкие отношения, забудь! Он взрослый человек, красавец-мужчина. Всё это было до тебя!» Аня всё рассказала брату, и папа спросил меня: «А как зовут моего потенциального зятя?» «Константин», – ответила я. Папа расплылся с довольной улыбкой и сказал: «Ну, раз Константин, то уже неплохой человек!»