Текст книги "Путеводитель по оркестру и его задворкам"

Особое место контрабаса среди струнных инструментов

Предполагалось, что я буду учиться на контрабасе как переросток.

Из книги А. Ивашкина «Беседы с Альфредом Шнитке».

Безусловно, времена, когда контрабасисты все как один были похожи на дядюшку Фестера из «Семейки Аддамс», ушли в прошлое. Теперь контрабасисты – это рослые красавцы с интеллектуальным и одухотворенным выражением лица (да они и сами с удовольствием это подтвердят). И техника игры сильно изменилась, и ее уровень. Хотя некоторые традиции сохранились. Например, тихое, осторожное шкрябанье перед началом Шестой симфонии Чайковского в поисках квинты, с которой начинается это драматичнейшее произведение (они до сих пор уверены, что зловещий скрип, доносящийся из-за спин виолончелей, совершенно не слышен в полной тишине зала, затаившего дыхание перед началом очередного триллера от П. И. Чайковского). Хотя понять их можно: ведь стоит сдвинуть палец на какие-нибудь три сантиметра, и зазвучит уже совсем (или почти совсем) другая нота.

Если непредвзято посмотреть на контрабас со стороны, то возникает впечатление, что его эволюция как инструмента еще не завершилась. Он, конечно, занял свое место в симфоническом оркестре, но некоторые его особенности вызывают недоумение.

Если взглянуть в классические партитуры, то невооруженным и даже слабообразованным глазом можно заметить, что контрабасы, как правило, дублируют партию виолончелей, исполняя то же самое на октаву ниже. Но, в отличие от виолончелей, четыре струны контрабаса настроены между собой по квартам. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что в результате этой особенности контрабас не в состоянии продублировать на октаву ниже басовый регистр виолончели. И вот появляется пятая, нижняя струна, которая настраивается на до или си. Что значит в этом контексте «или», неконтрабасисту не понять. С одной стороны, это решает проблему диапазона, с другой – увеличивает механическую нагрузку на конструкцию. Это действует аналогично тому, что происходит в опере Дж. Верди «Отелло»: чем более темпераментно поет Отелло, сомкнув руки на горле Дездемоны, тем более ограниченными становятся ее вокальные возможности. Я уже не говорю о такой совершенно дикой с точки зрения любого другого инструменталиста традиции, как повышение строя контрабаса на один тон специально и только для сольной игры. И контрабас становится транспонирующим инструментом, как какая-нибудь валторна. Нет, я понимаю, логика в этом есть: он начинает звучать ярче и концентрированнее. Но такой способ решения эстетических проблем озадачивает стороннего наблюдателя. По крайней мере в моем лице.

Скромные герои оркестра

Оркестровое соло у контрабасов – не такая уж распространенная штука. Да, есть у Малера, Шостаковича, Равеля… На фантастически драйвовое пиццикато контрабасов в увертюре к «Руслану и Людмиле» стоило бы обратить внимание хотя бы для собственного удовольствия.

Но, как правило, публика не обращает на этих скромных тружеников особенного внимания, и они остаются где-то на периферии большого симфонического праздника, на котором основная слава достается самым красивым – скрипачам, флейтисту, арфистке и, разумеется, дирижеру.

А вы никогда не слышали оркестр без контрабасов? Вот то-то и оно! А я однажды слышал. На репетиции в берлинском Konzerthaus’е, когда контрабасы не успели выгрузить из кофров. Феерическое впечатление! Сначала просто не понимаешь, что происходит, потом рефлекторно и беспорядочно вертишь головой в разные стороны в поисках неизвестно куда подевавшейся акустики. И, только уразумев, чего, собственно, не хватает, начинаешь понимать правоту героя зюскиндовского «Контрабаса», когда он говорит, что «любой оркестр в любой момент может отказаться от дирижера, но не от контрабаса».

А какой объем появляется, когда контрабас участвует в камерном музицировании! В октете Шуберта, например: те же несколько человек (если вы желаете точности, то семь, разумеется) и контрабас. И все – звук уже не помещается на маленькой камерной сцене.

Про джаз

Про джаз не буду. Из принципа. Хотя и очень хочется. Потому что книжка про симфонический оркестр.

Но, несмотря на это, милашка Дафна из «В джазе только девушки» все равно у меня перед глазами.

Некоторые дополнительные недокументированные возможности

В океане терпит бедствие огромный туристический лайнер. На борту, как и полагается, помимо пассажиров огромное количество персонала, в том числе и музыканты.

На следующий день на волнах покачивается контрабас с сидящим на нем контрабасистом. К нему подгребает довольный виолончелист на виолончели.

Виолончелист (злорадно): «Ну и где сейчас этот счастливчик с флейтой пикколо?!»

Туба

Как все-таки меняется на глазах мир! Ведь еще лет двадцать назад не было более душераздирающего зрелища, чем студент-тубист, сдающий общее фортепиано. Мало того что он мыслит в привычном ему темпе похоронной процессии, так его пальцы в состоянии нажать только черные клавиши, потому что эти самые пальцы, рассчитанные на широкие педали вентильного механизма и неоднократно подмороженные во время исполнения маршей на плацу, никак не помещаются между соседними белыми клавишами. Он же не виноват, что судьба и естественный отбор вручили ему тубу. И вот он походкой заржавевшего Железного Дровосека с застывшим выражением ужаса и безнадежности на лице выходит из-за кулис к роялю с уже заготовленными по форме первого аккорда неподвижными пальцами.

Ну а когда можно нормально позаниматься? Днем занятия, вечером в общаге шум. Только и остается, что в подвале с двух до пяти ночи.

Из разговора с тубистом – студентом консерватории. Давно.

Штрафная для тубы

Туба – исторически последний инструмент симфонического оркестра. С ее появлением завершилось его формирование в современном виде. В классической эстетике времен Моцарта и Бетховена не было идеи такого мощного и объемного звучания. И даже в операх Верди, в которых мы, казалось бы, привыкли к глубокому басу, скажем, в «Набукко», роль тубы исполнял чимбассо – инструмент скорее тромбонового типа звучания.

Она вошла в оркестр начиная с Фантастической симфонии Берлиоза, где музыкальная цитата Dies irae, известная еще с XIII века и неоднократно использованная разными композиторами, от Моцарта до Пендерецкого, была поручена двум тубам. Строго говоря, Фантастическая симфония была написана в 1830 году, а второе знаменитое детище Адольфа Сакса (вы ведь не забыли про саксофон) появилось несколькими годами позднее, но сам Берлиоз передал исполнение этой темы новому инструменту от его предшественника офиклеида. И дальше начиная с Вагнера туба стала штатным участником оркестра.

Психологические комплексы

Вот мальчик лет тринадцати начинает учиться на тубе. В школе друзья его спрашивают: «Ты на чем играешь?» А что им ответишь? На гитаре или на пианино – это понятно. А что я могу сыграть, если попросят показать, – пум-пум?

Из рассказа тубиста.

Шли годы…

То, что сейчас исполнители проделывают на тубе, – это почти фантастика. «Полет шмеля» – уже пройденный этап для тубистов, которые исполняют виртуознейшие вариации «Венецианский карнавал», написанные для трубы на тему, более известную любителям пива как Mein Hut, der hat drei Ecken, drei Ecken hat mein Hut.

Поэтому помимо глубокого обволакивающего баса в симфонической музыке они исполняют также и довольно резвые сольные фрагменты в «Золушке» Прокофьева, «Саломее» Р. Штрауса или многочисленных операх Вагнера. Хотя на мой вопрос по поводу труднейшего соло тубы в «Картинках с выставки» Мусоргского – Равеля солист с некоторым раздражением в адрес Равеля ответил: «Да он и сам не знал, для кого писал». В этом ответе есть серьезный смысл: калибров туб много, в разных строях, а в российских симфонических оркестрах, как правило, используется только туба in B. Вот они, страдальцы, в «Быдле» из «Картинок…» и мучаются в верхнем регистре. Сколько тубистов полегло на моих глазах на поле дирижерской брани во время исполнения этого соло!

Хотя, по крайней мере теоретически, у них был выбор – во всей жизненной правде изобразить несчастного вола, из последних сил тянущего телегу, или взять тубу с более высокой тесситурой и спокойно исполнить то же самое без риска для жизни.

Война и мир

Может быть, сейчас это и не так очевидно, но ментальные основы российских и европейских тубистов имеют разные корни: у нас это, главным образом, армейские оркестры, у них, особенно в Германии или Австрии, – народное музицирование. Да, кстати говоря, пару слов по поводу игры на тубе, да и не только, в военных оркестрах на морозе. Спасибо, конечно, что появились пластиковые мундштуки для медных духовых инструментов, потому что прикасаться губами к холодному металлу, мягко говоря, неприятно. Но при игре на морозе, когда духовики, как принято выражаться, «тянут жмура», они заботливо греют мундштук в перчатке и только перед самой игрой вкручивают его на законное место со скоростью, какой позавидует самый крутой ковбой из американского вестерна. Кроме того, существует проблема конденсата, а прогреть такой огромный инструмент, как туба, с помощью дыхания невозможно. И вода замерзает в вентильном механизме. Поэтому перед игрой на морозе музыканты в вентильный механизм заливают спирт. Иначе он просто перестает функционировать. И, конечно, упреждая ваш вопрос, сообщаю, что, безусловно, они делятся и с организмом – уж кто бы сомневался.

Его величество Александр III

Когда я был маленький и мою бабушку уговаривали отдать меня учиться на гобое, одним из аргументов был тот, что это очень полезно и что даже император Александр III, у которого была эмфизема легких, к концу жизни практически излечился от нее, играя на тубе.

Историю с анамнезом царя я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, но то, что его высочество, а впоследствии и величество с удовольствием играл на многих духовых инструментах, включая корнет-а-пистон, геликон и тубу, – исторический факт, а портрет государя императора с тубой украшал обложки нот, на которых гордо было написано: «Поставщикъ Двора Его Императорскаго Величества Юлiй Генрихъ Циммерманъ».

Краткое уведомление

B завершение хочу сообщить вам, что типаж тубиста как человека с одинаково помятым лицом и инструментом и с трудом подбирающего слова из десятка ему знакомых, ушел в прошлое. По крайней мере в сфере симфонизма.

Арфа

У арфистки руки должны быть как у гиббона.

Арфистка

«Арфа произошла от лука с натянутой тетивой, которая мелодично звучала при выстреле».

Собственно, для вас ничего нового в этом нет – я уже обращал ваше внимание на гуманистические ценности в музыке. Просто представьте себе урон в зале, если грамотно использовать инструмент, – полсотни стрел можно выпустить залпом.

На всех благостных картинках, изображающих преимущества того света перед этим, показаны ангелы с трубами и арфами. Почти нет скрипачей и виолончелистов. А в изображениях рая полностью отсутствуют дирижеры. Конечно, ансамбль арфисток в количестве семидесяти двух штук даже за очень хорошее поведение – безусловный перебор, но что-то ангельское в этих существах есть (я, конечно, знаком не со всеми, но статистически правдоподобно). Мужчина-арфист в России почему-то воспринимается с неприязненным удивлением. Хотя в психически нормальных государствах в этом никакой проблемы нет и арфист не вызывает никакого гендерного недоумения, так же как и скрипач, виолончелист или флейтист.

Арфистки – это и жертвы, и подвижницы. Один из важнейших вопросов, возникающих на их творческом пути, – это серьезные проблемы с трудоустройством в области академического музицирования. В симфоническом оркестре нужна одна арфистка, в музыкальном театре – две-три. Живут они долго и счастливо, и молодой, только что проклюнувшейся арфисточке мало что светит: слишком мал и стабилен рынок. Конечно, игра в дорогих отелях и ресторанах в хитоне да под закуску частично решает проблему трудоустройства. И пока она тихо булькает в углу, конкретные пацаны ведут серьезные терки о будущем общака. Но здесь надо помнить, что арфа – инструмент крупный, с точки зрения грузчика довольно корявый и тяжелый. И если в Государственном академическом Краснознаменном им. чего-нибудь коллективе есть специально обученный человек, способный переносить или перекатывать ее с места на место на ее маленьких колесиках, то арфистка на халтуре претерпевает множество неудобств. Хотя одна из них, к которой я испытываю глубокое уважение, ухитрилась запихнуть арфу в свой Matiz, рискуя при торможении шейными позвонками и лобовым стеклом.

Если посмотреть на арфу как на конструкцию, то в первом приближении это рояль, поставленный на попа́, с которого сняты все деревянные детали, включая ножки и деки. Рояль без смокинга. Ню.

Те, у кого было тяжелое и несчастливое детство, помнят, что после каждого переезда пианино необходимо было настраивать. Для этого приглашали настройщика, который несколько часов подряд исполнял медитативную музыку, вызывавшую острое желание его придушить. Арфистки настраивают свои арфы все время. Сами. Оставляя минимум времени на поиграть и перекурить. Струн в арфе, конечно, поменьше, чем в рояле. Примерно 45–47. Но настраивать приходится все. И бедные девочки за час до концерта (спектакля) начинают крутить колки. Струны, естественно, согласно законам энтропии, произвольно спускаются (или, упаси боже, так же произвольно натягиваются, если арфа малость пересохла). Арфистка их подтягивает, и без того немалая нагрузка струн на конструкцию возрастает, линейные ее размеры уменьшаются (самую малость, конечно). Но этого достаточно, чтобы понизился строй тех струн, которые были настроены первыми. Про итерацию почитаете сами. Увлекательный процесс.

Но и это еще не все. Так как на арфе натянуты только диатонические струны (типа, только беленькие клавиши), то, для того чтобы извлекать все необходимые звуки, в конструкции арфы применяется довольно хитрая механика. Это семь трехпозиционных педалей, с помощью которых строй каждой струны можно поднять или опустить на полтона. Проще говоря, каждой из семи нот назначена педаль, которая перемещается в ступенеобразном пазу примерно так, как селектор в машинах с АКПП. При передвижении педали вверху инструмента на определенный угол поворачивается металлическая вилка, которая на полтона поднимает или опускает строй всех струн, связанных с этой педалью. То есть если вы перевели педаль фа в позицию фа-диез, то с этого момента все струны фа (то есть каждая седьмая) стали фа-диезами, а арфа готова играть в соль мажоре. Логика для всех остальных (может быть, за исключением литавристов) глубоко нетривиальная.

Из всего этого для арфисток следует еще одна проблема: перед началом исполнения с помощью ног надо отобразить все бемоли или диезы, стоящие при ключе. Случайно появляющиеся в нотном тексте дополнительные знаки также влекут за собой активное сучение ножками. Поэтому эти барышни при виде новых нот сначала их долго разглядывают, отмечая карандашиком, в какой момент и какую педаль придется двигать, вместо того чтобы, как все прочие тромбонисты оркестра, сразу начать играть, ненадолго оторвавшись от судоку.

Если мы обратимся к сопромату и статистике, то легко обнаружим, что постоянное натяжение и ослабление струны ведет к ее преждевременной кончине с громким щелчком и в самый неподходящий момент. А если помножим вероятность обрыва струны на их количество, то поймем, почему арфистки носят полную сумочку струн. Все эти паганиниевские штучки типа «сыграть концерт на одной струне» здесь не пройдут – принцип абсолютно демократичен: одна струна – один звук (ну с учетом педали – три). В сумочке помимо этих самых струн, косметики, ключей от квартиры-машины, мобильника, документов, кошелька, сигарет, зажигалки, а иногда и четвертинки etc. находятся также тюнер и ключ для настройки.

В завершение раздела, посвященного матчасти, необходимо заметить, что на гастроли и выездные концерты далеко не всегда берут оркестровый или театральный инструмент, и то, что видит арфистка за час до концерта, иногда превосходит ее самые страшные фантазии. Если же инструмент свой, знакомый, то перевозка на трейлере ему все равно на пользу не идет. В таком случае исключительно врожденная деликатность и личное очарование не позволяют арфистке сказать все, что она думает, когда видит иней на струнах арфы, только что выгруженной из контейнера перед концертом в зимнем горном Гармиш-Партенкирхене.

Плавно переходим к духовности

Все мы знаем, что арфа относится к щипковым инструментам, которые издают звуки с четко артикулированным началом типа «блям». И если этих звуков много – например, когда что-нибудь утонуло или, наоборот, пока только выплывает на сцену, – то это полбеды. Но если это отдельно стоящий «блям», то по руке дирижера найти достойный момент для его исполнения бывает затруднительно. Это кларнет может вступить так, что никто и не поймет, когда он вступил и вступил ли вообще. Или группа струнных. А вот вступление арфы или ударных – для исполнителей стресс, а для меня загадка.

Ниша арфы в оркестре

Эти очаровательные существа посвятили лучшие годы жизни обучению игре на арфе, участию в конкурсах, выдерживали жесточайшую конкуренцию не только для того, чтобы красиво и романтично выйти замуж и до конца дней изображать одно и то же «буль-буль» на выходе балерины, с печалью отмечая, что «вот и четвертое поколение балерин сменилось… и шестое…». Все-таки арфа достаточно широко применяется и в музыкальных целях.

В самом примитивном случае арфа используется в опере для имитации аккомпанемента на гитаре, мандолине или чем-нибудь таком же народно-бытовом. Как, например, в «Севильском цирюльнике» с графом под гитару или в «Онегине» («Слыхали ль вы…»).

Ну и вообще для красоты. И в роли радостного фейерверка про любовь или когда все хорошо кончается (это я про два разных произведения). Бывают просто изумительные находки вроде арфы с фортепиано у Глинки в «Руслане».

Или унисон арфы с литаврами в «Хованщине» – эхо звуков, которых не было, намек на то ли земные колокола, то ли небесные, совершенно однозначно и зловеще говорящий нам о том, что у родины в очередной раз наступили непростые времена.

Конечно, когда арфа играет Дебюсси или Равеля, то это сплошная красотища. Вообще, надо заметить, что у инструментов оркестра есть устойчиво сложившиеся образ и функция (в самом общем случае, разумеется). Трубы – символ земной или божественной власти и торжественности, валторны – образ охотничьих рогов, тромбоны – сумрачный намек на то, что все смертны, а некоторые уже являются прямым доказательством этого.

Арфа, как правило, несет образ райского блаженства, неги, любви и прочих положительных эмоций.

И в качестве яркого сольного инструмента используется композиторами не как попало, а в основном по делу. Поэтому, так сказать, рабочий образ арфистки исторически связан (простите за невольную игру слов) с вязанием на спицах, а в наши дни – с книгой или гаджетом каким. И, конечно, определенными преференциями на гастролях. Арфистка же не виновата, что интродукция к «Лебединому озеру» пойдет в бисах только послезавтра.

P. S. И всегда очень трогательно наблюдать, как после окончания работы арфистка накрывает инструмент специальной попоной. Как лошадку.

Фортепиано

Тяжелее всего живется биссам. Эти черепахи откладывают яйца на островах Даманият. <…> Однако из каждых 10 тыс. черепашат до взрослого состояния доживают всего два-три. Если их не съедят на пути к морю птицы, кошки, собаки, лисы или крабы, то в воде они могут запутаться в рыбачьих сетях.

Путеводитель по Оману

В этой главе речь пойдет о части пианистов из тех и без того немногих, которым удалось пройти весь путь от того места, где их педагоги метали икру, до профессионального приложения своих сил и возможностей. Пожалуй, их можно считать счастливчиками.

Пианистов смело можно назвать оркестровыми интеллектуалами. То ли развитие мелкой моторики в детстве на них так подействовало, то ли мелькание перед глазами контрастных черных и белых клавиш стимулирует развитие каких-то центров в мозгу, то ли постоянная необходимость обрабатывать огромное количество информации в единицу времени и трансформировать ее в мелкие движения пальцев рук и тончайшую работу голеностопа обеих ног. Педали рояля – это ведь даже не педаль сцепления автомобиля в пробке, тут все гораздо тоньше.

Я с восхищением и недоумением от недоступности высот вспоминаю концертмейстера еще из своих институтских времен, который очень плохо видел и, практически упираясь в страницы своими подслеповатыми глазами, с разбегу играл любой нотный текст, независимо от его осмысленности, количества нот и степени их логической упорядоченности. Это какая-то совершенная противоположность тому, что мне однажды рассказывал тубист: «Идем, играем жмура на кладбище. Ну мне и объяснили: „До третьего столба играешь си-бемоль, потом фа“».

Они мыслят многоголосными, полифоническими категориями, и это, конечно, накладывает отпечаток и на мыслительные возможности. Это тихие энциклопедисты, которые охватывают окружающую их музыкальную фактуру с большим запасом. Превышающим масштабы практической профессиональной необходимости. А поскольку (в случае с театральными пианистами) музыкальный материал они знают прекрасно – все это выучивалось с певцами, то при необходимости могут встать за дирижерский пульт. Что неоднократно и убедительно было продемонстрировано в самых разных местах.

В оркестровых пианистах очень причудливо и органично сочетаются типажные проявления музыкального интеллектуала и лабуха, дирижера и исполнителя, оркестрового маргинала и личностного центра притяжения.